й пришлось уехать из родного по-
селка.  И когда надо было бросать училище и бежать сломя голову из хо-
рошего, в общем-то, города Ридны. И еще потом, когда...
     Ее передернуло. Там, в каше неприятных воспоминаний, был и первый
встреченный ею инквизитор. Тошнота и слабость, указующий перст: "Ведь-
ма!"
     Ивга вздрогнула и оглянулась.  Подземный вагон нес своих пассажи-
ров, изредка покачиваясь,  как колыбель;  нацеленные на нее  указующие
пальцы существовали лишь в ее воображении. Люди читали, дремали, бесе-
ловали, тупо смотрели в темные окна...
     Ну и паскудно же вы выглядите, дамочка, молча сказала Ивга своему
бледному отражению.  Вам необходимо посетить парикмахера и массажиста,
но прежде всего психиатра,  моя милая.  У вас совершенно безумные гла-
за... вряд ли сумасшедшую ведьму возьмут на учет.  И  на  общественных
работах она ни к чему... ее прямиком отправят на костер, или что у них
там... В селе просто,  а здесь, наверное, какой-нибудь гуманный элект-
рический костер... Ведьма гриль...
     Пребывание в подземелье вдруг сделалось ей тягостным;  выбравшись
на поверхность, она долго приходила в себя, делая вид, что разглядыва-
ет журналы на витрине киоска.  Поймала на  себе  несколько  удивленных
взглядов и спохватилась - журналы оказались весьма фривольными, с гри-
фом "только для мужчин"...
     Она сделала шаг,  чтобы отойти - и едва не столкнулась с парнем в
облегающем черном костюме,  поверх которого была небрежно накинута ме-
ховая безрукавка.
     Чугайстер скользнул по ней равнодушным, каким-то резиновым взгля-
дом;  взгляд  тут  же вернулся,  заинтересованный,  и снова безучастно
опал, как шланг,  из которого вытекла упругая вода.  Ивга стояла, не в
силах оторвать от асфальта подошвы поношенных серых кроссовок.
     Все они так.  Сперва кидаются,  потом воротят нос; чугайстры чуят
ведьму, но интересуют их одни только навы.  Любой чугайстер видит Ивгу
насквозь - но не спешит кричать об этом, вот за что спасибо...
     Чугайстер забыл о ней.  Неважно, сколько неживых женщин он сделал
сегодня еще более мертвыми; сейчас в его руках оказался глянцевый жур-
нал, на  обложке которого вопила о жизни тугая розовая плоть.  Зовущая
плоть, от одного этого зова можно оглохнуть...
     Ивга отвернулась и, волоча ноги, побрела прочь.

     Антикварный магазинчик был открыт;  Ивга не решилась приблизится,
просто вошла в телефонную будку напротив. Набрала номер хозяйки и сра-
зу дернула за рычаг;  потом,  стиснув зубы, позвонила Митецам и долго,
долго слушала гулкие, торжествующие гудки...
     В городской  квартире  Назара  не отвечали тоже.  Втянув голову в
плечи, Ивга пересекла площадь Роз, добралась до скверика и села, уста-
ло вытянув ноги.
     - ...Горячие бутерброды?..
     Ивга вздрогнула.
     Прямо перед ней остановилась низенькая тележка с ярким  контейне-
ром, и над приоткрытой крышкой клубился пар. Тележку везла девочка лет
четырнадцати; из-под длинной вытянутой кофты выглядывал подол  темного
платья, похожего на школьную форму.
     - Горячие бутерброды,  - сообщила девочка  голосом,  не  терпящим
возражений.  - С томатом и луком... Всего по пять монет.
     Ивга позвенела в  кармане  мелочью.  Пришла  и  ушла  равнодушная
мысль, что завтра,  может быть,  у нее совсем не останется денег. Даже
на бутерброды...
     Девочка почему-то не спешила уходить. Стояла и смотрела, как Ивга
жует; может быть, ждала похвал?..
     - Отличные бутерброды, - Ивга выдавила приветливую усмешку.
     - Ты - та самая лисица,  которая решила жить  среди  кур,  -  без
улыбки заявила вдруг девочка. - И надеешься, что они тебя не узнают.
     Ивга молчала. Кусок бутерброда вдруг встал у нее поперек горла.
     - Лисицы не едят пшена!  - торжествующе заверила ее девочка. - Ты
увидишь... потом,  - и она деловито взялась  за  свою  тележку.  -  До
свидания...
     Рука ее больно ткнула Ивгу в плечо; Ивга поперхнулась - но девоч-
ка уже уходила, толкая перед собой тележку с таким скорбно-торжествен-
ным видом, как будто это был катафалк на военных похоронах.

                                * * *

     При въезде в город на панели экстренного вызова проснулся и зами-
гал красный, колющий глаза огонек; Клавдий не стал брать трубку, одна-
ко предчувствие в его груди болезненно дернулось: ну вот...
     На площади  Победного Штурма всегда было полно паркующихся машин,
вот и на этот раз какой-то юркий  белый  "максик"  загромоздил  проезд
своим  широким  гофрированным  задом,  и  Клавдию пришлось раздраженно
взвыть служебной сиреной.
     Поднявшись к себе, он некоторое время задумчиво изучал содержимое
холодильника; потом захлопнул дверцу, поставил на огонь чайник и усел-
ся перед телефоном.
     - Да погибнет скверна, патрон, - голос заместителя был профессио-
нально хрипл,  но Клавдий явственно расслышал в нем  нотку  искреннего
облегчения. - Я искал вас, патрон...
     - Да погибнет скверна,  Глюр... Ну? - Клавдий прилег на диван, не
снимая запыленных туфель.
     - Эпидемия, патрон. Случаи чумы в Рянке...
     - Случаи - это сколько?
     - Десять, патрон...
     - Сколько?!
     - Десять случаев бубонной чумы,  и уже три смертных исхода... Са-
нитарный гарнизон поднят по тревоге,  Рянка закрыта...  Сообщение  уже
пролезло в прессу...
     - Дальше.
     - Самосуд.
     Клавдий придержал трубку плечом.  На кухне все громче свистел за-
кипающий чайник.
     - Где?
     - В Рянке паника,  патрон... На главной площади. Наши люди прибы-
ли, когда костер уже прогорел.
     - Очень  жаль,  -  голос  Клавдия сделался бесцветным и сухим.  -
Очень жаль, что наши люди в Рянке так нерасторопны. Погибшая?
     - Была ведьмой.  Но...  глухаркой,  неинициированной,  патрон. Ее
причастность к эпидемии...
     - Аресты?
     - Пятнадцать человек.  Куратор округа Рянка пожелал проявить рве-
ние... Чтобы, так сказать, загладить...
     - Куратора округа Рянка вызвать сюда,  в Вижну, - медленно прого-
ворил Клавдий.  -  Преемником назначить...  если я правильно помню,  в
этом округе работает Юриц?
     Заместитель помолчал. Сказал осторожно, будто пробуя каждое слово
на вкус:
     - Вряд ли это понравится Совету Кураторов...  Они и так кричат на
каждом сходе, что Вижна везде сует своих людей.
     Клавдий усмехнулся.  Его  смешок хорошо слышен был на той стороне
провода, и потому заместитель поспешно прикусил язык.
     - Всех арестованных,  - Клавдий пощелкал золотым зажимом авторуч-
ки, -  Всех  арестованных - доставить в город. Ко мне.
     - Да,  патрон, - пробормотал заместитель чуть суетливее, чем поз-
воляло его достоинство.
     Клавдий помедлил, разглядывая узор виноградных листьев за окном.
     Если он предчувствовал только ЭТО - что ж,  ничего... Еще ничего,
бывает и хуже...
     - Я сейчас приеду - мне понадобится очень  подробная  информация,
Глюр. Вплоть до расположения колодцев округа Рянка...  Кстати,  почему
вы до сих пор не сообщили, что герцог звонил?
     Заместитель осекся.
     - Патрон... Откуда вы знаете?..
     - А как же, - Клавдий ухмыльнулся. - Всякий раз, когда у нас про-
кол... Вы ведь догадываетесь, Глюр, что все случившееся есть наш боль-
шой прокол? Да?
     Заместитель сглотнул - так, что было слышно в трубке:
     - Да, патрон. Конечно, да.

                                              (ДЮНКА. ИЮНЬ)

     ...В день  похорон  Дюнкина сестра отозвала его в сторонку и,  не
сводя воспаленных ввалившихся глаз, попросила:
     - Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто Докию любил ты
один.
     Он осел, будто от удара обухом. И кивнул.
     Три дня слиплись в одни бесконечные сутки. Трижды наступала ночь;
он  отвечал  на какие-то вопросы,  а за спиной у него переглядывались,
переговаривались приятели,  однокурсники и вовсе незнакомые люди: "Это
тот  мальчик,  с  которым она была в тот день на пляже.  Это тот маль-
чик..."
     - Она не могла так просто утонуть!  Она плавала,  как...  Она  не
могла!..
     - Успокойтесь,  Старж.  На теле нет следов насилия.  Ее  погубила
простая судорога.
     Простая.
     - Клав,  ну ты,  это самое, не убивайся так... Пойди вот, экзамен
сдай, отвлечешься...
     - Клав, ты, это, прости, но вы с ней хоть раз, это... были?..
     ...Потом он дождался, пока опустеет кладбище.
     Люди, еще недавно бывшие скорбной  процессией,  теперь  понемногу
тянулись к выходу; один только Юлек Митец отстал, растерянно оглядыва-
ясь в поисках Клава. Не нашел, бегом догнал ребят - подавленных и воз-
бужденных  одновременно.  Дюнкиной  матери  уже не было видно - за ней
захлопнулась дверца машины...
     Все эти  люди  перестали  интересовать  Клава  много часов назад.
"Иметь совесть" - значит быть последовательным в своем эгоизме.
     Вечерело. Сильно, густо, тяжело пахли увядающие цветы.
     - Дюнка,  - сказал он, опускаясь на колени. - Дюнка, я хотел ска-
зать тебе,  что мы поженимся после экзаменов... Не прогоняй меня. Мож-
но, я тут посижу?
     Мягкое закатное небо. Примиряющие голоса цикад.
     - Дюнка...
     Он не нашел слов.
     Возможно, он хотел сказать, что непростительно привык к ее любви.
Что  слишком  часто  позволял  себе высокомерно отмахиваться - приходи
завтра. Что она была для него наполовину вещью,  наполовину  ребенком.
Что он не знает,  как себя наказать. И поможет ли самое страшное нака-
зание...
     И тогда  он  сказал то,  что счел нужным.  Что считал единственно
правильным и естественным.
     - Дюн, я клянусь тебе никогда и никого, кроме тебя, не любить.
     Ветер ли тронул верхушку темной кладбищенской  елки?  Или  Дюнка,
смотревшая ОТТУДА,  бурно  завозмущалась,  затрясла  мокрыми волосами,
возмущенно вздернула заострившийся нос?
     - Я сказал, - прошептал он неслышно. - Прости.
     За спиной у него треснула ветка.  Он напрягся,  медленно сосчитал
до пяти - и обернулся.
     Он не запомнил всех, кто был на похоронах - но почему-то был уве-
рен, что именно этого старика там не было. Мятый темный костюм, разби-
тые ботинки - может быть, кладбищенский сторож?.. У бродяги, промышля-
ющего пустыми бутылками, определенно не может быть такого волевого ли-
ца. И такого ясного взгляда.
     - Я лум,  - сказал старик,  будто отвечая на беззвучный вопрос. -
Не беспокойся.
     Лум. Утешитель на кладбище.  Говорят,  что ремесло это происходит
от какой-то забытой ныне веры. От служителей, когда-то находивших сло-
ва для самых больных, самых обескровленных потерей душ. Родители Дюнки
не прибегли к услугам лума, гордо не пожелали делить ношу собственного
горя;  возможно, старик решил, что отбившийся от процессии Клав станет
его клиентом.
     - Нет,  - Клав отвернулся. - Спасибо, но... Я не верю во все это.
Мне не надо. Я сам.
     - Во что ты не веришь? - удивился старик.
     - Я хочу быть один,  - сказал Клав шепотом. - С... ней. Пожалуйс-
та, уйдите.
     - Ты не прав,  - старик вздохнул. - Ты не прав... но я уже ухожу.
Только...
     Клав досадливо поднял голову.
     - Только,  - старик пожевал губами,  будто пытаясь на вкус подоб-
рать нужное слово, - ты... делаешь, что делать нельзя. Ты ее тревожишь
и зовешь.  Ты ее держишь;  тех,  кто принадлежит ТОМУ миру,  ни в коем
случае нельзя тащить СЮДА. Нявки...
     Клав дернулся:
     - Уходите.
     - Прощай...
     Черные еловые ветки дрогнули,  пропуская неслышно уходящего лума.
Клавдий Старж, шестнадцатилетний мальчик, считающий себя мужчиной, ос-
тался в одиночестве.
     С Дюнкой.

                                * * *

     Ночь она провела на вокзале.
     Болезненное чувство незащищенности гнало ее с этажа на  этаж,  из
зала в зал; всякий раз, засыпая на несколько минут в глубоком самолет-
ном кресле,  она просыпалась,  будто в бреду, и долго не могла понять,
кто она и где находится.
     Наконец, устав от душного тепла  и  неестественного  света  белых
плафонов, Ивга выбралась на влажный от мороси перрон;  мельчайшие час-
тички воды вились вокруг нестерпимо ярких фонарей,  будто мухи. Прихо-
дили и уходили неудобные ночные поезда,  кто-то деловитый и черный шел
вдоль огромных страшных колес,  звонко постукивая  железом  о  железо.
Стрелки круглых вокзальных часов намертво прилипли к циферблату,  ночь
навалилась навсегда, Ивга отчаялась.
     Полицейский, дежуривший около касс,  покосился на нее сперва рав-
нодушно, потом заинтересованно;  остановившись прямо перед  ним,  Ивга
долго и демонстративно изучала расписание поездов,  огромное поле наз-
ваний и цифр, целый мир, собранный на ровных мерцающих линеечках.
     Ей вдруг захотелось вывернуть карманы - и на последние деньги ку-
пить себе право ходить по вокзалу хозяйкой.  Хозяйкой билета  и  собс-
твенной судьбы,  и свысока поглядывать на любопытного полицейского,  и
быть хоть в этом -  совершенно  легальной.  Законопослушной.  Правиль-
ной...
     Мысль оказалась столь заманчивой,  что она даже шагнула к окошку,
на ходу прикидывая, как далеко смогут завезти ее оставшиеся жалкие фи-
нансы; впрочем, уже следующий шаг был вполовину короче, а потом ноги и
вовсе отказались идти, потому что уехать сейчас - значило окончательно
отказаться от Назара.
     Полицейский удивленно  вытаращился;  Ивга стояла,  подняв глаза к
расписанию, и наивно полагала, что если слезы не бегут по щекам, то их
и вообще не видно...
     Но глаза ее переполнились. Как два пруда, пережатые плотинами.
     - Девушка, могу я вам помочь?
     Полицейский был виден нечетко. Кажется, он смотрел с сочувствием.
     Ивга мотнула головой и поспешно направилась к выходу.

     Утро застало ее в обществе наяды из городского фонтана. Кутаясь в
серую куртку - подарок Назара!  - она пыталась удержать остатки тепла,
не допустить за воротник ни струйки сырого воздуха, задержать дыхание;
на голове у наяды сидел голубь, и лапы его соскальзывали, соскальзыва-
ли, срывались...
     Временами Ивге казалось, что никакого голубя нет. Что это плод ее
воображения, что вместо наяды белая скульптура изображает женщину, це-
пями привязанную к столбу,  а у ног ее - каменные вязанки хвороста, по
которым уже бежит, поднимается каменный огонь...
     В затылке сидел вроде бы гвоздь.  Сидел давно,  и чувствовал себя
все более и более вольготно. Врастал.
     Заскрипели колеса; Ивга дернулась.
     Сквозь раннее,  почти безлюдное утро шла девочка в вытянутой коф-
те, из под которой выглядывало синее платье,  похожее на школьную фор-
му. Следом громыхала по асфальту ее яркая тележка.
     - Горячие бутерброды, - сообщила девочка, хотя тележка была пуста
и безжизненна.
     Ивга облизала губы. Гвоздь в затылке ввинтился глубже.
     - На вокзале больше не ночуй,  - девочка зачем-то потрогала пере-
носицу, и Ивга вдруг поняла,  что ей не четырнадцать  лет,  а  гораздо
больше. - На тебя уже положили глаз... Нехорошие люди.
     Ивга молчала, не опуская взгляда.
     - Нехорошие люди делают нехорошее дело,  бездомная девчонка - то-
вар, который пропадает даром,  -  продавщица  бутербродов  усмехнулась
краешком рта. - На вокзал не ходи.
     Ивге сделалось страшно. Девчонка молчала и ухмылялась, и в глазах
ее стоял  готовый ответ на еще не заданный вопрос:  ты знаешь,  кто я.
Потому что знаешь, кто ты сама. Вот и подумай...
     Ведьма, матерая ведьма смотрела на Ивгу из тщедушного тела школь-
ницы. По Ивгиной спине продрал мороз;  чтобы побороть страх, она вооб-
разила свою собеседницу на уроке математики. У доски, со щербатым мел-
ком в тонкой руке, с серьезно закушенной губой...
     Девочка, кажется, удивилась:
     - Что смешного?..
     - Ничего, - сказала Ивга, поспешно отводя глаза.
     Девочка покатала взад-вперед свою тележку:
     - Пойдешь со мной?
     - Нет,  - Ивга поднялась,  почувствовав,  какой тяжелой сделалась
вдруг сумка.  Разозлилась на собственную робость и добавила: - Я пред-
почитаю гетеросексуальные связи.
     Гвоздь, больно угнездившийся в затылке, дернулся и заныл сильнее;
вскинув сумку на плечо,  Ивга быстро зашагала прочь, но слова, брошен-
ные вслед, все равно догнали ее и больно ударили в спину:
     - Тебе не из чего выбирать,  дура.  Хуже будет,  если тебя сожгут
безвинно.

     Приступ паники прошел,  оставив слабость в коленках  и  противный
привкус во рту; Ивга села в трамвай и проехала два кольца, покуда кон-
дуктор не стал на нее подозрительно коситься.
     Говорят, что всякая ведьма боится инициации, как всякая девствен-
ница боится первой брачной ночи.  Ивга не знала,  так ли это;  с девс-
твенностью она рассталась играючи - ей все казалось, что они с Назаром
балуются. Но вот при мысли о возможной инициации ее охватывал животный
страх,  ей казалось, что она стоит на краю пропасти, что зубчатый край
ее - грань, из-за которой не возвращаются. Что человек и собака похожи
больше, нежели человек и ведьма...
     В кошмарных снах ей виделось,  как она в длинном  черном  одеянии
нависает над раскрытой старой книгой. Как она идет по узкой извилистой
дороге, одна из множества в жутком,  завораживающем шествии;  в  конце
концов, как  она  голая  летит  на  помеле и на заду у нее - маленький
хвост. Но стоило проснуться,  стоило ощутить рядом  с  собой  теплого,
расслабленного Назара...
     Ивга очнулась.  Прямо перед ее глазами помещался новенький  теле-
фон-автомат - серый,  с одной только длинной и глубокой царапиной. Как
шрам на молоденьком лице...
     Ивга прерывисто вздохнула.  Вот уже два дня ее преследуют телефо-
ны. Телефоны гонятся за ней по пятам, хватают за руки, бросают трубка-
ми в лицо:  набери номер! Набери, и Назар скажет: Ивга... Лисенок мой,
куда же ты...
     Она закусила губу.  Голос послышался слишком ясно, чтобы быть вы-
думкой; может быть,  она способна на расстоянии читать Назаровы мысли.
Может быть...
     - Алло.
     Ивга чуть не вскрикнула. Прижала трубку так, что больно сделалось
уху.
     - Алло, я слушаю.
     Сухой, напряженный голос. Ждал ли он звонка? Может ли догадаться,
кто именно сейчас молчит и дышит в трубку?
     Не может не догадаться,  поняла Ивга,  холодея.  Не может.  После
случившегося - да кто еще станет звонить и молчать?!
     - Ничего не слышно,  - сказал скучный голос Назара.  - Ничего  не
слышно... Алло. Говорите.
     Она хотела сказать.  Уже набрала в грудь воздуха, отчего по теле-
фонным проводам на много километров полетело приглушенное: хха...
     - Ничего не слышно, - сообщил Назар. - Перезвоните, пожалуйста.
     Гудки. Гудки,  гудки,  лезут  и лезут из трубки,  как лапша,  как
прутья, которыми в старину наказывали непослушных детей.
     Ивга очень  осторожно  опустила трубку - но выходить из кабины не
стала. Смотрела,  как скатываются по стеклу капли неторопливого,  мед-
ленно начинающегося дождя.
     Площадь Победного Штурма восемь, квартира четыре. Телефон...
     Ей всегда  трудно давались телефоны.  Как запомнить ряд ничего не
значащих цифр?..
     Но этот номер намертво впечатался в башку. Как назло...
     Или это у них визитки такие?  Раз прочел - и уже никогда не забу-
дешь?..
     Дождь закапал ей за воротник;  она невольно втянула голову в пле-
чи.

     После целого  дня  бессмысленных  скитаний  она набрела на Дворец
Инквизиции.
     Вот уже несколько часов она кружила, блуждала, заходила в кофейни
на чашечку дешевого кофе, изучала названия улиц и между тем все сужала
и сужала круги;  наконец,  ее глазам предстало высокое, достаточно но-
вое,  но  стилизованное  под старину здание с острой,  уходящей в небо
крышей.
     Ивга встала,  как  птенец перед логовом змеи.  Со створок широких
дверей глядели медные гербы с косой надписью:  "Да погибнет  скверна".
Скверна - это я, поняла Ивга, прижимая к груди свою сумку.
     Справа от главного входа помещалась  изящная  стеклянная  дверка;
рядом стоял рекламный щит, только вместо обычной рекламы на нем красо-
вался сурового вида плакат. Ивга мигнула; гвоздь в затылке жалобно за-
ныл.
     "Ведьма, помн