а тогда, я была бы та-
кой... как он говорит...
     - А зачем ты вообще с ним связывалась?
     - А куда мне было идти?!
     Разговор повторялся по кругу уже третий раз, и Клавдий ощущал не-
подобающее раздражение.  Ненужное; следовало признать, что слова этого
парня об Ивге задели его больше,  чем он ожидал. Собственно, приличный
человек в таком случае немедленно бьет болтуна по лицу...
     Клавдий поморщился.  Достаточно забавное зрелище - Великий Инкви-
зитор, сцепившийся с молодым чугайстром из-за юной ведьмы. Стоящее то-
го, чтобы пригласить в партер его сиятельство герцога...
     Не будь он так раздражен - сумел бы,  наверное, проявить по отно-
шению к Ивге сочувствие и подобающий такт.  Но  раздражение  требовало
усилий - удержаться,  скрыть, внешне не выказать; Ивга приняла его от-
чуждение за брезгливость. Будто бы цинизм этого... Прова переменил от-
ношение Клавдия к своей подопечной.
     А история  с  Провом  действительно была знаменательной.  Клавдий
долго заставлял себя забыть о том, что Пров чугайстер - и, ухитрившись
наконец  от этого отрешиться,  мысленно поставил себя на его место.  И
невольно поджал губы. Да, конечно...
     - Тебе надо отдохнуть,  - сказал он Ивге. - Завтра важный день...
Из провинции  Одница привезли троих ведьм,  работавших в сцепке.  Пом-
нишь, что я говорил про сверхценность? Про цель?
     Ивга молчала, глядя в темное окно. Он не стал дожидаться ответа -
прошел в кабинет и позвонил Глюру. Дал распоряжения, выслушал информа-
цию и скрипнул зубами. Удержал себя от побуждения немедленно брать Ив-
гу и ехать во дворец на срочную работу;  вернулся в комнату.  Ивга  не
переменила позы.
     - Ты знаешь, что такое насос-знак?
     Ивга, не оборачиваясь, мотнула головой.
     - Знак,  который рисуют на одежде... иногда на коже. Если на коже
- жертва умирает в течение суток от полного упадка сил, обезвоживания,
обессоливания... Рисовать на одежде проще и  практичнее.  Знак  малыми
порциями высасывает  человека,  который  его носит.  Обладателями силы
становится ведьма, нанесшая знак...
     Ивга медленно повернула голову. Клавдий неторопливо продолжал:
     - В Эгре накрыли мастерскую...  ателье, пошив дорогой одежды. Они
рисовали знаки под подкладками  пиджаков.  Выбирали  представительных,
состоятельных молодых мужчин...  и те чахли. Годами; точное количество
клиентов уже невозможно установить.  А погорели мастерицы на внезапной
жадности.  Принялись лепить знаки всем подряд,  одиннадцать смертей за
одну неделю...  Тут-то мастерскую и вычислили...  Ты не представляешь,
как разжирели тамошние ведьмы. Парочка. Товарки...
     Ивга глотнула. Дернулась тонкая шея.
     - В поселке Коща...  да, это в десяти километрах от Вижны. Приго-
род, можно сказать...  так вот,  там нашли зал инициаций.  В подземном
гараже; взяли двадцать человек действующих  ведьм...  Двадцать,  Ивга!
Раньше столько хватали за полгода...  во всем округе...  Ты понимаешь,
зачем я все это говорю?
     Опущенная рыжая голова неохотно кивнула:
     - Да...  чтобы я бодрее...  работала зеркалом в перископе. Искала
схвер... сверхценность. Да буду искать, куда мне деваться-то...
     Клавдий хотел сказать - если тебе трудно,  можешь отказаться.  Но
не сказал.  Потому что матку НАДО искать. НАДО найти, все равно какими
методами...
     - Ивга...  Пойми. Я хочу, чтобы ты была моим сознательным союзни-
ком. Я дам тебе одну вещь; четыреста лет назад Великий Инквизитор Виж-
ны, господин Атрик Оль, имел обыкновение марать дорогую бумагу отчета-
ми  самому  себе - о каждом прошедшем дне.  Последнюю запись он сделал
рано утром - вечером того же дня его сожгли на  костре  во  имя  ведь-
мы-Матки.  Я дам тебе эту книжку,  Ивга. Расшифрованную и изданную для
служебного пользования тиражом в пятьсот экземпляров.
     Рыжая голова кивнула снова - без энтузиазма. Клавдий вздохнул:
     - Ивга, давай-ка я вызову машину, поедешь... к себе. Примешь ван-
ну - и спать.
     Она подняла голову.
     Воспаленные глаза ее были двумя злыми щелками.  Сжатые губы каза-
лись тонкой ниткой;  она набрала  в  грудь  воздуха,  будто  собираясь
что-то сказать - но промолчала. Снова стиснула губы. Отвернулась.
     - Не понял,  - негромко сообщил Клавдий.  Ивга дернула  плечом  -
объяснять, мол, не стану.
     - Не понял,  - повторил Клавдий уже удивленно. - Чем я тебя опять
обидел? Ущемил твою драгоценную волю? Подавил? Принудил? А?
     - Руки после меня помойте, - сказала Ивга сквозь спазм в горле. -
И квартиру... продезинфицируйте. Чтобы такая грязная тварь как я... не
наследила.
     С минуту Клавдий молчал, озадаченный.
     Потом понял.  Она все еще переживает оскорбление,  нанесенное ци-
ничным чугайстром.  И унижение оттого, что Клавдий это слышал. И никак
не отреагировал - стало быть,  принял к сведению,  ни капли не удивив-
шись.
     - Ивга... дурочка. Ну мало ли кто что вякнул. Он же... чугайстер.
     Это слово его язык привычно не желал выговаривать, потому вышло с
запинкой. Но очень красноречиво; Ивга вскинула мокрые глаза:
     - Он...  зачем?..  подонок. Отомстил же уже, хватит... Так нет...
Плюнул в спину...  ядом...  Чугайстры - они же все...  мучители. Как с
нявкой... Я видела. Хоровод... колесо. Кишки хорошо наматывать... Няв-
ки - не люди, но ЭТИ еще хуже... И почему им ЭТО позволяют? Все позво-
ляют, будто так и надо? Нявка... орет... А потом мешок, пластмассовый,
на молнии... и фиалками пахнет... вроде бы фиалками, мерзко так...
     Клавдий заткнул себе нос.  Невольно,  машинально - не желая чувс-
твовать запах, существующий только в его воображении.
     Ивга осеклась.  Захлопала  мокрыми  ресницами,  часто-часто,  как
крыльями. Хлоп-хлоп...
     Он повернулся и вышел на кухню.  Вытащил из холодильника  бутылку
пива, откупорил зубами и вылил в себя.  Не ощутив вкуса.  Желая забыть
ТОТ запах.  И погнать из мыслей мешок, полиэтиленовый, грязно-зеленого
цвета. На железной молнии...
     - Я... чего-то не так сказала?
     Ивга стояла в дверях кухни.  С высохшими глазами.  Внимательная и
напряженная; интересное дело, а ведь Клавдий уверен был, что на лице у
него не дрогнул ни мускул.  Выходит,  ошибся;  выдал себя - любопытно,
чем.
     - Нет, Ивга. Все в порядке... Просто я терпеть не могу... фиалок.
     Она покусала губу:
     - Простите.
     - За что?
     Она смотрела серьезно. Грустно и даже, кажется, сочувственно:
     - Я...  мне показалось,  я напомнила о плохом.  Я больше не буду;
простите.

                                                     (ДЮНКА. МАЙ)

     Два часа  блуждания  по ночным улицам привели его в состояние бо-
лезненного отупения;  опьянение выветривалось непростительно быстро, и
на смену ему приходила отвратительная,  мерзкая тоска.  Оглядываясь на
последние полгода своей жизни, он с трудом удерживался от соблазна по-
биться головой о стену.
     Не раз и не два ему истошно сигналили машины, и водители, которым
он перешел дорогу,  ругались и грозили кулаками;  не раз и не два Клав
подумал о счастливом небытии,  которое так просто отыскать под случай-
ными колесами глупых гонщиков. Последний раз мысль о самоубийстве была
такой неестественно приятной, что пришлось сильно огреть себя по лицу.
Жест заправского истерика...
     Когда прошла жгучая боль от удара,  Клав понял, что желание нало-
жить на  себя  руки обладает свойствами болезни.  Вроде как навязчивая
идея;  вроде как прощальный подарок пропасти, которая так его и не по-
лучила...
     ...но, возможно,  еще получит.  Клав сжал кулаки так,  что  ногти
врезались в ладони.
     Дюнка.
     Ты ведь - Дюнка? Или... кто ты такая, а?!
     Он долго стоял в подъезде,  и редкие  любители  ночных  прогулок,
входившие в дом и выходившие из него,  опасливо косились на странного,
застывшего в одной позе парня.
     Потом он вызвал лифт,  и, уже несомый где-то между одиннадцатым и
пятнадцатым этажом, подумал о пустоте под тоненьким перекрытием лифто-
вой коробки и о двух массивных пружинах,  торчащих - он когда-то видел
- из пола лифтовой шахты.
     Потом он отпер дверь своим ключом.
     Дюнка... та,  кого он привык считать Дюнкой,  не спала. Наверное,
она вообще не спит.
     - Клав?..
     Он вспомнил выражение ее глаз.  Там,  на крыше, когда она склони-
лась над ним,  так и не переступившим ГРАНЬ. И смотрела чуть недоумен-
но... непонимающе. Разочарованно?..
     - Это я, - сказал он глухо, хотя Дюнка, конечно, ни с кем не мог-
ла его спутать. - Привет.
     Дюнка мигнула; давно не виделись, подумал он устало.
     - Клав, ты...
     - Отвечай мне, Докия. Смотри в глаза и отвечай. Ты... тянешь меня
за собой?
     Молчание. Ему показалось, что не дне ее глаз метнулась мгновенная
паника.
     - Ты хочешь моей смерти?  Почему? Ты думаешь, так будет лучше? Ты
не подумала спросить меня, а ХОЧУ ли я... такого поворота дел?
     Молчание. Дюнкино лицо сделалось вдруг не бледным даже - серым, с
оттенком синевы. Огни фар, отражающиеся от белого потолка, выхватывали
из полумрака то резко выдающиеся скулы,  то темную  полоску  сомкнутых
губ, то глаза, ввалившиеся так, что глазницы казались круглыми черными
очками.
     Она не живая.
     Страх ударил, на мгновение лишив дара речи, прихлопнув, парализо-
вав; Клав стиснул зубы. ЭТО он знал и раньше, но знать - не значит ве-
рить.
     - Ты не Дюнка, - сказал он глухо. - Зачем ты меня обманывала?
     Беззвучно захлопали ее мокрые, сосульками слипшиеся ресницы.
     Если она не Дюнка, откуда у нее этот жест?!
     - Ты не Дюнка, - повторил он сквозь зубы. - Не притворяйся. Дюнка
не стала бы меня... убивать.
     Чуть шевельнулись темные губы. Слово так и не сложилось.
     - Я виноват,  - сказал он глухо. - Но у меня... теперь у меня нет
выбора. Потому что я хочу жить...
     - Клав...  - он вздрогнул от звука ее голоса.  - Прости,  я не...
только не отдавай меня...  ИМ.  Я люблю тебя, Клав... Я... клянусь. Не
отдавай... Я боюсь...
     - Признайся, что ты не Дюнка. Признайся, ну?!
     Очередная вспышка  света  высветила  две блестящих бороздки на ее
лице:
     - Что я... не я?.. Как скажешь...
     Он хотел сказать - "уходи,  откуда пришла". Но не сказал. В горле
стоял комок.
     - Оставайся.  Ты свободна...  делать,  что хочешь.  Но я тебя бо-
юсь... Дюнка. Я уйду.
     - Не... покидай...
     - Я хочу жить!
     - Клав... не покидай... меня... будем вместе. Пожалуйста...
     Она шагнула вперед,  протягивая руки.  Клав отшатнулся, будто его
ударили, метнулся прочь, захлопнул за собой дверь.
     И услышал глухой стон. Совершенно нечеловеческий звук; так мог бы
стонать упырь, упустивший добычу...
     И сразу - детское всхлипывание.
     Он забыл, где лифт.
     Ударившись в чью-то дверь,  он вылетел на лестничный пролет и ки-
нулся вниз, охваченный паническим, тошнотворным ужасом. Он несся прыж-
ками, чудом не подворачивая и не ломая дрожащие ноги; его ботинки гро-
хотали по бетонным ступеням,  и ему казалось,  что в  полутьме  ночной
лестницы за ним гонятся. Бесшумно и страшно.
     Потом бесконечная лестница закончилась;  на улице, освещенной ог-
нями, не  было ни души.  Клав перебежал к противоположному тротуару и,
не удержавшись на ногах, упал на четвереньки.
     Фантик, втоптанный в асфальт. Наверное, то самый, который удалось
рассмотреть в последний момент перед шагом с крыши. Совпадение?!
     Никто не видел его. Разве что старушка, страдающая бессонницей, да
влюбленные, проводящие ночь во взаимных ласках, могут взглянуть сейчас
в окно и увидеть посреди пустой улицы - шатающегося подростка-наркома-
на...
     Телефонов было три. Шеренга, застывшая в ожидании жетонов.
     Клав обшарил карманы.  Жетонов не было; впрочем, ЭТОТ номер отно-
сится к числу немногих, для которых платы не предусмотрено...
     А, вот ключ.  Ключ от съемной квартиры; ключ от двери, за которой
тоскливо стонет...  нет,  не надо вспоминать.  Ключ жжет пальцы, прочь
его, прочь...
     Кусочек металла  звякнул  в железном брюхе урны.  Клав не испытал
облегчения.
     В телефонной трубке равномерно гудел космос.  Клав поднял глаза к
единственной  звезде,  одолевшей и тучи и заслон высоких крыш;  если у
космоса есть голос - это голос пустоты в телефонной трубке. Набирай...
     Четыре единицы.  Запомни,  каждый гражданин:  один,  один,  один,
один!..
     Трубка опустилась на рычаг. Не-ет...
     Жуткий звук, поразивший его из-за закрытой двери, повторился сно-
ва. В безобразно цепкой памяти. Так, что захотелось зажать себе уши.
     "Запомни, каждый гражданин...  мы твой  храним  покой.  Четырежды
нажми "один"... недрогнувшей рукой..."
     Он засмеялся. Недрогнувшей... как прочно заседает в голове всякий
мусор, вроде детских стишков...
     Чуть ниже  клавиатуры  некая  недрогнувшая рука выцарапала чей-то
номер. И нарисовала непристойную картинку.
     Трубка поднимается к уху, как пистолет к виску. Никогда не прихо-
дилось поднимать пистолет...
     Указательный палец четырежды коснулся "единицы".
     Короткий гудок. Вежливый женский голос:
     - Диспетчерская службы "Чугайстер". Говорите.
     Он молчал.
     - Диспетчерская службы "Чугайстер". Говорите...
     Клав дернул за рычаг. С силой, едва не выворотив его из гнезда.
     - Не ломай телефон.
     Как холодно. Какой внезапный холод.
     Клав оцепенел,  не сводя глаз с непристойной картинки. В телефон-
ной будочке стало темнее. Потому что снаружи падала тень.
     - Клавдий  Старж,  третий  виженский лицей...  Ночной сокрушитель
таксофонов.
     Клав обернулся.
     Теперь он вспомнил,  где они встречались.  На посту дорожной инс-
пекции, где Клав врал про некую проститутку,  а подвозивший его  води-
тель смотрел удивленно, с изрядной долей гадливости. А чугайстров было
двое, и говорил в основном тот, который повыше...
     - Видишь,  как смешно,  Клав. Ты не успел еще и номера набрать, а
мы уже тут как тут... Во всеоружии, - на ладони, обтянутой черной пер-
чаткой, лежал ключ. Тот, что три минуты назад полетел в урну.
     - Да,  Клавдий Старж.  Ты однажды обманул меня.  Провел.  Никому,
кроме тебя,  до сих пор этого не удавалось. Ты далеко пойдешь, Клавдий
Старж... - прозрачные глаза чугайстра придвинулись ближе.  - Ты далеко
пойдешь, потому что...  хоть ты и обманул меня - но  все-таки  остался
жив. Поздравляю.
     Клав прикрыл глаза.

     Улица, льющаяся глубоко под ногами.  Темно-красная морда теплово-
за. Фен, соскальзывающий в гору пены...
     Со стороны показалось бы диким - но больше всего сейчас он боялся
обрадоваться.
     Потому что  через  несколько минут будет уничтожено положение ве-
щей, превратившее его жизнь в сплошную пытку.
     Но он  знал,  что если испытает сейчас хоть тень облегчения - ни-
когда себе не простит. Безнадежно падет в собственных глазах, потеряет
право именовать себя мужчиной, Клавом, собой...
     Но он не почувствовал облегчения.
     Он вообще  потерял  способность что-либо ощущать - просто стоял и
смотрел. Окна на пятнадцатом этаже. Неторопливые шаги по лестнице, гул
грузового лифта...
     Потом они вышли.
     И ОНА шла с ними - сама.

                             ГЛАВА ВОСЬМАЯ
                             -------------

                                 * * *

     В лунном свете корова казалась фарфоровой.
     Ивга сама себе казалась фарфоровой - белое нагое тело,  совершен-
ное, чужое;  она шла,  обнаженная, рядом с молчаливой белой коровой, и
бормотала слова, дурманящие и душу и тело, и корову, и застывших в ук-
рытии людей - очарованных, оцепеневших, жадных мужиков.
     Она шла,  отрешенная.  Ей  не было дела до их широко распахнутых,
округлившихся глаз.
     И глаз  луны  был  распахнут тоже.  И белое вымя касалось высокой
травы; она упивалась силой.  Не тратила ее и  никак  не  выказывала  -
просто несла,  будто  до краев наполненный подойник.  Ее сила была как
молоко, с запахом травы и цветов.
     (Ищи сверхценность сверхценность сверхценность)
     Глаз луны мигнул;  по белому зрачку проползла длинная, как червь,
темная туча. Корова испуганно дернула ушами; по-прежнему не было слыш-
но ни звука,  но в громкий запах ночного поля вплелась  едкая  струйка
дыма.
     Она судорожно вздохнула.
     Мир пуст;  ее  счастье иллюзорно.  Мир пуст,  корова - фарфоровая
безделушка, сила - ветерок, едва касающийся трав...
     (Ищи)
     Она - заблудившаяся дочка.  Она не найдет мать -  слишком  велико
поле, слишком высоко стоит зеленая рожь...
     Ивга заплакала.

     - ...Я не хочу сказать,  что всякая девушка теперь может  служить
источником опасности!  Девушки,  в большинстве своем - весьма полезные
для общества существа...  Но, господа, давайте не будем прятать голову
под крыло - вы знаете, что за последний месяц общее число ведьм удвои-
лось? Ах, вы не знаете!.. Не исключено, что через неделю оно утроится.
Все эти скромные и честные,  за которых отечески ручалась наша славная
Инквизиция...  кого она держала на так называемом учете,  а значит, на
свободе... Так вот, сегодня это действующие ведьмы. Это те, кто завтра
отравит воду в вашем колодце.  Нашлет моровую язву,  а если получится,
заодно и голод...  Да,  господа,  вы все забыли,  что это такое. Может
быть,  уже через год ведьмы создадут свою "инквизицию"!  И нас с вами,
не принадлежащих к ведьминскому кодлу... а таких через год будет мень-
шинство...  и нас с вами будут брать на учет  и  сажать  в  изоляторы.
Ведьмы будут править миром,  вот представьте себе!..
     Ивга узнала оратора.  В прошлый раз она видела его тоже на экране
- тогда  он  сидел на садовой скамье,  за спиной у него разгуливали по
газону голуби,  а обращенное к зрителям лицо было  прикрыто  мерцающей
маской электронной мозаики. "Да, господа! У Инквизиции уже сейчас есть
средство,  позволяющее лишить ведьму,  так сказать, ведьмовства! Очис-
тить, в какой-то мере! Откорректировать! Без всякой мути!.."
     Сегодня он предстал в натуральном виде,  без маски.  Насмешливые,
без  тени  сомнения глаза,  полоска светлых усов под маленьким носом и
чисто выбритый подбородок.
     - Не лгите себе, не тычьтесь носом в розу, когда вокруг полно во-
нючего дерьма!  Примерьте пальтишко граждан второго сорта...  Подружи-
тесь с соседочкой-ведьмой,  может быть,  она замолвит за вас словцо!..
А, не нравится?! Так напомните герцогу, что вы граждане! Что вы плати-
те  налоги!  Что  беспомощная  структура,  именующая себя Инквизицией,
должна либо защитить вас, без всякой мути, либо закрыть свою ко...
     - Кто это? - спросила Ивга, приглушая звук. Референт, господству-
ющий над приемной,  как капитан на своем мостике господствует над  ко-
раблем, на минуту отвлекся от своего занятия:
     - Политик...
     Ивга не стала спрашивать дальше. Слово "политик" звучало в устах
референта как грязное ругательство; сам Великий Инквизитор относится к
политикам немногим лучше.
     Она опустила глаза. Человек, живший четыреста лет назад - Великий
Инквизитор Атрик Оль - и не предполагал, что его подробный, для домаш-
него пользования писанный дневник  будет  расшифрован,  адаптирован  к
языку далеких потомков и издан для служебного употребления.  Поскрипы-
вая при свече гусиным пером - а Ивга была уверена, что перо, в особен-
ности  гусиное,  обязано скрипеть - Атрик Оль скрупулезно переносил на
бумагу впечатления прошедшего дня,  понятия не имея ни о будущих чита-
телях, ни о своей собственной жуткой участи; книга, которую Ивга нача-
ла читать с последней страницы,  производила на нее странное впечатле-
ние, одновременно притягивая и нагоняя тоску.
     Последняя запись была датирована днем смерти  автора  и  казалась
слегка бессвязной, рваной, неоконченной.
     "Вчера, испытывая  сильную боль в правой половине живота,  не со-
вершил подобающую запись, посему исправляю упущение с утра... Сударыни
мои ведьмы, как представляется, сами устрашились дела рук своих - и за
вчерашний