ки,
лоб...
     Она неуверенно тряхнула головой.  Зажмурилась, ощупывая собствен-
ное лицо; на плечи ее легли жесткие тяжелые ладони:
     - Ну, молодец... Не больно?
     - Нет...
     В училище...  в  городском  бассейне.  Когда по скользкой лесенке
поднимаешься из прозрачной,  синей от хлорки воды, и земное притяжение
наваливается на плечи старым, но уже забытым грузом...
     Вот так и теперь.
     Она переждала в своей нише, где специально для нее поставлена бы-
ла низенькая трехногая табуреточка. Переждала, пока уведут оглушенную,
одурманенную ведьму. Та, конечно, ничего не помнит...
     Ивга испытала мгновенную неприязнь.  И зависть;  рука с  иглой  -
отвратительно. Полет над травами... над верхушками деревьев...
     - Ивга.
     Она опомнилась.  С  ужасом  отбросила от себя собственные мысли -
ведьмино пусть остается ведьме. Ее грехи и свирепые радости были и ос-
танутся до последней капли чужими, Ивга - только зеркало... Зеркало не
потускнеет, отражая туман. Зеркало не треснет, отражая молнию...
     - Ивга...
     Ей показалось,  что Клавдий огорчен.  И озабочен;  она попыталась
улыбнуться, но не смогла. Спросила без улыбки:
     - Что... никакой пользы? Наши сны... ни о чем? Ничего нового?..
     Клавдий жадно  глотал газированную воду из тонкого стакана;  Ивга
почувствовала, как сухо во рту. Пустыня.
     Он поймал  ее взгляд.  Виновато пожал плечами,  вытащил откуда-то
другой стакан, плеснул воды и ей тоже:
     - Ивга...  Я думаю,  мы лучше поймем друг друга,  если я объясню.
Что мы, собственно, ищем.
     Она почему-то испугалась.  Подошла и села на подлокотник высокого
кресла.
     - Ведьмы...  разные.  Но мы ищем в них общее,  Ивга. Нам нужен...
общий мотив. Я бы назвал это... схверценностью.
     Ивга молчала.
     - Если не поймешь сейчас - поймешь потом...  Сейчас приведут дру-
гую ведьму,  и ты попытаешься отыскать в ее побуждениях нечто... вызы-
вающее особый трепет. Желание жертвовать собой. Желание идти следом...
Еще пес  знает какие желания,  я понятия не имею,  но они должны быть,
Ивга! Чувство... если хочешь, чувство преданной дочери...
     - Я устала, - сказала Ивга шепотом.
     - Что?
     - Я... не могу. Сегодня. Я просто не могу. Я устала.
     Она смотрела,  как удивление и досада на его лице сменяются обык-
новенным огорчением. Потом он со вздохом положил ей руку на плечо:
     - Извини... Конечно, отдыхай. Завтра.
     Открылась потайная  дверь;  стоявший  за ней парень,  один из тех
мордоворотов, которые сопровождали  Ивгу  внутри  Дворца,  приглашающе
отступил в темный коридор.
     Ей вдруг сделалось тоскливо. Пусто и одиноко.
     - Можно, я...
     Он уже думал о другом. ее вопрос выдернул его из пучины размышле-
ний государственной  важности,  и потому его бровь поднялась несколько
раздраженно:
     - Что?
     - Можно, я погуляю? - спросила она безнадежно. - Без охраны?..
     Некоторое время  он смотрел ей в глаза.  Потом отошел к стене,  и
удивленная Ивга услышала щелчок выключателя. И факел сразу же сделался
ненужным и нелепым - Ивга и не знала,  что в этой комнате возможен та-
кой яркий свет.
     Клавдий вернулся. Встал перед Ивгой, она не выдержала пристально-
го взгляда и потупилась.
     - Я тебе доверяю, - сказал он медленно. - Ты можешь гулять, пожа-
луйста, сколько угодно... Иди...
     Уже в коридоре,  в обществе охранника,  пахнущего свежевыделанной
кожей, ее догнал окрик:
     - Ивга...
     Она вздрогнула и остановилась.
     - Я пройдусь с тобой два квартала, ты не возражаешь?

                                * * *

     Склонялось солнце.
     По улицам ходил горячий ветер,  смерчиками закручивал пыль, топо-
линый пух и конфетные обертки.  Ивга подумала, что в подвалах Инквизи-
ции все времена года одинаково прохладны и сыры. А вот стайка спортив-
ного вида девчонок, безуспешно ловящих машину на перекрестке, щеголяет
бронзовым загаром, таким, который зарабатывается исключительно долгими
и нудными часами валяния на пляже...
     И дождливое лето все-таки остается летом.
     Она вздохнула.  Ветер поигрывал короткими, легкими подолами весе-
лых летних женщин - и тупо тыкался в непроницаемую ткань Ивгиных джин-
сов. И отлетал, посрамленный.
     ...Ветер. Земля, несущаяся далеко внизу...
     В теплый вечер вмешалась одинокая ледяная струйка.  Струйка ТОГО,
ночного ветра; Ивга вздрогнула, и струйка исчезла.
     - Хочешь мороженого?
     Ивга мотнула головой;  у нее было впечатление, что Клавдий безос-
тановочно делит в уме многозначные числа.  Говорит с ней, думает о ней
- и о другом думает тоже. И о третьем...
     - Вообще, чего-нибудь интересного хочешь? На пляж? Обновку?
     Ивга обреченно вздохнула.
     Неудобно отвлекать занятого человека. Кажется, что лицо Клавдия -
песочные часы,  и время, убиваемое на молодую ведьму, совершенно зримо
истекает...
     Здесь, вне подвала,  она ему не интересна.  Сейчас он задаст воп-
рос,  ради которого прервал свои важные инквизиторские занятия... Сей-
час задаст вопрос,  получит ответ и уйдет.  В одиночестве Ивга  сможет
привести в порядок мысли и чувства, побродить по городу, как свободный
человек... Сожрать, в конце концов, сколько угодно мороженного. У нее,
по счастью, полный карман мелочи.
     - Ивга, что тебя гнетет?
     Хороший вопрос.
     Мимо промчался  парнишка на роликах.  Выскочил на проезжую часть,
вильнул задом перед возмущенно взвизгнувшей машиной, влетел обратно на
тротуар и с гиканьем скрылся за углом.
     - Тебе очень в тягость то,  что ты делаешь?  Что я заставляю тебе
делать? Принуждаю, по своему обыкновению?
     Она кисло улыбнулась.
     Он вдруг схватил ее за плечи и резко притянул к себе;  она успела
испугаться. Она успела ощутить на шее его жесткую руку - он,  если за-
хочет, запросто может пережать ей сонную артерию...
     По месту,  где  она только что стояла,  прокатил другой роликовый
парнишка - Ивга успела ощутить проносящийся мимо  вихрь  и  разглядеть
огненно-красную  кепку со сдвинутым на затылок козырьком.  Пацану было
всего-то лет тринадцать;  в следующую секунду он налетел  на  железную
урну и шлепнулся,  проехавшись по асфальту видавшими виды наколенника-
ми.
     Клавдий выпустил ее. Она старалась смотреть мимо его глаз.
     - Ивга... Скажи, что тебя беспокоит. Это важно.
     Его лицо  больше  не было песочными часами.  Ей кажется - или это
настоящая, всамделишняя тревога? Его действительно так заботит то, что
происходит у нее на душе? Или "это важно" для дела Инквизиции?
     - Клавдий, вы любите собак?
     - Да, - ответил он сразу и без удивления.
     - А кошек?
     - И кошек... А что?
     - А морских свинок?
     - А вот свинок не люблю...  И хомяков не люблю тоже. И совершенно
равнодушен к рыбкам и попугаям. Что еще?
     - Я для вас кошка - или все-таки хомяк? Или подопытный кролик?
     В глубине души она надеялась,  что он растеряется. Хотя бы на се-
кунду смутится; напрасно надеялась.
     - Ты  - человек.  Разве я чем-то тебя оскорбил?  Обошелся,  как с
кошкой?..
     Ну вот,  теперь ей придется оправдываться.  Несправедливо обидела
доброго инквизитора...
     Она нервно закусила губу:
     - Мне...  грустно. Я не вижу себя... здесь. Нигде. Мне кажется...
если я подойду к зеркалу, там отразятся... комната, мои вещи... а меня
не будет. Ведьма, которая работает против ведьм. Невеста без жениха...
Как будто я ваша вещь - притом дешевая и уже бывшая в употреблении...
     - Ты - мой сотрудник, - мягко сказал Клавдий. - Мой союзник. Мой,
если хочешь, друг.
     - А вот нетушки. Сотрудникам говорят правду. С друзьями... с ними
вообще... тяжело. У меня никогда не было друзей... и у вас тоже.
     - Откуда ты знаешь?
     Ивга опомнилась.
     Вечерело. Где-то далеко, наверное, в открытом ресторанчике за уг-
лом, пронзительно звенело банджо. По светло-серому, вылизанному ветром
асфальту  прошли красные лаковые туфли на невозможно высоких каблуках.
Владелицы туфель Ивга не видела - так низко опустила повинную голову.
     - Ты что же,  Ивга?  Ведьминские штучки?  Тайное выковыриваешь на
свет, делаешь явным?
     - Это не тайное,  - Ивга подняла голову.  - Человек, который хоть
чуть-чуть с вами пообщается...  сразу поймет, что у вас не бывает дру-
зей.
     - Это плохо?
     - Не знаю...  может быть. Но ничего не поделать.
     Клавдий чуть усмехнулся:
     - Ну-ну...  Если бы ты не была ведьмой, Ивга, я сказал бы, что ты
самородок. Клубок интуиции...  Надо полагать, я не способен ни на пре-
данную дружбу, ни на возвышенную любовь.
     ...Ветер в лицо,  чувство полета,  пригибающиеся травы,  лес,  по
вершинам которого ходят зеленые волны...
     По всей ее незагорелой коже волной пробежали мурашки.  От макушки
и до пяток. Что это, ей нравится быть ведьмой?!
     Она отвернулась. Облокотилась на чугунную ограду вокруг клумбы:
     - На возвышенную любовь... Вы способны. Я знаю.
     - Тебе ли не знать...  Ты ведь видела ту  замечательную  кровать,
пастбище возвышенной любви...
     - Не ерничайте!..
     Ей вдруг стало до слез обидно.  Собственно,  не понятно,  чья это
обида - Ивгина? Клавдия? Или той ведьмы, в чью душу она слазила сегод-
ня без всякого на то права?
     - Не ерничайте... Хоть любовь-то... не трогайте. Да, кровать ваша
пошлая, да, Назар меня бросил... Но любовь... любви от этого не холод-
но ни жарко.  Она не спрашивает... Ей плевать, что мы о ней думаем; ей
плевать, что нам,  вот именно нам ее почему-то не досталось...  Но она
просто есть. И мне от этого, может быть, чуть легче...
     - Ты не обучалась философии,  Ивга.  Иначе ты бы сказала - любовь
есть объективная реальность,  не  зависящая  от  нашего  субъективного
восприятия...
     - Смейтесь. Можно даже чуть громче. Смейтесь...
     - Я не смеюсь... Сверхценность.
     - Что?
     - Сверхценность...  Для тебя это - то,  что ты называешь любовью.
Для нынешних ведьм - по-видимому, матка...
     - А для вас это, по-видимому, сигареты. Все, я пошла.
     У нее хватило злости не замешкаться и не оглянуться.
     Солнце все опускалось,  теряясь за крышами;  на  улицы  наползала
тень, и рекламные вывески многочисленных летних баров оживали,  откры-
вались, как глаза ночного зверя.
     Банджо ресторанчике за углом смолкло.  Теперь там пел под  гитару
широкоплечий,  неестественно голубоглазый мужчина в щегольском пиджаке
и потертых джинсах; ни на кого не глядя и ни о чем не думая, Ивга при-
села за ближайший столик.
     - Слушаю вас, девушка...
     Она с опозданием вспомнила,  что у нее нет денег. Только на моро-
женое...
     - Мороженое.
     - Что еще?
     Голубоглазый пел хорошо. Что-то про весну и про дождь.
     - Больше ничего. Мороженное...
     - И два коктейля. И два набора "ассорти"... Ты ведь, по обыкнове-
нию, голодная, да, Ивга?
     Она содрогнулась.
     Пров был одет в цивильное.  В какую-то цветастую рубаху и светлые
штаны, и  на  открытой шее Ивга разглядела серебряную цепь.  Наверняка
пластинка - серебряное удостоверение чугайстра - спрятана на груди под
рубашкой.
     - Спасибо, я ничего не хочу, - сказала она машинально.
     Пров улыбнулся.
     У него была нехорошая улыбка. У Ивги непроизвольно подтянулся жи-
вот.
     - Зато я хочу.  Очень хочу... И уже давно, - он крутанул на ножке
изящный ресторанный стул. Уселся на него верхом, положил подбородок на
спинку. - Сейчас мы с тобой выпьем... и спляшем. Мне надоело плясать в
хороводе - я хочу пригласить свою, персональную даму...
     Голубоглазый певец пел о джунглях и о звездах. Официантка принес-
ла два высоких стакана с насыщенно-оранжевой, какой-то даже светящейся
жидкостью. И два сложных сооружения из маринованных овощей.
     Ивга смотрела,  как долька лимона на тонкой стеклянной стенке ло-
вит влажным сочным боком цветные огни,  мигающие в такт прочувственной
песне; собственное лицо казалось Ивге онемевшим, омертвевшим, как мас-
ка. Кажется,  она сильно побледнела;  кажется,  Пров с удовлетворением
это отметил.
     - Пров...  Я плохо... поступила. Прости меня. Я не хотела... тебя
обижать.
     - Да?!
     - Поверь... Я была не в себе.
     Он улыбнулся снова:
     - Я искал тебя... в разных сомнительных местах. И не рука ли про-
видения - встретил в самом своем любимом  кабачке...  Ну,  здравствуй,
Ивга.
     Его губы растягивались,  похоже,  до самых ушей и  без  малейшего
усилия. Чугайстер-шут - такого не бывает, но вот же, сидит...
     Ивга обернулась. С тоской всмотрелась в лица прохожих - ни одного
знакомого. И Клавдий давно ушел,  спустился в свой сырой подвал, где с
увлечением губит, губит, губит скверну...
     Пров хрустел овощами.  Подкидывал маслины - и ловил их ртом;  до-
вольно улыбался,  проводил по верхней губе кончиком острого языка -  и
хрустел дальше,  пренебрегая вилкой и правилами хорошего тона, превра-
щая трапезу в фарс одного актера. За соседними столиками хихикали.
     - Прости меня... - повторила Ивга беспомощно.
     Пров воткнул в уголки рта два луковых перышка, сделавшись похожим
на вампира  с зелеными клыками.  Скорчил рожу,  изображая монстра;  за
столиком справа захохотали. За столиком слева фыркнули и отвернулись.
     - Пров...  - сказала Ивга безнадежно.  - Что для тебя - сверхцен-
ность? Ты получаешь удовольствие, выворачивая очередную нявку?
     Если ее слова и задели его - внешне это никак не проявилось. Пров
невозмутимо втянул в рот свои "клыки",  сжевал их,  слез  со  стула  -
именно слез, как усталый всадник слезает с лошади. Обернулся к певцу.
     Наверное, Прова действительно здесь знали.  А может быть,  взгляд
его в  эту  минуту был особенно красноречив - так или иначе,  но певец
мягко закруглил еле начатую лирическую песню,  и в наступившей  тишине
чугайстру не пришлось напрягать голос:
     - Мы просим зажигательный танец.
     Ивга почувствовала, как холодеют ладони.
     - Пров... Я не... хочу.
     Он криво улыбнулся и сдавил ее руку:
     - Не трясись... До смерти все равно не затанцую.
     Певец ударил по струнам; огоньки вокруг эстрады отозвались фейер-
верком ритмичных  всплесков.  Ивга если и вырывалась,  то слабо;  Пров
втащил ее на маленькую арену танцплощадки, освещенную ярко, как насто-
ящая сцена.
     Тугой воздух ударил Ивге в лицо.
     Вот он, танец Чугайстра.
     Она бежала по кругу. Бежала, желая вырваться из кольца - и всякий
раз рука партнера перехватывала ее за секунду до освобождения. Пестрая
рубаха Прова горела под лучами прожекторов,  светилась какими-то оран-
жевыми пальмами и синими попугаями,  завораживала, втягивала в ритм; в
какой-то момент Ивга, отчаявшись, приняла правила навязанной ей игры.
     Казалось, что  пол под ногами раскалился и дымит.  Ивга танцевала
самозабвенно и зло, не противясь партнеру, но ни на секунду и не поко-
ряясь; собственно, только так она и могла высказать все свои соображе-
ния о жизни и своем в ней месте.  И воспоминания о полете над склонен-
ными соснами.  И  запах горящего театра.  И иголка,  протыкающая серд-
це-звезду...
     Ей казалось, что в воздухе вокруг носятся стада огромных бабочек.
И задевают крыльями ее лицо.  И с крыльев падает  пыльца,  попадает  в
глаза, и  нет времени их протереть,  а потому и жжение и резь,  и сле-
зы... Ей казалось,  что все вокруг смешалось и запуталось, как кружево
на коклюшках сумасшедшей мастерицы.  Ритм,  ритм, забивающий все, пол-
ностью захватывающий, партнер, вертящийся бешеным волчком...
     Деревянный пол. Потолок в декоративный известковых сосульках; ми-
гающие огоньки.
     Пров танцевал совершенно немыслимо.  Ноги его не касались гладких
досок площадки;  у него будто бы не было ни костей,  ни сухожилий,  он
гнулся и растягивался в любую сторону,  Ивга успела подумать,  что это
резиновая тень. Очень четкая, точеная тень с выверенными до последнего
волоска движениями;  когда  он  волок ее в только ему известную фигуру
только ему знакомого танца, она мимоходом чувствовала запах фиалок.
     Запах чужой воли. Напрягающаяся в воздухе паутина.
     И тогда на нее нахлестывало тоже, тогда она принималась плясать с
утроенным темпераментом,  и невидимая паутина трещала, наэлектризован-
ная, и рвалась,  и джинсы трещали тоже,  и,  кажется, в зале испуганно
вскрикивали...
     Потом музыка оборвалась; это было равносильно тому, как если бы у
танцующей марионетки одним движением ножниц отстригли все ниточки. Ив-
га упала - у самой земли ее подхватили.
     Люди, сидящие за столиками,  аплодировали и  смеялись.  И  что-то
кричали; не тротуаре перед ресторанчиком собралась толпа, и даже заго-
родила проезжую часть, и какая-то машина возмущенно сигналила, не имея
возможности проехать...
     Немилосердно болели пятки.  Ивга опустила глаза  -  ее  кроссовки
разваливались. Правый разевал рот, левый и вовсе лишился подошвы.
     Ивга хотела заплакать от боли, но у нее ничего не вышло; Пров та-
щил ее,  прижимая к себе, так, что она кожей ощутила пластинку-удосто-
верение под его тропической рубашкой.
     Рубашка была мокрая. И он тоже едва держался на ногах.
     Говорят, не  пытайся  переиграть  шулера,  переспорить налогового
инспектора и перетанцевать чугайстра.
     На эстраде толпились какие-то люди,  и исполнитель,  красный  как
рак, удивленно рассматривал свою гитару.  Оборванная струна закручива-
лась спиралью.
     Пров дышал с усилием, сквозь зубы:
     - Ведьма... Ну, ведьма... Ну...
     - Отпусти...  - она попыталась вырваться. Тяжело упала на подвер-
нувшийся стул.
     - Ну, ведьма. Ну ты и ведьма...
     - Что,  получил?  - она выдавила из себя злую усмешку. - Сплясал?
Хватит?..
     - Ведьма! - Пров обернулся к возбужденным людям. - Господа, вызы-
вайте городскую службу Инквизиции.
     Он бросил на Ивгу торжествующий взгляд - возможно, ожидая увидеть
в ее глазах смятение и ужас.  Ивга презрительно скривила губы;  в этот
момент ей на плечо легла тяжелая рука:
     - Инквизиция к вашим услугам.
     Голос прозвучал,  как шелест змеиной кожи  по  высохшему  желобу;
на лице Прова впервые проступило подобие растерянности.
     - Инквизиция города Вижны,  - проблесковый значок на лацкане миг-
нул и погас.  - Благодарю за бдительность, молодой человек. Ведьма за-
держана.
     Ивга кожей  ощущала  взгляды.  Брезгливые и напуганные,  и даже с
проблесками сочувствия.  Молодая ведьма в безжалостных  инквизиторских
лапах...
     В глазах Прова что-то изменилось. Спустя секунду Ивга поняла, что
он попросту узнал Клавдия Старжа.
     Великий Инквизитор города Вижны невозмутимо кивнул:
     - А ты, ведьма, не сиди. Арестована - вставай, идем...
     Ивга судорожно  ухватилась за предложенный локоть.  Как утопающий
за брошенную веревку.
     Пров оскалился. Безмятежная дурашливая маска наконец-то сползла с
его лица, вечно улыбающиеся губы нервно сжались.
     - Вот так покровительство...  Ты, Ивга, не размениваешься. На ме-
лочи... - он дернул ртом.  - Ну я,  конечно...  конечно, раз так, то я
тушуюсь, но... - он подался вперед, к самому лицу Старжа. - Мой инкви-
зитор... Рекомендовал бы вам  освидетельствовать,  помимо  ведьминских
качеств, еще и венерическое, гм, здоровье этой славной девушки. Где-то
я читал,  что основным переносчиком этого дела являются не  дипломиро-
ванные шлюхи, а такие вот девочки с ясными глазами... Приношу свои из-
винения. Прощайте, - он вежливо наклонил голову.
     Ивга почувствовала, как мышцы руки, за которую она держалась, ка-
менеют под рукавом летнего пиджака.

     Ее пятки были - сплошная ссадина,  а от старых кроссовок и  вовсе
ничего не осталось; Клавдий поймал машину и привез Ивгу на площадь По-
бедного Штурма. Кажется, у нее повышалась температура; по крайней мере
трясло ее, как в жестокой горячке.
     - С...сволочь... Ну как же у него... язык... не отвалился...
     - Перестань. Это и было сказано в расчете на твои слезы.
     - Он разозлился... А если бы я... не сбежал