атанджи.
   Через несколько минут к ним пробрался Нанджи. Он встал  на  колени  перед
Уолли, а значит, и перед Хонакурой. В тумане, да еще под слоем  грязи,  лица
его было почти не видно. Он не снял меч, и Уолли это показалось странным, но
для того наверняка были какие-то свои воинские причины.
   - Светлейший, - сказал он, - позвольте мне принести вам вторую клятву.
   Уолли покачал головой.
   - Это вполне можно отложить до завтра, согласен? Ты ведь не хочешь сейчас
заняться фехтованием?
   В темноте сверкнули белые зубы.
   - Нет, светлейший...
   Наступило молчание.
   - Послушай, - сказал Уолли, - хочешь узнать, почему боги приняли все наши
нарушения законов чести?
   - Да, светлейший, - в голосе Нанджи слышалось облегчение.
   - Возможно, это объяснит нам наш почтенный друг, - сказал Уолли. - Почему
Богиня допустила  такое  множество  бесчестных  поступков?  Ведь  мы  всегда
говорим, что Она - против  этого.  Я  правильно  понимаю,  священный?  -  Он
посмотрел вниз, на маленькую сгорбившуюся фигуру.
   - Я больше не священный, - смиренно ответил Хонакура. - Но  что  касается
вашего вопроса, то да, - вы правильно понимаете.
   - А я против того, - продолжал  Уолли,  -  чтобы  наставники  били  своих
подопечных. Ведь как-то раз я неплохо тебя отделал, мой юный друг. В темноте
было видно, как глаза у Нанджи засветились. - Но вы это сделали, чтобы снять
заклятие, светлейший. Вдруг  Уолли  заметил,  что  там,  в  середине  лодки,
происходит нечто непредвиденное. Он старался не смотреть в  ту  сторону,  но
заметил, что Катанджи, пододвинулся совсем близко к Зорьке. Нанджи  стоял  к
ним спиной. - Я думаю, Нанджи, что боги хотели и с меня снять проклятие.
   - Но на вас не  было  никакого  проклятия,  светлейший!  -  запротестовал
Нанджи.
   - Нет, было! Я ведь как-то говорил тебе, что не люблю убивать людей.
   Рот у Нанджи открылся, потом закрылся.
   - Бог приказал мне убить Хардуджу. Я так и сделал, но только потому,  что
мне так сказали. Других приказов я не  получал,  кроме  еще  одного  -  быть
честным и доблестным воином. А честный воин седьмого  ранга  ни  секунды  не
стал бы терпеть Тарру с его грязными уловками. Я издевался  над  тобой,  бил
тебя, пока ты наконец не разозлился и не ответил мне! Боги  загнали  меня  в
угол. Только после этого я научился проливать  кровь  и  показал,  что  могу
убивать. То же, что и с тобой.
   - Так  проверяют  мечи,  -  сказал  Нанджи.  -  Меч  сгибают  и  смотрят,
распрямится он или сломается.
   - Да! - Уолли удивился. - Очень хорошее сравнение!
   - Но, - продолжал Нанджи, - даже если боги все это и предусмотрели...
   Его все еще мучила совесть.
   - Никто из нас не совершил никаких бесчестных поступков. Охрана  храма  -
это толпа малодушных трусов. Имперканни нас  оправдал.  Вы  согласны  с  его
решением, старик?
   - О да! Вас несомненно вынудили, - ответил Хонакура. - Боги  избрали  вас
двоих...
   - Нас двоих? - отозвался Нанджи.
   Катанджи  продвигался  вперед.  Он  не  получал  никакой  поддержки,  но,
кажется, и не  встречал  сопротивления.  А  в  мире  Катанджи,  конечно  же,
разрешено все, что не запрещено. Этому новичку, скорее всего, не понадобятся
вечерние занятия у Дикой Ани.
   - Если вы принесете мне вторую клятву, мастер Нанджи, - сказал Уолли, - а
я надеюсь, что так и будет, потому что я буду рад  опять  видеть  вас  своим
подопечным, то тогда и я тоже принесу вам клятву.
   - Клятву крови? Конечно, светлейший, - с готовностью согласился Нанджи.
   - Нет! - ответил Уолли. - Мне кажется, что эта клятва - бесчестна,  пусть
даже сутры созданы самой Богиней. Третьей клятвы  мне  хватит,  пожалуй,  на
целых две жизни. Нет, я имею в виду четвертую клятву.
   Нанджи посмотрел на него недоверчиво.
   - Я никогда не слышал ни о какой четвертой клятве!
   Хонакура говорил, что ничего не знает о воинских клятвах,  но  сейчас  он
смотрел на Уолли с любопытством.
   - Конечно, не слышал, - ответил Уолли. - Во-первых,  о  ней  говорится  в
тысяча сто сорок четвертой сутре...
   - А!
   - В последней. Знать ее может только тот, кто собирается принять  седьмой
ранг, или тот, кому об этом рассказал какой-нибудь Седьмой. Именно это  я  и
собираюсь сейчас сделать. Во-вторых, она не для всех...
   - О!
   - Но мы с тобой подходим. Эта клятва -  для  тех,  кто  спас  друг  другу
жизнь, и обязательно в бою. Я думаю, друг Нанджи, что именно для этого  боги
и послали нас в эту битву. Я спас тебя от Тарру, а ты меня - от Ганири.  Эта
клятва, конечно же, очень редкая, но, может быть, просто потому, что  о  ней
мало говорят.
   Глаза Нанджи светились в темноте. Секретные знаки и страшные клятвы вот в
чем суть воинства, так что тайная клятва  -  это  двойное  удовольствие  для
него.
   - Расскажите, о чем она, и я поклянусь, - сказал он.
   Исследования Катанджи продвигались. Он уже снял с Зорьки то малое, что на
ней было, но не собирался останавливаться на этом.  Нанджи,  конечно,  очень
любит своего младшего брата, и к сексу он относится  удивительно  легко,  но
неужели настолько легко...
   Уолли с трудом отвел взгляд.
   - Не торопись так, Нанджи, - предупредил он. -  В  некотором  смысле  эта
клятва еще страшнее, чем третья. Но  она  справедлива.  Она  равным  образом
связывает обе стороны, здесь нет такого, чтобы один был рабом,  а  другой  -
хозяином.
   В темноте раздалось покашливание Хонакуры.
   - Это, наверное, клятва братства, светлейший?
   - Да, - ответил Уолли с улыбкой. - Видишь ли, Нанджи, бог сказал,  что  в
первую очередь я должен найти брата... А ни о каких своих братьях  я  ничего
не знаю.
   - Это я? - воскликнул Нанджи с воодушевлением. - Бог имел в виду меня?
   - Да, я уверен в этом: он привел тебя на берег,  и,  выходя  из  воды,  я
просто налетел на тебя. У тебя есть своя роль, которую ты сыграешь для  Нее,
но сначала ты должен принести мне клятву брата.
   - Расскажите, о чем она!
   Время шло. Юбка Катанджи упала на тюфяк.
   - Нанджи, - сказал  Уолли,  -  мне  не  хочется  прерывать  столь  важный
разговор, и это, конечно же, меня совсем не касается... Но все  же:  ты  дал
своему подопечному разрешение сделать то, что он собирается сейчас сделать?
   - Что сделать? - спросил Нанджи, оборачиваясь.
   И тут же с криком бросился вперед,  а  Хонакура  чуть  не  задохнулся  от
смеха. Потом опять раздался крик - на этот раз от боли - и послышались звуки
ударов. - Вы ничего не сказали о том,  что  в  пути  надо  стать  мудрее,  -
заметил Хонакура.
   - Этот путь только начался, - ответил Уолли,  вытягиваясь  на  тюфяке.  -
Похоже, кое-кто уже сейчас набирается мудрости.
   - Но брата, светлейший? Найти брата?
   - Четвертая клятва нерушима.
   - Вот как? Я никогда о ней раньше не слышал. Очень интересно.
   - Но сейчас ваша очередь. Как вы узнали, что у Катанджи черные волосы?  А
о братстве?
   - М-м-м, да, -  произнес  Хонакура,  улегся  на  дно  лодки  и  устроился
поудобнее. -  Я  говорил  вам,  светлейший,  что  Икондорина  несколько  раз
упоминается в других сутрах. В одном случае говорится о  "рыжеволосом  брате
Икондорины", в другом - о "черноволосом брате Икондорины". Вот и все.  Рыжие
волосы - большая редкость, но и совершенно черные тоже необычная вещь.
   Уолли смотрел на кольца и звезды.
   - Тогда расскажите мне об этих сутрах.
   - Возможно, когда-нибудь и расскажу, - ответил Хонакура.
   Почему он не хочет говорить? О чем он думает? Уолли не мог понять  этого,
но, возможно, так будет лучше. Тем не менее он был твердо  уверен,  что  его
задание еще не открылось полностью. Он разгадал только самое начало  загадки
бога. У Нанджи была своя роль и у Катанджи, видимо, тоже. Кое-что начинающий
уже сделал: ведь это он определил решение суда. Вот откуда тот громоподобный
смех и радость Уолли - он понял, что стоит на правильном пути.
   Лодка закачалась сильнее, и Уолли приподнялся,  чтобы  выяснить  причину.
Причина лежала рядом с Зорькой.
   Он не мог уснуть. Чего-то не хватает, какая-то мысль бьется в подсознании
и стремится выбраться наружу. В мозгу роятся события  прошедшего  дня  и  не
пускают эту мысль на поверхность. Старик храпит. Что-то ему мешает...
   Уолли повернулся на другой бок, но это не помогло. Бог Сна напомнил ему о
ночах, проведенных в тюрьме. Потом он  опять  повернулся  и  заметил  совсем
рядом пару больших черных глаз. Катанджи  тоже  не  мог  уснуть,  да  это  и
неудивительно. И для самого Уолли прошедший день был очень важным,  так  что
уж говорить об этом мальчике?
   - Скучаешь по дому? - тихо спросил Уолли.
   - Немного, светлейший.
   Даже в таком возрасте его брат скорее дал  бы  вырвать  себе  ногти,  чем
признался бы в своей тоске по родителям.
   - Хоть бы на  минутку  попасть  домой,  -  зашептал  Катанджи,  -  совсем
ненадолго, только рассказать им обо всем, что сегодня случилось.
   - Такие дни будут нечасто, - предупредил его Уолли.
   - Но будут еще хорошие дни, правда, светлейший?
   Так это был хороший день? Что ж, в конце концов, может, он и прав. -  Да,
конечно. Спокойной ночи, начинающий Катанджи.
   - Спокойной ночи, светлейший.
   Нанджи опять принялся раскачивать лодку.
   Когда Уолли снова открыл глаза, мальчик еще не спал.
   - Спасибо, Катанджи. Я ничего не знал о пираньях.
   - Я так и подумал, светлейший.
   - Те деньги, которые я дал тебе тогда, в дороге... - начал Уолли.
   - О! - Катанджи  начал  рыться  в  кошельке,  к  которому  еще  не  успел
привыкнуть. - Я совсем забыл, светлейший.
   И поросята летают!
   - Нет, - сказал Уолли. - Оставь себе.
   Катанджи поблагодарил его.
   - Светлейший, - зашептал опять мальчик через некоторое  время,  -  у  вас
раньше не было родовых знаков?
   - Раньше?
   - Сейчас у вас есть знак отца, а матери - нет.
   - Да? - сказал Уолли во весь голос, но потом опять перешел на шепот.
   - Ты серьезно? - Послюнив палец, он провел  им  по  правому  веку.  -  Не
исчез? Катанджи пододвинулся ближе.
   - Нет, светлейший, не исчез. Это меч.
   - Спасибо тебе, Катанджи. А теперь... давай спать.
   - Да, светлейший.
   Меч... Это отец Шонсу? Или инспектор полиции Смит? Или  просто  маленький
веселый бог дал ему знать, что одобряет его действия? Спасибо, Коротышка.  А
чем же занималась мать Шонсу? Мать Уолли Смита была журналистка.  Здесь  это
значит - сказительница, подумал он и усмехнулся. Уолли лежал,  слушая  скрип
канатов и журчание воды. Он думал о серебристой смерти,  которая  плескалась
всего в нескольких дюймах от него. - Светлейший,  -  раздался  чей-то  тихий
шепот.
   - Да? - Уолли открыл глаза.
   - А что будет завтра? - спросил Катанджи.
   - Я уверен, мы что-нибудь придумаем, - ответил Уолли.
   Вот что его тревожило - он вспомнил то, что  было,  день,  который  ушел,
который навеки смыт водами Богини. Он должен думать о будущем. Неясная мысль
вырвалась из подсознания. Это был приказ бога: "Иди и  будь  воином,  Шонсу!
Будь честным и доблестным. Радуйся жизни. Мир открыт  для  тебя".  Потом  он
уснул.
   Среди звезд сиял Бог Сна.

ВОИНЫ

   Шонсу - седьмого ранга, происхождение неизвестно.
   Хардуджу - седьмого ранга, правитель охраны храма.
   Горрамини - четвертого ранга, оруженосец.
   Нанджи - второго ранга, меченосец охраны, позднее  -  вассал  светлейшего
Шонсу.
   Тарру - шестого ранга, помощник светлейшего Хардуджу.
   Трасингджи - пятого ранга, подопечный достопочтенного Тарру.
   Мелью - четвертого ранга, оруженосец.
   Конингу - пятого ранга, воин в отставке, интендант казарм.
   Бриу - четвертого ранга.
   Джангиуки - третьего ранга, воин охраны.
   Эфоринзу  -  первого  ранга,  по  кличке  "Ушастый",   подопечный   воина
Джангиуки.
   Ганири - четвертого ранга, тоже оруженосец.
   Имперканни - седьмого ранга, свободный воин.
   Йонингу - шестого ранга, подопечный светлейшего Имперканни.



   Дэйв Дункан.
   Обретение мудрости

---------------------------------------------------------------
    © Copyright Дэйв Дункан
    Вторая книга трилогии "Седьмой Меч"
    © Copyright Кирилл Плешков(kir@pleshkov.spb.su), перевод с английского
---------------------------------------------------------------

                     Четвертая Клятва

     Счастлив тот, кто спасает жизнь товарищу, и благословенны двое, спасшие
жизнь  друг другу. Лишь им позволена  эта клятва, и  да  будет  она  высшей,
абсолютной и необратимой:

     Я - брат твой,
     Моя жизнь - твоя жизнь,
     Твоя радость - моя радость,
     Моя честь - твоя честь,
     Твой гнев - мой гнев,
     Мои друзья - твои друзья,
     Твои враги - мои враги,
     Мои тайны - твои тайны,
     Твои клятвы - мои клятвы,
     Мое добро - твое добро,
     Ты - брат мой.


         * Книга первая. БЕГСТВО ВОИНА * 

        1

     - Куили! Проснись! Жрица!
     Кричавший, кроме того, колотил во входную дверь. Куили перевернулась на
бок и накрылась с головой одеялом. Ведь она, кажется, только что легла?
     Дверь  скрипнула. Стук раздался снова, на этот раз по доскам внутренней
двери, ближе и значительно громче.
     - Ученица Куили! Ты нужна нам! - Снова стук.
     Главная  неприятность  летом заключалась в том, что для сна  никогда не
хватало  ночи, однако в маленькой комнатке было еще  темно.  Петухи  еще  не
пропели... Нет, послышался крик одного, где-то вдалеке... Придется вставать.
Кто-то, вероятно, болен или умирает.
     Внутренняя дверь со скрипом распахнулась, и  в комнату  поспешно вбежал
человек, крича:
     - Жрица! Тебе нужно идти - там воины, Куили!
     - Воины? - Куили села.
     Это был Салимоно,  грубо отесанный, неуклюжий крестьянин-Третий. Обычно
невозмутимый, в редких  случаях он мог  волноваться,  словно ребенок. Сейчас
одна  из  его  ручищ размахивала  искрящейся  свечой,  угрожая  поджечь  его
собственные седые  волосы, или  соломенный матрас Куили, или  древнюю дранку
крыши.  Свеча бросала отсветы на каменные стены, на его изможденное лицо,  и
на глаза Куили.
     - Воины... идут... О! Прошу прощения, жрица! - он быстро  отвернулся, в
тот самый  момент,  когда  Куили  упала  на  постель  и  натянула  одеяло до
подбородка.
     - Сал'о, ты сказал "воины?"
     -  Да,  жрица. В  лодке. У пристани.  Пилифанто их  видел.  Поторопись,
Куили... - Он направился к двери.
     - Подожди!
     У Куили возникло непреодолимое желание снять с плеч собственную голову,
встряхнуть  ее  и  поставить  на место. Большую  часть  ночи  она  провела с
ребенком  Эгол  -  это был  наверняка худший случай желудочных  колик за всю
историю Народа.
     Воины?  Пламя  свечи наполняло крохотную  комнатку  копотью от гусиного
жира. Пилифанто не был полным идиотом. Не мыслитель, конечно, но и не идиот.
Он был страстным  рыболовом,  что  могло  объяснить, почему  он  оказался на
пристани в предрассветный час.  У воды,  вероятно,  было светлее,  и  силуэт
воина легко было бы различить. Это было вполне возможно.
     - И что вы предпринимаете?
     Стоя в дверях спиной к ней, Салимоно ответил:
     - Уводим женщин, конечно!
     - Что? Зачем?
     - Но ведь воины...
     Не так. Все не так. Куили мало что  знала о воинах, но больше, чем знал
Сал'о.  Спрятать  женщин - это  было  самое  худшее, что только  можно  было
сделать.
     - Нельзя! Это оскорбление! Они придут в ярость!
     - Но, жрица...
     Она  не была  жрицей. Она  была  лишь  Второй, ученицей. Местные жители
называли ее  жрицей  из  вежливости,  поскольку никого, кроме нее, у  них не
было, но ей было лишь семнадцать, а Сал'о был крестьянином-Третьим, дедом, и
заместителем Мотиподи, так  что вряд ли она имела  право ему приказывать, но
она была  также и  местным знатоком воинов, и она знала, что укрыть женщин -
страшная провокация... Ей требовалось время на размышление.
     - Подожди снаружи! Не дай женщинам уйти. Я сейчас буду.
     -  Да, Куили, -  сказал  Сал'о, и комната погрузилась в  темноту. Пятна
призрачного света все еще плавали перед  ее глазами. Хлопнула входная дверь,
и она услышала его крик.
     Куили  отбросила  одеяло  и  поежилась,  покрываясь  гусиной  кожей. По
ледяным неровным плитам пола она босиком подошла к окну и распахнула ставни.
В комнату проник слабый свет, сопровождавшийся шумом дождя и стуком падающих
с крыши капель.
     Одно из  двух  ее  платьев было грязным, поскольку накануне она  полола
морковь. Другое было почти таким же поношенным, однако где-то у нее было еще
одно, старое, которое она принесла из храма. Тогда это была второе ее лучшее
платье, и  теперь оно  было лучше,  чем два других. Она нашла его в сундуке,
вытащила его оттуда  и надела  через голову одним  движением. Оно  оказалось
удивительно обтягивающим. Вероятно, она пополнела сильнее, чем предполагала.
Что  могут   подумать  воины  о  жрице  в  столь  обтягивающем  платье?  Она
одновременно нашарила туфли и гребень.
     Деревянные  подошвы простучали по каменному полу. Она открыла скрипучую
входную дверь, снимая висевший на колышке рядом с ней плащ. Из-под покрывала
черных облаков светлел край неба. Кричали петухи,  приветствуя зарю. Она все
еще расчесывала гребнем длинные спутанные волосы, ощущая отеки под глазами и
сухость во рту.
     На  дальней стороне пруда шипели четыре или  пять факелов посреди толпы
из  дюжины  взрослых  и нескольких  перепуганных детей.  Еще  двое  или трое
направлялись к  ним.  Свет смутно отражался  от  покрытой  рябью  воды;  еще
несколько   огней  плясало   в  некоторых   окнах.  Ветра   не  было,   лишь
непрекращающийся моросящий дождь - летний, даже не очень холодный.
     Хлюпая по лужам, она обошла пруд и подошла  к группе. Дождь  намочил ее
волосы и лил за  воротник.  При ее виде  наступила тишина. Она была  местным
знатоком воинов.
     Зачем воины появились здесь?
     Послышалось сразу несколько голосов, но их заглушил голос Салимоно:
     - Это безопасно, жрица?
     -  Опасно  прятать   женщин!   -  решительно   сказала  Куили.  Кандору
рассказывал  об опустошенных сожженных  деревнях. - Вы их только рассердите.
Нет, эти мужчины...
     - Но они этого не делали! - запричитала одна из женщин.
     - Это не мы! - послышались голоса других. - Ты же знаешь!
     - Тихо! - сказала она, и стало тихо. Все они были старше нее, даже Ния,
и тем не менее они замолчали. Все они были крупнее нее - рослые, неотесанные
крестьяне,  сбитые  с  толку,  неразличимые в  полумраке. - Сал'о, ты послал
весть ее милости?
     - С ней отправился Пил'о.
     - Возможно, всем мужчинам следовало бы отправиться...
     Снова послышался испуганный хор голосов:
     - Это не мы!
     - Тихо!  Я знаю. Я готова это  подтвердить. Но я не думаю, что  об этом
стало известно.
     Наступила тишина. Затем послышалось ворчание Май:
     - Как об этом могло стать известно?
     Здесь не было воинов, которые могли бы об этом узнать.
     Имело ли это значение? Куили не знала.
     Если никто не  донес об убийстве - были ли в равной степени виновны все
свидетели, или существовала какая-то другая,  еще более жуткая  формула? Так
или  иначе,  она была уверена, что  мужчинам угрожает опасность. Воины редко
убивали женщин.
     - Я пойду и встречу  их. Они ничего мне не сделают,  - сказала Куили со
всей уверенностью, на  какую только была способна. Жрецы неприкосновенны, не
так ли?  -  Но  я  думаю, что  мужчины  должны  отправиться рубить  лес, или
куда-нибудь  еще,  пока мы  не  узнаем,  зачем  они  пришли.  Женщины  пусть
приготовят пищу.  Воины захотят позавтракать. Они могут отправиться прямо  в
поместье, но мы постараемся задержать их здесь так долго, как только сможем,
если только их не слишком много... Сколько их там, Сал'о?
     - Не знаю.
     - Что ж, идите и скажите адепту Мотиподи. Пусть мужчины рубят  лес, или
расчищают склон холма, пока мы не выясним,  что нужно воинам. Договоритесь о
сигналах. Ну же, идите!
     Мужчины кинулись бежать. Куили плотнее закуталась