ть дальнейшие расспросы.
   - А как называется большая река?
   - Просто Река. - В голосе старика послышалось  отчаяние.  -  Другой  нет,
поэтому зачем ей имя? - Он замолчал, а потом добавил: - Река - это Богиня, а
Богиня - это Река.
   - Вот как? - Воин в раздумье потер подбородок. - А какой сегодня день?  -
спросил он.
   - Сегодня День Наставников,  светлейший,  -  ответил  жрец.  Увидев,  как
смотрит на него воин, он нахмурился и резко произнес: - Третий день двадцать
второй недели года двадцать семь тысяч триста пятьдесят пятого от  основания
храма.
   Воин застонал, а затем вновь воцарилось долгое молчание.
   Светлое пятно на стене исчезло, и в домике стало темнее.  Воин  поднялся,
подошел к окну и, опершись локтями о подоконник, стал  смотреть  на  дорогу.
Его  огромное  тело  загородило  и  без  того  слабый  свет.  Через   шторы,
закрывающие вход, Джа могла различить очертания  прохожих  -  работники  шли
домой с полей, рабыни - такие же, как и она сама, вели паломников в  домики.
Проехал всадник, и воин, выругавшись, отпрянул от окна.
   Он прижался спиной к стене  между  окном  и  дверью,  так  что  его  лицо
скрылось в тени, сложил руки на груди - у большинства мужчин такие ноги, как
у него руки, - и опять обратился к жрецу.
   - Очень интересная сказка. - Его глухой голос звучал  совсем  тихо.  Есть
только одна маленькая неувязка - я не воин. Я не знаю даже, как взять меч  в
руки.
   - Светлейший, - взмолился Хонакура, - вас все еще  беспокоят  последствия
изгнания демона и удара по голове. Я пришлю к вам целителя...  Вы  отдохнете
еще несколько дней, и потом ваши силы восстановятся.
   - Или я умру, вы сами так сказали.
   - Да, это так, - отозвался старик печально, - сейчас опасность  возросла,
ибо если правитель застанет  вас  больным,  он  несомненно  вызовет  вас  на
поединок. Это - его последняя надежда.
   - Нет, все не так, -  глухой  голос  звучал  все  с  той  же  непривычной
мягкостью. - Я объясню. Вы не существуете, светлейший - я правильно  говорю?
-  священный  Хонакура.  И  ты,  прекрасная  Джа,  как  ни  жаль,  тоже   не
существуешь. Вы оба - порождения больного рассудка. На самом  деле  я  Уолли
Смит. Я болен. У меня... о черт! Опять забыл! У меня в мозгу насекомое... Он
посмотрел на их лица и разразился громким низким смехом.
   - Не то говорю, да? Жук?  Это  тоже  маленькое  насекомое,  да?  Какое-то
насекомое меня укусило, и началось воспаление мозга. Я много спал, и у  меня
были странные... сны. - Он опять в раздумье потер подбородок. - Мне кажется,
что имя "Шонсу" в них звучало. Во всяком случае,  я  был  очень  болен.  Вот
поэтому вы и не существуете. Я все это придумал.
   Посмотрев на жреца, он нахмурился.
   - Видимо, я не выживу, потому что прилетела  моя  сестра,  она  прилетела
из... Ну ладно, не будем об этом!
   - Светлейший, вы ударились  головой,  -  произнес  Хонакура  тактично.  -
Повреждения головы так же, как и воспаление мозга,  могут  вызвать  странные
сны и даже дать дорогу младшим демонам. Утром можно будет провести еще  одно
изгнание.
   - Утром, - сказал воин, - я проснусь в.. доме исцеления. Или, может быть,
уже умру. Я очень болен. Но изгнаний больше не надо.  И  дуэлей.  И  воинов.
Наступило долгое молчание.
   - Интересно. - Жрец вытер губы. - Когда я был  еще  мальчишкой,  примерно
две жизни назад.. Пришел воин, он искал новобранца. Конечно,  все  мальчишки
хотели принести воинскую клятву, - он усмехнулся. - Поэтому он  устроил  нам
испытание. Вы знаете, какое это было испытание, светлейший?
   - Нет, - мрачно отрезал воин.
   - Он заставил нас ловить мух.
   - Мух? Мечом?
   Старик опять усмехнулся и посмотрел на Джа.
   - Рукой, светлейший. Мало кто может поймать муху рукой Но вы это  делаете
- вы ловите их не глядя.
   Теперь и воин слегка усмехнулся, но по-прежнему остался мрачным.
   - Тогда как  вы,  священный  Хонакура,  приманиваете  их  своими  речами.
Давайте поговорим обо всем этом завтра - если вы не исчезнете.
   Жрец поднялся - казалось, он еще больше постарел и сморщился, поклонился,
пробормотал официальные слова прощания, вышел, раздвинув шторы, и отправился
вниз по склону.
   А Джа осталась наедине с воином.

Глава 4

   - Мухи! - фыркнул он. - Джа, есть хочешь?
   Она умирала от голода. Она не ела весь день.
   - Я могу принести еду из кухни,  светлейший.  Она  не  очень  хороша  для
такого как вы, светлейший.
   Он подхватил корзину и поставил ее на кровать, куда еще падал свет.
   - Думаю, это то, что нужно, - сказал он. - Да! - С  возгласами  изумления
он стал вынимать и ставить на шаткий столик  завернутые  в  полотно  большие
серебряные блюда. - Да тут целое состояние! Если на нас нападут  разбойники,
мы будем швырять в них вот этим, точно? Ложек и вилок хватит на целую банду.
Ты сможешь отбиваться от разбойников вилкой, пока я сбегаю за подмогой?
   Она смутилась и не знала, что сказать. Ей следовало накрывать для него на
стол, а не наоборот, но никогда раньше она не видела таких блюд и не слышала
таких ароматов, как те, что наполняли сейчас  домик.  И  он  задал  какой-то
вопрос - кажется, пошутил, а с шутками рабу всегда трудно.
   - Я попытаюсь, светлейший, но только если вы поторопитесь.
   Седьмой улыбнулся, и в темноте сверкнули его белые зубы.
   - Вот свеча, - сказал он. - Ты сможешь ее зажечь? Я - нет.
   Достав с полки кремень, она зажгла свечу, и по столу  заплясали  отблески
пламени.
   - Ужин при свечах для двоих, - сказал он. - Прошу прощения за наряд.  Ну,
садись и рассказывай, что мы будем делать.
   - Светлейший, - она пыталась возразить. Ей нельзя  садиться  за  стол  со
свободным человеком.
   Он стоял у стола, держа в руках бутылку, его лицо и вся фигура  выступали
из темноты, освещенные снизу неверным пламенем свечи.
   - Когда твоя хозяйка, эта, как ее...  Кикарани?  Когда  она  давала  тебе
указания, она сказала, что ты должна делать, когда я проснусь?
   - Да, светлейший, - Джа опустила глаза.
   - И что же? - в его голосе не было ни угрозы, ни гнева, а только веселье.
   - Я должна делать все, что вы скажете, светлейший.
   - Вот как? Все?
   Она кивнула, не поднимая головы.
   - Есть  некоторые  вещи,  которые  я  не  должна  делать  с  паломниками,
светлейший, даже если они попросят. Но она сказала... Она сказала:  "В  этот
раз делай все что угодно, все, только смотри, чтобы он оставался там".  Воин
громко кашлянул.
   - Отлично. Так вот мои  приказания.  Во-первых,  прекрати  эти  китайские
церемонии и зови меня Уолли. Во-вторых, забудь, что ты рабыня, и думай,  что
ты - прекрасная благородная дама. Мне кажется, что у  всех  воинов  с  семью
мечами есть своя прекрасная дама - где-нибудь дома, в замке?
   - Я не знаю, све... - на лбу у нее выступили капли пота,  но  она  сумела
произнести это: - Уолли.
   - Я тоже, - сказал он. - Но давай представим, что я - великий воин, а  ты
- прекрасная леди. Ну-с, как вам нравится это вино, леди Джа?
   Никогда раньше она не пробовала вина Никогда она  не  ела  из  серебряных
блюд. Никогда она не сидела за  одним  столом  с  господином.  Но  она  была
голодна, а еда была такой вкусной, она никогда не ела ничего лучше - мясо  в
соусе, нежные овощи, мягкий белый хлеб, - обо всем  этом  она  знала  только
понаслышке.
   Говорил в основном он, понимая, видимо, что ей тяжело и что вести  беседу
она не умеет.
   - Знаешь, ты очень красивая, - сказал он.  -  Тебе  надо  носить  длинные
волосы. Впрочем, климат тут  жаркий,  понимаю...  Ты  прачка?  Да,  судя  по
рукам...
   - Черный - это не твой цвет, - заявил он некоторое время спустя. - Я  уже
представил, какая ты будешь во всей красе, но тебе нужно еще длинное голубое
платье... без рукавов, из сияющего бледно-голубого шелка, с глубоким вырезом
и облегающее... Ты будешь как богиня...
   - Вино неплохое, да? А это, похоже, фруктовый  пирог  на  десерт.  Где-то
здесь были сливки. А, вот и пирожное! Ешь, так много всего...
   Конечно, такое возможно только во сне, сидеть вот так в  полутьме,  когда
пламя свечи играет на серебре и освещает благородного господина, который  ей
улыбается, слегка поддразнивая. Не какой-нибудь каменотес третьего ранга,  у
которого руки жесткие, как  терка,  и  который  пришел  сюда,  чтобы  Богиня
излечила его кашель, и не беззубый седой пастух из Четвертых, который хочет,
чтобы его трава разрослась бурно, а большой и красивый молодой господин,  он
улыбается, показывая белые зубы, и подмигивает ей. Такое возможно только  во
сне.
   И она ему не безразлична. Она знала  мужчин  -  в  его  взгляде  светился
мужской интерес, и впервые  ей  это  нравилось.  Она  всегда  изо  всех  сил
старалась быть хорошей рабыней, загладить вину перед Богиней,  добросовестно
выполняя свой долг, но это не всегда получалось. Сегодня,  думала  она,  это
будет совсем просто, хотя странно, что он все еще даже не прикоснулся к ней.
   Наконец они закончили ужин. От  вина  у  нее  кружилась  голова.  Теперь,
несомненно, он отдаст ей все обычные  приказания.  Она  ожидала  их,  полная
неведомого раньше возбуждения, но он ничего не  говорил.  Он  просто  сидел,
держа в руках кубок и печально  глядя  на  мошек,  вьющихся  вокруг  пламени
свечи.
   Потом он вспомнил о ней.
   - Мы могли бы потанцевать, - сказал он, отбросив свои печальные мысли.  -
Если бы можно было представить себе музыкантов! Ты умеешь танцевать, Джа?
   - Я не знаю, как... светлейший Уолли, - она покачала головой. - Я немного
пою, - быстро добавила она, то ли потому, что боялась разочаровать  его,  то
ли потому, что вино уже зашумело в ее голове.
   Ему это понравилось.
   - Тогда спой мне песню.
   И еще более поспешно она принялась петь песню рабов.

   Тихий, дальний слышу голос
   И во сне, и наяву
   Из глубин прошедшей жизни
   Иль из той, что проживу...

   Призовет меня Богиня -
   Я рванусь во тьму веков
   В новом облике отныне
   Жить свободным, без оков!

   Он попросил ее спеть еще раз и стал внимательно вслушиваться в слова.
   - Так вот как ты это объясняешь, - сказал он. - Значит, Шонсу жил в одном
мире, а Уолли Смит - в другом, но оба они - один  и  тот  же  человек.  Одна
душа. А потом что-то вдруг перепуталось?
   - Говорят, что сны - именно это, све... Уолли, - она с  досадой  тряхнула
головой. - Наша другая жизнь.
   Он не отмахнулся от ее слов как от пустой болтовни, а глубоко задумался.
   - Перевоплощения? Понятно, почему тебе нравится такой взгляд на вещи.
   Но ведь нет сомнения в том,  что,  рождаясь,  человек  входит  в  мир,  а
умирая, покидает его? - он  улыбнулся,  но  как  будто  с  усилием.  -  Я  -
новорожденный младенец, Джа. Каким я буду, когда вырасту?
   - Я... не знаю, светлейший.
   - Извини! Я не должен был смеяться над... Я знаю, ты хочешь мне помочь, и
я очень признателен тебе. Почему ты стала рабыней?
   - Я была очень плохой, светлейший.
   - Как это понять?
   - Я не знаю, светлейший.
   - В прежней жизни?
   Она смущенно кивнула. Стоит ли вообще говорить об этом?
   Он нахмурился.
   - Так значит, жрецы велят тебе быть хорошей рабыней  в  этой  жизни?  Вот
как!
   Он опять замолчал и задумался.
   - Богиня о них позаботится, - сказала она, набравшись смелости.
   - О ком?
   Кажется, она ошиблась.
   - О ваших... женщинах, сыновьях...
   В его взгляде опять вспыхнул мужской интерес. Он покачал головой.
   - Ничего подобного! У меня никого нет... Так ты об этом думала? - он стал
еще печальнее. - И зачем говорить только о сыновьях? А если бы у  меня  были
дочери, разве не стал бы я о них заботиться?
   - Я думала... воин.. - от волнения она начала заикаться.
   - Никакой я не воин, Джа, - он вздохнул. - Ни в этом  мире,  ни  в  каком
другом. И никогда им не буду.
   - Богиня может сделать все, светлейший.
   Он опять улыбнулся, на этот раз с сожалением.
   - Вряд ли она сможет сделать  из  меня  воина.  Чтобы  научиться  владеть
мечом, нужны годы. Джа... - он замолчал, - пожалуйста, выслушай меня.  Я  не
хочу сегодня с тобой... развлекаться... хотя я уверен, что именно  этого  ты
от меня ждешь. Но не думай - это не потому, что ты непривлекательна, - глядя
на тебя, я весь дрожу. Ты великолепна, но дело не в этом.
   Она не должна подавать вида, что разочарована.
   Он опять смотрел на свечу.
   - И дело не в  том,  что  тебе  приходится  этим  заниматься  со  многими
мужчинами. Я думаю, именно так и бывает, да?
   Может быть, его связывает клятва?
   - Да, светлейший... Уолли. Если они платят моей хозяйке.
   Свеча опять осветила его белые зубы.
   - Значит, у тебя нет выбора, и значит, это не роняет тебя в моих  глазах.
Дело не в этом... Может быть, тебе трудно будет понять Там, откуда я пришел,
мы презираем тех, у кого есть рабы. Если я  скажу  тебе  "ложись",  то  тебе
пришлось бы лечь, а такое положение вещей  меня  не  устраивает.  Мужчина  и
женщина занимаются этим, когда они любят  друг  друга  и  оба  этого  хотят.
Поэтому у нас ничего не будет.
   - Я хочу этого, светлейший! - О нет! Откуда у нее взялось мужество?
   Ну да, ведь это всего лишь сон.
   - Потому что должна! Нет, Джа.
   Видимо, так действует вино... Она с трудом  поборола  желание  рассказать
ему, что за нее всегда платили больше, чем за  других,  и  поэтому  Кикарани
приберегала ее для стариков, для тех,  у  кого  денег  больше,  что  молодые
мужчины всегда доставались старым  и  некрасивым  женщинам.  Неужели  он  не
понял, почему она защитила его от посторонних глаз именно таким  образом?  И
не понял, что, слыша его молчание, ей хочется плакать от бессилия. И в то же
время она приходила в ужас при мысли  о  том,  что  он  может  проснуться  и
увидеть рядом с собой рабыню.
   - Да, светлейший, - сказала она, склонив голову.
   - Ты будешь спать на этой половине кровати, - он поднялся,  не  глядя  на
нее, - а я - на этой. Так, куда мне пойти, чтобы...
   - На улицу, светлейший, - она удивилась.
   Он  опять  улыбнулся  своей  непривычной  мальчишеской  улыбкой,  которая
появлялась внезапно, и тогда казалось; что он совсем молодой и счастливый. -
Я не собираюсь делать это здесь! А там все равно где, да?
   Он вышел в теплую тропическую  ночь.  Она  убрала  со  стола.  На  завтра
осталось много еды, поэтому Джа выловила мошек, закрыла блюда, завернула  их
в полотно и убрала в корзину. Потом она пальцами загасила свечу, и в  домике
стало темно. Только Бог  Сна,  светящийся  в  небе,  бросал  в  окно  полосу
мерцающего серебра.
   Вскоре до  нее  донеслись  странные  звуки,  и,  удивленная,  она  решила
разузнать, в чем тут дело.
   Он прислонился к стене, положив голову на руки. Все  его  тело  сотрясали
рыдания. Воин плачет? Это было очень странно, но она уже  привыкла  к  тому,
что он - необыкновенный воин.
   Наверное, вино придавало ей мужества: она обняла его и увела в дом.
   Он не сказал ни слова. Он лег, кровать скрипнула.  Он  уткнулся  лицом  в
подушку и продолжал всхлипывать. Она сняла платье и легла с другой  стороны,
как ей было приказано. Она ждала.
   Наконец рыдания стихли.
   - Что там такое? Что это за свет в небе? спросил он шепотом.
   - Это Бог Сна, светлейший.
   Он промолчал, но она знала, что он не спит. Она ждала.
   - Бог печали и бог радости - братья, светлейший. - Это все вино.
   Он подвинулся к ней.
   - Расскажи мне.
   И она рассказала ему то, что услышала однажды, очень  давно,  от  другого
раба, юноши, которого никогда больше не увидит.
   - Бог печали и бог радости - братья. Когда Мир только создавался, оба они
ухаживали за богиней юности. Она выбрала бога радости, и они  крепко  любили
друг друга. В положенное время  она  родила  ему  сына.  Такого  прекрасного
младенца не видели даже боги, и отец взял его на руки,  чтобы  все  на  него
посмотрели. Но увидев ребенка, бог  печали  пришел  в  ярость,  и  его  гнев
погубил дитя. Бог печали испугался того, что сделал, и бежал,  но  остальные
боги  заплакали.  Они  пошли  к  Самой   Богине   искать   правосудия.   Она
провозгласила, что богиня  юности  всегда  будет  рожать  для  бога  радости
ребенка - самого прекрасного  из  богов,  но  этот  бог  навсегда  останется
младенцем и будет жить лишь несколько мгновений. Однако младенец этот  будет
сильнее своего отца, и бог печали, самый страшный из всех богов,  не  устоит
перед ним и всегда будет бежать от него. Вот почему только  самый  маленький
из всех богов может обратить в бегство бога печали.
   - А как зовут этого маленького бога? - спросил он из темноты.
   - Это бог наслаждения, светлейший.
   Он повернулся и обнял ее.
   - Так давай вместе поищем этого маленького бога, - сказал он.
   Она боялась, что воин будет  груб,  но  он  был  сама  нежность.  Он  был
терпеливым и сильным, неутомимым и внимательным, таким, каким не был  с  ней
ни один мужчина. Много раз они призывали этого маленького бога, и бог печали
в страхе бежал.

Глава 5

   Зажужжала муха, и Уолли проснулся. Он открыл глаза и  тут  же  закрыл  их
снова. Опять солома?
   Все оставалось по-прежнему.
   Раньше была больница, серьезные врачи в белых халатах, усталые  медсестры
со шприцами... знакомые, искусственно-веселые лица, цветы, которые присылали
с  работы...  запах  дезинфицирующих  средств  и  звук  полотеров...   боль,
путающиеся мысли, влажная духота лихорадки.
   Были видения и бред... огромный человек в тумане, у  него  смуглая  кожа,
длинные черные  волосы  и  жесткое  лицо,  широкое,  с  высокими  скулами  и
квадратной челюстью, на лбу - какие-то варварские  знака  И  это  обнаженное
чудовище что-то кричит ему, угрожает.
   Последний раз он видел это лицо вчера вечером, в зеркале.
   Под влажной простыней он ощупал свою руку. Да, тело все то  же.  У  Уолли
Смита никогда не было таких рук.
   Итак, вчерашний бред не рассеялся.
   Где-то рядом запела птичка  -  дурацкий  мотив  из  двух  нот,  слышались
какие-то голоса, радостно закричал петух.
   - Переправа мулов! - это, кажется,  донеслось  с  подножия  холма.  Потом
раздался приглушенный звук  охотничьего  рога...  Надо  всем  этим  слышался
дальний рев водопада. В маленькой комнате отдавался стук  копыт.  "Переправа
мулов!" Он стал думать о том, как выглядят мулы, - наверное, так же  как  та
странная лошадь, которую он здесь видел: у нее была морда  верблюда  и  тело
гончей.
   Бред не  рассеялся.  Говорили,  что  энцефалит  часто  вызывает  странные
галлюцинации. Он думал, что все уже прошло, и бред, и видения,  и  боль.  Но
окружающее стало еще более реальным и от этого еще более ужасным.
   И это вовсе не похоже на бред.
   Он  должен  помнить,  что  этот  мир  -  всего  лишь  галлюцинация.   Его
обязательно вылечат, и он вернется к нормальной жизни, к больничным звукам и
больничным запахам, подальше от всего этого безумия, от вони, стука копыт  и
крика петухов. Он нехотя открыл глаза и сел.  Исчезла  только  женщина.  Вот
если бы она была настоящей...
   Она и была настоящей, прекрасно,  упоительно  настоящей.  Но  сексуальные
галлюцинации самые яркие, ведь  так?  Это  логично.  И  это  -  единственное
объяснение. Интересно, какие это Эдиповы видения он себе напридумывал? И что
это такое  отвратительное  таилось  в  его  подсознании,  что  породило  эту
девушку-рабыню? Что-то не так, а, малыш Уолли? Ух!
   Он встал и потянулся. Он чувствовал себя  хорошо,  просто  прекрасно.  Он
шагнул к зеркалу и стал рассматривать это суровое, варварское лицо  с  семью
мечами на лбу. Может быть, таким он хотел себя видеть?  В  бреду  проявились
его подсознательные желания? Может быть, он казался себе никчемным слабаком,
а это - его мечта, большой сильный человек, герой из  сказки?  Больше  всего
его беспокоила крайняя плоть. Если ущипнуть, то больно.
   Но как можно  чувствовать  то,  чего  нет,  боль  в  том  месте,  которое
отрезали, когда он был совсем маленьким? Шва  от  аппендицита  на  месте  не
оказалось, но была красная родинка на левом колене, какой-