з состоится?
   - Ну... - сказал Черновлас, подавшись вперед еще сильнее и  оглянувшись
через другое плечо, - в то время как большая  часть...  гм...  компенсации
может быть поделена поровну  между  двумя  первоначальными  союзниками,  в
Кайламе имеется некое имущество, которое не может  быть  поделено.  Видите
ли, ни один из союзников не желает, чтобы оно досталось другому,  и,  если
вы меня поняли, ни тот, ни другой не хотят, чтобы оно осталось на  прежнем
месте.  Однако  оба  могут  приветствовать  его  перемещение   куда-нибудь
подальше от его нынешнего местонахождения, где его  возможное  влияние  не
будет затрагивать их жизненных интересов.
   Семеро магистратов задумчиво надули губы, но Ясноутр сказал:
   - Гм?
   Вот так и случилось, что спустя несколько недель после этого  разговора
три поспешно собранные армии обрушились на несчастный Кайлам. Его  корабли
были захвачены, его порт разрушен, его амбары сожжены, казна  разграблена,
а богатейшие купцы и мореходы проданы  в  рабство  за  океан.  Похожий  на
пантеру образ Янга, его божества, был торжественно перевезен  в  Дамвин  и
установлен в большом храме. Олианта переселили в очень маленький  храм  на
задворках и забыли о нем.
   Остальные города Междуморья были прямо-таки шокированы такой дерзостью.
Они стали ждать, что из этого выйдет.
   А вышло то, что  несколько  сильных  гроз  обрушилось  на  побережье  у
Дамвина. Вода в реке сильно поднялась и  смыла  весь  ил,  из-за  которого
мелел порт.
   Тут все города принялись в срочном порядке  возводить  стены,  набирать
армии, закупать лошадей и оружие - в общем, готовиться к войне.
   Подготовка к  войне,  как  хорошо  известно  повсюду,  а  теперь  стало
известно и в Междуморье, занятие на  редкость  увлекательное.  Скоро  люди
Страны Семи Богов научились  ценить  радости  и  горести  осад,  грабежей,
сожжения  урожаев,  рабства,  резни  и  массовых  изнасилований.  За  этим
последовали голод, поветрия и непосильные поборы.
   Уцелевшее население  Кайлама,  чувствуя  себя  незаслуженно  обиженным,
провело молниеносный ночной набег  на  Иомбину  и,  торжествуя,  вернулось
домой с тамошним богом Колимом. В  ответ  армия  Иомбины  обложила  Майто,
потребовав выдачи ей святого Майта.
   Как долго все это могло продолжаться, одни боги знали, а  возможно,  не
знали и они.


   Единственный бог, который не стал  терпеть  все  это,  был  Карцван  из
Утома, что Посередине.
   -  Это,  -  заявил  он  как-то  собравшимся   магистратам,   -   должно
прекратиться!
   Все восемь покорно уткнулись лбами в пол. Надо пояснить,  что  они  уже
стояли на коленях, а потому это не составило труда даже самому старшему из
них. Храм Карцвана был одним из самых  пышных,  если  не  самым  пышным  в
Междуморье. У него были мраморные колонны и гранитный пол. Сам Карцван был
теперь уже почти в рост человека, хотя порфир, из которого он был  изваян,
и уступал чистотой прежнему нефриту, да и качество  резьбы  стало  похуже.
Например, левое жвало его было  слегка  короче  правого.  Зато  наваленные
перед ним подношения не поддавались исчислению.
   - Половина доходов казны спускается на  оружие,  -  раздраженно  сказал
кузнечик. - Мой новый восточный портик, похоже, не достроят никогда.  И  у
меня нет ни малейшего желания переезжать в  какую-нибудь  дыру  с  влажным
морским климатом. Разве не ясно, что кто-то должен прекратить все  это?  -
Он не стал дожидаться ответа. - Разве не ясно, что Утом Посередине, в силу
своего местоположения самой судьбой предназначен  быть  первым  и  главным
городом Междуморья? А я - быть его главным богом? - добавил он на  случай,
если магистраты не поймут намека.
   - Воистину так, - промямлил тогдашний председатель.
   - Тогда мы должны взять власть, - продолжал бог. - И  поскольку  мы  не
можем доверять другим богам, то бишь городам, в достижении этой цели,  нам
надо поискать союзников дальше.
   Горе, горе! Печален становится мой  рассказ,  а  дальше  он  будет  еще
печальнее. По наущению  городского  бога  отправили  магистраты  послов  к
варварам.


   Далеко  за  покрытыми  вечными  льдами  горными  пиками,  за   опасными
перевалами лежит страна  зеленых  степей,  где  живет  воинственный  народ
кочевников-скотоводов. Я не упоминал о нем раньше, ибо в этом до  поры  до
времени не было нужды. С той поры, когда мир был  юным,  кочевали  они  по
степям небольшими племенами, и их собственных кровавых распрей  им  вполне
хватало, чтобы не зариться на цивилизованные южные страны.
   И надо было случиться такому, чтобы именно теперь  среди  них  появился
вождь, и имя ему было Ханнаил. Ханнаилом Ужасным его назвали потом.
   Еще в молодые  годы,  не  отрастив  даже  бороду,  прославился  он  как
свирепый боец, каких  варвары  называют  пожирателями  крови.  Однажды  он
оказался один в горах. За ним гнались, его косматая лошадка хромала, и  он
почти умирал от голода и холода, ведь одет он был лишь в обычные  для  его
народа кожаные штаны - не лучшее одеяние для заснеженных гор.
   В конце концов он подъехал к каменистому склону под  высоким  утесом  и
увидел над собой темное отверстие большой пещеры. Он спешился и, ведя коня
в поводу, поднялся по склону к пещере, рассчитывая, что, может,  получится
укрыться там на ночь. Ветер дул северный.
   Не успел он шагнуть внутрь, как из  глубины  пещеры  раздался  громовой
голос:
   - _Кто ты?_
   Его конь шарахнулся, он натянул повод,  пытаясь  удержать  его,  и  они
соскользнули  по  склону  немного  вниз.  Когда  он  справился  наконец  с
капризной скотиной, он снова подвел ее ко входу в пещеру,  хотя  волосы  у
него стали дыбом от страха.
   - Я Ханнаил! - объявил он.
   - Чей Ханнаил?
   - Ханнаил ничей, - отвечал юноша. - У меня нет  бога.  Я  убил  отца  и
дядек, и их бог выгнал меня. А  теперь  мои  родные  и  двоюродные  братья
преследуют меня, чтобы убить.
   - Я - Хол! - произнес голос. - Поклонись и почитай  меня,  возьми  меня
своим богом, и я сделаю тебя правителем всего вашего народа.
   Радостно рассмеялся Ханнаил и  пал  ниц,  славя  Хола  и  пообещав  ему
сделать его навсегда своим единственным богом.
   - Вот и хорошо! - ответил бог. - А теперь принеси мне в  жертву  твоего
коня.
   Ханнаилу грозила ночь в пустынной земле, без еды и питья, и не  было  у
него другого средства передвижения, кроме верного коня, но он выхватил меч
и перерезал горло верному коню, и вымазал себе  по  дикому  обычаю  своего
народа лоб свежей кровью.
   Немного погодя его родные и двоюродные братья подъехали и окружили его.
Он так и стоял перед входом в пещеру, не делая даже попыток взяться за меч
или лук.
   - Готовься к  смерти,  -  сказали  они,  а  кто-то  еще  и  добавил:  -
Мучительной!
   - Прежде выслушайте меня! - отвечал Ханнаил, и поведал им о своем новом
боге и как Хол обещал сделать его правителем всего их кочевого  народа,  и
восславил он силу и жестокость Хола.
   Его родные и двоюродные братья подняли его на смех и потребовали, чтобы
бог сам подтвердил это, а иначе они убьют преступника,  как  требуют  того
законы их предков.
   И воззвал Ханнаил к богу, чтобы тот подтвердил его слова.  Сначала  тот
не отвечал, но Ханнаил не дрогнул в своей вере, продолжая взывать к  нему,
даже когда мстители швырнули его на землю и начали сдирать  с  него  кожу.
Только тогда ветер, снова завернул к северу, и бог заговорил из пещеры.
   - Повинуйтесь Ханнаилу, избраннику моему, - произнес бог. - Он  доказал
мне свою стойкость. Идите туда, куда он вас поведет. Убейте того, на  кого
он укажет. Свергните всех других богов и поклоняйтесь только Холу!
   И тогда все родные и двоюродные братья пали ниц и поклялись поклоняться
Холу и  повиноваться  Ханнаилу,  его  избраннику.  Они  достали  маленькие
статуэтки, какие носят повсюду с собой все мужчины их  народа,  и  разбили
их. Они преклонили колена перед Ханнаилом и поклялись идти туда,  куда  он
поведет их.
   И все вышло так, как обещал Хол. Никто не смог устоять перед Ханнаилом.
Прежде чем первые его сыновья взяли себе жен, он  правил  всеми  племенами
варваров, и не осталось у них других богов, кроме Хола. Ханнаил был  тогда
мужчиной в расцвете сил, пожирателем  крови,  и  не  было  у  него  больше
противников в степях.
   И тут послы Утома, что Посередине, одолев горные  перевалы,  явились  в
страну варваров и испросили аудиенции у их вождя.
   - Выслушай слова святого Карцвана, - сказали  они  ему.  -  "Мой  город
самой судьбой предназначен править всеми семью, и все же  остальные  шесть
не приняли меня. Пошли своих свирепых юных воинов покарать  ослушников  от
моего имени. Мои посланцы принесли с собой золота,  и  ты  можешь  забрать
себе все, что сможешь увезти из этих шести городов. Их юноши будут  твоими
рабами, их девы - твоей усладой. Не тронь только Утома, что Посередине".
   Когда послы договорили и Ханнаил предал их смерти - ибо таков  был  его
обычай, - он сел на коня и поехал один в горы, к священной пещере. Не было
там ни храма, ни жрецов, ни изваяния, ибо Хол был суровым богом и требовал
от своего народа поклонения без  всей  этой  мишуры.  Только  груда  белых
костей на склоне указывала на то, что здесь обитает бог.
   Ханнаил прождал на голом склоне несколько дней, пока не подул  северный
ветер, ибо теперь он знал, что так угодно его  богу.  Тогда  он  преклонил
колена и передал Холу слова посланников Утома.
   - Это хорошо! - отвечал Хол громче, чем Ханнаил  когда-либо  слышал  от
него. - Бери своих свирепых юных воинов, и ступай в Междуморье,  и  разори
его. Сбрось семь богов семи городов и не давай людям ставить никого на  их
место. И начни с того, что Посередине, как бы он там ни назывался. И  будь
ужасным!
   Исполнившись радости  от  такого  приказа,  Ханнаил  простерся  ниц  на
холодных камнях.
   - Клянусь, я заставлю этих поганых собак день и ночь вечно  поклоняться
тебе!
   - Нет! - возразил Хол. - Если ты заставишь их поклоняться мне, они тоже
станут моим народом. Терзай их от моего имени  как  тебе  нравится,  любым
способом заставь их страшиться меня, но не делай меня их богом. Ты  -  мой
избранник. Я обещаю тебе -  твой  род  будет  править  Междуморьем  доколе
солнце движется по небу.
   И так оно и вышло.
   Ханнаил Холов сделался Ханнаилом Ужасным. Он повел своих варваров через
перевалы. Первым делом он нагрянул в Утом, что Посередине, и превратил его
в руины. Он лично разбил  Карцвана  на  мелкие  зеленые  обломки,  которые
утопил в отхожих местах. Потом он прошелся по обоим  побережьям,  разрушив
Кайлам, Иомбину,  Ламбор,  Дамвин,  Илмерг,  а  также  Майто,  хотя  и  не
обязательно в  таком  порядке.  Страна  Семи  Городов  стала  страной  без
городов. Междуморье от берега до берега переполнилось плачем и стенаниями,
и  Страна  Улыбок  забыла,  что  такое  улыбки.  Страна  Множества   Богов
превратилась наконец в страну без богов.


   Такую историю поведал старый Омар, Омар Гильгаматарский,  о  котором  я
вам рассказывал.
   Когда Омар замолчал, царевна вскочила в сильном гневе и  крикнула,  что
истории хуже и порочнее она еще не слышала.
   - Вот почему я никогда не рассказывал ее, - спокойно отвечал Омар.
   Но царевна не утешилась. Плача, бросилась она к своему деду-царю, а  ее
плачущая свита - за ней. Перебивая друг друга, пожаловались  они  царю  на
гадкую историю, которую поведал им  Омар.  Царь  согласился,  что  рассказ
вышел неблагочестивый, дающий искаженное представление о деяниях богов. Он
изгнал Омара из дворца, и с  тех  пор  его  никогда  больше  не  видели  в
Гильгаматаре.
   Майне либе дамен унд геррен,  надеюсь,  моя  история  пришлась  вам  по
вкусу!



4. ИНТЕРЛЮДИЯ

   Рассказ менестреля был  встречен  удивленной  и  несколько  напряженной
тишиной. Ветер издевательски завывал  в  дымоходе  и  в  лесу  за  стенами
постоялого двора. Камин снова напустил дыма в комнату.
   Старая дама покачивалась в кресле. С другой стороны от  камина  актриса
склонила голову на плечо купцу. Возможно, ей было изрядно неудобно,  но  в
конце концов это ее дело. Еще как ее.
   Что печальнее, голова Фриды тоже покоилась на плече  Фрица.  Это  плечо
было побольше, хотя, несомненно,  значительно  жестче.  Увы,  похоже,  она
чувствовала себя вполне уютно и даже закрыла глаза.  Фриц  перехватил  мой
взгляд, обращенный на нее, и свирепо нахмурился.
   Записка, которую я нашел в краюхе ржаного хлеба, лежала теперь у меня в
кармане. У меня до сих пор не было возможности прочитать ее.
   Красноглазый и не менее красноносый менестрель  потряс  свою  кружку  в
надежде обнаружить там хоть каплю, а  может,  в  надежде,  что  кто-нибудь
обратит внимание на то, что она пуста. К  концу  рассказа  голос  его  сел
почти окончательно. Его можно было хоть сейчас брать и  хоронить.  Случись
на дороге похоронные дроги, его бы приняли без расспросов.
   Я  одарил  его  благодарной  улыбкой,  хотя  это  потребовало  от  меня
некоторого усилия. Неужели он правда считал, что мне требуется такая фора?
Я заметил в глазах солдата циничную усмешку и понял, что тот думает  точно
так же.
   - Если ты считаешь, что сможешь  рассказать  историю  получше,  майстер
Омар, - безмятежно заметил он, - мне кажется, ты можешь начинать.
   Компания ожила и зашевелилась.
   - Странный выбор, признаться, - пробормотал нотариус рядом со  мной.  -
Неописуемое изложение  при  достойном  сожаления  отсутствии  поучительной
морали.
   Старая дама приоткрыла морщинистые веки.
   - Не будем судить преждевременно!  -  сказала  она.  -  Воздержимся  от
комментариев, пока не выслушаем другую историю. Можешь  начинать,  майстер
Омар.
   - Огонь требует дров, сударыня.  Эй,  трактирщик,  налей-ка  менестрелю
кружку пива с пряностями и запиши на мой счет.
   Фриц злобно покосился на меня и сжал кулаки. Потом встал и сделал шаг к
огню.
   - Запиши лучше на мой, - сказал купец. - Бедолаге это действительно  не
помешает.
   Ай  да  Кошельки-Под-Глазами!  Менестрель  прохрипел  что-то   в   знак
благодарности.
   - Не найдется ли у вас еще чашки вашего чая  из  трав,  а,  хозяйка?  -
попросила старуха. - А тебе, дитя мое?
   - О да, благодарю вас, госпожа. - Может, у служанки нет имени,  или  ее
хозяйка просто не позаботилась узнать и запомнить его? Плащ ее был  тонкий
и простой выделки. До этой минуты я не слышал ее голоса, да и  лица  почти
не видел из-под полей шляпки. Я подозревал, что она простужена.  А  может,
она просто была голодна.
   Купец заказал еще пива себе и своей жене - если она и в самом деле была
его женой. Нотариус порылся в своей котомке и сказал, что, возможно, и ему
не помешает полкувшина легкого; при одной мысли о легком пиве мне чуть  не
сделалось дурно.
   Фрида пошла приготовить чай и как бы невзначай коснулась  моего  плеча.
Даже разливая пиво, Фриц не забывал следить за нами. Я нащупал  записку  в
кармане - собственно, в его кармане, поскольку на мне была его куртка. Что
за послание передала мне его сестра?  Веселье  и  юмор,  выказанные  ею  в
прошлое  мое  посещение,  куда-то  делись.  Неужели  несколько  месяцев  в
обществе этого мужлана могли так подействовать на нее?  Или  ее  тревожило
то, что я вряд ли продержусь эту ночь?
   Жаль, что мне нечем скрасить ее жизнь.  Как  говорил  мой  старый  друг
Благонрав Суфский, сколько бы ты ни знал,  для  тебя  в  этом  может  быть
гораздо меньше радости, чем для остальных. Что-то он еще  говорил  на  эту
тему, не помню только что.
   - Ханнаил Ужасный родил Ноннила, - сказал я.  -  Ноннил  родил  Гросаля
Жестокого. Гросаль...
   - Мы еще не готовы! - перебила  старуха.  Она  пребывала  не  в  лучшем
расположении духа, что неудивительно, учитывая выступление менестреля.
   - Собственно, я еще не начал, - возразил я. - Я просто  готовлю  почву.
Междуморье оправилось немного от первого потрясения. Конечно,  от  городов
осталось лишь жалкое подобие былого величия.
   - Неужели мы не можем выбрать рассказ повеселее? - простонал купец.
   Я только улыбнулся ему.
   - На трагедию надо отвечать трагедией, ибо как иначе сравнивать их? Так
вот, Кайлам пятьдесят лет спустя... Можете вы представить  себе  пятьдесят
лет правления северных варваров? Ужасных светловолосых дикарей?
   Как раз в это время рядом проходил Фриц с большим медным кувшином, и на
какое-то мгновение мне показалось, что он собирается опустить его  мне  на
голову. Фрида бросила на меня тревожный взгляд, как бы  предупреждая,  что
его обещание убить меня - не пустая угроза. Впрочем, это я знал и сам.
   Когда все снова расселись и приготовились слушать,  а  огонь  в  камине
запылал еще ярче, я начал.
   - Я Омар - Меняла Историй, но это вы уже знаете. Как там начинал Гвилл?
"Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ  понравится  вам"?  Так
послушайте тогда Историю о Белорозе Верлийской.



5. ОТВЕТ ОМАРА НА РАССКАЗ МЕНЕСТРЕЛЯ

   Всю ночь Белороза помогала  раненым,  потерявшим  близких,  осиротевшим
детям. Едва рассвело, она выскользнула из здания и поспешила по опустевшим
улицам домой.  Когда  она  поднималась  наверх,  в  свою  комнату,  каждая
ступенька на лестнице, казалось, кричала от боли в опустевшем жилище. Слуг
она отослала накануне вечером, наверняка  дом  Утрозвезда  сожгут  еще  до
захода солнца, и всех, кого найдут в нем, ожидает неминуемая смерть.
   Это был скромный дом на скромной  улице  недалеко  от  порта.  Вот  уже
пятьдесят  лет  горожане  Кайлама  не  осмеливались  выставлять  богатство
напоказ. Захватчики-варвары правили, сея  ужас  и  смерть.  Любой  местный
житель,  стоило  ему  хоть  чуть-чуть  высунуться,  рисковал   поплатиться
головой, его добро конфисковывалось, его женщины угонялись в рабство,  где
их скорее всего тоже убивали.
   Сначала она зашла в  отцовскую  комнату.  Кровать  его  была  аккуратно
застелена, его вещи все еще висели в шкафу, его гребни лежали  на  комоде,
но комната уже казалась опустевшей и неприветливой.
   Из тайника  над  кроватью  Белороза  вынула  маленький,  узкий  стилет,
острый,  как  бритва,  сработанный  в  какой-то  дальней  стране.   Стилет
принадлежал ее прабабке - так, во всяком случае, рассказывал отец, но и он
не знал о его происхождении больше ничего. Он не знал  даже,  пользовались
ли им когда-нибудь. Слабое потемнение на лезвии могло быть, а могло  и  не
быть ядом. Сегодня она, возможно, узнает, верно ли семейное предание.
   Она  пересекла  комнату  и  подошла  к  портрету   матери.   Златоцвета
улыбнулась дочери так, как всегда улыбалась ей, сколько та  себя  помнила.
Она казалась едва ли старше Белорозы, какой та стала сейчас.  Она  погибла
вскоре после того, как был  написан  этот  портрет,  -  как-то  утром  она
наткнулась на улице на  отряд  варваров.  Они  изнасиловали  ее  прямо  на
мостовой, а потом убили,  пока  горожане  Кайлама  разбегались  в  страхе.
Жестокость  была  для  варваров  политикой,  демонстрацией  превосходства.
Златоцвете просто не повезло: она попалась  им  на  пути  после  получения
приказов Хола.
   Воспоминания далекого детства жгли сердце Белорозы раскаленным железом.
   - Прощай, мамочка, - прошептала она. - Ты все  поняла  бы.  Надеюсь,  я
смогу быть достойной твоей памяти.
   Она привстала на цыпочки и поцеловала портрет. Она  делала  это  раньше
только однажды, в тот вечер, когда Волнорез спросил ее,  не  возражает  ли
она, если его отец зайдет к ее отцу переговорить  о  брачном  союзе  между
двумя домами. Помолвка состоялась,  но  свадьбу  пришлось  отложить  из-за
восстания. Где он теперь. Волнорез Кравский? Лежит ничком в луже  крови  у
Мельничного ручья? Или похоронен в братской  могиле  рядом  с  Утрозвездом
Верлийским и многими, многими другими?


   Вернувшись к себе в комнату, Белороза умылась и расчесала волосы. Дрожа
- не только от холода, - она обдумала наряд, который наденет. В  правление
варваров люди Междуморья  -  особенно  женщины  -  научились  одеваться  в
обществе скромн