ну достойное сожаления положение, в котором находится один из нас, я
склонен выбрать трагедию.
   Музыка - мое ремесло, и все же нынче ночью я должен тронуть ваши  души,
не прибегая к ее помощи. Молю вас проявить снисхождение, и я в  меру  моих
сил попробую пойти по стопам величайшего из великих сказителей. Это  может
показаться странным или даже забавным, но звали его так же, как того,  что
сидит сегодня среди нас. Омар было его имя, или Гомер на  иных  диалектах.
Имя это не столь уж редкое,  и  может  статься,  что  множество  поэтов  и
сказителей на протяжении многих веков во многих странах носили его.
   Тот Омар, о  котором  я  поведу  рассказ,  прославился  как  придворный
сказитель царя Гильгаматара в стране, лежавшей далеко на  восток  от  этих
мест.
   Рассказывают, что однажды, когда этот Омар  уже  совсем  состарился  и,
можно сказать, доживал последние свои земные дни, явилась к нему одна юная
царевна, приходившаяся царю внучкой. Она  нашла  его  сидящим  в  саду.  В
развевающихся одеждах белого шелка, с золотыми лентами в волосах,  порхала
она меж  деревьев  подобно  бабочке  на  летнем  ветерке.  Она  была  юна,
прелестна и весела, да и стайка ее подружек и служанок, разодетых  во  все
цвета радуги, тоже не уступала ей в юности и  веселье,  а  многие  -  и  в
красоте.
   Омар сидел на  низкой  стене  у  прудика  с  золотыми  рыбками.  Солнце
начинало клониться к закату. Борода его была бела, лицо его скорбно, и  на
приветствие царевны он не ответил ни  единым  словом,  все  так  же  молча
созерцая игру солнечных лучей на золотой чешуе рыбок.
   - Эй, Омар! - обратилась к нему царевна. - Нам скучно. Мы желаем, чтобы
ты развлек нас рассказом. -  Сказавши  так,  она  нетерпеливо  уселась  на
траву, подобрав под себя ножки, а ее свита расселась  вокруг,  возбужденно
перешептываясь в ожидании легенды от знаменитого сказителя.
   - Ваше высочество! - вздохнул Омар. - Если вам скучно сейчас, когда  вы
юны, а на дворе стоят пригожие летние дни,  как  же  вы  сможете  выносить
жизнь, когда задуют холодные ветры, а цветы  увянут  от  холода?  Мой  вам
совет: не ждите от старика преданий о том, что могло  случиться  когда-то,
ступайте и просто наслаждайтесь жизнью такой,  какая  она  есть  -  полной
радости, любви и света, - и не тревожьте покой того, кто почти забыл  уже,
что это такое. - Ответив так, он вернулся к созерцанию золотых рыбок.
   - Омар! - капризно сказала царевна, явно подражая своей  матери.  -  Ты
посмел ослушаться царского повеления! Расскажи нам историю, да почудесней!
Расскажи нам историю, какой еще не рассказывал.
   И снова вздохнул старик.
   - Осталась только одна история, которой я еще не рассказывал, милая моя
царевна, и эту историю я не хотел бы рассказывать вообще.
   Увы! После таких слов  упрямой  царевне  и  ее  подружкам  еще  сильнее
захотелось услышать нерассказанную еще историю Омара. Они обвиняли  его  в
том, что он дожил до седин, утаивая эту историю от других, и может  так  и
умереть,  не  рассказав  ее,  и  она  так  и  останется  неизвестной.  Они
продолжали настаивать, пустили в  ход  слезы  и  угрозы  и  уговорили-таки
старика. Выбив из них обещание, что, услышав историю до конца, они уйдут и
оставят его в покое, поведал он им Историю Страны Множества Богов.


   Далеко-далеко на востоке,  давным-давно  лежала  Страна  Семи  Городов.
Называли ее также Междуморьем,  и  Страной  Улыбок,  и  Страной  Множества
Богов. Теплые моря омывали берега ее с востока и  запада.  Густые  джунгли
подступали к ее границам на юге, а высокие снежные перевалы -  на  севере.
Три больших города лежали на западном побережье: Кайлам, Иомбина и Ламбор.
Три лежали на восточном: Дамвин, Илмерг и  Майто.  И  был  еще  Утом,  что
Посередине.
   Населял страну веселый и искусный народ, любящий музыку, танцы и споры.
Женщины их искусно пряли, ткали и красили ткани, хотя шить и не любили.  И
женщины, и мужчины предпочитали просто оборачиваться в ткани всех цветов и
рисунков. Получавшиеся в результате пестрые наряды могли быть и скромными,
и вызывающими - по желанию, - и их легко  было  менять  в  зависимости  от
обстоятельств.
   Богатые и бедные, мужчины и женщины,  городские  и  деревенские  жители
этой страны славились своей упрямой независимостью.
   Сыны городов зачастую становились мореходами  и  торговали  с  дальними
странами. Море, говорили они, закаляет мужчину.
   Крестьяне же набирались  упорства  от  самой  земли.  Местность  эта  -
холмистая. Деревушки из  белых  домиков  с  красными  черепичными  крышами
гнездились в небольших долинах среди  садов,  оливковых  рощ  и  маленьких
земельных наделов. Образ мыслей человека, обрабатывающего пусть крошечный,
но свой собственный клочок земли,  может  показаться  непонятным  наемному
рабочему с  больших  плантаций.  Земля  была  здесь  плодородна,  и  дожди
выпадали в избытке. Реки и каналы, может, и текут  по  прихоти  царей,  но
дождь боги распределяют между всеми поровну. Возможно, поэтому  народ  той
страны был фанатичным поклонником идей равенства.
   При всем своем упорстве и, можно  сказать,  упрямстве  тамошние  жители
отличались бережливостью и  верностью  своим  богам.  Возможно,  благодаря
этому они процветали. Более того, они процветали в мире. О причинах  этого
долго размышляли, но ответ нашли слишком поздно.
   Первой причиной было  отсутствие  в  стране  лошадей.  Овцы  паслись  в
холмах, мулы и коровы - на равнине. Лошади приживались  здесь  плохо.  Без
лошадей не было там ни конницы, ни конных воинов,  ни  крепостей.  Если  и
случалась там война, она сводилась к неуклюжему метанию копий деревенскими
парнями, после чего все вновь  возвращались  к  уборке  урожая.  Война  не
приносила дохода, да и славы тоже не приносила, а  потому  ее  повсеместно
считали глупостью.
   Случалось, два города могли поспорить из-за чего-то, а  остальные  тоже
принимали участие в споре, но, поскольку семь городов были примерно одного
размера, они делились, как правило, на два примерно одинаковых союза. Даже
если  один  из  них  и  получался  больше,  ему  редко  хватало  сил   или
устойчивости, чтобы одолеть того, другого.
   Более того, семьи правителей семи городов отдавали своих дочерей  замуж
за сыновей других с такой же легкостью, как обменивались поздравлениями  с
днем рождения. Таким образом, каждый правитель состоял в родстве со  всеми
остальными.  Каждый  новый  царь,  который   по   свойственной   молодости
горячности  преступал  семейные  связи,  встречал  сопротивление   легиона
дядюшек и тетушек, быстро остужавших его порыв.
   Но истинной причиной того, что в Междуморье так долго царил  мир,  было
обилие  богов.  Каждая  семья  поклонялась  своему   богу.   Семьи   могли
возвышаться или приходить в упадок, но продолжали хранить  верность  своим
богам, а боги в свою очередь приглядывали за их детьми.
   Имена богов были настолько древними,  что  значение  их,  если  таковое
когда-то имелось, давно уже забылось:  Вокскан,  и  Грейм,  или  Дралминт,
например. Люди носили эти имена вместо фамилий.  Купцы  из  других  земель
могли,  конечно,  прятать  в  бородах  ухмылку,   торгуя   с   Прямодревом
Воксканским, Шлемоблеском Греймским  или  Сказожемчугом  Дралминтским,  но
сами жители Междуморья не видели в этом ничего  странного,  ибо  так  было
всегда.
   И если бы Страна Множества Богов продолжала жить и процветать, как в те
блаженные дни, мне нечего было бы  рассказывать,  кроме  того,  как  проще
всего попасть туда. Увы, это не так.


   Карцван  был  семейным  божеством  правителей  Утома,  что  Посередине.
Древние предания гласят, что Карцван означает  "Могучий",  однако  никаких
письменных свидетельств тому не сохранилось. Возможно,  он  не  был  столь
могуч, как когда-то, или  просто  бремя  столетий  сделало  его  глухим  к
мольбам своих подданных, но, так или иначе, царь  Утома,  что  Посередине,
состарился, а наследника у него так и не было.
   Звался он Меднорог Карцванский, и как-то пришел он  в  богато  убранную
дворцовую  молельню,  где  стояло  изваяние  его  божества.  Статуя   была
древняя-древняя, искусно вырезанная из самого чистого зеленого нефрита,  и
представляла собой кузнечика ростом в  две  руки.  Она  стояла  на  резном
мраморном постаменте, окруженная драгоценными каменьями и прочими дорогими
безделушками, которые члены семьи дарили божеству из года в год.  На  этот
раз Меднорог преклонил колена и поднес ему жемчужину  необычного  розового
оттенка, которую много лет уже приберегал для такого случая.  Сделав  это,
царь изложил свою просьбу:
   - О Пресвятой Отец Карцван, услышь мою мольбу! Я устал от прожитых лет,
и силы мои на исходе. Жена моя бесплодна и,  похоже,  такой  и  останется.
Сколько раз говорил я тебе об этом, и столько  раз  тебе  не  угодно  было
даровать нам чудо, что я смирился. Видно, такова твоя воля. Нет у  меня  и
охоты изгонять жену и брать взамен другую, ибо боюсь я, что и  новый  брак
будет так же бесплоден, а на  чудо  не  надеюсь  больше.  И  выходит,  что
придется мне умереть, не  оставив  наследника.  Город  мой  останется  без
правителя, о Пресвятой Отец, а ты - без подданных, что прославляли бы тебя
и совершали приношения.
   Я тщательно изучил свое фамильное древо и правящие семьи  других  шести
городов. У меня множество племянников и  внучатых  племянников,  а  теток,
дядьев и прочей седьмой воды на киселе несть числа, но не  нашел  я  среди
них отпрыска, которого мог бы провозгласить своим наследником,  без  того,
чтобы не  посеять  раздоров  среди  его  родственников  в  остальных  пяти
городах. Молю тебя, яви мне свое божественное решение на этот счет.
   И подумав немного, бог ответил:
   - Сын мой, ты исчерпывающе изложил суть проблемы. Шумногром Мейтский  -
послушный молодой человек, но его шурины полны зависти к нему, и это  лишь
добавило бы им раздражения. Чистовод  Янгский  слишком  горяч,  Добростолп
Колимский - распутник, ну и так далее. Так слушай  и  сделай  так,  как  я
скажу. Созови жителей своего города на собрание и  повели  им  выбрать  из
своего числа восемь человек, славных умом и рассудительностью, и будут они
твоими министрами в следующие двенадцать месяцев. Пусть правят городом  от
твоего имени. Какие бы указы ни приносили они тебе - пусть даже совсем  уж
глупые, - подписывай не раздумывая.
   - Я все услышал, о Пресвятой Отец, - молвил царь, - но слабый разум мой
не понимает этого. Трижды по двадцать лет правил я с твоего благословения;
моя мудрость и проницательность славятся повсюду, хотя, конечно же,  я  не
приписываю это себе,  но  исключительно  твоей  божественной  воле.  И  по
крайней мере разум мой еще крепок. Однако восемь дилетантов - даже вряд ли
из самых благородных семейств, ибо тебе ведь известно,  какую  чушь  несет
народ, собираясь большой толпой, - так вот  эти  восемь  наверняка  вместо
того, чтобы править разумно, будут тянуть каждый в свою сторону?
   Разумеется, бог  не  ответил,  ибо  боги  никогда  не  объясняют  своих
решений. А потому Меднорог встал с колен, и пошел, и сделал, как велел ему
бог.  Люди,  конечно,  удивились,  но  повиновались.  Они  выбрали  восемь
представителей,  и  царь  назначил  их  своими  министрами.   Как   он   и
предсказывал, они перессорились, и наделали ошибок, и подняли налоги,  но,
в общем, справлялись не так плохо, как он боялся.
   На исходе года Меднорог вернулся к  своему  богу  и  снова  сделал  ему
подобающее  подношение.  Он   побеспокоил   его   одной-двумя   молитвами,
касающимися своего здоровья, а потом вернулся к вопросу, что же ему делать
дальше с управлением.
   - То же самое, - отвечал бог.  -  Пусть  народ  выберет  других  восемь
представителей, а впрочем, если хочет, может и этих. Они будут учиться, да
и их избранники тоже.
   Хотя Меднорог и утвердился окончательно в мысли, что  его  бог  Карцван
совсем лишился разума, он послушно исполнил его указания, и на второй  год
дела пошли немного лучше. Люди потихоньку поняли, что  могут  ворчать,  не
будучи при этом ослушниками, ибо министры были  совсем  не  то  что  цари,
которые всегда правы, а такие же глупцы, как они сами, возможно, даже  еще
глупее. Министры же в свою  очередь  обнаружили,  что  править  городом  в
некотором роде очень даже выгодно, но поняли также, что их не переизберут,
если они будут править плохо, поэтому старались как могли.  Каждый  следил
за тем, чтобы остальные грабили не больше, чем он сам,  и  это  удерживало
коррупцию в рамках приличия.
   Так прошло несколько лет. Меднорог Карцванский умер. Его оплакивали, но
не слишком-то убивались, ибо город  управлялся  теперь  без  его  участия.
Народ продолжал выбирать магистратов, магистраты же продолжали  стремиться
к  переизбранию.  Конечно,  не  обходилось  без  ворчания  и  споров,   но
недовольные  знали:  достаточно  потерпеть  год,  а  потом  они  повыкинут
ублюдков из правительства, а даже если и не выкинут, то хотя бы  попробуют
это сделать. Купцы,  и  крестьяне,  и  художники  занимали  свои  места  в
правительстве,  и  законы,  которые  они  издавали,  разумеется,   служили
интересам  купцов,  и  крестьян,  и   художников.   Торговля   процветала.
Великолепные здания преображали лик города.
   Умирая, Меднорог завещал своим  министрам  заботиться  о  его  семейном
божестве, ибо не осталось больше у  Карцвана  детей,  что  делали  бы  ему
подношения и прославляли бы его. Конечно, у каждого из магистратов  имелся
свой собственный семейный бог. Принять под кров  еще  одного  означало  бы
серьезные сложности, поэтому после некоторых споров все восемь решили, что
осиротевшего бога должен принять весь город - в конце концов, кто, как  не
он, дал им возможность занимать высокие должности со  всеми  связанными  с
этим приработками, хотя так откровенно они, конечно же, не высказались.
   Так Карцван стал городским богом Утома, что Посередине, и все  горожане
стали его большой семьей.
   Вскоре жители других городов  начали  обращать  на  это  внимание.  Они
начали задумываться, почему жители Утома, что Посередине, - граждане, в то
время как они - просто подданные.  Они  начали  задумываться,  почему  они
платят налоги, на которые во дворце ставят мраморные ванны,  тогда  как  в
Утоме,  что  Посередине,   строят   общественные   туалеты.   Они   начали
задумываться, почему им приходится  держать  язык  за  зубами,  тогда  как
граждане Утома, что Посередине, свободны обвинять власти во всех  мыслимых
и немыслимых грехах, каковым правом частенько и  пользуются,  особенно  во
время выборов.
   Впрочем, правящие семьи  тоже  обратили  на  это  внимание.  Дядюшки  и
тетушки собрались и решили, что  им  необходимо  снова  посадить  на  трон
Утома,  что  Посередине,   царя,   дабы   покончить   со   столь   опасным
экспериментом. За  это  единогласно  проголосовали  все.  Осталось  решить
только один, последний вопрос: какого  принца  посадить  на  трон?  Однако
дискуссия по этому вопросу затянулась на годы, и максимум, чего  удавалось
достичь, - это уменьшить количество кандидатов до шести.
   Даже боги обратили на это внимание. Они увидели, что Карцван  проживает
в огромном общественном храме, а не в маленькой молельне на задах  дворца.
И еще они увидели, что ему приносят подношения и славят его тысячи людей.
   Город за городом требовали права избирать магистратов. Царь за царем, к
удивлению своему, обнаруживали, что их семейные боги тоже поддерживают эту
идею. Некоторые цари пытались  сопротивляться.  Увы,  пораженные  народным
гневом или внезапной лихорадкой,  все  они  умерли  молодыми,  не  оставив
наследников. Другие  подчинились,  после  чего  быстро  оказались  в  роли
церемониальных кукол, которым не  дозволялось  ничего,  кроме  перерезания
ленточек да зачитывания речей, написанных министрами.
   Вскоре во всех городах воцарилась демократия, и в каждом появился  свой
величественный храм. Кое-кто даже начал называть эту страну  Страной  Семи
Богов.


   Некоторое время новая власть действовала вполне неплохо - не  то  чтобы
слишком долго, но и не слишком коротко: некоторое время  может  показаться
долгим смертным, но коротким богам. В  общем,  неприятности  в  Междуморье
начались, когда внуки внуков первых магистратов бескорыстно  -  или  почти
бескорыстно - служили своим городам.
   На западном побережье Кайлам все рос  и  богател,  переманивая  к  себе
торговлю от своих соседей, Иомбины и Ламбора.
   На востоке порт Дамвина начал мелеть. Дела год от года шли все хуже,  а
деньги уплывали в Илмерг и Майто.
   Магистраты Дамвина посовещались со своим  богом  Олиантом,  однако  бог
решительно не хотел говорить о причинах обмеления и путях выхода  из  этой
неприятной ситуации. Магистраты приказали построить ему новый храм, больше
и роскошнее прежнего,  а  также  изваять  новую,  большую  статую  Олианта
(обыкновенно  изображаемого  в  виде  сидящего  толстопузого   мужчины   с
медвежьей головой).  Порт  продолжал  мелеть.  Они  повелели  собрать  ему
дополнительные подношения, провели в его честь пышные празднества, день  и
ночь искуснейшие певцы услаждали его слух, на его шею каждый  день  вешали
свежие  венки,  однако  в   состоянии   порта   не   наблюдалось   никаких
положительных перемен.
   По мере приближения новых выборов магистраты  Дамвина  тревожились  все
больше. Когда до выборов осталось совсем немного  времени,  к  ним  явился
человек, представившийся как  Черновлас  Луситарский.  Он  носил  странное
платье и говорил с забавным западным акцентом. Было в нем что-то скрытное:
он настоял, чтобы встреча имела место в частном доме и  после  наступления
темноты. И даже так он выказал странное нежелание перейти к делу.
   -  Ваши  превосходительства,  -  произнес  он  наконец,   подозрительно
оглянувшись и подавшись вперед в кресле. - Тут у вас на востоке один город
беднеет, а два богатеют. На том побережье все наоборот: два хиреют, а один
жиреет.
   - Ну и что из  этого?  -  спросил  тогдашний  председатель,  Честнослуг
Джирбский.
   - Не так громко! - прошептал Черновлас. -  Все  мы  хорошо  знаем,  что
магистраты приходят и уходят. Бывают хорошие, бывают плохие. Бывают умные,
бывают честные. Но по большому счету  кажется,  что  всем  городам  должно
примерно одинаково везти с властями, не  так  ли?  Я  имею  в  виду,  если
рассматривать достаточно продолжительный, промежуток времени.
   Его  слушатели  обменялись  тревожными  взглядами,  потом  придвинулись
поближе.
   - Продолжай! - пробормотал Честнослуг.
   - Так не может ли так быть, что благополучие  города  зависело  бы,  по
преимуществу, от способностей его бога?
   - Ну...
   - Что?
   - Давай дальше.
   Черновлас нахмурился, потом тяжело вздохнул.
   - Мне стало известно, ваши превосходительства,  что  города  Иомбина  и
Ламбор  всерьез  обсуждают   совместную   акцию   против   этих   надутых,
самодовольных, жадных гиен из Кайлама!
   - К-какую  акцию?  -  переспросил  Ясноутр  Хаунский,  который  уступал
остальным семерым в  сообразительности,  хотя  честность  его  никогда  не
ставилась под сомнение.
   -  Ну...  захват  их  кораблей,  разрушение  порта,   поджог   амбаров,
разграбление городской казны, возможно, еще похищение богатейших купцов  и
мореходов. Разумеется, я говорю чисто умозрительно.
   - Разумеется, - поспешно согласились все восемь.
   - Итак, отважные граждане Ламбора и Иомбины уверены в том, что их  дело
правое, и оно победит, если они выступят вместе - и безотлагательно,  пока
ненасытные стервятники из Кайлама не разжирели еще сильнее. В то же  время
помощь третьего союзника добавила бы им уверенности в благоприятном исходе
дела.
   - Но как это может помочь нам? - удивился Ясноутр.
   - Он хочет сказать, - начал Честнослуг и замолчал, обдумывая  слова.  -
Нам хотелось бы знать, какую этот теоретический третий союзник может иметь
выгоду от разрушения Кайлама в случае, если такой сою