аться незамеченным, ведь деревья стояли голые. Тем  не
менее мне это удалось.
   В ужасе наблюдал я за тем, как мои спутники были безжалостно убиты,  их
добро  разграблено,  их  тела  раздеты.  Очень  скоро  стало   ясно,   что
вмешательство  мое  ничего  не  изменит,  я  только  совершу   благородное
самоубийство. И не прошло и получаса, как злодеи погнали  караван  в  свое
логово, оставив на дороге раздетые трупы.
   Я оказался в затруднительном положении. Разбойники ушли на юг, в  горы.
Вряд ли они передвигались быстрее меня, так как не у всех были  лошади.  У
меня не было ни малейшего желания  догонять  их  и  сообщать  о  том,  что
меня-то они и проглядели.
   Единственное, что мне оставалось, - это  продолжить  путь  на  север  в
надежде добраться до жилья какого-нибудь лесоруба. Меж ветвей тем временем
начали уже кружить первые хлопья снега.
   Подождав еще немного, дабы убедиться, что  разбойники  не  вернутся,  я
осторожно слез с дерева, с болью в сердце сказал последнее "прости"  своим
бывшим друзьям - принеся им при этом извинения за то,  что  не  могу  даже
похоронить их как подобает - и  отправился  в  одинокий  путь  через  лес,
подбадривая себя свистом.
   Несть числа историям про троллей и прочих  злых  духов,  подстерегающих
путников в горах Гримм. Мне ни разу не доводилось  говорить  с  человеком,
который видел бы их собственными глазами, хотя это еще  не  доказательство
того, что все эти россказни - брехня. Сам я, во всяком случае в тот вечер,
не встретил ни одного. С чем я встретился на деле -  так  это  со  снежной
бурей из числа тех, что сгубили больше путников, чем  все  горные  тролли,
вместе взятые.
   В кромешной мгле  бьющий  в  лицо  снег  уже  не  кажется  белым  -  он
угольно-черный. Снег забивается во  все  складки  одежды,  тяжелым  грузом
ложится на плечи, набирается в башмаки, щиплется,  леденит,  ослепляет.  Я
наверняка сбился бы с дороги, если бы лес не был таким дремучим. Уклоняясь
в сторону, я неминуемо натыкался на дерево.
   Но где  же  эти  проклятые  избушки?  Через  некоторое  время  пришлось
признать, что я или прошел мимо, не заметив их, или просто заблудился.  На
перевал ведет несколько дорог, и я  запросто  мог  свернуть  не  туда.  Во
всяком случае, никакой уверенности в  том,  что  я  найду  у  дороги  хоть
какое-то жилье, у меня не было.
   Итак, ночь - все холоднее, ветер -  сильнее,  а  сугробы  -  глубже.  Я
никогда не досаждаю богам своими молитвами, ведь их  всеведению  вовсе  не
нужны мои напоминания, но в ту ночь я совсем было приготовился встретиться
с ними лично. Я достиг последней стадии отчаяния и  усталости:  это  когда
обещаешь себе отдых через пятьдесят шагов, потом  еще  через  пятьдесят  -
зная, что стоит остановиться, и больше уже никогда не поднимешься.
   И вдруг впереди, к моему удивлению и несказанному облегчению, забрезжил
слабый  огонек.  Спустя  секунду  он  мигнул  и  исчез,  но  это  меня  не
обескуражило - я хорошо понимал,  что,  если  ставень  распахнуло  порывом
ветра, его постараются побыстрее закрыть. Важно  одно  -  то,  что  где-то
совсем рядом жилье и там кто-то есть.  Наверняка  они  там  не  откажут  в
гостеприимстве одинокому честному путнику, тем более в такую ночь.
   Я пробирался по пояс в снегу, держа курс на слабые проблески света.  Не
знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы добраться  до  двери.  Дверь
распахнулась: в комнату ворвался снежный вихрь,  и  я  рухнул  на  пороге.
Таким, нельзя сказать чтобы тихим, образом оказался я вновь  на  постоялом
дворе "Приют охотника".



2. ВЫЗОВ ПРИНЯТ

   Как  и  подобает  постоялому  двору,  майне  геррен,  "Приют  охотника"
невелик. Так как это единственное обитаемое  место  на  много  лиг  в  обе
стороны по  Гильдербургскому  тракту,  здесь  не  жалуются  на  отсутствие
постояльцев. И хотя это на первый взгляд странно, но  переменчивая  погода
тут скорее союзница, чем недруг. Случается, зимою путники просто вынуждены
по нескольку дней пережидать буран.
   Предыдущие владельцы "Приюта охотника" умерли года два назад от чумы  -
и это вполне обычный исход для тех, кто имеет  дело  с  путешественниками.
Теперь заведением владели и, соответственно, вели все дела их дети.  Фрица
я уже упоминал. Кратко его можно охарактеризовать как  блондина  с  дурным
характером и - что уж явно перебор - огромного роста вдобавок.
   Зато сестра его... у  меня  нет  слов!  Редко  кому  удается  настолько
околдовать меня.  Но  Фриде  хватило  для  этого  нашей  непродолжительной
встречи прошлым летом.
   Ну конечно же, Фрида была юна и прекрасна. Одно ее слово кружило головы
всем присутствующим мужчинам, а два лишали их остатков  разума.  Она  была
блондинкой, как и ее брат; и, пожалуй, даже высока для женщины  -  с  меня
ростом. Она заплетала свои золотые волосы в две пышные косы.  Глаза  ее  -
как бездонное летнее небо, щеки - спелые  персики,  губы  манят  обещанием
райского блаженства. Она была стройна и  легконога,  и  как  ни  старались
тяжелые домотканые платья и необъятные передники скрыть ее  фигуру,  ни  у
кого не оставалось  сомнений  в  том,  что  тело  под  одеждами  столь  же
совершенно, как и лицо.
   Предваряя ваш вопрос,  майне  геррен,  поспешу  признать:  она  изрядно
преуспела в той части хозяйства, что ложится обыкновенно на плечи женщины,
- весь дом благоухал чистотой, а от аромата ее яств слюнки  текли  даже  у
самых привередливых гурманов. Несколько  недель  на  ее  стряпне,  и  даже
травяная змея растолстеет.
   Не стану отрицать, мужчины слишком часто  судят  о  женщинах  по  таким
тривиальным качествам, но я настаиваю, что в данном случае они существенно
дополняют общую картину. Поверьте мне, майне дамен, что  за  свою  кочевую
жизнь я встречал красавиц тысячами, а хороших кулинарок  сотнями.  А  одна
или две даже сочетали в себе и то, и другое. Но ни ее внешнее  очарование,
ни ее рагу из зайца не привязали бы меня к ней так,  если  б  этим  все  и
ограничивалось!
   Фрида была не только умелой и привлекательной, она была еще и умна. Вот
это уже - очень редкое сочетание, как в женщинах, так и в мужчинах.  Много
ли вы знаете шутников, которые бы обладали внешней привлекательностью?
   Она отвечала шуткой на шутку, цитатой на цитату, шпилькой на шпильку, и
ее музыкальный смех запоминался надолго. В тот первый вечер она взяла надо
мною верх в баре - причем с легкостью,  можно  сказать,  играючи,  изрядно
позабавив постояльцев и удивив меня. Да, майне геррен, такое случается, но
редко без того, чтобы я сам не подыграл победителю. В случае же с Фридой я
вовсе не поддавался; просто она оказалась на голову выше. Да нет,  на  две
головы!  Увы,  такова   была   единственная   награда   за   мое   желание
пококетничать. Правда,  я  не  сомневаюсь,  что  и  остальным  постояльцам
мужского пола повезло не более моего.
   Хотя я все же  имел  некоторый  успех  -  если  судить  по  откровенной
враждебности Фрица в тот  вечер,  задолго  до  утреннего  недоразумения  с
нургийскими динарами. Когда Фрида подсела ко мне на  лавку,  он  так  сжал
кулаки - с кузнечный молот каждый, - что аж  жутко  стало.  В  отличие  от
сестры чувство юмора у него отсутствовало напрочь. Все мои попытки вовлечь
его в беседу потерпели крах, хотя, как правило, мне это удается легко.
   Возможно, майне геррен, самое время сейчас описать гостиную  постоялого
двора, ибо она играет не последнюю роль в моем дальнейшем повествовании.
   Она занимает почти весь первый этаж. Попробуйте представить себе четыре
стены грубой каменной кладки, толщина которых хорошо заметна  по  глубоким
бойницам окон - снабженных, разумеется, крепкими ставнями.  Входная  дверь
сработана из старого дуба, обитого медными гвоздями. Деревянная лестница у
противоположной  стены  ведет  наверх,  к  четырем  тесным  комнаткам  для
постояльцев и каморкам хозяев на чердаке. У стены огромный камин; напротив
- дверь на кухню за массивной пивной стойкой.
   В те времена, о которых я веду свой рассказ, в углу стойки  красовались
три здоровых бочонка с пивом, причем на  самом  деле  годилось  для  питья
содержимое только одного из них  -  среднего.  Полки  над  бочонками  были
уставлены местной глиняной посудой: чашками, тарелками, пивными  кружками.
Рядом с полками-то и висел  тот  самый  злополучный  прейскурант.  Изящные
черные  буквы  были,  несомненно,   выписаны   давным-давно   каким-нибудь
странствующим писарем в уплату за ночлег  или  за  кувшин  пива  с  куском
оленины.
   Декор гостиной был довольно тривиален. Головы лосей,  оленей  и  горных
баранов свидетельствовали о том, что охотники здесь перебывали  в  большом
количестве. Сложнее было  объяснить  боевой  топор  и  двуручный  меч  над
камином. Под  ними,  на  каминной  полке  красовались  всякие  безделушки:
покореженный солдатский шлем допотопного фасона, друза  горного  хрусталя,
маленькая  медная  ваза,  несколько  глиняных  фигурок,   песочные   часы,
музыкальная шкатулка в резном футляре. Ни изысканных  живописных  полотен,
ни изящных скульптур здесь не было.
   Сухой мох покрывал каменные плиты пола. Потолочные балки  почернели  от
копоти,  а  длинный   деревянный   стол   посередь   комнаты   был   почти
зеркально-черным от жира, въевшегося в доски за несколько  десятилетий.  В
дневное время к нему придвигали две длинные лавки, а два кресла с высокими
спинками стояли у камина.  В  эту  холодную  ночь  лавки  тоже  придвинули
поближе к огню. Медный кувшин на плите распространял  возбуждающие  запахи
хмеля и пряностей. Ужин уже унесли и стол  вытерли,  хотя  в  воздухе  еще
витал запах жареного мяса. Тусклая лампа одиноко качалась над стойкой,  но
потрескивающие в камине сосновые поленья давали достаточно света.
   Постояльцы жались поближе к камину, и их  причудливые  тени  плясали  в
холодных углах. Ветер завывал в дымоходе и шевелил мох на полу.  В  общем,
атмосфера довольно гадостная, но в такую  ночь  желанным  покажется  любое
пристанище.
   Тут уж выбирать не приходится, оставаться в лесу - верная смерть.
   Отсутствие собаки настораживало.


   Как и следовало ожидать, мое драматическое появление вызвало  смятение.
Я был поднят с пола и перенесен к огню. Как только выяснилось, что я  один
и что никто из моих спутников не ждет на  улице,  дверь  снова  закрыли  и
задвинули засов. Под хор сочувственных голосов с меня  сняли  обледеневший
плащ и шапку, потом шерстяную рубаху и башмаки. Раздетый до нижнего белья,
я был быстро завернут в толстое одеяло.
   Я бросил взгляд на того, кто меня заворачивал, и  поспешно  натянул  на
голову угол одеяла, но было уже поздно. Ее ярко-голубые глаза распахнулись
от удивления - она тоже меня узнала.
   - Идиот! - прошептала она.
   Мне приходилось слышать и более теплые приветствия, но в данном  случае
это слово служило предупреждением и,  возможно,  было  сказано  с  добрыми
намерениями. Я свернулся калачиком под одеялом, чтобы быстрее согреться, и
компания, оживленно переговариваясь, вернулась на свои места.
   - Эй, трактирщик! - Голос был мужской, энергичный и громогласный. -  Не
может быть, чтобы твой новый гость отказался от кружки подогретого пива  с
пряностями! - Мне показалось, что говоривший мне знаком, но я предпочел не
высовываться.
   - Какой он мне гость! - отвечал  голос,  с  опознанием  которого  я  не
испытывал никаких затруднений. - И я не хочу, чтобы мои одеяла пачкали!
   Одеяло  было  немилосердно  сорвано,  оставив  меня  лежать  на   свету
скрюченным и в мокром белье. На глаза мои навернулись слезы  -  это  руки,
ноги и лицо разом начали оттаивать. Меня трясло с такой силой, что я  едва
смог повернуть голову, чтобы хмуро посмотреть на светловолосого великана.
   - Хо! - вскричал первый голос. -  Ты,  наверно,  не  знаешь,  что  твое
заведение почтил присутствием сам знаменитый  Омар,  прославленный  Меняла
Историй?
   Теперь я точно вспомнил его - купец, которого  я  не  раз  встречал  во
время странствий. Только имени его я  не  мог  вспомнить  сразу,  а  когда
услышал, оно было не тем, под которым я знал его  прежде.  Собственно,  из
людей, собравшихся в ту ночь в  "Приюте  охотника",  я  знал  некоторых  и
раньше, хотя не всех по имени или по роду занятий.
   - Прославленный вор, - отвечал юный Фриц.  -  Известный  нахлебник.  Он
пытался увести лошадь. Он убил мою собаку. Не видать  ему  пристанища  под
этим кровом как своих ушей, господа хорошие.
   Поднявшийся гул протеста был заглушен раскатистым смехом купца.
   - Постой! Куда так спешить, хозяин, надо хотя бы  обсудить  юридическую
сторону дела. Выгнать странника из дома в  такую  ночь  -  все  равно  что
обречь его на верную смерть.
   - Мои подушки останутся сухими, - стоял на своем юный изверг.
   Я вынужден признать, что дискомфорт сделал меня раздражительным.
   - Сынок, - буркнул я. - Как я вижу, твои шансы вырастить усы до сих пор
остаются чисто умозрительными, однако,  если  ты  и  дальше  будешь  расти
такими темпами, тебе придется завести хибару повыше,  чтобы  не  стукаться
головой о потолок.
   Фриц зарычал и протянул свои лапищи, явно намереваясь  вышвырнуть  меня
вон.
   - Стой, тебе сказано! - рявкнул купец. - В таком деле  спешить  нельзя,
все мы здесь заперты до утра -  то  есть  все,  за  возможным  исключением
Омара. Излагай свое обвинение, трактирщик!
   Великан отпустил меня и выпрямился.
   - Воровство, майн герр! Он сбежал, не заплатив по счету. Он спер у меня
топор. Он убил мою собаку.
   - Конкретнее! - проворчал купец, поднося к губам  пенящуюся  кружку.  -
Сколько именно он остался тебе должен?
   - Пятнадцать талеров.
   - Двенадцать, - возразила Фрида откуда-то сзади.
   - И еще три за топор! - взревел ее братец.
   - Двенадцать? - переспросил купец. - Да, он, должно быть, объедал  весь
дом на протяжении всего вечера!
   - Еще как, - мрачно ответил Фриц.
   Гнусное преувеличение! Всего три-четыре кружки, не больше!
   Купец улыбнулся. Это был дородный мужчина средних лет, одетый в  мягкие
меха и блестящие кожи. Он  весь  блестел:  кольца  на  пальцах,  пряжки  с
каменьями на башмаках и золотая цепь на груди. На его лицо падали  красные
отблески камина, а может, он раскраснелся от доброго обеда и обилия  пива.
То, что он занимал одно из двух кресел у огня, говорило о том, что либо он
здесь выше других по положению, либо просто богаче. Даже мешки под глазами
у него, казалось, набиты золотом. Он был из тех,  что  любят  порадоваться
жизни, особенно за чужой счет.
   - Но, возможно, он  вернулся  сегодня  движимый  раскаянием  и  намерен
вернуть свой  долг?  Если  он  сделает  это  и  уплатит  за  то,  что  ему
потребуется на этот раз плюс небольшую компенсацию за моральный ущерб,  вы
ведь вряд ли сочтете возможным отказать ему?
   - Еще как сочту, майн герр! У нас нет свободных комнат, и со стола  уже
убрали. И так или иначе, у этого бродяги нет золота.
   Ветер взвыл в дымоходе особенно злобно, и тревожно вскрикнули несколько
голосов. Хлопнул ставень.
   - Ну, Омар?
   Я вздохнул и продолжил разглядывать горящие поленья в камине. Вчерашним
утром я выезжал из Лютцфройля с пятью  или  шестью  талерами  в  седельном
мешке. У  меня  все  еще  было  несколько  медяков  в  кармане.  Остальное
досталось грабителям. Я сомневался, что моя печальная  история  произведет
впечатление на трактирщика, даже если он поверит в нее, во что не верил я.
   - Все это дело - всего лишь недоразумение, - заявил я.
   Хор на заднем плане возмущенно загудел.
   Купец хрюкнул и чуть не поперхнулся от смеха, словно ничего  другого  и
не ожидал.
   - Что тогда, этот плащ? С соболевой  опушкой,  между  прочим!  Башмаки,
кинжал, шапка... не самая  модная,  конечно,  но  все  же  еще  достаточно
крепкая и теплая. Я бы сказал, что на пятнадцать талеров все это добро  уж
наверняка тянет. Забирай это, хозяин, и будем считать, что с прошлым делом
разобрались.
   - Это хороший плащ, - раздался голос Фриды.
   - Наверняка краденый. И потом, кому нужна такая шапка?
   - Вы выгоните его на улицу в одном белье? - спросил  капризный  женский
голос. - В такую ночь?
   Как бы в подтверждение этих слов ветер  снова  сотряс  дверь  и  пыхнул
дымом из камина.
   - Ах! - вздохнул купец. - О будущем разговор еще впереди, майне  дамен.
Нам бы пока разобраться с прошлым.
   В прошлом мой язык помогал мне найти выход из сложных ситуаций. Сегодня
же мне предстояло скорее найти с его помощью вход, а я - вот досада! - все
еще недостаточно оттаял, чтобы сконцентрироваться на этом.
   - Расплатиться за собаку можно только кровью! - возгласил Фриц.
   Он все еще стоял у  меня  за  спиной.  Я  прикинул,  не  стоит  ли  мне
попробовать ухватить его за пояс и швырнуть через голову в камин. Я знавал
воинов, которые смогли бы проделать такое. Впрочем, вряд ли у меня  самого
хватило бы на это сил. Скорее, он просто раздавил бы меня. Если  мне  даже
удастся двинуть его башкой о плиту, он только поморщится.
   - Откуп? - пробормотал купец. - Самое время взглянуть на дело  с  точки
зрения профессионального юриста. Советник?
   Взгляды  всех  обратились  на  кого-то,  сидевшего  на  лавке.  Я  тоже
изогнулся и увидел невзрачного человечка в черной  мантии  законника  и  в
берете. То, что он сидел дальше всех от огня, уже достаточно  красноречиво
говорило о его статусе. Лицо его  имело  желтоватый  оттенок,  хотя  черты
трудно было разглядеть за воротником,  который  он  поднял,  защищаясь  от
холода.
   - О, моя квалификация не позволяет мне... - пискнул было он.
   - Она выше, чем у любого  другого  в  этой  комнате,  -  сказал  купец,
складывая руки на пузе. - Не сомневаюсь,  ты  сможешь  найти  какой-нибудь
законный выход из сложившейся ситуации. Так вот, как  может  Омар  уладить
дело с собакой?
   -  Откуп  вряд  ли...  хотя,  полагаю,  в  некоторых  инстанциях  собак
рассматривают в качестве компаньонов. - Нотариус задумчиво пожевал губу  и
закатил глаза к потолку. - Я помню прецедент, когда истец  утверждал,  что
ответчик жестоко и предумышленно...
   - Боги отцов моих, спасите  меня!  Этак  весна  наступит,  а  мы  и  не
заметим. Так сколько за собаку?
   - Если  память  не  изменяет  мне,  окончательная  пеня  по  тому  делу
составила тридцать талеров, основываясь на...
   - Итого выходит сорок пять, - довольно подытожил  купец.  -  Добавим  к
этому еще пять за  сегодняшние  кров  и  стол.  Дружище  Омар,  по  нашему
разумению, ты должен нашему хозяину пятьдесят талеров; в противном  случае
ему придется конфисковать твою верхнюю одежду и выставить тебя на улицу  в
твоем нынешнем виде. Как ты намерен погашать свой долг?
   Он протянул трактирщику пустую кружку, и тот бросился наполнять  ее.  Я
вздохнул с облегчением: все время, пока он  стоял  у  меня  за  спиной,  я
ожидал удара по почкам. Купец откинулся на спинку кресла и улыбнулся  мне,
разрумянившись еще сильнее.
   Мое лицо  тоже  раскраснелось  от  огня;  от  белья  шел  пар.  Немного
привстав, я окинул собравшихся взглядом. Как я уже говорил, некоторые лица
были мне знакомы, но имен я точно не знал. Для простоты перечислю их в том
порядке, в каком они сидели в этот вечер.
   Дородный купец занимал кресло слева от камина. На  лавке  рядом  с  ним
устроилась юная дама яркой наружности, судя по всему, его жена.  Ее  наряд
почти не уступал мужу в роскоши: зеленое  бархатное  платье,  горностаевые
шапка и муфта, изысканные самоцветы и драгоценные металлы. В прошлый  раз,
когда я видел ее, она плясала на столе, одетая в сережки, только сережки и
ничего,  кроме  сережек.  Поскольку  в  даре  перевоплощения  ей  явно  не
откажешь, я буду именовать ее далее актрисой.
   Она старалась держаться подальше от другого своего соседа,  согбенного,
жалкого, изнуренного молодого человека в поношенном  костюме.  Его  волосы
были длинны и прямы, выражение лица - жалостнее некуда, а  из  носа  текло
как  из  кипящего  чайника.  Каждые  несколько  минут