ли.  Он
выглядел не менее внушительно,  чем  капрал  Фотий.  Пожалуй,  даже  более
внушительно, ибо тело его  было  в  значительно  большей  степени  открыто
взгляду. Плохо заживший корявый шрам тянулся от его грудины вниз к  бедру,
а свежая рана на икре от стрелы вынуждала его слегка прихрамывать. Вся его
спина представляла собой узор из розовых и желтых рубцов.
   Этого титана поставили  замыкающим,  отделив  его  от  остальных  рабов
тяжеленной длинной цепью. Когда меня приковывали за ним, он бросил на меня
свирепый взгляд из-под могучих, как крепостные стены, бровей, и в джунглях
его буйной бороды блеснули зубы. Мокрые пряди черных волос падали  ему  на
плечи.
   Вообще-то этого типа, как наиболее  опасного,  стоило  бы  поместить  в
середину, а к обоим концам цепи  привязать  пони.  Капитан  Публиан  Фотий
выказал удивительную некомпетентность.
   Все же - кажется, я уже говорил это как-то  раз  Владу  Оскорбителю  (а
может, и его деду?) -  единственное,  что  удивляет  меня,  это  то,  чего
следовало бы ожидать. Как бы то ни было, я не стал просвещать капитана  по
поводу допущенных им промахов. Вместо этого я безропотно принял  на  плечи
бремя проржавевшей цепи, хоть и видел по стертым в кровь плечам  шагавшего
передо мной, что мне предстоят  не  самые  приятные  ощущения.  Когда  наш
конвой  расселся  верхом  и  процессия  тронулась  вперед  по  дороге,   я
передвинул цепь так, чтобы две петли ее свисали мне  на  спину,  ибо  двое
молодчиков с кнутами испытывали от своей работы  не  совсем  понятное  мне
удовольствие.
   За последнее время мои ноги привыкли к  сандалиям,  а  цепи  на  солнце
быстро раскалились  и  больно  жгли  кожу,  но  я  бодро  шагал  вместе  с
остальными,  беззаботно  насвистывая  сквозь  зубы.   Более   всего   меня
беспокоило, что Занадон Непобедимый может кормить своих рабов только  один
раз в день, и притом утром. Будь я из  тех,  кто  привык  молиться,  я  бы
поделился своим опасением с богами.  Самым  же  интересным  из  того,  что
находилось в поле  моего  зрения,  были  замысловатые  следы,  проделанные
ручейками пота на  пропыленной  спине  шагавшего  передо  мной  волосатого
великана.
   Цепь  позвякивала,  пони  цокали  подковами  по  дороге,  а  живот  мой
по-прежнему урчал от голода.  Впрочем,  свернув  с  Разбойной  дороги,  мы
видели все больше возделанных  полей,  зеленевших  под  защитой  городских
стен. Нам встретилось несколько отрядов вооруженных воинов. Урожай до  сих
пор не разграбили, а деревушки не пожгли. Занятые  своим  делом  крестьяне
склонялись к земле, не обращая на нас никакого внимания.
   Капитан Фотий не солгал, сказав, что всего через час ходьбы  мы  увидим
стены Занадона.  Воистину  гранитные  стены  и  сияющие  шпили  производят
неизгладимое впечатление, и я испытал священный  трепет,  созерцая  воочию
то, что так часто являлось мне во снах. К сожалению, великий  город  стоит
на вершине одинокой столовой горы, а потому видно его издалека, чуть ли не
с противоположного конца равнины.
   Вскоре нам начали встречаться торговцы, и вьючные караваны, и женщины с
тюками на головах. Среди них выделялись нарядами горожане.
   Климат Пряных Земель мягок, и  только  в  холмах  одежда  действительно
требуется для тепла. Даже зимние дожди теплы настолько, что на  них  можно
не  обращать  внимания.  В  деревнях  мужчины  ограничиваются  простейшими
набедренными повязками. В  городах  же  эти  повязки  -  весьма  непростое
одеяние, любая деталь которого подчиняется сложным, тщательно  соблюдаемым
правилам. Законники не прекращают  спорить  из-за  их  расцветок,  узоров,
качества ткани  и  количества  витков.  Наиболее  важной  является  высота
нижнего витка. Рабы и чернь обязаны оставлять голыми обе коленки, однако с
ростом статуса закрывается сначала одна коленка,  потом  другая.  У  самых
богатых и уважаемых горожан повязка опускается до лодыжек.
   Человеку посвященному эта повязка говорит о занятии ее обладателя,  его
общественном  положении,  состоянии,  семье  и  боге-покровителе,  о  том,
скольких детей он произвел  на  свет,  -  в  общем,  за  повязками  следят
тщательнее, чем за  любимым  быком  царя  Клулита!  Более  того,  все  это
сооружение должно закрепляться единственной булавкой, расположенной строго
на пупке, - это  обязательное  условие.  Дозволенные  же  украшения  самой
булавки достойны отдельного исследования.
   Городские  законы  обыкновенно  разрешают  ношение   хламид   отдельным
категориям населения - знати, представителям власти и  духовенству,  -  но
большинство  редко  носит  что-нибудь  выше   пояса,   если   не   считать
шляп-горшков и прямоугольных черных бород.  Кстати,  в  некоторых  городах
мужчинам не дозволяется жениться до тех пор, пока борода не отрастет у них
до сосков - вот  почему  хорошенькие  девушки  из  Ургалона  известны  как
"нашейницы".
   Что же касается женщин, то они вольны надевать все, что пожелают.


   Лишь на закате дня  добрались  мы  до  основания  пандуса,  ведущего  к
городским воротам, и солдаты остановились дать  отдых  пони,  да  и  самим
перекусить немного. Они милостиво позволили  нам  полежать  в  прохладном,
заросшем арыке - разумеется,  после  того,  как  из  него  напились  пони.
Жестокая кара была обещана любому, кто осмелится заговорить, и один солдат
разгуливал с кнутом взад-вперед вдоль цепочки, готовый  примерно  наказать
ослушников.
   Я придвинул лицо к затылку моего  соседа  и  выждал,  пока  конвоир  не
окажется у дальнего конца цепочки.
   - Омар, - произнес я, почти не шевеля губами.
   - Ториан, - донесся ответный шепот.
   Я выразился в том смысле,  что  нам  уготована  работа  до  смерти  или
бесславная гибель с началом осады - для экономии съестных припасов.
   Быстрый,  едва  заметный  кивок  был  мне  ответом.  Я  ободрился  этим
свидетельством того, что под буйной шевелюрой у Ториана  имелось  кое-что,
кроме кости (вши не в счет). Я прикрыл глаза -  конвоир  подошел  и  снова
отошел, - а потом спросил Ториана, может  ли  он  порвать  цепь  без  моей
помощи.
   Он пожал плечами. Должно быть, он полагал, что может, иначе вряд ли  бы
он так огорчался, лишившись заветного последнего места в цепочке.
   - Если моя помощь понадобится, пригнись, - предложил я, - чтобы  я  мог
дотянуться руками.
   Еще кивок.
   - Я скажу тебе, когда настанет время. И когда мы  побежим,  пусти  меня
вперед, ибо я могу найти надежное убежище.
   Стражник вернулся и вновь отошел.
   - А вот твоя помощь  мне  понадобится,  чтобы  тащить  цепь,  -  нехотя
добавил я. Спутник, способный порвать цепь в одном месте, может порвать ее
и в двух и бежать в одиночку.
   - Каменоломня? - пробормотал он. - Они не отведут нас в  город  сегодня
вечером.
   - Отведут. Я точно знаю.
   Щелканье бича и вопли с дальнего конца цепочки прервали  наш  разговор.
Как раз вовремя, подумал я.  Иначе  Ториан  вполне  мог  поинтересоваться,
насколько хорошо я знаком с Занадоном.



3. БОЛЬШИЕ ВОРОТА

   Мы начали восхождение по пандусу. Солдаты спешились  и  вели  пони  под
уздцы - столь крут и долог подъем, что специальным распоряжением по  армии
все возвращающиеся в город всадники поднимаются только пешим  ходом,  дабы
не перетрудить и без того усталых лошадей. У большинства офицеров  хватает
ума не противопоставлять себя  подчиненным,  игнорируя  это  распоряжение,
однако капитан Публиан Фотий был исключением из этого правила.
   В хвосте нашей процессии возникла громада Грамиана Фотия,  и  выражение
его лица нельзя было назвать жизнерадостным. Если точнее, оно было  просто
злобным. Одной рукой он вел  в  поводу  пони,  в  другой  держал  кнут  из
плетеной бычьей кожи.
   Некоторое время он шагал рядом с Торианом,  разглядывая  его  так,  как
разглядывает силач достойного соперника, ибо статью они не  уступали  друг
другу. Несмотря на очевидное тактическое превосходство  соперника,  Ториан
отвечал ему столь же пристальным взглядом.
   Первым заговорил воин.
   - Эй, раб, хошь еще немного, а? - спросил он как о  чем-то  само  собою
разумеющемся. - Хошь, еще твою спину приукрашу?
   - Нет.
   - Чой-то я не расслышал. Повтори погромче.
   - Пожалуйста, не порите меня больше, - буркнул Ториан.
   Фотий разочарованно фыркнул и ненадолго задумался.
   - Э, да у  тебя  рана,  -  заметил  он  в  конце  концов,  указывая  на
полузаживший шрам, прочертивший торс его собеседника. - Где это тебя  так,
а, раб?
   - В бою с форканским сбродом.
   На это Фотий резонно заметил, что  в  будущем  рабу  Ториану  не  будет
позволено сражаться ни с чем, кроме каменных блоков, каковые блоки и будут
ему, рабу Ториану, несомненно, более подходящими соперниками.
   Ториан признался в том, что он ни в коей мере не  возражает  целиком  и
полностью передать решение  вопросов  с  форканцами  в  компетентные  руки
капрала Фотия и нимало не сомневается  в  том,  что  кровавые  разрушители
Дом-Уилта, разорители Форбина и насильники-осквернители Полрейна остановят
свое стремительное наступление, откажутся от своих разрушительных планов и
в ужасе обратятся в бегство тотчас же, как уразумеют, с каким  противником
им предстоит иметь дело. Рассудительным и, можно сказать,  вежливым  тоном
он добавил также, что будет счастлив встретиться с  уважаемым  капралом  в
поединке один на один на любых достойных условиях, известных человеку  или
богу, и что ради такой возможности он готов даже дерьмо  собачье  выбирать
из сточных канав. И еще, продолжал он, ему невдомек, с чего это капрал так
обильно потеет в прохладный вечерний час, да еще и на  обдуваемом  ветрами
холме.
   Я сделал вывод, что в присутствии духа Ториану не откажешь.
   Конечно, Фотий мог бы вполне резонно возразить на  это,  что  последнее
наблюдение  Ториана  лишено  справедливости,  ибо  ему,   капралу   Фотию,
приходится тащить за собой непослушного  пони,  да  еще  в  густой  толпе,
будучи при этом в тяжеленных доспехах из бронзы и толстой бычьей  кожи,  в
то время как на рабе нет ничего, кроме  бронзового  ошейника  и  маленькой
повязки, которую можно вообще не принимать в расчет. Однако он не возразил
- ибо кому из  нас  не  приходилось  порой  умолкать,  не  в  силах  найти
достойного ответа, и находить его  значительно  позже,  когда  спор  давно
окончен, а возможность упущена безвозвратно?
   Предшествовавший  же  этому  замечанию  вызов   благодаря   хитроумному
построению фраз и вовсе избежал внимания капрала, который решил отстать от
Ториана и поглумиться надо мной. Что до меня,  я  вполне  мог  понять  его
очевидное огорчение:  разве  можно  получить  истинное  удовлетворение  от
бичевания закованного в цепи пленника?  К  тому  же  царившая  на  пандусе
толчея не давала руке простора, необходимого  для  получения  мало-мальски
ощутимого результата.
   В большинстве известных мне стран путешественникам полагается держаться
одной стороны дороги - какой  именно,  решается  постановлением  городских
властей. Однако на пандусе Больших Ворот Занадона  Непобедимого,  согласно
местным законам, всем входящим предлагалось идти посередине,  в  то  время
как выходящим - спускаться по  краям.  Не  знаю,  что  послужило  причиной
такого решения, зато я воочию убедился в том, что результатом его является
полное смятение в тех случаях, когда движение по пандусу достигает  своего
предела - а именно это и имело место в  тот  вечер.  Стоит  добавить,  что
парапет пандуса невысок, а высота, с которой предстоит падать любому,  кто
с него сорвется, - значительна.
   Капрал Фотий созерцал меня не без любопытства, ибо кто, как не  я,  был
тем безумцем, что сам явился к его дяде Публиану  и,  можно  сказать,  сам
напросился, чтобы его забрали в рабство.  В  отличие  от  остальных  я  не
казался ни изможденным, ни забитым. Да что там! То, что я сумасшедший,  он
мог понять уже по моей улыбке.
   - Рассказчик историй, значит, а? - хмыкнул он.
   - Меняла историй, - вежливо поправил я его. -  Я  рассказываю  вам,  вы
рассказываете мне. Честный обмен, никакого подвоха.
   Лязгнув бронзой, капрал пожал плечами:
   - Ну, валяй.
   Некоторая заминка с началом рассказа произошла по причине спускавшегося
нам навстречу верблюжьего каравана. Фотиев пони отреагировал на него  так,
как все пони обыкновенно реагируют  на  верблюдов.  Впрочем,  капрал  унял
неразумное  животное,  врезав  ему  по  загривку  мощным   кулаком.   Пони
пошатнулся, но не упал. Вслед за этим капрал  приготовился  слушать,  и  я
наконец мог начинать.
   - С тех пор, как я попал в Пряные Земли...
   - Так ты, значит, не здешний?
   - Нет, - признался я. - Я рожден на острове  Вечнотуманном,  далеко  на
севере. Мой отец был резчиком по кости, а мать - профессиональным  борцом.
Так вам рассказывать историю про Вечнотуманный или про Пряные Земли?
   - Пряные Земли, ясное дело.
   Мне было все равно.
   - Ну что ж. С тех пор, как я попал  в  Пряные  Земли,  я  часто  слышал
рассказы про озорного бога Наска.
   - Чегой-то не слыхал о таком.
   - Он бог всех дверей и всех начал.
   - А, так ты о Неске.
   - Возможно, здесь он известен как Неск.  Говорят,  что  он  еще  и  бог
юности, питающий особое пристрастие к  девственницам.  Множество  преданий
утверждает, что он знал в этом толк, чего в общем-то вполне можно  ожидать
от столь полного юных  сил  божества.  Так  вот,  среди  жителей  Вейлмена
бытует, например, предание о том, как  Небо,  Отец  Богов,  застал  как-то
Наска в водах реки Натипи  в  обществе  смертных  дев.  Будучи  несказанно
огорчен  недостойным  поведением  непутевого  сына,  Небо   приказал   ему
совершить  тяжкий  труд  за  каждую  девственницу,   которую   тот   столь
бесцеремонно лишил чести, дабы плоды этих трудов вечно напоминали смертным
о его грехе.
   - А что он делал с этими девственницами?
   Я вздохнул.
   - О подробностях история умалчивает, но мне кажется, он делал с ними  в
точности то, что вы,  капрал,  делали  бы,  оказавшись  в  обществе  столь
прелестных созданий  в  уединенном  местечке.  Так  вот,  работа,  которую
пришлось  выполнять  Наску,  состояла  в   сооружении   монументов   столь
величественных, что ни один смертный не смог бы повторить такого.
   - А сколько девственниц? - перебил он меня с неподдельным интересом.
   - Воистину ваша  проницательность,  капрал,  достойна  восхищения,  ибо
вопрос ваш затрагивает самую суть тайны!  Ведь  зная,  сколько  монументов
оставил на земле бог, мы узнаем и сколько дев он использовал без  зазрения
совести.  Общее  же  число  различные  рассказчики  оценивают  по-разному.
Впрочем, все сходятся на том, что гранитный пандус Занадона, поднимающийся
на столь головокружительную высоту, должен  заслуженно  расцениваться  как
первое из всех удивительных творений бога. Надеюсь, вы не  будете  с  этим
спорить?
   Грамиан Фотий обдумал этот вопрос, наморщив лоб под  тяжелым  шлемом  в
явственном  мысленном  усилии.  Однако  прежде,  чем  он  успел  ответить,
процессия остановилась, уперевшись  в  пробку  у  самых  городских  ворот.
Злобно бормоча  что-то,  он  протиснулся  вперед  посмотреть,  из-за  чего
возникла заминка.
   Поэтому я так и не узнал его мнения на этот счет.


   Избавившись от необходимости развлекать капрала, я с облегчением уложил
давившую мне на плечи цепь на землю. Лишь после этого,  разминая  затекшие
плечи  и  потирая  царапины,  смог  я  по  достоинству   оценить   чудеса,
открывшиеся моему взору.
   Воистину никакими словами невозможно описать  Большие  Ворота  Занадона
Непобедимого.
   Сами ворота крепки  и  мощны  -  в  толщину  каждая  створка  достигает
человеческого роста -  и  сколочены  из  могучих  дубов  Гилийского  леса,
окованных бронзой. Лебедки, открывающие и закрывающие ворота,  приводят  в
движение упряжки сильных волов,  отчего  процесс  этот  занимает  довольно
много времени. Но так долог подъем  с  равнины  и  так  высоки  сторожевые
башни, что ни один захватчик не в силах  поспеть  к  воротам  так  быстро,
чтобы помешать им затвориться.
   Не мудрено, что ворота часто называют вторым из чудес Наска.
   А гранитные стены,  окружающие  город,  заслуженно  считаются  третьим.
Насколько хватало глаз, тянулись  они  в  обе  стороны  от  ворот,  словно
продолжение отвесных склонов. По-моему, за свою  жизнь  я  повидал  больше
городских стен, чем многие другие, но нет таких, чтобы могли сравниться  с
окружающими Занадон. Зачем городским властям вздумалось  наращивать  стены
еще выше - на этот вопрос не нашел бы ответа и бог.
   И все же я - равно как и большинство попадающих в город -  склоняюсь  к
мнению, что еще  большим  чудом  можно  считать  две  фигуры,  стоящие  по
сторонам от ворот. Я никогда не видел их в своих снах. Высеченные из  того
же тепло-бурого камня, что и  стены,  статуи  казались  живыми.  Глаза  из
слоновой кости и черного янтаря усилиями  древних  мастеров  смотрели  так
пристально и пронзительно, что ни один из входящих в город не мог избежать
их устрашающего взгляда. Они следили за  каждым  путником  с  того  самого
мгновения, как он ставил ногу на основание пандуса. Ни  один  смертный  не
мог попасть в Занадон, не замеченный его богами.
   Слева  стояла  святая  Майана,  справа  -  Балор  Бессмертный.   Вечные
любовники,  родители  и  хранители  Занадона,  дети-близнецы  Отца-Неба  и
Матери-Земли.
   Майана увенчана серебряным полумесяцем, одни  рога  которого  в  четыре
раза превышают человеческий рост. Сосцы ее - огромные драгоценные  рубины,
волосы на голове  ее  убраны  алмазами,  низ  живота  -  сапфирами.  Балор
Бессмертный выше даже Майаны. Меч его и броня из чистого золота, борода  -
из темного железняка.
   Мои восторги были прерваны проходящим мулом, сделавшим попытку  укусить
меня за колено. Я поспешно отпрянул и чуть  было  не  упал,  дернув  цепь,
связывавшую  меня  с  Торианом.  Гигант  поперхнулся   и   что-то   злобно
пробормотал.
   Я извинился и дал  мулу  хорошего  пинка  по  задней  части  тела.  Мул
вскинулся и полетел вниз по пандусу, чудом избежав  столкновения  с  двумя
жрецами в желтом и тяжело груженным носильщиком. А потом толпа  скрыла  от
меня их всех.
   Точно так же скрыла она от нас и конвоиров, так что мы без помех  могли
разговаривать.
   -  Сдается  мне,  -  заметил  я,  -  что  форканцам  нет  особой  нужды
захватывать Занадон. Если им и не удастся проникнуть  в  город,  ничто  не
мешает им ободрать эти два изваяния. Тут столько ценностей, сколько им  не
собрать, разграбив все города Пряных Земель.
   Ториан усмехнулся в спутавшуюся бороду, и в его  угольно-черных  глазах
вспыхнул хитрый огонек.
   - Тогда ты, быть может, не  слышал,  что  приключилось  с  Сусианом,  о
Меняла Историй?
   Я признался, что слышал о нем как о великом царе Феребианском, а  также
смутно помню что-то про его зверства и завоевания, однако понятия не  имею
о том, какое отношение он имел к Занадону Непобедимому.
   - Так слушай же, - сказал великан, - ибо на том  самом  месте,  где  ты
сейчас  стоишь,  Сусиан  и  встретил  свою  судьбу  -  кару,  которую  он,
несомненно, заслужил всеми своими зверствами. Покорив все народы от хребта
Култиар и до  самого  моря,  от  Форбина  и  до  Соанских  окраин,  Сусиан
Феребианский явился  в  расцвете  своего  могущества  помериться  силой  с
Занадоном, и потемнела земля от его полчищ.
   - От настоящих полчищ земля всегда темнеет, - заметил я.
   - Ну,  значит,  потемнела  сильнее  обычного,  -  настаивал  Ториан.  -
Разумеется, ворота захлопнулись у  него  перед  носом.  Он  трижды  обошел
вокруг города, обещая сохранить жизнь всем, кто сдастся на его милость,  а
жрецы кидали в него со стен кошками.
   - Почему кошками?
   - Не знаю, этого не говорится. Наверное, по наитию.
   - Несомненно, - согласился я и извинился за то, что перебиваю.
   - Тогда  Сусиан,  думая  в  точности  так  же,  как  ты,  что  ободрать
охраняющих город бога с богиней будет  вполне  достато