сь, только воняло мокрой кожей.
   - Она ждала там каждый день, уже две недели. Так  она  мне  сказала,  -
рассмеялся Дольм. - Еще бы ей  не  быть  благодарной!  Надеюсь,  Владычица
приняла эту жертву. Должен признать, это не самое приятное ощущение в моей
жизни, но я исполнил свой долг как положено, с молитвой.
   Гольфрен пробормотал ругательство и отвернулся.
   - Учитывая обстоятельства, я не могу возражать, -  с  видимой  неохотой
объявил Тронг Импресарио.
   - Отлично!
   Элиэль продолжала дрожать, надеясь только, что этого никто не  заметит,
и боясь отвести глаза от грязного пола. Дольм лжет! Каким бы  недолгим  ни
было завершение его страшного  ритуала,  у  него  просто  не  осталось  бы
времени прийти в себя, сходить в храм,  потом  на  рынок  и  только  потом
вернуться в гостиницу. И он не бежал, иначе он задыхался бы. Бежал?  Лежал
с женщиной? Потеряв столько крови? На ее глазах он  весь  облился  кровью.
Такой фонтан крови невозможно быстро остановить,  а  ведь  она  продолжала
хлестать.
   - И кроме того, - сказал Дольм, - нам всем...
   Встревоженная внезапной паузой, Элиэль подняла глаза.
   Он почуял что-то неладное. Он поднял голову,  словно  принюхиваясь.  Он
медленно обвел кухню взглядом, задерживаясь на каждом лице по  очереди.  И
наконец остановился на ней.
   Он медленно  улыбнулся,  и  в  его  темных  глазах  вспыхнул  огонек  -
спокойная уверенность. Он знает! Он знает, что она знает. Что это она!
   Медленно, мучительно медленно  Дольм  потянулся  левой  рукой  почесать
запястье правой, покоившейся на ручке  корзины  рядом  с  ней.  Его  рукав
скользнул вниз, и она увидела  костлявую  волосатую  кисть.  Ничего  -  ни
повязки, ни шрама, ни даже отметины... ни даже синяка!
   Она перевела взгляд на его лицо.
   Ни следа крови, даже в волосах - и волосы совершенно  сухие,  аккуратно
расчесанные, значит, он не мыл их.
   А Дольм все улыбался, как снежный кот.
   - Должно быть, день выдался тяжелым для тебя, девочка! - мягко произнес
он. - Ты в порядке?
   Она  попыталась  отвернуться  -  его  рука  протянулась  взять  ее   за
подбородок. Прикосновение Жнеца!
   Элиэль взвизгнула и  отпрянула,  бросившись  через  кухню  к  Гольфрену
Флейтисту. Она повисла на нем, обхватив его руками. Ей нужна была  Амбрия,
но на худой конец сошел и Гольфрен. Казалось, все в один  голос  выдохнули
удивленное "Что?".
   Гольфрен обнял ее и поднял, как маленькую, бормоча слова утешения.
   - Да, у девочки был очень тяжелый день! - ответил он.
   Дверь с треском распахнулась, и в кухню  торжественно  вступила  Амбрия
Импресарио.



15

   Даже  в  самых   обыденных   ситуациях   Амбрии   удавалось   сохранять
величественный вид. Она могла драматически чистить репу или с  царственным
достоинством  раздавать  оплеухи.  Конечно,  ее  пышная  грудь   несколько
обвисла, а  волосы  поседели,  но  даже  так  подмостки  не  видели  более
величественных  и  убедительных  богинь.  В  низкую  кухонную  дверь   она
вступила,  как  на  освещенную  сцену.  Превосходящая  ростом  большинство
мужчин, крепко сложенная, она славилась умением одним жестом устанавливать
тишину в зале,  полном  пьяных  рудокопов.  Вот  и  сейчас  одна  рука  ее
оставалась поднятой на  уровень  плеча,  капюшон  откинут,  темные  волосы
распущены до пояса,  орлиные  черты  лица,  обыкновенно  бледного,  пылают
возбуждением. Запорошенный снегом плащ ниспадал до пола, и Амбрия казалась
еще выше.
   - Мы все здесь, - провозгласила она, и голос ее эхом отдался от стен. -
Мы все здесь - невредимые, если  не  считать  нескольких  синяков.  -  Она
отступила в сторону, давая пройти остальным.
   Послышались радостные крики мужчин. В дверь вбежала  Утиам  Флейтист  и
бросилась к Гольфрену, уронившему Элиэль.  Она  успела  заметить  на  щеке
Утиам свежую ссадину, тут же скрытую от глаз, когда та обнялась с мужем.
   Ама Актер бросилась к Дольму, Эльма - к К'линпору.  Последней  в  кухню
вошла Олиммиар, прижимавшая к  глазу  платок.  Она  остановилась  рядом  с
Амбрией и продолжала стоять, потупившись. Тронг встал, сделал шаг и широко
раскинул руки, приветствуя их.
   Амбрия прикрыла дверь, оставив небольшую щель.
   - Тихо! - Ее зычный голос был подобен грому. - Нет нужды углубляться  в
подробности. Я поведаю вам все! - Ее глаза не без вызова обвели  притихшую
аудиторию. Дверь оставалась приоткрытой. - Мы поступили так, как нам  было
сказано. - Ее голос понизился до театрального шепота. - Мы предложили себя
во имя Владычицы. К каждой из нас вошел мужчина...
   - Трое! - всхлипнула Олиммиар.
   Амбрия протянула мощную руку и прижала ее к себе, даже не  посмотрев  в
ее сторону.
   - Каждую из нас одобрили. И ни один мужчина не смог... -  она  перевела
дух, - ...совершить священный ритуал. Богиня отвергла нашу жертву.
   - Ты хочешь сказать, что все они оказались на  поверку  импотентами?  -
рявкнул Дольм Актер.
   Амбрия хлопнула дверью с такой  силой,  что  здание  содрогнулось.  Все
подскочили.
   - Да! - признала она. - Жрецы, само собой, сильно обеспокоены. Но  вам,
мужьям нашим, нет нужды беспокоиться о... о последствиях.
   - Но это безумие! - Дольм нервно хихикнул. Все повернулись к нему, даже
Элиэль. - И  с  Олиммиар  пытали  счастья  трое,  один  за  другим?  -  Он
вопросительно посмотрел на Утиам.
   - Двое...
   - Значит, всего восемь...
   - Нет необходимости обсуждать отвратительные  подробности,  -  объявила
Амбрия Импресарио. Она двинулась через всю кухню к Тронгу,  протянув  одну
руку к нему, а другой волоча за собой  Олиммиар  Танцовщицу.  -  Некоторые
мужчины от бессилия проявили грубость, однако жрецы остановили их,  прежде
чем те успели нанести нам увечья. Теперь вы знаете все. Оставим это. - Она
сделала еще шаг и упала в объятия мужа.
   - Вовсе нет! - Дольм улыбался так, словно недовольство  Амбрии  его  ни
капельки не трогало. Элиэль еще  никогда  не  видела,  чтобы  кто-либо  из
труппы оказывал Амбрии открытое  неповиновение.  Но  Дольм  клокотал,  как
чайник, уже с того момента, как вошел, и уж  не  Жнецу  бояться  стареющую
актрису, верно?
   Амбрия в ярости повернулась к нему. Пораженная Олиммиар отняла от  лица
платок, продемонстрировав яркий фонарь под глазом. К'линпор разинул рот.
   - Это же настоящее чудо! - продолжал Дольм. - Святое чудо! Как  же  нам
не восхищаться этим? Они что, все как один были старыми и жирными?
   Щеки Амбрии, обыкновенно цвета мамонтовой кости,  окрасились  пунцовым.
Элиэль ни за что бы не поверила в  это,  не  увидь  она  все  собственными
глазами.
   - Нет! - Снова эхо от стен. - В моем случае, поскольку меня  не  выбрал
никто, жрецы вышли и нашли на улице двадцатилетнего рудокопа,  отца  двоих
детей. Что, удовлетворила я твое любопытство, Дольм Актер?
   Он усмехнулся.
   - А как тебе кажется? Ну, и что дальше? Вольны ли мы покинуть Нарш, раз
уж Оис так очевидно не нуждается в нас?
   Величественная Амбрия чуть съежилась - или это показалось Элиэль?
   - Нет. Нам всем велено явиться  в  храм  на  рассвете.  Жрецы  попросят
оракула, дабы тот открыл им волю Владычицы.
   Даже Дольм Актер вздрогнул.
   Минуту в помещении царила тишина, потом он тихо спросил:
   - Всем нам?
   - Всем нам.
   Все взгляды обратились на Элиэль Певицу.


   Когда дела шли хорошо, вся труппа становилась одной большой, счастливой
семьей. Когда дела шли по-другому, что случалось чаще,  труппа  все  равно
оставалась одной  большой  семьей,  причем  не  обязательно  несчастливой.
Собственно, практически каждый член труппы в той или иной мере  состоял  в
родстве с остальными. Старый Пиол Поэт был братом первого мужа  Амбрии  и,
следовательно, дядей Утиам. Даже Клип  Трубач  приходился  сводным  братом
Гэртолу Костюмеру - двоюродному брату Тронга Импресарио. Все были  членами
одной семьи - все, кроме Элиэль Певицы. Она не помнила абсолютно ничего из
своей жизни до того, как труппа приняла ее к себе. Она  оставалась  чужой,
пришлой, сиротой.
   Обычно она никогда не задумывалась над этой разницей. Никто  и  никогда
не упоминал о ней, даже Олиммиар в  самом  капризном  настроении.  В  этот
вечер Элиэль ощущала ее всей кожей. Она  одна  не  была  с  ними  в  храме
Владычицы. Она  -  последняя  надежда.  Все  остальные  попытки  потерпели
неудачу. Утром она пойдет с ними в храм, и там ее разоблачат  как  причину
всех бед. Это было совершенно очевидно.
   Возможно, безумное лопотание сестры Ан и не  так  уж  безумно,  и  боги
ставят грандиозную вселенскую трагедию, где отведена роль и ей,  маленькой
Элиэль Певице.
   Жены льнули к мужьям. Олиммиар Танцовщица прицепилась  к  Эльме,  своей
сестре. Старый Пиол хлопотал у плиты, деликатно не  встревая  в  разговор.
Трубач ушел в свою комнату и вернулся, закутанный в меха. Он  бросил,  что
пойдет прогуляется, и исчез в снежной круговерти  за  дверью,  провожаемый
удивленным взглядом Амбрии, свирепым  -  Тронга  и  сардонической  улыбкой
Дольма. Юный Клип не упускал возможности, если уж таковая предоставлялась.
   Впрочем, возможно, его ждет разочарование - не знал же  он,  что  Дольм
врал насчет возвращения в храм.
   Каждый раз, когда Элиэль отваживалась посмотреть в сторону Дольма,  она
встречала  его  издевательский  взгляд.  Интересно,  велики  ли  ее  шансы
пережить эту ночь? О Жнецах не говорят вслух; назвать одного из них в лицо
- верное самоубийство. Разоблачить Дольма Актера было  бы  просто-напросто
безумием. Остальные решат, что тяжелый день сказался на ее рассудке -  как
же, он  ведь  муж  двоюродной  сестры  Амбрии,  член  семьи!  Единственное
доказательство, которое могла бы представить Элиэль, -  тот  самый  черный
балахон, спрятанный в мешке, а она не сомневалась, что балахон уже спрятан
где-то в другом месте. Даже если она и найдет балахон, Дольм  заявит,  что
это старый сценический костюм, а потом обвинит ее в краже.
   Может, это и в самом деле всего лишь  старый  костюм?  Правда,  она  не
могла представить себе, что найдутся зрители, способные восхищаться пьесой
со Жнецом в числе действующих лиц. Может, на самом деле вообще  ничего  не
было? Может, она просто сошла с ума?
   На улице почти совсем стемнело, и всеобщее оживление сменилось интимным
перешептыванием. Элиэль сообразила, что все собираются разойтись пораньше.
Актеры уже в силу  профессии  ночные  птицы,  но  сегодня  женам  хотелось
остаться наедине с мужьями, а мужьям - с женами.
   Она все чаще вспоминала дверь в  свою  комнатку  -  крепкую  деревянную
дверь с надежным замком и тяжелым железным засовом. Даже Жнецу не отворить
такой двери, не разбудив всех вокруг!
   Тут и сам Дольм потянулся, заложив руки за голову, и зевнул.
   Элиэль поняла, что должна  уйти  раньше,  чем  Дольм,  иначе  он  может
подстеречь ее в ее же собственной комнате.
   - Спокойной ночи! - Она вскочила на ноги и  направилась  к  лестнице  -
клип-клоп. - Очень  спать  хочется,  -  объяснила  она,  поднимаясь  через
ступеньку. Клип-клоп...  -  До  встречи  утром!  -  крикнула  она  уже  из
коридора.
   Элиэль влетела к себе в комнату, торопливо  огляделась  по  сторонам  и
затворила дверь. Она осторожно повернула ключ, задвинула засов  и  рухнула
на пол, задыхаясь так, словно только что одолела перевал Рилипасс, таща на
спине мамонта.
   Окно было прочное, решетчатое. Стены сложены из крепкого камня,  пол  и
потолок - толстые доски. Если где-нибудь и можно укрыться  от  Жнеца,  так
это здесь. Подумав немного, она вынула ключ из двери и спрятала его к себе
в мешок, а скважину заткнула чулком.
   Стелить постель  в  холодном  Нарше  -  дело  нехитрое.  Элиэль  надела
шерстяную ночнушку, скатала старое платье - получилась подушка - и накрыла
тюфяк шерстяным  плащом  вместо  одеяла.  Потом  опустилась  на  колени  и
помолилась, держа в руках амулет - маленькую золотую лягушку.
   Давным-давно, как только Элиэль стала настолько взрослой, что перестала
тянуть в рот всякую всячину,  этот  амулет  ей  подарила  Амбрия.  Лягушка
только казалась золотой. На самом деле  она  оставляла  на  груди  зеленые
потеки. Правда, амулет - не самая надежная защита от бога смерти, которого
она могла сильно прогневить, подсмотрев священный ритуал.
   Яростный ветер сотрясал  все  здание.  Этим  вечером;  обычные  молитвы
показались Элиэль до обидного неуместными. Подумав, она добавила к ним еще
одну - Кирб'лу Тиону, испрашивая его помощи: пусть их труппа  благополучно
доберется  на  Празднества  Тиона.  После  этого,  дрожа  от  холода,  она
прошептала извинения Мужу за то, что подсмотрела  священнодействие  в  его
молельне. Но ведь молельня посвящалась не одному... Зэцу - она  так  и  не
смогла вымолвить его имя.
   В конце концов она  забралась  под  тяжелый  плащ.  Петух  без  печени,
альпака белая снаружи и черная внутри, Жнец на мамонте и еще один у них  в
труппе, люди, которых Владычица лишила мужской силы... она после  этого  и
глаз сомкнуть не сможет!
   Однако смогла.



16

   Ночь в больнице всегда тянется дольше. Эту истину Эдвард Экзетер открыл
для себя еще в первую свою четверть в Фэллоу. Тогда незнакомые ему  доселе
английские болезни сделали из  него  завсегдатая  школьного  лазарета.  Он
вновь вспомнил об этом в больнице Альберта.
   Вошла сестра со свечой в руке - судя по всему, обход пациентов.
   - Где я? - спросил он.
   Она ответила.
   - Что случилось?
   - С вами произошел несчастный случай. Хотите,  чтобы  вам  сделали  еще
укол?
   - Нет, спасибо. Со мной все в порядке. -  Ему  не  нравилась  бесшумная
музыка, которую несли с собой наркотики.
   - Попробуйте уснуть, - посоветовала сестра и вышла.
   Проблема заключалась в том, что  Эдвард  чувствовал  себя  так,  словно
выспался на несколько недель вперед. Он решил, что это  проходит  шок.  От
ноги исходила пульсирующая боль. Тело затекло от долгого лежания  в  одном
положении.  Он  попытался  вспомнить  и,  вспомнив,   пожалел   об   этом.
Воспоминания, правда, были весьма обрывочными,  по  большей  части  просто
кошмары.
   И когда он спал, его терзали те же  кошмары.  Он  просыпался  дрожа,  в
холодном поту, не в состоянии вспомнить,  что  так  напугало  его.  Только
сейчас он начал гадать, что же, ради всего  святого,  он  с  собой  такого
сотворил. Не регби, это точно - в  это  время  года  в  регби  не  играют.
Железнодорожная катастрофа? Вся голова забинтована, на ноге - шины.
   И все же самый странный сон из тех, что посещали его в эту  бесконечную
ночь, оказался поразительно ярким и запоминающимся, таким,  что  утром  он
так и не понял, сон это был или явь.
   Через открытую дверь в палату падал свет,  и  вся  она  превратилась  в
месиво причудливых теней. На этот раз он, кажется, проснулся  просто  так,
не от кошмара. Нога продолжала пульсировать болью, пронизывающей все тело.
Некоторое время он изучал паутину растяжек,  удерживавших  ногу  на  весу,
потом повернул голову на подушке.  С  этой  стороны  он  увидел  окно  без
занавесок. Небо за окном было черным. Он повернул голову на другую сторону
и увидел человека, стоявшего там.
   - Зрю обращенье  сфер  прозрачных,  -  произнес  человек,  -  что  есть
отраженье сути, самой души явленье. Молю тебя, открой: увечье голени твоей
не слишком ли терзает болью плоть?
   - Не так уж сильно, сэр, - ответил Эдвард.
   И в самом деле могло быть хуже.
   - В откровении твоем немало доблести узреть возможно.
   Гость был странным маленьким человеком - довольно  старым,  с  облачком
седых волос на голове, с чисто выбритым, морщинистым лицом проказника.  Он
сутулился, поэтому голова заметно выступала вперед. Его пальто  отличалось
забавным  старомодным  каракулевым   воротником   и   казалось   несколько
великоватым. В одной руке он держал столь же  древнюю  бобровую  шапку,  в
другой - трость с серебряным набалдашником.
   - Хоть лично мы доселе не встречались, но чернил немало  мы  на  письма
извели друг другу. К твоим услугам преданный слуга, Джонатан  Олдкастл.  -
Он поклонился, прижав шапку к сердцу.
   -  Мистер  Олдкастл!  -  сказал  Эдвард.  -  Вы...  вы...  Я  вас  себе
представлял совсем другим, сэр. - По  странной  логике  сна  во  внешности
мистера Олдкастла он не увидел ничего странного для чиновника министерства
по делам колоний его величества. Все же ни одно из писем, что  получил  от
него Эдвард за последние два года, не  напоминало  слогом  жалкие  попытки
Мосли Майнора подражать Шекспиру.
   Человечек сиял улыбкой:
   - Я тоже встрече рад сверх меры всякой. Но хватит праздной болтовни: не
терпит время, уж совет пора держать без  промедленья.  О  мастер  Экзетер,
молю тебя: будь быстр и точен в изложеньи, мое незнанье просвети, скажи  -
что за напасти судьбу твою (и тело, впрочем, тоже) столь  тяжко  поразили.
Открой мне память этих злых событий, дабы мы смогли изобрести то средство,
что дьявольские козни опрокинет.
   Он говорил с протяжным выговором, происхождение которого Эдвард не  мог
определить, и речь его наверняка показалась бы бессмыслицей, не  происходи
все это во сне.
   - Я не так уж много помню, сэр. Я приехал... я приехал в Грейндж,  сэр,
верно? Пожить у Волынки.
   - Предположения мои верны, - кивнул мистер Олдкастл.
   - Всего на несколько дней. Они сказали, они ничего не имеют против, так
что добро пожаловать. Я собирался записаться  добровольцем  -  как  только
объявят мобилизацию, конечно, - но до тех пор...
   ...Ему некуда было податься. Слова  застряли  у  него  в  горле,  и  он
боялся, что на глаза вот-вот навернутся слезы.
   - Утешься, душу не терзай! -  успокаивающе  произнес  Олдкастл.  -  Чу!
Кто-то приближается, я слышу. Повременим минутку.
   Должно быть, Эдвард задремал, ибо, когда Олдкастл снова  заговорил,  он
подпрыгнул от неожиданности.
   - Ну, рыцарь мой отважный? Что отыскал еще ты в памяти задворках?
   - Обед? У меня не оказалось подходящей одежды. Все очень смутно, сэр.
   Мистер Олдкастл подышал на серебряный набалдашник трости и  протер  его
рукавом.
   - А что потом?
   - Мы разошлись. Генералу предстояло выступать в церкви рано утром.
   - Да?
   Странный  запах  нафталина  пробивался  даже  сквозь   привычную   вонь
карболки.
   - Потом пришел  Волынка  и  спросил,  не  хочется  ли  мне  чего-нибудь
сладкого и не наведаться ли нам в погреб.
   - И вы пошли на эту шалость. И что потом случилось?
   Крики? Длинные вьющиеся волосы? Фарфоровая миска...
   - Ничего! - поспешно сказал Эдвард. - Ничего! Я не помню.
   - Страдать не надобно, - утешил его мистер  Олдкастл.  -  Случается,  и
часто, что рана головы наносит духу поврежденья. Ты не  сможешь  двигаться
до завтра, мой славный юноша. Но  надобно  принять  предосторожность:  ты,
верно,  знаешь  наизусть  ту  речь,  что  славный  Гарри  произносит  пред
Гарфлером?
   - "Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом..." Эта, сэр?
   - Вот именно, она.
   - Знаю. Я как раз играл короля, когда шестой класс ставил  "Генриха  V"
на прошлое Рождество.
   - Воистину нам повезло. На свете барда не найдешь другого,  чтоб  самый
дух отваги смог точнее передать. Внимай и помни: здесь  за  тобой  уход  и
ласка, к тому ж я наложу заклятье, дабы муки приуменьшить, однако доведись
врагу преодолеть мои преграды и угрожать тебе расправой, сей стих прочти -
помочь тебе он должен. Скажи - ты сохранишь совет мой в сердце?
   - Да, сэр, я запомню, - серьезно ответил Эдвард. Во сне эта  инструкция
представлялась очень важной и совершенно логичной.
   - Тогда, мой мастер Экзетер, позволь желать тебе удачи.
   - Спокойной ночи, мистер Олдкастл. Я очень рад наконец познакомиться  с
вами, сэр.
   Остаток ночи он спал гораздо лучше.



17

   Стук засова разбудил Элиэль. Замок тоже щелкнул, но гораздо  тише,  чем
это выходило у нее. В комнате было абсолютно темно; все, что она видела, -
это окно, чуть скособоченную полосу света, ослабленного налипшим на стекла
мокрым снегом. Все же и этого света хватало, чтобы увидеть: дверь медленно
от