мольба  не  осталась  без  ответа.   Она
обернулась, одновременно падая на колени, уткнувшись  лицом  в  ковер,  не
осмеливаясь смотреть на бога без его  разрешения.  Сердце  колотилось  как
безумное.
   Из всех богов Муж  был  самым  противоречивым.  Творец  и  разрушитель,
которого  полагалось  бояться,  которым   полагалось   восторгаться.   Как
Д*мит*рий он воздвигал города, как Крак*т разрушал их. Как Падлопан он был
богом болезни, как Гарвард - богом силы. Он был богом земледелия  и  богом
войны. Как Зэц он был Смертью, как Кен*т отвечал за новую жизнь в  утробе.
Как Карзон он был всеми ими сразу.
   Пиол Поэт много раз вставлял Мужа в свои пьесы,  но  как  Кен*та  -  ни
разу, хотя о Любовнике рассказывало множество красивых легенд. По  большей
части они являлись вариациями одной и той же трагической истории  Исматон,
смертной, которая зачахла и в конце концов покончила с собой, не  в  силах
жить без его любви. Труппа Тронга никогда не ставила пьес с Кен*том  среди
действующих лиц.
   - Замечательно красивый экземпляр, -  проговорил  бог;  его  голос  уже
звучал ближе. - Он дорого обошелся тебе, значит, то,  что  тревожит  тебя,
действительно серьезно. - Он хихикнул. - Тебе там удобно?
   Чего она не ожидала от бога - так это хихиканья.
   - Э... да, Боже. - Она чуть приподняла голову и увидела две босые ноги.
Сильная рука протянулась и подняла ее. Она все опускала лицо,  пока  палец
не приподнял ей подбородок, и она встретила его улыбку.
   Раньше, пока она жила с  труппой,  она  видела  Карзона  в  разных  его
ипостасях в исполнении многих актеров - Дольма, самого Тронга,  Гольфрена,
мужчин из других трупп. Его всегда изображали бородатым, часто в  доспехах
и по возможности очень крупным. Кен*т вовсе не походил на того, каким  она
его себе представляла. Во-первых, он был моложе и не таким  большим,  хотя
его руки и плечи казались достаточно мощными. У него были курчавые  волосы
и усы в ниолийском стиле. Он был одет в безрукавку  и  штаны  до  колен  -
разумеется, зеленые. По крайней мере с цветом не напутали. И все же в  нем
не было ни намека на божественное величие. И оглушительной, всеподавляющей
сексуальности в нем она тоже не видела. Это был коренастый, жизнерадостный
молодой мужчина, по-своему привлекательный, слегка надушенный  мускусом  и
лавандой. Он ободряюще улыбался ей. Глаза его... разве вот глаза...
   - Почему бы тебе для начала не представиться?
   Она заставила себя собраться с мыслями.
   - Элиэль Певица, Боже.
   - Добро пожаловать в мой дом. - Он  расстегнул  ее  плащ,  одобрительно
осмотрел его и кинул на кушетку. Он сделал шаг назад и внимательно оглядел
ее.
   - М-м! Ты не только потрясающе красивая женщина, Элиэль  Певица,  но  у
тебя еще и изысканный вкус!
   Она поперхнулась, пробормотав что-то в знак признательности.  Теперь  у
нее хватало денег на все ее капризы, и это платье было ее  самым  новым  и
лучшим, только недавно купленным на зиму. Она его еще ни разу не  надевала
- хорошая белая шерстяная ткань, украшенная только пуговицами  из  горного
хрусталя и парчовой отделкой ворота.  Она  всегда  предпочитала  платья  с
длинным подолом, чтобы прятать тяжелые башмаки, а длинные рукава и высокий
воротник - это, наверное, реакция на чисто символическую одежду, в которой
ей приходилось выступать. Правда, и это платье плотно облегало ее талию  и
поддерживало высокую грудь; ниже талии оно ниспадало свободно. От  похвалы
у  нее  закружилась  голова.  Она  избегала  встречаться  с  ним  глазами,
чувствуя, как заливается краской.
   Он отвел ее к коричневой кожаной кушетке,  усадил  у  огня  и  сам  сел
рядом.  Она  сцепила  руки  на  коленях  и  уставилась   вниз   -   словно
четырнадцатилетняя девица на свидании с первым мужчиной.
   - И ты утверждаешь, что ты моя дочь? Кто была твоя мать?
   - Итерия Импресарио. - Не дождавшись  ответа,  она  продолжала:  -  Она
исчезла на две недели, здесь, в Юрге. Я почти ничего о ней  не  знаю.  Она
родила меня, а потом умерла, и меня растили мой дед, Тронг  Импресарио,  и
его жена... то есть вторая жена, Амбрия. Она говорила, что моя  мать  была
вовсе не плохой женщиной, просто она... - "Ее  соблазнил  бог!"  Но  вслух
произнести этого Элиэль не могла. - Зачахла от любви?
   Кен*т едва слышно вздохнул.
   - Боюсь, такое случается. Я не помню этого имени. Возможно, это  и  был
я. Обыкновенно я не такой непостоянный - всего две  недели?  Но  возможно,
возможно... - Он обнял ее. - Ты достаточно красива,  чтобы  быть  ребенком
бога. Ты зарабатываешь на жизнь пением?
   - Да, Боже. - Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
   - Где?
   - О, везде, где придется. Я выступала во многих Вейлах, и в  Юрге  тоже
много где. - Она не сочиняла. Труппа Тронга много странствовала.  Тигурб*л
часто устраивал ей выступления в частных домах.
   -  С  ума  сойти!  -  мягко  проговорил  бог.  -  И  ты  упомянула   об
Освободителе! Уж не ты ли та Элиэль, о которой  говорится  в  "Филобийском
Завете"?
   - Да, Боже.
   - Отец?
   - Да... отец. - Она искоса посмотрела на него.
   Он ждал, задрав темную бровь. Он улыбался, но без  издевки,  совсем  не
так, как ухмылялся жрец. Он относился к ней совершенно серьезно.
   - Говори же...
   - Я  сделала  все,  о  чем  говорило  пророчество.  Когда  Освободитель
появился, я утешила его, я омыла его. Он был очень  болен,  и  я  выходила
его. Я сделала все, что от меня требовалось, отец!
   Кен*т нахмурился.
   - Знаешь, пожалуй, такое обращение мне не нравится. У  меня  нет  опыта
отцовства, Элиэль. Не мое это дело. Для этого тебе больше подойдет Висек.
   - Конечно, Боже.
   - Я бог мужской силы, - как бы извиняясь, продолжал он. - У  меня  свои
обязанности. Если бы я следил за всеми ублюдками, которых наплодил, у меня
бы не осталось времени ни на что другое. Тебе ясно?
   - Да, конечно. Боже.
   - Называй меня Кен*т.
   Она молчала в замешательстве.
   - Ну давай же! - сказал он, теперь уже с насмешкой. - Ты хотела меня во
плоти. Ты получила меня во плоти, так что называй меня Кен*том!
   - Да, Кен*т.
   - Так-то лучше.
   С  минуту  он  просто  улыбался  ей.  Она  улыбнулась  ему   в   ответ,
почувствовав себя увереннее. Он  был  хорош  собой  -  теперь,  когда  она
рассмотрела его получше. Хорош собой и привлекателен. Его лицо ни капельки
не  напоминало  лица  статуи.  Никакой  надменности,  никакой  грубости  -
наоборот, доброе, внушающее доверие и симпатию лицо.
   - Сколько тебе лет?
   - Семнадцать... Кен*т.
   - Значит, когда явился Освободитель, ты была еще ребенком.  Он  не  был
младенцем, конечно, хотя по тексту можно понять и так.  Сколько  ему  было
тогда?
   - Он говорил, восемнадцать.
   - Любовники?
   - О нет! Конечно, нет!
   Он нежно притянул ее к себе.
   - И что ты хотела рассказать мне о нем?
   Ага, дело может принять деликатный оборот.  Ее  сердце  снова  ускорило
свой бег.
   - Говорят, он объявился в Джоалвейле.
   - Верно, ходят такие слухи.
   Она несколько раз глубоко вздохнула, как делала обычно перед  тем,  как
петь особенно трудную песню.
   - Я думала... возможно... Мне казалось, вы  могли  хотеть  связаться  с
ним. Если так, я могла бы опознать его для  вас...  если  вы  хотите...  -
Разумеется, в поимке  Освободителя  был  заинтересован  Зэц,  но  Зэц  был
Карзон, а Карзон - Кен*т, хотя она не  представляла  себе  этого  славного
молодого человека страшным богом смерти.
   - Интересное предложение! - задумчиво протянул бог.  -  Что  у  тебя  с
ногой?
   Обыкновенно она приходила в ярость, стоило кому-нибудь упомянуть об  ее
увечье, но это все-таки был ее  отец,  так  что  его  интерес  можно  было
простить.
   - Одна короче другой. - Она подняла ногу, чтобы он мог увидеть  толстую
подошву на башмаке. - Я выпала из окна, когда была совсем маленькая.
   - Это не мешает тебе выступать?
   - Нет... Ну, конечно, мешает! Я всегда хотела  стать  актрисой,  но  не
могу же я ковылять по сцене вот  так!  Меня  не  допустят  на  Празднества
Тиона! - Вот, она все ему сказала!
   Кен*т пробормотал что-то сочувственное. Он понимает!
   -  Послушаем-ка,  как  ты  поешь.  Спой  мне  -  ничего  замысловатого,
что-нибудь попроще. Что-нибудь необычное. - Он убрал руку и, сунув  ее  за
спинку кушетки, достал оттуда лютню. Профессиональным движением пробежался
пальцами по струнам; инструмент был настроен идеально. - Что будем петь?
   Этого она не ожидала! Петь для бога! Она собралась с мыслями.
   - "Скорбящую женщину"?
   Он улыбнулся и наиграл куплет, хотя песня  была  не  из  известных.  Он
играл гораздо лучше Полтстита.
   - Выше? Ниже?
   - Нет, нет,  так  хорошо!  Вы  играете  божественно!  -  добавила  она,
осмелев.
   - Еще бы! - рассмеялся он и начал вступление.
   Она пропела первый куплет, но затем он оборвал игру и отложил лютню.
   -  Как  я  и  ожидал.  Голос  пронзительный,  ритм  эксцентричный.   Ты
вкладываешь в слова уйму  чувств  и  превращаешь  песню  в  драму,  но  на
Празднествах Тиона тебя бы не признали ни за что.
   - Боже! Я хотела сказать, отец...
   Он обхватил ее руками и крепко сжал, потом игриво поцеловал ее в кончик
носа.
   - Тебе, должно быть, очень жарко в этом платье?
   - Я же ваша дочь!
   В его глазах загорелся хорошо знакомый ей огонек.
   - И я еще бог!  Богам  не  обязательно  подчиняться  всяким  пустяковым
правилам!
   Потом он поцеловал ее в губы.
   Поцелуй был не слишком долгим. Хватило и этого. Когда он  оторвался  от
нее, она качнулась назад и ошеломленно посмотрела на него. Она  совершенно
лишилась сил. Ни один мужчина еще не целовал ее так.
   Он довольно усмехнулся.
   - А теперь, Элиэль Певица, давай поговорим начистоту. Скажи-ка  мне  не
ту правду, в которую тебе хотелось бы верить, но истинную правду.  Где  ты
поешь?
   Она стиснула зубы. И кулаки. Но бог ждал, глядя на нее  в  упор  своими
большими карими глазами.
   - Ну, в разных местах. Я хотела сказать... иногда... ладно, в "Цветущей
вишне".
   - Значит, ты шлюха?
   - Конечно, нет!
   Он приподнял брови:
   - Ба, да ты упряма, как заноза,  не  так  ли?  Что  ж,  попробуем  чуть
сильнее.
   Он был настойчив; он не  сделал  ей  больно,  но  бороться  против  его
стальных мышц было бесполезно. Его губы прижались к ее, его  рука  гладила
ее грудь - платье сползло до талии, хотя она не поняла, как это вышло. Она
горела с головы до ног. Она таяла, она чувствовала  себя  так,  словно  ее
ударило молнией - все сразу. Возбуждение накатывало  на  нее  волнами.  Ни
один мужчина не обращался так с ее  телом,  ничего  подобного  никогда  не
происходило с ней, она качалась в облаках розового  тумана  -  но  тут  он
остановился.
   - О, Кен*т, Кен*т... милый... - Она протянула руку, чтобы снять платье.
   Он взял ее руки в свои и сжал их.
   - Правду, и немедленно!
   Она слышала свой голос как бы издалека.
   - Да, милый. Да, я шлюха. После выступления Тигурб*л посылает ко мне  в
гримерную мужчин. Он говорит, я приношу втрое больше любой другой.  Иногда
он посылает меня выступать в  частных  домах...  только  перед  мужчинами,
конечно. Я не люблю этого, по другой работы для хромой певицы нет.  Я  так
голодала! Поцелуй меня еще, пожалуйста!
   Он снова неожиданно хихикнул.
   - Ты не удивила меня, Элиэль.  Ты  боишься,  что  я  отнесусь  к  этому
неодобрительно? Ты делаешь то, что подобает женщине, - помогаешь  мужчинам
совершать мое священное таинство. Так что Освободитель?
   Она высвободила руку и начала расстегивать пуговицы у него на рубахе.
   - Он мне безразличен, - произнес ее голос. - Ему  нужно  было  пойти  в
храм Тиона. Это все было в Суссвейле, где Юноша главный.  Жрецы  приказали
Д*варду - это Освободителя так зовут, Д*вард,  -  чтобы  Д*вард  явился  в
храм, и Киртьен Верховный Жрец сказал,  что  я  справилась  хорошо  и  что
святой Тион исцелит мою ногу, а Освободитель  просто  взял  и  сбежал.  Он
исчез! И моя нога так и осталась хромой... - Воспоминание об этой  ужасной
несправедливости   прорвалось   даже   сквозь   розовый   туман.    "Трус!
Неблагодарный!" - Он сбежал! Он меня предал! Я хочу... Ты мой отец.  Когда
я узнала об этом, когда мы вернулись в Юрг, я пришла сюда и молилась тебе.
До тех пор, пока меня не нашел жрец, и не сказал, что я маленькая  грязная
девчонка, и не выгнал меня!
   - Я тебя не слышал, - сердито пробормотал Кен*т. - Меня могло  не  быть
здесь. Или я был занят.
   - Ну, сегодня утром я подумала, что ты можешь  услышать  меня,  если  я
скажу про Освободителя. И я принесла дорогой подарок. - Она надеялась, что
сможет замолчать и он снова поцелует ее.  Она  расстегнула  его  рубаху  и
гладила пальцами густую шерсть у него на груди.
   - Ты хочешь отомстить Освободителю... да  нет,  еще  больше  ты  хочешь
подкупить меня, чтобы я исцелил твою ногу.
   - Нет, нет, нет! Я только хочу помочь  тебе,  ведь  ты  мой...  Я  хочу
помочь тебе! - Одной рукой она боролась с пряжкой его пояса.
   Кен*т продолжал хмуриться.
   - Конечно, я мог  бы  исцелить  тебя,  но  я  ведь  бог  похоти,  а  не
целительства. Это скорее по части Тиона. Пожалуй, я мог  бы  заявить,  что
исцеление шлюх входит в сферу моих  забот,  тем  более  что  он  частенько
пасется в моем саду, когда на  него  находит.  Ах  ты  вздорная  маленькая
кошка, ты ставишь меня в весьма щекотливое положение!
   - П-положение? - поперхнулась Элиэль.
   - Вот именно. Если Зэц узнает, что у меня есть нить вроде тебя и  я  не
потянул за нее... Ладно. Тебе все равно этого не понять.
   Почему он говорит о Зэце как о ком-то совершенно постороннем, когда тот
просто его другая ипостась? Она выбросила все свои сбережения,  прогневила
бога, возможно, прогневила и Тигурб*ла Трактирщика, ибо она  скорее  всего
опоздает, - и ведь ей еще надо убраться с Речной улицы так,  чтобы  ее  не
изнасиловали. Но пока все это не значило ровным счетом ничего.
   - Поцелуй меня еще. Ну пожалуйста!
   - Нет. Мне нужно, чтобы ты могла хоть немного  соображать.  Ладно,  вот
что ты сделаешь, Элиэль Певица. Ты отправишься  и  найдешь  этого  Д*варда
Освободителя, слышишь? Ты подойдешь к нему и коснешься его рукой...
   Черный ужас вспорол розовый туман словно клинок меча.
   - Нет, нет! - Она забилась в его объятиях. - Ты не  превратишь  меня  в
Жнеца! - В Жнеца вроде Дольма Актера со всеми его  ужасными  ритуалами,  с
убийствами людей одним прикосновением руки, с прохождением через  запертые
двери, даже с призыванием самого Зэца...
   - Клянусь Пятью, да ты упрямишься, не так ли? Крепка как камень?
   - Только не Жнецом! Я не хочу, не хочу!
   - Я не могу сделать тебя Жнецом. Это по части  Зэца.  Но  у  меня  тоже
имеется в запасе один-два фокуса. Верно? - Кен*т улыбнулся и убрал ее руки
со своего пояса, потом развел  их  в  стороны  и  нагнулся  к  ней,  снова
прижавшись своими губами к ее.
   Весь мир пошел кругом. Она парила на вершинах наслаждения.  Она  таяла.
Но снова все кончилось слишком быстро, через  каких-то  несколько  секунд.
Когда он оторвался от нее, она увидела его большие карие  глаза,  спокойно
рассматривающие ее. Она задыхалась, она вся взмокла, она вся дрожала. Еще,
еще!
   - Ладно, Элиэль Певица. Я дам тебе  денег  и  пошлю  жрецов,  чтобы  те
проводили  тебя  до  твоего  борделя.  Завтра  ты  отправишься  на  поиски
Освободителя. Подберись к нему поближе, коснись его. Лучше всего к нему  в
постель, но сойдет и просто прикосновение  руки.  И  тогда  ты  споешь  ту
песню, которую пела мне сегодня. Ты не должна петь ее ни разу до тех  пор,
пока не прикоснешься к Д*варду, поняла? И когда  ты  вернешься,  я  вылечу
твою ногу. Я найду  тебе  хорошего  богатого  мужа...  во  всяком  случае,
богатого, ибо и то и другое сразу - большая редкость.
   Он отпустил ее руки, которые тут же потянулись к платью, чтобы  сорвать
его.
   - Нет! - усмехнулся он. - Оденься. Сделай все, как я тебе сказал, и  ты
получишь то, что хочешь, когда  вернешься.  Я  буду  с  нетерпением  ждать
этого, честно! Но теперь ты немедленно уйдешь отсюда и забудешь  про  этот
наш разговор. Когда жрецы доведут тебя до твоих дверей, ты забудешь  даже,
что была здесь. Но завтра ты сделаешь все так, как я сказал тебе.



11

   Дош знал большинство проходимых  перевалов  в  Вейлах  -  тех,  которые
используются всеми, и еще  несколько  "черных  входов",  известных  только
контрабандистам и Жестянщикам; собственно, это было почти одно  и  то  же.
Хотя ему уже давно не  доводилось  пересекать  Рагпасс  и  он  помнил  его
довольно смутно, он узнал его почти сразу же. Так, он вспомнил, что  спуск
в  Носоквейл  относительно  пологий,  зато  со  стороны  Джоалвейла   горы
обрываются вниз почти отвесно. Во многих местах дорога вырублена  в  скале
так, что представляет собой своеобразный полутуннель, и в этих  местах  на
ней не разошлись бы и два человека. Там, где она проходила по естественным
уступам, она была, как  правило,  шире,  но  часто  неуютно  нависала  над
пропастью. Все, что можно было сказать хорошего про подъем, - так это  то,
что он так извивался, что у сорвавшегося  с  дороги  оставалась  некоторая
надежда, падая, привести в ужас одного или даже двух  таких  же,  как  он,
путешественников.
   Убедив себя, что вся его жизнь зависит от  той  скорости,  с  какой  он
покинет Джоалвейл - по возможности с минимальным количеством свидетелей, -
Дош  больше  не  задерживался  для  разговоров  с  местными.   Детство   с
Лудильщиками научило его читать следы, но отпечатки множества ног  в  пыли
заметил бы любой дурак, а ветер наверняка замел бы их, пройди Освободитель
со своей шайкой здесь  раньше,  чем  несколько  часов  назад.  Подъехав  к
основанию склона, он  разглядел  похожие  на  муравьев  маленькие  группки
людей, ползущих по дороге высоко над ним. В теплых лучах заходящего солнца
он начал подниматься верхом.
   Первую треть подъема он одолел относительно легко.  Все,  что  от  него
требовалось, это погонять своего скакуна  и  бороться  с  острым  желанием
зажмуриться. Зависнуть в воздухе в семи футах над поверхностью дороги было
гораздо хуже,  чем  идти  по  ней  собственными  ногами.  Внутри  его  все
сжималось,  но  по  крайней  мере  физически  он  не  уставал.   Джоалфлэт
разворачивался под ним подобно картине.  Он  нагнал  нескольких  отставших
путешественников и обогнал их. По большей части это были старики или семьи
с детьми - не самые обычные путешественники, - поэтому он решил,  что  это
хвосты армии Д*варда. Он не задерживался,  чтобы  поговорить  с  ними;  он
только кричал им, чтобы они посторонились и не мешали ему проехать.
   Моа то и дело колотил его ногами о скалу. Когда они поднялись  выше,  к
этому добавился ветер, трепавший его одежду и волосы.
   Одно из основных правил управления моа гласит, что моа  не  поднимаются
выше деревьев. Должно быть.  Ласточка  читала  учебники,  поскольку  вдруг
решила, что  полное  отсутствие  поблизости  деревьев  освобождает  ее  от
необходимости тащиться дальше. Она остановилась как вкопанная и попыталась
укусить его.
   Дош пришпорил ее пятками - на несколько минут это подействовало.  Потом
Ласточка остановилась снова. Искренне пожалев, что  не  захватил  с  собой
шпор, Дош достал кинжал и кольнул  скотину  в  плечо.  Результатом  явился
устрашающий  приступ  скачков  и  брыкания,  сопровождаемый   настойчивыми
попытками повернуть назад, в Джоалвейл. Камешки из-под копыт  срывались  с
дороги  и  исчезали  в  бездне.   Дош   заставил-таки   упрямое   животное
развернуться в нужную сторону и кольнул снова. Ласточка понеслась,  словно
копье  нагианского  воина.  Предупрежденные  его  воплями,  путники   едва
успевали прижиматься к скале, и он вихрем проносился мимо.
   Ясное дело, это не могло продолжаться вечно.  В  конце  концов  никакие
угрозы уже не помогали,  и  Ласточка  категорически  отказалась  следовать
дальше. Решив, что новые уколы кинжалом  только  ухудшат  ее  и  без  того
сволочн