не сразу. Конечно же, послать двоих! И кто будет этим  вторым?  Как  вы
считаете?
   Джамбо вздохнул:
   - Мне это не нравится. Не  нравится.  Розенкранц  и  Гильденстерн.  Нам
нужен кто-то с рассудительной головой.
   - И не отягощенный совестью? - ехидно поинтересовалась Урсула.
   - Ну-ну, - успокоительно проговорил Пинки. - Не судите  так  строго.  Я
почти уверен, что мистер Экзетер внемлет логике.
   - Решение должен принимать Комитет. Пусть он и решает. А теперь пошли в
дом, оба, и прекратите эти закулисные штучки. - Она  резко  повернулась  и
направилась в гостиную.
   Достойный уход... Две сигары вспыхнули одновременно. Два  облачка  дыма
поплыли в ночное небо.
   - Разумеется! - заявил Пинки.  -  Мы  и  сами  остановились  бы  на  ее
кандидатуре, не так ли? Рано или поздно.
   Джамбо снова вздохнул:
   - Верно написано: самки, вне зависимости от вида,  значительно  опаснее
самцов.
   - О да. - Пинки опять по-кошачьи зажмурился и улыбнулся.  -  Совершенно
верно.



3

   От Семи  Камней  в  Рэндорвейле  осталось  только  четыре:  один  стоял
вертикально, два покосились и один упал. Остальные три или заросли, или их
давным-давно увезли. Сохранившиеся четыре располагались в  центре  зеленой
поляны, окруженной огромными деревьями вроде  земных  кедров.  Место  было
призрачное, мрачноватое, пропитанное ароматом листвы. В этот  безветренный
осенний полдень здесь было жарко, как в  турецких  банях.  Спрятавшись  от
толпы за густым зеленым кустарником, Джулиан Смедли ощущал, как пощипывает
кожу от виртуальности.
   Кинулусим Купец, используя упавший камень как кафедру, громовым голосом
вел службу Неделимому Богу. Ему внимали четыре десятка  человек,  сидевших
скрестив ноги на траве. Мужчины, женщины и даже  дети  собрались  сюда  из
Лосби и других соседних деревушек. Сорок - уже  немало.  Джулиан  нашел  в
толпе несколько знакомых лиц - обращенных. Остальные могли прийти  сюда  в
первый раз посмотреть, что это за новая вера такая, которую исповедуют  их
друзья. Скоро настанет его очередь обращать их.
   Тем временем он  облачался  в  рабочую  одежду.  Обычная  рэндорианская
одежда состояла из единственного, зато  длинного  отреза  тонкой  бумажной
ткани.  Она  отлично  спасала  и  от  жары,  и  от  насекомых,  которых  в
Рэндорвейле немало, но Джулиана привлекало в первую очередь то, что она не
требовала ни крючков, ни пуговиц. "Я словно живой рождественский подарок",
- думал он,  разматывая  с  себя  ярд  за  ярдом  марлю  -  в  количестве,
достаточном для упаковки небольшого крейсера. Когда он словно  шелковичный
червь показался наконец из своего кокона,  Пурлопат*р  торжественно  подал
ему  облачение  священника  -  капюшон,  длинные  рукава,  пояс.  Ему  это
напоминало наряд брата Тука. Облачение  было  унылого  серого  цвета,  ибо
лучшие цвета узурпировал Пентатеон.
   Пурлопат*р  Дровосек  приходился  купцу  племянником.  Высокого  роста,
крепкий, мускулистый - на первый взгляд он казался  взрослым  юношей,  но,
присмотревшись, вы видели незащищенное лицо двенадцатилетнего подростка. В
мочке левого уха он носил золотое кольцо - знак  принадлежности  к  Церкви
Неделимого, так  что  Кинулусиму  приходилось  относиться  к  нему  как  к
взрослому. Собственно, Джулиан мог обойтись и  без  его  услуг.  Возможно,
паренек сам вызвался помогать святому гостю,  чтобы  не  мучиться,  слушая
бесконечные проповеди дяди.
   Проповедник из Кинулусима вышел замечательный, один из лучших  в  новой
Церкви. Вера его  была  крепка,  и  он  проповедовал  ее  зычным  голосом,
потрясая в воздухе  кулаками  и  обличая  злых  демонов  -  богов  Вейлов.
Казалось,  разгорячись  он  еще  немного,  и  его  борода  вспыхнет  ярким
пламенем. Старина всегда умел произвести впечатление. Джулиан  никогда  не
считал себя сильным оратором, он не слишком освоил рэндорианский  диалект,
да и веры Кинулусима ему недоставало. А если  честно,  то  он  никогда  не
воспринимал религию Неделимого серьезно.
   - Ваше святейшество? - взволнованно спросил Пурлопат*р неожиданным  для
его размеров свистящим шепотом. Он  относился  к  тем  людям,  которые  не
способны хранить молчание и двух минут подряд. - Говорил вам мой дядя  про
тех военных, что он видел?
   - Да, брат мой, - улыбнулся Джулиан. Ему хотелось еще  раз  просмотреть
шпаргалку с проповедью, однако апостолу положено оставаться спокойным и  -
верить, верить в защиту Неделимого. Новость о солдатах тревожила его.
   - Как вы  думаете,  это  демон  Эльтиана  ввела  в  заблуждение  короля
Гуджапата?
   - В этом нет сомнения. Демоны вводят в заблуждение  всех,  кто  слушает
их.
   Пурлопат*р, округлив глаза, кивнул.
   - Если солдаты выступят против нас. Неделимый ведь  защитит  нас,  ваше
святейшество, да?
   Джулиан вздохнул и поправил галстук на шее -  скорее  для  того,  чтобы
лишний раз поразмыслить. Юный дровосек искал ответ на  наихудший  парадокс
монотеизма: почему всемогущий Бог допускает в мире зло? На такое ответ  из
пальца не высосешь - тем более что пальцев у Джулиана недоставало.
   - Я не знаю ответа на твой вопрос, брат мой. Мы должны  исполнять  свой
долг и хранить веру в то, что Единственный в конце  концов  победит,  даже
если  порой  наша  ограниченность  и   не   позволяет   нам   видеть   все
обстоятельства.
   - Воистину так, ваше святейшество. Аминь!
   Джулиан похлопал паренька по плечу - отчасти для того, чтобы проверить,
в самом ли деле оно столь крепко, каким кажется. Оказалось, в  самом  деле
крепко.
   - Мы оба ничтожные слуги Неделимого, брат мой. Мы равны в этом.
   "И в моем случае, братец, можешь не сомневаться, апостол  не  исчезнет,
бросив тебя на растерзание врагу, как сделал это  подлец  Педро  Гарсия  в
Товейле. У этого апостола просто нет на такие штучки маны".
   Он выглянул из-за куста посмотреть, как идут дела у Кинулусима. Похоже,
речь его производила на публику большое впечатление.
   Рэндорианцы нравились Джулиану.  По  большей  части  это  были  простые
крестьяне, возделывавшие землю так же, как делали  это  их  деды.  Наречие
рэндорианцев отличалось большей мелодичностью, чем резкий,  гнусавый  язык
земель, расположенных ближе к Таргу, язык, который, похоже, заразил  почти
всех  их  соседей.  Ростом  рэндорианцы  превосходят  большинство  жителей
Вейлов, и еще они любят посмеяться - конечно, когда  занимаются  не  столь
серьезными делами, как церковная служба, - да  и  народная  музыка  у  них
замечательная.
   Получив возможность выбирать между Рэндорвейлом, Товейлом, Наршвейлом и
Лаппинвейлом,  Джулиан  для  своей   миссионерской   деятельности   выбрал
Рэндорвейл и принялся изучать его диалект. Он не жалел о своем  решении  -
возможно, потому, что у местных жителей темнее кожа. Общаясь  с  ними,  он
почти верил, что он снова на родной планете, в одной из отдаленных  частей
Империи, и несет  свет  язычникам  -  неизбежное  Бремя  Белого  Человека.
Окружай его люди с таким же цветом кожи, как у  него  самого,  он  был  бы
лишен этой иллюзии. Тогда ему на ум шли  бы  всякие  нежелательные  мысли,
например, о том, что если бы фишка  легла  по-другому,  то  нарсианцы  или
рэндорианцы спасали бы заблудшие души в Англии... Одним словом,  мысли  бы
шли на ум самые неприятные.
   Как и большинство в Службе, он не очень-то верил  в  наличие  души.  Он
проповедовал учение Церкви Неделимого не в силу  теологических  причин,  а
только потому, что это была  единственная  возможность  свергнуть  тиранию
Пентатеона.  Только  это  открывало  Вейлам  путь  к  прогрессу  -  вполне
достойная задача, сопоставимая лишь  с  тем,  как  владычество  европейцев
улучшало экономическое состояние их колоний. Здесь, в Рэндорвейле, Джулиан
Смедли проповедовал совершенно искренне, делая  все,  что  мог,  на  благо
туземцев, по возможности стараясь не вступать в  противоречие  с  местными
законами.
   Он уже ощущал приток маны.  По  мере  того  как  купец  повышал  голос,
приближаясь к кульминации, благоговение  его  слушателей  перед  Неделимым
возрастало, усиливаясь виртуальностью узла,  -  так  резонирует  в  соборе
органная музыка.
   Пурлопат*р молчал целых тридцать или даже сорок секунд. Должно быть, не
в силах выдерживать напряжение, он снова  тревожно  зашептал  над  ухом  у
Джулиана:
   - Разве не чудо то, что совершил святейший  Джамбо  во  Флаксби  четыре
недели назад?
   Джулиан повернул голову:
   - Похоже, я о нем еще не слышал. Флаксби... это в  Лаппинвейле?  А  что
там случилось?
   Глаза у паренька расширились.
   - Настоящее чудо, ваше святейшество! В Лаппинвейле ведь вышел закон, по
которому все преданные Неделимому караются самым жестоким образом.
   - Да, я знаю. Это, конечно, тоже дело рук демонов. Но что случилось  со
святым Джамбо?
   - Магистрат отправился арестовать его, ваше святейшество! Он захватил с
собой двух солдат, и они застали святого апостола за  проповедью  -  вроде
вот этой у нас. Но святой Джамбо приказал им покаяться и  наставил  их  на
путь истинный, и - надо же! - магистрат с солдатами пали на колени и вняли
словам Истинной Проповеди. А после этого они ушли с миром,  вознося  хвалу
Неделимому!
   Черта с два! Еще бы им не восхвалять...
   - Святой Джамбо поистине скромен, сын мой. Он не говорил нам об этом, и
я благодарен тебе за то, что ты поведал мне эту историю.
   Пурлопат*р расплылся от удовольствия.  Но  вообще-то  эта  история  ему
нравилась не больше чем Джулиану, хоть оба понимали случившееся совершенно
по-разному.  Разумеется,  Джамбо  воспользовался  харизмой  пришельца   и,
возможно, изрядной порцией маны,  ибо  трое  недругов  представляли  собой
серьезное испытание даже для Джамбо. Впрочем, он не  бросил  свою  паству,
что уже значительно лучше  трусливого  бегства  Педро!  Однако  новости  о
гонениях на последователей новой  веры  в  Лаппинленде  заставляли  крепко
задуматься. Организованная Пентатеоном травля  ереси  Неделимого  началась
полгода назад в Таргленде, потом распространилась на  Толенд  и  Наршленд.
Сегодня Кинулусим говорил  о  солдатах  в  округе.  Неужели  настал  черед
Рэндорвейла?
   Похоже, старый пустозвон начал наконец выдыхаться. Во всяком случае, он
вытер свою небритую физиономию краем одежды и перевел дух.
   - Сегодня мы должны возблагодарить судьбу, братья  и  сестры  мои!  Нас
почтил своим присутствием тот, кто более других достоин обратиться к  вам.
Я всего лишь жалкий купец, не лучше любого из вас,  а  возможно,  и  хуже.
Большинство вас знают меня всю свою жизнь. Откуда этому человеку  знать  о
том, что свято, спрашиваете вы - и вы имеете право спрашивать. Но теперь я
представляю  вам  апостола,  одного  из  избранных  тем,  чье  имя  нельзя
произносить, избранного с тем, чтобы он вел нас к истине  и  спас  нас  от
вечного проклятия. Воистину он из тех, кто спасен. Он может  говорить  вам
истину, ибо она открыта ему. Братья  и  сестры  мои,  внемлите  же  словам
святейшего Каптаана! - Кинулусим  сомкнул  руки  над  головой  и  сошел  с
камня-кафедры.
   Джулиан расправил плечи, проверил, ровно ли свисают его рукава, и вышел
из-за своего куста. Стоило ему оказаться на виду  у  собравшихся,  как  он
ощутил прилив маны, напоминавший наэлектризованный воздух. Он  вскочил  на
камень и благосклонно улыбнулся.
   Каждый раз в такую минуту он думал, что бы сказал  его  отец,  доведись
ему сейчас увидеть сына - бородатого, облаченного в длинные одежды, словно
сошедшего с картинки из детской библии. Этакий Моисей с Уголка Ораторов  в
Гайд-парке. Собственно, он хорошо представлял  себе,  что  сказал  бы  его
отец. Пожалуй, старший  сержант  артиллерии  его  величества  Гиллеспи  не
пощадил бы самолюбия сына. А он сам? Что сказал бы он  сам?  Хочет  ли  он
провести несколько следующих столетии толкователем гороскопов,  исцеляющим
хвори одним прикосновением руки?
   Впрочем, сейчас не время для сомнений. Он здесь для того, чтобы творить
добро. Он быстро поднял руки, сомкнув  их  в  кольцо  над  головой.  Народ
склонил головы в ответ на благословение, так что вряд ли кто  заметил  его
увечную руку. Он остановился на Шестой Проповеди, но прежде ему предстояло
исправить небольшую теологическую ошибку, допущенную Кинулусимом.
   Итак, начало стандартное:
   - Братья и сестры! Быть сегодня с вами - истинное наслаждение для меня.
В первый  раз  здесь,  у  Семи  Камней,  вас  было  только  трое...  -  Он
отбарабанил эту часть, а рука его уже горела.
   Теперь об ошибке Кинулусима. Он замедлил речь, стараясь придать  мыслям
распевную плавность рэндорианского.
   - Наш достойный брат  Кинулусим  говорил  хорошо  и  открыл  вам  много
великих  истин.  Сохраните  их  в  ваших  сердцах.  Он   достойный   слуга
Неделимого. По скромности своей он уверял вас, будто я достойнее  его.  Не
верьте ему, пусть даже он говорил это из самых лучших  побуждений.  Да,  я
один из апостолов, но это не делает меня  лучше  Кинулусима  -  или  лучше
любого из вас - в глазах Господа. Неделимый избрал меня, чтобы я нес слово
Его миру, не за какие-то мои достоинства. Я  тоже  грешен.  Я  всего  лишь
человек, как и Кинулусим... - Ну и так далее, и тому подобное.
   Покончив с формальностями, он перешел к проповеди.  Он  репетировал  ее
много раз, так что справлялся без особого труда. Шестая Проповедь была его
любимой,  он  ее  почти  полностью  заимствовал  из  Нагорной   Проповеди.
Синтетическая  теология  Службы  всегда  заставляла   его   ощущать   себя
лицемером, но этика у них была безупречна. Он сам всю свою жизнь  верил  в
эти принципы.
   Блаженны  нищие...  Блаженны  плачущие...  Это  действовало.  Еще   как
действовало! Вокруг, куда ни посмотри, горящие восторгом глаза.
   Вскоре мана полилась  потоком.  Обрубок  руки  болел  так,  словно  его
окунули в расплавленный свинец. Он буквально ощущал  пальцы  своей  правой
руки, давным-давно, еще в семнадцатом  году  сгнившие  в  грязи  где-то  в
Бельгии. Боль напомнила ему, что он должен держать руки по бокам. Вовсе не
обязательно привлекать внимание зрителей к тому, что  он  носит  перчатки,
пусть даже мало кто из них заметит это и уж вряд ли кто осмелится спросить
зачем. Впрочем, вера  ничего  не  говорила  о  том,  что  апостолы  должны
обладать безупречным телосложением, хотя на деле постоянная подпитка маной
и поддерживала  их  здоровье,  позволяя  им  не  стареть.  Он  не  породит
теологического парадокса, если откроет свое увечье. Вот если он  исцелится
- тогда совсем другое дело.
   Многие из пришедших на проповедь уже видели его раньше и - он  надеялся
- увидят его в будущем. Очевидное чудо - заново  выросшая  кисть  -  такое
святым никогда не дозволялось, уж за этим-то Служба строго  следила.  Если
бы о подобном чуде стало известно, в глазах людей Джулиан Смедли  сделался
бы сверхсвятым или даже богом - нет, такого бы Служба не пропустила. Она и
так уже потеряла слишком много  миссионеров,  переметнувшихся  на  сторону
противника; последней была сладкоречивая Дорис Флетчер, ныне  Божественная
Оис,   аватара    Эльтианы,    покровительница    новомодного    искусства
книгопечатания.
   Он оседлал любимого конька:
   - Заклание кур в храме не отвратит от вас  гнев  Неделимого,  братья  и
сестры мои! Он судит вас не по приношениям, которые вы делаете демонам, но
по каждому мгновению вашей повседневной жизни. Доброта и нравственность  -
вот жертвы, которые он требует от вас...
   Совершеннейшая банальность для человека, воспитанного  в  христианстве,
однако для многих его слушателей это было новым и неожиданным.  Всю  жизнь
их учили преклоняться перед богатыми и власть имущими, преклоняться  и  не
жалеть их. Пентатеон не  учил  смирению  и  милосердию.  Пятеро  требовали
одного лишь повиновения, ибо это давало им ману.
   - Не надо богатых храмов! - вещал  Джулиан.  Это  место  ему  нравилось
особенно. - Растрачивание ваших пожертвований  на  камень  и  позолоту  не
добавит чести Неделимому!  Используйте  лучше  эти  деньги  на  то,  чтобы
накормить голодающего ребенка или облегчить страдания калеки. Вот  дорога,
которая приведет вас к заслуженному месту среди звезд...
   Полнейшая  чушь.  Однако  Пентатеон  столетиями  подкупал  свои  жертвы
обещаниями того, что повинующиеся богам будут вечно обитать  среди  звезд.
Для сохранения  конкурентоспособности  Единственный  Истинный  Бог  должен
предлагать по крайней мере не меньше этого, и безопаснее казалось  принять
местную  веру,  чем  изобретать  новую  загробную   жизнь.   Потенциальные
обращенные неохотно примут незнакомый им Рай.
   Слова плавно текли одно за другим; по лицу Джулиана струился пот. Краем
глаза он заметил какое-то движение. Еще одно. Где-то на  опушке  солнечный
луч блеснул на металле.  Окружив  рощу  со  всех  сторон,  солдаты  начали
пробираться сквозь кусты к поляне. В руках у всех обнаженные мечи.
   Проклятие!
   Слушатели ждали, озадаченные его внезапным молчанием. Он забыл, на  чем
остановился. Неужто влип? Он ободряюще  улыбнулся  перепуганной  пастве  и
перепрыгнул через несколько строк, дабы быть уверенным, что не повторится.
Мозг лихорадочно работал.
   И сердце билось столь же лихорадочно. Такого страха он не  испытывал  с
того самого дня, когда снаряд бошей похоронил его заживо.
   Он ведь не Джамбо Уотсон, который способен заставить магистрат и солдат
пасть на колени, у него тут тридцать - если не больше - вооруженных людей.
Он и не Педро Гарсия, который в схожей ситуации улизнул с  помощью  магии.
Джулиан Смедли не мог спастись с  помощью  маны,  даже  если  бы  захотел.
Каждая капля маны, которую он получал, шла на исцеление  его  руки  -  это
происходило не по его воле, просто происходило, и все. Когда  он  попал  в
Соседство полтора года назад, рука его заканчивалась запястьем.  Теперь  у
него уже целая ладонь. В  последнюю  поездку  из  нее  начали  расти  пять
отростков. Еще одна такая поездка - и у него уже будет что-то, похожее  на
пальцы.
   Вот и нет! Эта поездка убьет его. Скорее всего он погибнет,  пронзенный
мечом, прежде чем успеет что-либо предпринять.
   Ладно. Первым делом надо сохранить контроль  над  собравшимися.  Паства
еще слишком увлечена его словами, чтобы заметить  нежданных  гостей.  Если
рэндорианцы ударятся в панику и бросятся  бежать,  все  кончится  кровавой
баней.
   Он оборвал проповедь и поднял руки над головой, соединив их в круг.
   - Братья! Сестры! Нам оказана великая честь. У нас  гости.  Смотрите  -
целый отряд отважных  солдат  его  величества  почтил  нашу  службу  своим
присутствием. Нет! - Он возвысил голос, перекрывая испуганные  вскрики.  -
Не бойтесь!
   Единым порывом молившиеся вскочили на ноги. Проклятие!
   - Оставайтесь на местах! Поприветствуем этих достойных мужей, пригласим
же их в наши ряды во имя Истинного Господа! Добро пожаловать, друзья!
   Капитан, выделявшийся алым плюмажем на шлеме,  вышел  из  кустов  почти
рядом с Джулианом - этакий седой вепрь, весь в броне и коже,  торжествующе
скаливший зубы оттого, что добыча сама идет ему в руки.
   - Именем короля, прекратить! - прорычал он, воздев меч.
   - Боже, храни короля! - в ответ ему взревел Джулиан и снова  повернулся
к своей парализованной страхом пастве. - Боже, храни  короля!  -  повторил
он.
   - Боже, храни короля! - мгновенно откликнулся хитрюга Кинулусим.
   - Да здравствует его величество!
   - Да здравствует его величество! - На  этот  раз  его  поддержало  чуть
больше голосов. Все сгрудились вокруг  Пурлопат*ра  и  его  дяди;  молодой
великан возвышался над толпой. Все перепуганные глаза с надеждой  смотрели
теперь на Джулиана.
   - Помолимся же, братья и сестры! Помолимся за то, чтобы славному королю
Гуджапату была дарована долгая жизнь, пусть ему хватит сил  мудро  править
своим народом. Помолимся за его здравие, и процветание, и ясный  разум,  и
чтобы его возлюбленная королева... его благородный наследник... - и т.д, и
т.п.
   Капитан стоял в  замешательстве,  не  рискуя