ак?
   - Не знаю. Да, кажется, так. Но ведь Ньягата так далеко. А в те дни она
казалась еще дальше. Это, впрочем,  не  самая  убедительная  причина.  Все
колонии далеко.
   - Ваш кузен Эдвард. Неделю назад он  направлялся  на  Крит.  Когда  ему
пришлось поменять планы... когда он вернулся в Англию - почему он поехал в
Грейфрайерз?
   - Не могу сказать точно.
   - Он не связывался с вами?
   Алиса покачала головой.
   - Он послал мне открытку проездом через Лондон. Видите ли, я не значусь
в телефонной книге. Он написал только, что поездку пришлось отменить и что
он собирается сюда, пожить у генерала и миссис Боджли.
   - Он не хотел останавливаться у  дяди,  -  сказал  Лизердейл.  -  Тогда
почему не у вас?
   Алиса почувствовала,  что  краснеет,  но  решила  не  обращать  на  это
внимания.
   - Я не могла бы пустить его к себе!
   - Но почему?
   Ее щеки запылали еще сильнее.
   - Право же, инспектор! Если почтенные дамы, нанимающие  меня,  услышат,
что кто-то видел молодого человека, выходящего из моей квартиры, они  меня
не пустят больше на порог! Они меня  к  своим  пианино  не  подпустят,  не
говоря уже про детей!
   Это было истинной правдой, но не настоящей причиной. Что,  если  Эдвард
наткнулся бы на какую-нибудь вещь Д'Арси? Ночную рубашку, например? Эдвард
ведь романтик - это бы убило его.
   - Но вы в хороших отношениях?
   - О да! Я ведь говорила вам, я люблю его как брата.
   - А каковы его чувства к вам?
   Алиса отвернулась и посмотрела на пустой камин.
   - Почему бы вам не задать этот вопрос ему, инспектор?
   - Убийство не оставляет места для интимных тайн, мисс Прескотт.
   Она в ужасе повернулась к инспектору:
   - Боже правый! Уж не хотите ли вы сказать,  что  я  окажусь  теперь  на
растерзании у  желтой  прессы?  "Светские  новости"?  -  Стоит  репортерам
унюхать скандал, тем более связанный с убийством,  и  пристегнуть  к  нему
Д'Арси, и на его карьере можно будет  ставить  крест.  Его  жена  -  такая
мстительная сучка!
   Лизердейл пожал плечами:
   - В обычное время я бы ответил утвердительно. Полагаю, что на этот  раз
кайзер оказывает вам добрую услугу.
   - Ну что ж, спасибо и на этом.
   - Так вы ответите на мой вопрос, мэм?
   - Мой кузен верит, что влюблен в меня.
   - Верит?
   Она снова отвернулась к камину.
   - Эдвард вел очень строгую жизнь, во многих  отношениях  -  чрезвычайно
замкнутую. В последний раз  он  видел  своих  родителей,  когда  ему  было
двенадцать лет.  Они  погибли  при  ужасных  обстоятельствах  четыре  года
спустя. Я была единственным человеком, к которому он мог обратиться. Я  на
три года старше, а это очень много в таком возрасте. Некоторые его  письма
были просто душераздирающими! И как раз тогда, когда боль начала  стихать,
комиссия по расследованию трагедии в Ньягате втоптала  в  грязь  репутацию
Камерона. Для Эдварда это было равносильно прогулке по Аду.
   Она заставила себя посмотреть полицейскому в глаза.
   - Я фактически единственная девушка, которую он знает!  Неужели  вы  не
понимаете? Эдвард унаследовал кельтский романтизм. Он верит, что влюблен в
меня. Но теперь, когда он  окончил  школу...  через  несколько  месяцев...
когда у него будет шанс познакомиться с другими девушками...
   Вряд ли Эдварду удастся познакомиться с девушками, если  эти  несколько
месяцев он проведет в тюрьме.



14

   Наверное, единственное, что Амбрия  Импресарио  говорила  хорошего  про
Нарш, - и тут Элиэль была с ней полностью согласна -  это  то,  что  здесь
очень хорошая гостиница. Верно, гостиница была ветхой и не слишком чистой,
зато стояла совсем недалеко от стригальни, где проходили представления.  В
ней было достаточно тесных комнаток, и весной, когда  труппа  приезжала  в
Нарш, почти все они были свободны. Когда они выступали в Нарше, от  Элиэль
не требовалось притворяться по ночам спящей.
   Снег  начинал  заносить  переулки.  Заметно  стемнело.  Элиэль  наконец
добралась до гостиницы, сокрушенно думая о  том,  что  они  могли  бы  уже
находиться в теплом Филоби и готовиться к вечернему представлению.
   Ее еще немного трясло, но никто из страшных богов за ней  вроде  бы  не
гнался. Сам Дольм, возможно, уже истек кровью, если только  бог  не  помог
ему. Так или иначе, он был слишком поглощен  болью,  чтобы  услышать  шум,
произведенный ею при бегстве; к тому же снег еще не покрыл землю, и следов
не осталось.
   Теперь, оправившись от испуга, Элиэль разозлилась. Возможно, ей  стоило
бы пожалеть Дольма, служившего такому ужасному богу, но она его не жалела.
Убивать людей дурно, что бы там ни говорила  сестра  Ан.  Получалось,  что
Дольм всю жизнь обманывал ее.
   Интересно,  подумала  Элиэль,  что  бы  сказал  Т'лин  Драконоторговец,
расскажи она ему  об  этом  безумном  представлении.  Он  бы  ей  поверил.
Рассказать об этом кому-нибудь другому представлялось ей немыслимым.  Даже
если Дольм Актер больше не вернется, труппа не поверит ни одному ее слову.
Она единственная будет знать, что случилось с ним.
   В сумерках гостиница показалась ей  восхитительно  уютной.  Правда,  из
трубы еще не поднимался дым -  жаль,  она  надеялась,  что  остальные  уже
вернулись. Девочка нашла ключ в обычной  трещине  под  ступенями  крыльца.
Дверь вела прямо на большую общую кухню, достаточно просторную и  высокую,
чтобы в ней с комфортом разместилось семейство мамонтов. Другая дверь вела
с кухни в умывальные, деревянная лестница у одной стены - в спальни.
   Элиэль задержалась на мгновение, принюхиваясь  к  застоявшимся  запахам
стряпни и прогорклого масла,  прислушиваясь  к  завыванию  ветра.  Похоже,
кроме нее, в старом доме никого не было. Она решила,  что  сначала  скинет
плащ, расчешет волосы, а уже потом разведет огонь и поставит  греть  воду.
Она смертельно устала за этот долгий день, болело не только  бедро,  но  и
все тело. Только лама смогла  бы  провести  столько  времени  под  тяжелой
шерстью.
   Она поднялась по лесенке, лепившейся к грубой каменной стене. По старой
привычке девочка ступала на края досок. Амбрия всегда обвиняла ее  в  том,
что она ходит крадучись, но на самом деле Элиэль просто терпеть  не  могла
звука своих неровных шагов и поэтому  научилась  ступать  почти  бесшумно.
"Наша госпожа Мышка", как называл ее иногда Гольфрен.
   В иных городах труппе приходилось спать  в  одной  большой  комнате;  в
иных,  например  в  Юрге,  они  останавливались  в  королевских   палатах.
Нарсианская гостиница  находилась  где-то  посередине  между  двумя  этими
крайностями. Она была такой большой и такой пустой в это время  года,  что
Элиэль получала собственную спальню и ей не приходилось делить  комнату  с
Олиммиар. Она прошла длинным коридором, свернула за угол  и  увидела  свой
мешок у двери в комнату Трубача. Судя по всему, его физических  упражнений
хватило только до этого места.
   Нагнувшись поднять мешок, она услышала доносившееся из  комнаты  слабое
пыхтение. Дверь была  приоткрыта,  но  разглядеть  в  щель,  что  является
источником этого звука, Элиэль не удалось.
   Одна из самых замечательных особенностей гостиницы  в  Нарше  -  размер
замочных скважин. Трубач стоял посреди спальни спиной к ней,  раздетый  до
нижнего белья, как недавно Дольм Актер. Только  Клип  вовсе  не  занимался
каким-то колдовским ритуалом. Впрочем, повязка была белой, хотя и не такой
чистой, как полагалось бы. Он держал в каждой руке по кирпичу  и  поднимал
их вверх-вниз, вверх-вниз. Костлявые плечи и спина  блестели  от  пота,  а
звук происходил оттого, что он задыхался. Судя по всему, он был  близок  к
тому, чтобы упасть.
   Боги, да он действительно переживает из-за своих  мускулов!  Может,  он
все-таки поверил ее маленькой  лжи?  Элиэль  унюхала  богатые  возможности
подразнить его - можно, например, упомянуть за обедом  кирпичи  и  невинно
улыбнуться. Ух, да от этого его лицо покраснеет, как один большой прыщ!
   Элиэль, довольная, подняла свой мешок и крадучись двинулась  дальше  по
коридору. Тут она наткнулась еще на  одну  открытую  дверь.  Казалось,  ее
сердце окончательно выпрыгнуло из груди.
   Это была спальня Амы и Дольма. Как и во  всех  остальных  комнатах,  из
мебели здесь был только набитый соломой тюфяк. Их мешки лежали  здесь  же.
Должно быть, кто-то принес из храма весь их  багаж  обратно  в  гостиницу.
Дрожа от волнения, Элиэль глаз не сводила с мешков. Такая возможность!
   Когда она была маленькой, она никогда не  могла  устоять  перед  чужими
мешками. Там всегда можно обнаружить что-то интересное! Однажды она  нашла
в мешке у К'линпора Актера  маленькую  гравюру  с  обнаженной  женщиной  и
продемонстрировала ее всей  честной  компании  за  обедом.  Впрочем,  опыт
оказался довольно болезненным.
   С того раза Элиэль стала значительно  осторожнее,  но  года  два  назад
Амбрия поймала ее за изучением содержимого мешка Тронга и отходила ремнем.
Вот это было действительно больно. А  потом  Амбрия  заявила,  что  Элиэль
Певица всего-навсего уличная  воровка,  и  что  труппа  вовсе  не  обязана
кормить ее, и что если ее еще  хоть  раз  поймают  за  этим  занятием,  то
вышвырнут на улицу, где ей и место. Это оказалось еще больнее.
   С тех пор Элиэль старалась держаться  подальше  от  чужих  мешков.  Она
понимала, что это дурная привычка.
   Но мешок Дольма - совсем другое дело! Это очень важно.
   С ума сойти - этот человек служит Зэцу!
   Он почти наверняка уже умер, пав жертвой собственной неосторожности при
проведении ритуала. А если не умер, то в мешке может найтись  какое-нибудь
свидетельство, способное убедить остальных.
   В доме не было никого, кроме качавшего мускулы Клипа, а он был занят.
   Все мешки похожи друг на друга. Кто бы ни принес их сюда, он вполне мог
и ошибиться. Не успев додумать эту мысль, Элиэль  Певица  уже  хромала  по
коридору, а на плече у нее  вместо  ее  собственного  висел  мешок  Дольма
Актера. Он был немного тяжелее.
   Задыхаясь, она опустила мешок на  свой  тюфяк  и  тут  же  затворила  и
заперла дверь.
   Руки тряслись так сильно, что она еле справилась с завязками. Чуть дыша
от волнения, Элиэль вытащила одежду, запасные башмаки,  печатную  книгу  с
выдержками из Зеленого и Синего Писаний, несколько рукописных  экземпляров
разных  пьес  -  репертуар  этого  года.  Набор  грима.  Парик,   которому
полагалось бы находиться в отдельной  коробке.  Маленький  мешочек  сонных
стручков - отлично! Амбрию Импресарио это бы заинтересовало, и еще как.
   Когда Элиэль вынула из мешка  все,  она  пошарила  в  поисках  потайных
кармашков вроде тех, что были в мешках Гольфрена и Клипа. Найти его  здесь
оказалось сложнее, но она и с этим справилась. В  кармашке  лежало  именно
то, чего  она  боялась  больше  всего,  -  черный  балахон.  Она  даже  не
осмелилась вытащить его, чтобы посмотреть, да этого и не требовалось.
   Хлопнула дверь, и снизу донеслись  голоса.  От  ужаса  Элиэль  чуть  не
стошнило. Она принялась запихивать все обратно, надеясь, в нужном порядке.
   "Любопытство - грех!"
   Любопытство - большой талант, но на сей раз  талант  завел  ее  слишком
далеко.
   Только Жнец с головы до пят  одевается  в  черное.  Убийство,  говорила
сестра Ан, одновременно и таинство, и долг  для  Жнецов.  Она  не  сказала
только, входит ли в их способности умение узнавать, когда кто-то роется  в
их мешках.


   Расчесав волосы и накинув на теплое  платье  шаль,  Элиэль  ступила  на
лестницу. Актриса она в конце концов или нет? Вот  и  хорошо,  она  должна
вести себя так, словно Дольм обычный, не слишком одаренный  актер.  Высоко
подняв голову, она начала осторожно спускаться по ступенькам.
   Тут девочка увидела, что ей нет необходимости играть. Вернулись  только
Пиол Поэт и Гольфрен Флейтист,  и  оба  явно  были  не  расположены  вести
светскую беседу. Слабый вечерний свет струился сквозь  высокие  решетчатые
окна, падая на дощатые столы и черную чугунную плиту. В большой кухне было
темно и холодно, как на улице. Хотя на каменном полу не лежал снег, Элиэль
могла представить себе и его, бросив один только взгляд на лицо  Гольфрена
Флейтиста.
   Маленький, высохший Пиол Поэт стоял  на  коленях  у  плиты,  безуспешно
пытаясь раздуть огонь. Упрямая плита только дымила.  Пиол  был  старше  их
всех. Практичный, всегда готовый помочь - тихая  душа,  от  него  никто  и
никогда не слышал дурного слова. Жена Пиола умерла много  лет  назад,  так
что нынешнее несчастье коснулось его менее всех.
   Гольфрен  Флейтист  уселся  на  стул  и  устало  воззрился  на  пустые,
затянутые паутиной полки так,  словно  конец  света  уже  наступил,  а  он
остался. Правда, его  светлые  голубые  глаза  глянули  на  Элиэль,  и  он
вопросительно поднял брови. Она ободряюще кивнула. Он  выдавил  вымученную
улыбку и снова отвернулся. Ей нравился  Гольфрен.  Он  был  строен,  хорош
собой - словно специально создан, чтобы играть богов, не будь он на  сцене
таким скованным, словно ревматическое бревно.  Пиол  писал  для  Гольфрена
эпизодические роли, но его основная ценность для труппы заключалась в  его
музыке и в том, что он был мужем Утиам.
   Клип Трубач  скорее  всего  оставался  наверху,  занимаясь  обтиранием.
Гэртол Костюмер уехал вперед, в Сусс, и  скоро  начнет  беспокоиться,  что
случилось с ними. Оставалось еще трое мужчин, включая Дольма Актера.
   Элиэль постаралась скрыть  облегчение.  Мгновение  она  размышляла,  не
вернуться ли наверх получше уложить мешок Дольма,  но  потом  решила,  что
кто-то может подняться и застать ее за этим. Да и сам Дольм мог  прийти  с
минуты на минуту - она все-таки не была уверена, что он умер.
   Девочка уселась и огляделась по сторонам, спокойная, как Мать на  Троне
Радуги в "Суде Афароса".
   - С тобой все в порядке? - хмуро спросил Гольфрен.
   - Да. Да, все в порядке. А... где остальные?
   Он пожал плечами:
   - Не знаю. Тронг с К'линпором пошли попросить совета у братьев. Дольм и
Трубач...
   - Я здесь, - сообщил Клип, спускаясь по  лестнице;  он  вытирал  мокрые
волосы полотенцем. - Каких еще братьев?
   Гольфрен скривился.
   - Местная ложа Братства Тиона. Забудь, что я говорил о них.
   - Ничего нового из  храма?  -  спросил  Клип,  задумчиво  посмотрев  на
Элиэль.
   Гольфрен скорбно покачал головой.
   Пиол, сгорбившись, поднялся от  плиты  -  язычки  пламени  забегали  по
кускам угля. Он  посмотрел  на  свои  руки,  нахмурился  и  взял  у  Клипа
полотенце. Убийственную тишину нарушил грохот башмаков на  крыльце.  Дверь
со скрипом распахнулась, пропустив внутрь облако  снежинок  и  засосав  из
очага дым. На кухню ввалился Тронг Импресарио,  за  ним,  сердито  хлопнув
дверью, вошел его сын.
   У  Тронга  было  скорбное  выражение  лица,  вполне  естественное   для
человека, умирающего по двести раз в году.  Обыкновенно  он  шагал,  гордо
выпрямившись - гигант с гривой седых  волос  и  такой  же  седой  бородой.
Гений, идущий по миру, не замечая презренного окружения. Артист,  витающий
где-то далеко в божественных краях стихов и  судьбы.  Сегодня  он  пересек
кухню в гробовом  молчании  и  тяжело  опустился  на  стул.  На  сцене  он
изображал скорбь по-другому, зато это впечатляло сильнее.
   К'линпор Актер ничем не напоминал отца. Он был круглолиц и толстоват  -
хороший актер, жаль только, голосу  его  недоставало  силы.  К'линпор  был
также необыкновенно ловким акробатом. Он  сел  за  стол  и  в  совершенном
отчаянии уронил голову на руки. Конечно, он думал сейчас об Эльме. Их брак
был даже моложе, чем у Гольфрена с Утиам.
   - Что нового, господин? - спросил Гольфрен.
   Не поднимая глаз, Тронг покачал головой.
   - Ничего. - Даже голос его потерял свою звучность.  -  Это  только  нас
так. Они не слышали, чтобы Владычица не пускала кого-то еще.
   - Они могут помочь чем-нибудь?
   - Молитвой. Сегодня вечером они принесут в жертву яка - за нас.
   В комнате воцарилась тишина. Элиэль гадала,  кто  это  "Они".  Судя  по
всему, кто-то из богатых, влиятельных горожан, если  они  могут  позволить
себе принести в жертву целого яка. И кому они принесут его, Владычице  или
Тиону?
   Дольм Актер предлагал своему божеству куда больше этого.
   Неожиданно Тронг резко поднялся. Теперь он снова напоминал себя  самого
в роли бога.
   -  Впереди  у  нас  целая  ночь.  Отличная  возможность  порепетировать
"Варилианца". Девочка могла бы заменить Утиам...
   К'линпор поднял голову.
   - Отец, ты несешь полную чушь. Дерьмо какое-то.
   Тронг поражение замолчал, потом медленно опустился на прежнее  место  и
понуро уставился в пол.
   Мужчины без женщин... Уголь весело потрескивал в очаге, наполняя  кухню
едким дымом. Элиэль  пыталась  отвлечься  от  своих  ужасных  мыслей.  Она
встала, пересекла помещение и повернула заслонку.
   - Не мешало бы сначала открыть вьюшку!
   Старый Пиол почесал серебряную щетину на  подбородке.  Он  улыбнулся  и
открыл рот, чтобы сказать что-то, но только раскашлялся.
   С глазами, слезящимися от едкого дыма, Элиэль отошла от плиты.
   - Нам надо поесть,  -  объявила  она  своим  самым  лучшим  сценическим
голосом. Именно это полагалось сказать сейчас Амбрии. - Да,  мне  тоже  не
хочется, - продолжала она, отвечая на кислые ухмылки со всех сторон, -  но
надо. Рынки скоро закроются.
   - Она права, - поднялся  с  места  Гольфрен.  -  Будешь  сегодня  нашей
хозяйкой, Элиэль. Я схожу с тобой.
   - Я сейчас, только за плащом...
   По крыльцу загрохотали чьи-то шаги. Все повернулись к двери.
   Дверь распахнулась настежь, снова запустив внутрь снег, дым и  морозный
воздух. В кухню шагнул Дольм Актер с корзиной на локте.  Он  захлопнул  за
собой дверь и, ухмыляясь, обвел всех вопросительным взглядом.
   Элиэль поспешно опустила глаза, не в силах встретиться с ним  взглядом.
Молитва Зэцу!  Членовредительство!  Черный  балахон  в  мешке!  Жнец!  Она
шмыгнула на место и съежилась, пытаясь унять дрожь.
   Звучный голос Дольма отозвался эхом от каменных стен.
   - Эй вы, сборище унылое! О еде никто не подумал, полагаю?
   К'линпор выпрямился, лицо его пылало.
   - Где ты был?
   На мгновение наступила тишина. Элиэль сидела, не поднимая глаз,  боясь,
что Дольм посмотрит на нее.
   - Я? Я вернулся в храм.
   - Что? - взревел Гольфрен, отшатнувшись и  с  грохотом  опрокинув  свой
стул.
   - Я не видел там наших  женщин,  если  тебя  беспокоит  именно  это,  -
успокоил его Дольм. Он шагнул к столу рядом с Элиэль и поставил туда  свою
корзину. Дольм стоял так близко, что она почувствовала запах мокрой шубы.
   - Я сделал то, что давно полагалось  сделать  нам  всем...  ну,  может,
кроме Клипа Трубача. Да нет, а  почему  это  кроме  него?  Он  вполне  уже
взрослый. Я кинул в чашу немного серебра и совершил приношение Владычице.
   "Лжец! - думала Элиэль. - Лжец! Лжец!"
   - Нет! - зарычал Тронг голосом, от которого, казалось, сотряслись стены
гостиницы. Щеки его вспыхнули.
   - Да, - спокойно возразил Дольм. - Я понял, что это мой долг. Я  выбрал
самую старую и  отвратительную  женщину,  какую  только  смог  найти.  Она
осталась весьма и весьма довольна.
   - Это омерзительно! - вскричал Гольфрен Флейтист.
   - Это священный ритуал! Или ты осмеливаешься противоречить богине?
   Молчание. Элиэль бросила взгляд на Гольфрена. Он раскраснелся  так  же,
как Тронг - даже сильнее, ибо лицо его было чисто выбрито, а кожа - глаже.
Костяшки пальцев его побелели. Уж не подерутся ли они, подумала девочка.
   Да, думала Элиэль, это омерзительно. Она  вспомнила  длинные  волосатые
руки и грудь Дольма,  и  ее  передернуло.  Богиня  или  нет,  омерзительно
овладевать женщиной против ее воли.
   - Ну? - все так же спокойно спросил Дольм Актер.
   - Нет, - простонал Флейтист.
   - Да! Женщина, о которой идет речь, заслужила наказание. Я не спрашивал
за что, естественно.
   Дольм всегда был шумным и жизнерадостным, но сейчас он казался  слишком
уж возбужденным. Элиэль даже подумала, уж не напился ли он, но запаха вина
не ощущало