Холод. Ледяной, жгучий холод, а ведь на нем два  слоя  одежды.  На  нем
шерстяное  белье,  о  котором  не  знает  никто,  кроме  трех  джоалийцев,
продавших ему белье в одну очень утомительную ночь. Д'вард,  должно  быть,
промерз до костей.
   Мокрая, скользкая трава и крутые склоны. Ни кустика, ни ростка.
   Скользкая скала, на которой не за что ухватиться.
   И все время  над  головой  гладкая  поверхность  стены  -  беспощадная,
равнодушная.
   И все время мысль о том, что в любой момент кто-то там, наверху,  может
случайно глянуть вниз и увидеть двух наглецов. Вряд ли они откажут себе  в
удовольствии попрактиковаться в стрельбе по живым мишеням. Даже при лунном
свете выстрел прямо вниз на пятьдесят футов - не из самых сложных.
   Это путешествие Дош запомнил. Даже слишком хорошо.


   Дайка... так назвал это Освободитель.  Дош  никогда  раньше  не  слышал
такого слова. Это узкий выступ,  полка  скалы,  выступающая  за  обрыв  на
несколько футов. Здесь Д'вард может отступить от стены на несколько шагов,
чтобы свершить свое чудо. Конечно, здесь они  более  заметны  сверху,  чем
прежде, когда прижимались к стене. Часовые наверняка увидят их, как только
посмотрят вниз.
   Разве не это положено делать часовым на стенах, нет?
   Ветер изо всех сил толкает их, пытаясь сбросить обоих с насеста. Д'вард
чертыхается под нос, сражаясь с тонкой бечевой, а ветер все пытается сдуть
ее или запутать. Его зубы лязгают от холода. В зловещем зеленом  свете  он
напоминает ходячего мертвеца.


   Новая картина: Дош расстегивает куртку и стаскивает с  себя,  предлагая
ее своему почти обнаженному спутнику, и она полощется на ветру, как флаг.
   - Прекрати! - сердитый рык Д'варда. - Ты что, убить нас хочешь?
   - Тебе она нужнее.
   - Нет. У других такой нет. Надень. - Он продолжает  возиться  с  узлами
одеревеневшими пальцами.
   Другие не съежились на этом проклятом уступе в сотне футов над потоком.


   Бросок... начало чуда.
   На ветру, в темноте, под этим немыслимым углом - и все же  Освободителю
это удается с первой попытки. Это прекрасно: деревяшка  взлетает  в  ночи,
волоча за собой бечеву; ветер сносит ее чуть в сторону,  и  она  летит  по
плавной кривой.
   Д'вард балансирует на одной ноге, взмахивая руками, и каким-то  образом
удерживается на самом краю. На мгновение Дош уверен - тот  сорвется.  Этот
образ останется навсегда, один из самых отчетливых: Освободитель, замерший
над бездной, вытянув ногу, раскинув руки, лицо застыло от страха - и  Дош,
бросающийся к нему, чтобы в самый последний момент схватить его...
   Если палка и стучит о парапет где-то  высоко  над  головой,  ветер  все
равно уносит стук прочь.


   Должно быть, они со всех  ног  спешат  обратно  к  основанию  стены,  в
относительную безопасность.  Этого  Дош  не  помнит.  Это  одна  из  самых
рискованных минут, ведь если кто-нибудь услышит или увидит, как  их  палка
падает на  стену,  он  неизбежно  выглянет  вниз  посмотреть,  откуда  она
взялась.


   Ожидание.
   Он не знает, сколько оно  длится.  Они  съежились  вдвоем,  вжимаясь  в
грубую каменную кладку, ожидая,  ожидая...  Д'вард  выглядит  так,  словно
сейчас  замерзнет  насмерть.  Снова  -  возможно,  даже  несколько  раз  -
отказывается он накинуть часть одежд Доша. В конце концов Дош  обхватывает
его руками, и Освободитель не сопротивляется.
   Правда, никакой чувственности в этом объятии нет и в помине. Все  равно
что обниматься с ледником.
   Надежда гаснет. Отчаяние...


   Луны. Сияние Трумба затмевает звезды, но вскоре следом за ним  восходит
Иш, а потом и Эльтиана. Три луны  светят  разом,  близко  друг  от  друга:
огромный зеленый диск, маленький синий  и  красная  звезда.  В  положенном
порядке. Не совсем на одной прямой, но почти. Да? Пожалуйте! Неохотно,  но
неумолимо красное и синее сливаются с зеленым.
   Пророчество исполняется. Трое из богов собираются вместе, как  они  это
делают каждые несколько лет. Это и пугает, и ободряет, но пока  их  только
трое. Трое - редкость; четверо - выдающееся событие.
   Где же Кирб'л, Шутник?
   Дева и Владычица приближаются к Мужу. Где Юноша?
   Никто не может предугадать поведение Кирб'ла. Он движется замысловатыми
путями, забираясь далеко на север и на юг. Он появляется и исчезает, когда
ему заблагорассудится. Иногда, когда он светит ярче всего, он  движется  с
запада на восток.
   Дош молится.


   Шутник!
   Дош никогда не забудет его эффектного появления. Это будет самым  ярким
воспоминанием той ночи - маленькая яркая  золотая  луна  вспыхивает  прямо
перед  Трумбом,  и  вот  все  четыре  бога  сияют  на  серебряном  бархате
небосклона. Кирб'л движется на глазах, движется на восток! Четыре светила.
Четыре тени.
   Эльтиана и Иш с одной стороны, Кирб'л с другой, почти на одной  прямой,
в идеальном порядке, неумолимо надвигаются на огромный диск Трумба.
   Собрание всех богов!
   Подождать еще чуть-чуть...


   Внезапное шиканье Освободителя и свет в его глазах...
   - Что?
   - Кто-то идет!
   Дош оглядывается, и, конечно же, на этом проклятом,  продуваемом  всеми
ветрами уступе никого нет. Значит, кто-то идет по стене? Откуда Д'вард это
знает?
   (Возможно, в это мгновение в нем родилась вера.)
   - Он нашел ее! - Д'вард отстранился и сел, весь как  пружина  в  лунном
свете.
   - Вот оно!
   Чудо!
   Усталый часовой, замерзший и сонный, совершая обход по  стене,  находит
какую-то чурку. Его начальство не потерпит всякого мусора, о который могут
споткнуться бойцы.
   Нет ничего странного в том, что такой человек наклоняется, берет палку,
скидывает ее со стены и продолжает обход. Сегодня он, как и все остальные,
смотрит больше на небо.
   Странно только то, что при этом он  не  замечает  привязанной  к  палке
бечевы... вот это  и  впрямь  чудо.  И  вряд  ли  простым  везением  можно
объяснить то, что скидывает он ее не в ту  же  амбразуру,  в  которую  она
влетела. И все же он не замечает бечевы, перекинутой  теперь  через  зубец
стены, и не видит, что она скользит, по мере  того  как  палка  опускается
вниз, колотясь о камни стены.
   Он сыграл свою роль в истории и теперь уходит  навстречу  смерти,  а  у
основания стены Освободитель со  всхлипом  выдыхает  воздух,  который  так
долго сдерживал в груди.
   Чудо.


   Тут потеряно еще несколько страниц.
   Один лазутчик или сразу оба отвязывают бечеву от палки и привязывают  к
ней тяжелый канат. Кто-то  из  них  тянет  за  другой  ее  конец,  бормоча
молитвы, чтобы бечева не перетерлась о зубец или просто  не  порвалась  от
нагрузки. Один из них хватает конец каната и затягивает на нем петлю.
   Это может быть Дош. Или Д'вард. Кто-то из них двоих.


   Четыре луны все сближаются.
   Ветер приносит из города отзвуки далекого  пения  молитв.  Жрецы  будят
горожан, чтобы те спешили увидеть и восславить чудо в небесах.
   Они не замечают чуда, происходящего на стенах. Такая мелочь - и столько
от нее зависит: захлестнувшаяся на зубце стены бечевка, тянущая  за  собой
канат.
   Должно быть, нагианцы уже на подходе.


   Слияние четырех лун.
   Одна за другой сапфировая Иш и рубиновая Эльтиана исчезают за  Трумбом.
Секундой позже и Кирб'л наскальзывает на него -  зеленая  искорка  тает  в
зеленом сиянии. Остается один Трумб.
   Соединение богов, знамение великих событий.
   Никто из тех, кто видел это, не забудет такого уже никогда.


   Д'вард полез наверх, карабкаясь по канату. Его труп не  пролетел  мимо,
падая в реку; шума поединка тоже не слышно. Значит, он  скорее  всего  еще
жив. Дош ждет остальных, чтобы указать дорогу.
   Ожидание хуже всего - ведь Д'вард там, наверху, один.
   Потом из темноты по одному возникают  воины  из  соналбийского  отряда,
неся с собой еще канаты. Ни копий, ни щитов  -  только  короткие  дубинки,
иначе им не одолеть бы этой предательски опасной тропы.
   Дош настаивает на том, чтобы идти следующим, за Д'вардом... они спорят,
и в конце концов Прат'ан уступает, позволяя ему идти.
   Он стягивает с себя одежду, чтобы его не спутали с защитником города.
   Почти нагой, безоружный, карабкается  он  в  темноте  по  канату  вдоль
вертикальной стены.
   Этот образ тоже останется в его памяти навсегда.


   А после этого... большой пробел.
   Соналбийский отряд вслед за Освободителем проник  в  город.  Они  сняли
часовых. Они отворили ворота  остальным  нагианцам,  вооруженным  копьями,
незаметно подкравшимся к самым воротам, пока стража смотрела на соединение
светил.
   Кто-то протрубил в рог, призывая джоалийцев.
   Джоалийцы появляются как раз вовремя, когда защитники приходят в себя и
начинают избивать почти безоружных нагианцев.
   Дош не запомнит ничего из этого. Совершенно ничего.


   Возможно, все воспоминания об этом стерты другими - горькими, о которых
не хотелось бы думать: зрелищем жестокого боя в темноте,  брызг  крови  на
стенах, валяющихся на улицах тел, визжащих, объятых паникой людей. Мертвых
детей.
   Пронзенный человек умирает чисто, и  на  лице  его  нет  ничего,  кроме
удивления. Человек, убитый ударом палицы, забрызгивает все вокруг  кровью,
мозгами и осколками костей.
   Женщины жмутся по углам или прижимаются к мертвым телам.
   Дети, малые дети бегают под ногами с  криком  и  плачем.  Окровавленные
дети. Дети, цепляющиеся за мертвых отцов.
   В ночи вспыхивают пожары - это потерпевшие поражение  защитники  города
отказываются отдать его в руки победителей.


   Молельня Иелы Тион, богини пения - аватары Юноши...  Каким-то  образом,
он не помнит - как, Дош находит ее.
   Главный городской храм полон перепуганных  горожан,  но  эта  маленькая
молельня пуста, темна и тиха. Ее освещает только  трепещущая  свеча  перед
небольшим изображением богини. Он не помнит ни того, как вошел,  ни  того,
как преклонил колена, ни того, как исполнил тайный  ритуал,  которому  его
обучили специально для таких случаев.
   Он  помнит  явление  бога  в  сиянии  красоты  и  славы...   хотя   это
воспоминание может путаться с другими подобными, когда бог являлся на  его
призыв. Он ни разу не помнил точно, что же он видел, - только потрясение и
прекрасный голос  бога.  Всхлипывая  от  счастья,  почти  не  в  состоянии
говорить из-за переполняющей его любви, от которой перехватывает горло, он
шепотом сообщает то, что должен, камням пола молельни.
   И ему благодарны!
   - Ты хорошо поработал, любимый, -  произносит  бог.  -  Очень  неплохо.
Пророчество о городе сбылось, да. Но я чувствую, что пророчество о  принце
-  нет.  Конечно,  Тарион  предлагал  тебя  Освободителю.  Я  полагаю,  он
предлагал тебя почти всем и каждому, но Д'варда ты не искушал. Значит, это
еще  впереди,  так  что  тебе  стоит  приглядеться  к  другому  принцу,  к
Злаборибу. Продолжай.
   Отчаяние! Горе!
   - Возьми меня. Господин! Возьми меня с собой!
   - Нет, мой мальчик! Пока нет. Ты должен остаться и наблюдать,  мне  это
нужно. И доносить мне, разумеется. Когда пророчество исполнится до  конца,
когда ты выполнишь мое поручение, обещаю тебе, ты соединишься со  мной.  И
прекрати хныкать...
   Вот это воспоминание точно останется навсегда: пустота после ухода бога
и нестерпимая боль от сознания того, что его миссия еще не завершена.
   Но   позже   приходит   новое,   незнакомое,   гнетущее   ощущение    -
богохульственная мысль о том,  что  покорность  его  истинному  господину,
наполнявшая его раньше ни  с  чем  не  сравнимыми  радостью  и  гордостью,
оставляет теперь неприятный привкус  -  осознание  того,  что  он  предает
Освободителя.



29

   Исиан Яблочница плохо знала город. Она впервые попала в него  всего  за
месяц до начала войны.  Наверное,  ей  стоило  вернуться,  пока  еще  была
возможность, - родители писали ей, умоляя ее вернуться, - но о свадьбе уже
договорились, и уехать из города выглядело бы  теперь  ужасной  трусостью.
Все убеждали ее в том, что Лемод неприступен. А потом висячие мосты  через
Лемодуотер обрушили, чтобы по ним не  могли  переправиться  захватчики,  и
было уже поздно. Поэтому она осталась жить в доме у своего дяди, терпеливо
ожидая того дня, когда осаду снимут или прорвут и назначат день свадьбы.


   Она  уже  собиралась  ложиться  спать,  когда  в   ее   комнату   вошла
взволнованная тетя Огфут и  объявила,  что  наступает  великое  событие  -
соединение четырех лун и что Исиан непременно должна пойти и посмотреть на
это. Такое случается раз в  жизни,  этого  никак  нельзя  пропустить;  она
оделась в лучшие меха и вышла в ночь вместе с дядей и тетей и с двоюродным
братом Драбмером, вооруженным мечом.
   Лучше всего смотреть со стен, объяснил дядя Тимбиц, но об этом не могло
быть и речи во время осады. Поэтому они отправились  на  большую  площадь,
которая на самом-то деле была и не такой  уж  большой  -  даже  на  взгляд
деревенской девчонки-садовницы, - но она оставалась самым большим открытым
пространством в городе. На нее выходил дворец - и храм тоже.  Похоже,  эта
же мысль пришла в голову и всем остальным горожанам,  так  что  давка  там
царила ужасная.
   Честно говоря - хотя Исиан уже знала, что честность не всегда  уместна,
- слияние лун не произвело на нее особого впечатления. Уже  раза  два  или
три она видела  соединение  трех  лун,  и  это  мало  от  них  отличалось.
Возбуждение же, которое она ощущала, передалось ей подобно заразе от самой
толпы. Люди плакали, распевали гимны и возносили  хвалу  богам,  обещавшим
этим знамением защитить своих верных и преданных  почитателей  из  Лемода.
Исиан подумала еще, а видят ли этот знак осаждающие, и  как  истолковывают
его они. Время, несомненно, покажет, кто из них прав.
   Пение стихло, слияние завершилось, и Кирб'л отделился от Трумба. Вскоре
после этого показалась и Иш.
   Исиан оглянулась по сторонам и поняла, что отбилась от  спутников.  Ну,
нетрудно догадаться, что такие весьма почтенные люди,  как  ее  дядюшка  и
тетушка,  поступят  единственно  верным  образом,  а   в   данном   случае
единственно верный образ  означал  посещение  неизбежной  благодарственной
службы в храме. По меньшей мере половина толпы пришла к такому же решению,
поэтому давка в храме оказалась еще сильнее, а духота - просто  ужасающей.
Верховная жрица провела службу быстро, почти непристойно  быстро,  быстрее
даже самого слияния светил. Скоро, хотя и не так скоро, как  хотелось  бы,
Исиан выбралась из храма на блаженно свежий воздух.
   Она так и не  видела  никого  из  родственников.  Впрочем,  ее  это  не
особенно  беспокоило.  Это  представлялось   ей   занятным   приключением.
Незамужней девице не стоило бы разгуливать по улицам в  одиночку,  даже  в
дневное время, хотя не столько ради безопасности, сколько ради приличия  -
Лемод  славился  законопослушностью  своих  граждан.  Она  пошаталась   по
площади, пока не рассосалась толпа,  выглядывая  в  ней  своих  родных.  И
наконец решила, что они, должно быть, уже  ушли  домой.  Вполне  возможно,
толпа разъединила и остальных, и каждый из ее  родных  полагает,  что  она
благополучно осталась с другими.
   Она  повернулась  и  тоже  направилась  домой.  Улочки  Лемода  узки  и
извилисты, а фонаря у нее с собой не было. До сих  пор  ей  не  доводилось
выходить в город одной: каждый раз с ней были тетя, или кузен Драбмер, или
еще кто-нибудь, к тому же ночью город выглядел совсем  другим.  Требования
приличий не позволяли ей спросить дорогу у встречных. Некоторое время  она
бесцельно бродила по улицам, а город тем временем становился  все  тише  и
тише, улицы - все безлюднее  и  безлюднее.  Горожане  укладывались  спать.
Очень скоро приключение из занятного превратилось в страшное. Ну и дурочка
же она! Надо же ей было так заблудиться!
   И тут послышались крики. Забили колокола. Забегали люди. Она попыталась
понять, что случилось, но вскоре ее захватила общая паника.  Огни  все  не
зажигались, только зловещий свет лун. Даже несколько освещенных окон  -  и
те погасли. Она побежала прочь от шума, но каким-то образом  тот  оказался
перед ней. Крики превратились в вопли, послышался  лязг  металла.  Она  не
могла различить, кто кричит - мужчины или женщины. Один раз  она  чуть  не
споткнулась о мертвое тело.
   Но потом - о, благодарение богам! - она узнала богатый мраморный фасад.
Через пару минут, задыхаясь, она прислонилась к большим воротам мастерской
дяди. К ее удивлению, боковая дверь оказалась не  заперта,  но  распахнута
настежь. Она отчетливо помнила, как кузен Драбмер, уходя, запирал ее.  Она
немного поколебалась, уж не  означает  ли  это  опасность?  Здравый  смысл
подсказывал, что захватчики свирепствуют  на  улицах,  а  не  прячутся  по
темным углам, и все же она боялась входить. Потом  из-за  угла  вывалилась
обезумевшая от страха толпа. Исиан прошмыгнула в дверь и захлопнула ее  за
собой.
   В огромной мастерской было темно, как в подвале, но она пробиралась  на
ощупь. Не набив и дюжины синяков, она добралась до лестницы  и  прокралась
наверх, стараясь производить не больше шума, чем растущий гриб, ступая как
можно ближе к стене, чтобы деревянные ступени не скрипнули. В доме  царили
мрак и тишина, только в гостиной тикали большие часы.
   Она прокралась на кухню и вооружилась самым  большим  и  острым  ножом,
какой только нашла. Потом обошла все комнаты вплоть  до  чердака.  Она  не
нашла никого, даже на половине прислуги - это объясняло незапертую дверь.
   Эта дверь беспокоила ее. Здравый смысл... Ее родители  свято  верили  в
здравый смысл и сделали его чуть не основным в  ее  воспитании.  Так  вот,
здравый смысл советовал ей запереть дверь. Но вдруг тетя или кто-то еще из
родных вернутся домой в поисках убежища, как это только  что  сделала  она
сама?  При  мысли  об  этом  ей  представились  жуткие   картины   родных,
изрубленных на  куски  на  пороге  собственного  дома.  Более  того,  если
джоалийцам удалось-таки взять город, они обязательно  пойдут  по  домам  в
поисках обороняющихся, в то время как если победили лемодианцы, они  точно
так же будут прочесывать дома в поисках  прячущихся  джоалийцев.  Взломать
дверь не составит труда ни тем, ни другим, а  это  означает  лишний  ущерб
дядиной собственности. С другой  стороны,  открытая  дверь  может  вызвать
подозрение. В конце концов она спустилась вниз и  распахнула  ее,  оставив
такой, какой она была до  ее  прихода.  Потом  поднялась  наверх  и  стала
искать, где бы лучше спрятаться.
   Поначалу  наиболее  удачным  убежищем  ей  показался  большой  шкаф   в
дядиной-тетиной спальне, но, посмотрев на него, она решила, что  здесь  ее
быстро найдут. Она присела в  темноте  на  краешек  кровати  подумать.  Из
открытого окна доносились приглушенные, но все равно жуткие звуки смерти и
насилия. Большая комната, как обычно, пахла любимыми  тетиными  духами.  В
этой комнате всегда было тепло. Славная, уютная комната.
   Почему-то ей не было особенно страшно, и это ее удивляло. Подумав,  она
решила, что до сих пор не до конца верит во все происходящее  этой  ночью.
Слияние четырех светил, изрядное разочарование... в первый раз с тех  пор,
как  она  покинула  сад  дедушки  Губы,  она  предоставлена  сама  себе...
неприступный Лемод, похоже, пал... по крайней мере судя  по  доносившемуся
шуму. Нет, она, право же, не  могла  поверить  во  все  это!  Ей  надо  бы
помолиться   богам,   в    особенности    Эт'ль,    богине-покровительнице
Лемодвейла... Эльтиана оказалась сегодня в тени  Трумба...  Исиан  решила,
что с молитвами можно и подождать,  пока  она  не  найдет  себе  надежного
убежища. Похоже, после этого у нее будет более чем достаточно  времени  на
молитвы.
   В двух кварталах от них загорелся дом, и это отбило у нее всякую  охоту
прятаться на чердаке. Мастерская на первом этаже? Большой  медный  чан,  в
котором кипятили белье?
   Кузен Драбмер скорее всего участвует в  бою,  хотя  до  войны  это  был
незлобивый, далекий от жизни человек. Если дядя и тетя еще не мертвы,  им,
в