ждливый сезон. Образ богини был высечен на вертикальной
каменной стене в незапамятную эпоху.  В  пасмурные  дни  его  трудно  было
разглядеть, однако, когда светило солнце - то  есть  почти  всегда,  -  ее
силуэт вырисовывался на стене довольно четко. Нагианцы  любили  хвастаться
тем, что их богиня - самая большая в мире, а акустика в храме - идеальная.
Но на деле это все равно оставалось дырой в земле, а в  такие  жаркие  дни
превращалось в грандиозных размеров духовку.
   Перед Злаборибом в относительном порядке стояли  юные  воины  Нагленда,
собранные со всего вейла, с тем чтобы по заведенному  с  древности  обычаю
принести присягу. Между ними стояло  довольно  много  джоалийских  солдат,
разбивших лагерь на север от столицы. Официально их собрали  здесь,  чтобы
засвидетельствовать почтение богине и союзникам. Неофициально - приглядеть
за тем, чтобы все шло как положено, и то, как они разделили  нагианцев  на
небольшие группы, лишний раз доказывало это.
   Позади  этого  вооруженного  великолепия   стояли   мирные   подданные,
пришедшие посмотреть на то, как их сыновей и братьев отправят на войну, на
которую  нагианцам  на  самом-то  деле   было   глубоко   наплевать.   Они
приветствовали Ее Величество, когда  ее  внесли.  Они  пели  хвалу  святой
Ольфаан с такой искренней верой, что  их,  наверное,  слышали  чуть  не  у
самого Нагволла -  спасибо  великолепной  акустике.  Так  или  иначе,  они
мужественно терпели это последнее свидетельство низкого  статуса  Нагвейла
как джоалийской колонии.
   После вступительного воззвания к богине жрицы убрались обратно  в  свои
пещеры. Ритуал носил чисто военный характер.
   Он продолжался  уже  несколько  часов,  а  конца  еще  не  было  видно.
Королевский паланкин стоял в стороне, и занавески его были  задернуты  для
защиты от беспощадного солнца. Время от времени слуги заглядывали  внутрь.
Злабориб решил, что с матерью случился очередной припадок. И как бы он  ни
гнал от себя эту мысль, он все равно думал, что так  ей  и  надо.  Что  ж,
гениальный ход:  она  не  отвергла  джоалийские  требования,  одновременно
использовав ситуацию для того, чтобы избавиться от старшего сына.  Сегодня
он обречен умереть. Тарион победил.
   Смуглый молодой воин  по  ту  сторону  алтаря  поднял  оружие,  которое
опустил минуту назад. Он  отсалютовал  Злаборибу  и  богине  и  сбежал  по
ступеням, догоняя свой отряд. Ступени были закапаны кровью.
   Посередине алтаря  в  луже  крови  лежал  каменный  нож.  Рядом  стояло
полдюжины золотых  мисок.  Три  уже  опустели.  Остальные  были  наполнены
сверкающей белой солью, ослепительной до боли в глазах.
   Злабориб вздохнул и опустил взгляд на рукописный текст,  положенный  на
каменный стол перед ним. На случай, если вдруг поднимется ветер, края  его
прижали золотыми монетами. Однако воздух в этой духовке стоял неподвижно -
вот жалость!
   - Я призываю верных воинов Ее Величества из Рареби! - Горло  пересохло,
как Западная пустыня. Кажется,  он  даже  перестал  потеть.  Возможно,  он
просто иссяк, как дворцовые фонтаны.
   Мощный юноша со щитом и копьем  легко  взбежал  по  ступеням.  Вот  как
должен выглядеть настоящий воин!  С  широкими,  как  повозка,  плечами,  с
узкими бедрами. Мускулы его играли при движении. Злабориб нахмурился - ему
стыдно было даже смотреть на него.
   Великан положил щит и копье на алтарь и произнес слова присяги:
   - Воины Ее Величества из Рареби клянутся в верности святой Ольфаан и  в
беспрекословном  повиновении  тебе.  Военачальник.  -  Голос  у  него  был
сильный, под стать внешности, и стена  утеса  эхом  отшвырнула  его  слова
усталой толпе, которая слышала их сегодня уже много раз. - Они  предлагают
свою кровь, и свою жизнь, и свою верность. Они  молят  Ольфаан  вести  их,
защищать их и будут достойны ее покровительства.
   - Аминь, - произнес Злабориб в восьмой или девятый раз за день.
   Парень, конечно, вспотел, как норная свинья, но это скорее всего  из-за
жары. А вот то, как он стиснул зубы, поднимая нож, - уже точно не от жары.
Он боялся того, что ему предстояло. На его  ребрах  виднелось  уже  четыре
отметины доблести, но нож, должно быть, здорово затупился.
   Он исподтишка чиркнул им о край алтаря в надежде заточить хоть немного.
Это не входило в ритуал, но не он первый делал  это  -  царапины  на  краю
алтаря показывали, что и деды этих воинов поступали  точно  так  же  много
веков назад. Вряд ли от этого нож станет заметно острее.
   Потом атлет полоснул себя по ребрам.
   Злабориб старался не смотреть на это. Его мутило от одного вида  крови.
Он услышал слабый вздох боли - воин натирал порез солью. Боги, как же  это
должно быть больно! С начала церемонии два паренька уже  успели  упасть  в
обморок, и их унесли друзья. Официально их полагалось бы предать смерти за
выказанную слабость, но  скорее  всего  им  позволят  сбежать  и  укрыться
где-нибудь в деревне.
   Командир вздохнул с облегчением, когда боль немного  стихла.  Потом  он
отошел к дальнему концу алтаря. Первый из его подчиненных  поспешно  встал
на его место, явно желая поскорее отделаться от болезненной процедуры. Еще
не остановившись, он бросил щит и копье и схватился за нож. Он резанул так
быстро, что Злабориб не успел отвести взгляд.
   - Мало! - прошипел ему командир.
   Воин хмуро покосился на него и резанул снова. С  минуту  он  дал  крови
свободно течь, как бы надеясь, что ему скажут, будто этого довольно. Потом
потянулся за солью.
   Варварство! Неслыханное варварство! Присутствующим джоалийцам  противно
смотреть на все это. Когда они приносят  жертву  Ольфаан  или  даже  самой
Астине, они предлагают ей курицу, ну, в крайнем случае бычка.  Они  должны
считать это добровольное членовредительство греховным, каким  считает  его
сам Злабориб. В глубине души он  стыдился  этого,  но  уродовать  себя  на
потеху черни он никогда бы не стал.
   Воин забрал свое оружие и отошел. За ним  последовал  другой  раребиец,
потом третий. По крайней мере  эти  двигались  быстро.  Некоторые  деревни
старались тянуть время.
   А ведь Злаборибу стоило бы хотеть, чтобы это тянулось подольше, - почти
наверняка церемония завершится его смертью. Когда последний воин  принесет
присягу, ему придется прочитать эту проклятую  речь,  лежащую  перед  ним.
Если он не сделает этого, джоалийцы будут знать, что он ослушался  прямого
приказания своей королевы, и не будут доверять ему  как  офицеру.  Значит,
они не помогут ему.
   И нагианцы тоже не помогут. Они открыто смеялись, когда  он  шел  через
город. Остальные-то шагали в доспехах или ехали верхом на  моа  вроде  его
красавчика  брата  Тариона.  Только  военачальник  оказался  раздетым   до
набедренной повязки,  не  скрывавшей  его  широкого  таза,  узких  плеч  и
лишенной волос и ритуальных шрамов  груди.  Царица  пошла  на  все,  чтобы
показать  своим  джоалийским  гостям  -  ее  старший  сын  не   пользуется
поддержкой народа.
   Зато как встречали Тариона с его  кавалерией!  Это  бесило  его  больше
всего. Тарион ни капельки не заботился о своем народе. Тарион  не  отличил
бы сонета от застольной песни. В отличие от Злабориба  его  совершенно  не
интересовало  развитие  нагианской   культуры   и   проблемы   просвещения
пребывающего в варварстве народа. Джоалийцы не доверяли Тариону, что с  их
стороны было довольно мудро, но теперь-то уж им придется.  Тарион  завоюет
славу победителя. Злаборибу, даже если его и не  убьют  сегодня,  придется
скрываться во дворце, и все будут уверены, что он струсил.  Он  не  считал
себя особенно храбрым человеком, но, будь у  него  такая  возможность,  он
пошел бы на войну. Какая несправедливость!
   Заключительный акт церемонии, когда он откажется от  всех  этих  клятв,
скорее всего вообще будет для него последним. Эти окровавленные варвары не
стерпят подобного оскорбления. Сотня копий  блеснет  на  солнце,  и  кровь
Злабориба смешается на ступенях с их кровью. Сотня? Их здесь около тысячи,
а ведь ему хватит и одного.
   Если только прежде его не доконает жара. У  него  не  было  врожденного
загара крестьянина. Его нежная кожа обгорала на солнце.  Интересно,  какое
наказание предписывают древние ритуалы военачальнику, упавшему  в  обморок
во время церемонии?
   О богиня! Командир подбирает свой щит. Значит, следующая  деревня.  Как
называлась эта, Рареби  или  Тойд'лби?  На  мгновение  Злабориба  охватила
паника. Потом  он  решил,  что  это  была  все-таки  Рареби,  и  выкликнул
Тойд'лби. Никто его не поправил.
   Командир тойд'лбийского отряда был  старше  большинства  -  некрасивый,
потрепанный жизнью мужчина. Возможно, вдовец. Произнося слова присяги,  он
смотрел на Злабориба с нескрываемым подозрением.
   Кровавый бред продолжался.
   Храм полыхал жаром.
   Осталась всего одна деревня! Смерть приближалась к  Злаборибу  Воеводе.
Он не видел пути к спасению. Если он не подчинится приказу и не  откажется
от командования, его арестуют и  казнят  как  мятежника.  Если  откажется,
воины взбунтуются и используют его в качестве мишени для метания копий.  А
если случится чудо и они этого не сделают, то  уж  Тарион-то  постарается,
чтобы он не оставался помехой на его пути к трону. И ни один нагианец,  ни
один джоалиец пальцем не шевельнет, чтобы спасти его.
   Он обречен.
   Воин за воином. Порез за порезом.
   Ему хотелось крикнуть, что они движутся слишком быстро. Жизнь  казалась
ему нереальной.
   Тойд'лби завершила ритуал, и ее мрачный командир ушел.
   Последняя деревня! Он несколько раз открыл и  закрыл  рот,  прежде  чем
накопил достаточно слюны, чтобы говорить.
   - Я призываю верных воинов Ее Величества из Соналби!
   По храму пронесся удивленный  гул.  Злабориб  постарался  сфокусировать
взгляд. Отряд из Соналби не шел к  алтарю  бесформенной  толпой,  как  все
остальные. Они маршировали строем по четыре - ровные  ряды,  словно  зубья
гребней. Все ноги двигались в лад, словно где-то играл невидимый  оркестр.
Даже джоалийская пехота и та ходит хуже.
   - Отряд - стой!
   Сотня ног разом топнула и замерла. Воины застыли у  подножия  лестницы.
Ни одно  копье  не  шелохнулось.  Короткая  команда  -  копья  выпрямились
вертикально, затем их древки ударили о землю. Кто-то в дальнем конце храма
одобрительно крикнул, и на него зашикали.
   Каммамен Полководец смеялся над одной только  идеей  обучать  нагианцев
военному делу по-настоящему. Имеющегося опыта  достаточно,  утверждал  он,
чтобы понять: это пустая трата времени. Должно быть, они там,  в  Соналби,
нашли какого-нибудь старика ветерана из  тех,  кто  служил  в  Джоалийской
армии и усвоил основы строевой подготовки. Он, поди, и обучил свою шайку.
   Кто совершил такое чудо?
   Неужели этот?
   Оставив своих воинов стоять в строю, командир зашагал к нему.
   Но это был юноша, почти мальчик, хотя и  очень  рослый.  На  груди  его
виднелось только три отметины доблести. Одна была  совсем  свежей;  скорее
всего он получил ее, когда его избрали  командиром  отряда,  но  даже  две
другие были еще багровыми - вряд ли  им  больше  двух  месяцев.  Когда  он
остановился, Злабориб с  удивлением  увидел,  что  глаза  его  ярко-синего
цвета, синее даже краски на лице, - Злаборибу никогда еще  не  приходилось
видеть таких глаз в сочетании с такими темными волосами.
   Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, и  было  в  этом
спокойном взгляде что-то такое, что окончательно поразило Злабориба. Он не
знал, что это. Он никогда раньше не встречался  с  таким.  Что-то  важное,
очень важное.
   И тут, почти незаметно, мальчик улыбнулся.
   Злабориб удивленно улыбнулся в ответ и ощутил вдруг невероятное чувство
облегчения.
   Несколькими по-военному четкими движениями юный командир  избавился  от
своих доспехов. Он произносил слова присяги  громко  и  отчетливо,  словно
вкладывал в них душу. Он говорил с легким незнакомым акцентом.
   Не сводя  глаз  со  Злабориба,  он  взял  нож  и  надрезал  грудь.  Без
колебаний, словно не замечая, что делает, он натер рану солью, и  все  это
время этот спокойный взгляд  синих  глаз,  казалось,  о  чем-то  спрашивал
принца.
   Он шагнул на свое место у дальнего края алтаря и  четко  повернулся  на
месте. И снова он посмотрел на Злабориба так, словно хотел сказать что-то.
Кто он, этот загадочный юноша? Что за послание пытается он  передать  ему?
Казалось, он подбадривает его, словно  знает  о  чудовищном  положении,  в
котором оказался принц. Нет, это невозможно!
   Тут к алтарю подошел первый из его  бойцов,  и  принц  переключил  свое
внимание на него.
   Один за другим сотня мужчин и юношей подошли пролить свою  кровь  перед
богиней и военачальником, которому оставалось  находиться  на  этом  посту
всего несколько минут. Но на этот раз имелось одно любопытное отличие. Они
не смотрели на богиню. Они смотрели на своего  вожака,  а  он  на  них,  и
каждый раз Злабориб замечал на его лице странную легкую улыбку  ободрения.
Губы его даже не шевелились, но взгляд теплел, и, похоже,  каждый  человек
из этой сотни получил от этого юного вожака едва заметный  сигнал,  словно
бы ободрение. "Я сделал это. Не так уж это страшно".
   А потом все кончилось. Последний человек сошел со ступеней  и  встал  в
строй.
   Командир подошел, забрал свое оружие, вскинул на плечо копье. Мгновение
он смотрел, чуть нахмурившись,  куда-то  мимо  Злабориба,  а  потом  вдруг
улыбнулся.
   Злабориб неуверенно оглянулся. Рядом  с  ним  никого  больше  не  было,
только голая скала, излучавшая жар. Он повернулся обратно и снова встретил
этот вопросительный взгляд синих глаз. Варварская раскраска мешала  понять
выражение  лица.  Сейчас  этот  мальчик  уйдет  и  оставит   Злабориба   в
одиночестве встречать свою несчастную судьбу.
   Но он не уходил. Вместо этого он вопросительно поднял брови.  Что  это?
Предложение? Приглашение?  Он  почти  предлагал  ему  остаться  и  помочь,
словно...
   Милосердная богиня! Возможно, все-таки есть выход из этого положения! У
Злабориба затряслись колени. Помня о сказочной  акустике  храма,  он  чуть
слышно прошептал:
   - Ты и меня можешь сделать воином?
   Мальчик довольно улыбнулся. Он отвечал так же тихо:
   - Только вы можете сделать это, господин. Но я могу показать, как.
   Злабориб удивленно кивнул.
   Мальчик снова шагнул к дальнему краю стола, поставил копье на  землю  и
принялся ждать, глядя на Злабориба. И снова по толпе  пронесся  удивленный
гул.
   Принц покосился на  паланкин  королевы.  Занавеска  чуть  отодвинулась:
значит, она хочет посмотреть на его отречение - и на  его  смерть.  Власть
всегда значила для нее больше, чем нелюбимый  сын.  Злабориб  родился  как
плод брака, лишенного любви, брака по расчету. По любви был рожден Тарион.
   Тарион - ублюдок в полном смысле этого слова.
   Лица матери совсем не было видно  в  тени.  Рядом  с  ее  паланкином  в
напряженном  ожидании  стоял  Каммамен  Полководец.  Взглянув   на   строй
кавалерии в противоположном углу храма, он разглядел и Тариона  -  слишком
далеко, чтобы видеть его кровожадную улыбку, но ее легко можно  было  себе
представить.
   "Ничего, я еще посмеюсь над вами!"
   Злабориб бросил последний взгляд на мальчика из  Соналби  и  получил  в
ответ ту же легкую улыбку ободрения и утешения, что и остальные воины.
   По крайней мере один человек был на его стороне!
   Он не смотрел на написанный текст. Его голос прозвучал громко  и  ясно,
так неожиданно, что он не сразу понял, сам ли он это говорит.
   - Воины Нагленда! По обычаю наших предков принял я вашу присягу! -  Так
начиналась подготовленная речь, и это было ложью, ибо в жилах его не текло
ни капли нагианской крови. Зато у  Тариона  она  была.  Тарион  был  сыном
дворцового гвардейца.
   Злабориб набрал в грудь побольше воздуха.
   - Для меня было бы честью биться рядом с вами - но я не  полководец.  Я
не достоин командовать вами! И я приказываю вам - первым и последним своим
приказом по армии -  повиноваться  благородному  джоалийскому  полководцу,
который  поведет  нас  к  победе  в  справедливой  борьбе  с  таргианскими
захватчиками.
   Он замолчал, дрожа и истекая потом. Неужели он сможет пройти через это?
Резать себя по живому? Он снова покосился на  соналбийского  командира,  и
снова мальчик одобрительно улыбнулся ему, призывая продолжать.  Тихий,  но
нарастающий ропот предупредил его, что он должен решать быстро.
   - Что же до меня, мои воины, я буду  биться  вместе  с  вами,  в  общем
строю.
   Он повернулся и дрожащей рукой взялся за  этот  омерзительный  нож.  Он
пальцем потрогал острие и понял, что резать придется изо всех  сил,  чтобы
порез был виден - он должен быть  заметным.  К  своему  ужасу,  он  ощутил
нарастающее возбуждение  сродни  сексуальному.  Это  еще  что  за  гнусное
извращение?
   Быстрым жестом он  с  отвращением  резанул.  На  кожу  словно  плеснули
расплавленным металлом. До сих пор он еще и не знал, что  такое  настоящая
боль. Это было страшнее, чем он себе представлял. Но боль по крайней  мере
вытеснила это дьявольское похотливое возбуждение. По ребрам текла  горячая
кровь. Он истекает кровью!
   Он недоверчиво посмотрел на соль. Это будет во сто крат  хуже.  Вынесет
ли он это? А вдруг закричит? Оцепенев от  ужаса  -  одновременно  боясь  и
новой боли, и того, что он истечет кровью, принц снова посмотрел на своего
вдохновителя.
   И опять этот чуть заметный кивок, на этот  раз  без  улыбки.  "Я  знаю,
каково тебе, - говорили эти синие глаза. -  Тысячи  мужчин  и  юношей  уже
проделали это сегодня".
   Злабориб схватил пригоршню грубой соли и провел ею по ране. Боги, боги,
боги! Агония свела каждый его нерв, каждую жилку.  Он  до  крови  прикусил
губу. Он потеряет сознание! Он должен потерять  сознание!  А  потом  пытка
сменилась просто сильным жжением. Кровь еще шла. Не  так  сильно,  но  еще
шла.  Не  в  силах  подавить  стон,  он  набрал  еще  пригоршню,  и  пытка
повторилась. Он сморгнул слезы.
   - Идем, - мягко произнес мальчик.
   Злабориб потянулся за своими копьем и щитом.  Его  голова  закружилась,
когда он нагнулся, но ему удалось поднять доспехи. Вслед  за  своим  новым
командиром он спустился по ступеням. Сотня соналбийских  воинов  пораженно
смотрела на новобранца. Все остальные вообще будто окаменели.
   Мальчик выкрикнул команду. Воины вскинули копья на плечи. Еще  команда,
и они повернулись кругом, чтобы уходить. Одна ошибка - и копья запутаются,
мешая двигаться. Ошибки не было. Третья команда, и они  зашагали,  печатая
шаг. Командир двинулся следом, а Злабориб - рядом с ним, стараясь  идти  в
ногу со всеми.
   Он может погибнуть в бою,  да  что  там,  даже  строевая  муштра  может
доконать его, но он пережил церемонию! Он тайком поглядывал на долговязого
паренька, вдохновившего его на отчаянный шаг.  Его  не  покидала  странная
уверенность, что его новообретенный  вождь  приглядит  за  ним.  Он  нашел
друга. Он нашел кого-то, кому мог бы доверять.



20

   - И на кого она оказалась похожа, эта богиня? - спросила Алиса.
   - Да я ее и разглядеть-то толком не успел,  -  ответил  Эдвард.  -  Она
только появилась и сразу исчезла. Наверное, такая же, как и все  остальные
богини.
   Они не спеша шли через Сент-Джеймс-парк. Эдвард небрежно  помахивал  ее
сумкой. Стоял замечательный осенний день. У них оставалась уйма времени, и
прямая, соединяющая Ламбет с Пэддингтоном, вела их  через  самые  красивые
места  Лондона  -  через  Вестминстерский  мост,  мимо  Парламента,  через
Сент-Джеймс-парк, Грин-парк и Гайд-парк. А там они почти на месте.
   Замечательно снова оказаться рядом с  Эдвардом  после  трех  лет  почти
безнадежного ожидания. Он был ей больше чем  просто  кузеном.  Он  был  ее
молочным братом, последним оставшимся родственником. Правда,  она  еще  не
привыкла ко всем произошедшим в нем переменам - силе, целеустремленности.
   Это был сказочный день - один из тех, что запоминаются надолго,  и  вс