любопытно.
   В первый раз каменное спокойствие Экзетера,  казалось,  дало  крошечную
трещину.
   - Сэр, если я даже намекну вам о том, что со мной случилось, вы тут  же
наденете  на  меня  смирительную  рубашку   и   запрете   в   камеру   для
буйнопомешанных!
   - Не думаю. Я принимаю тот факт, что все  происходящее  вокруг  вас  не
поддается объяснению. Вряд ли вы поведаете историю  неправдоподобнее  тех,
что я пытался вообразить себе, обдумывая ваши исчезновения и появления.  -
Теперь хирург вовсю излучал властность. -  Я  сомневаюсь,  что  увижу  вас
после того, как вы выйдете из этой комнаты. Поэтому я  хочу  услышать  ваш
рассказ.  Правду,  какой  бы  она  ни  была.  -  Улыбка  его  не  скрывала
откровенной угрозы: рассказ - или никаких побегов.
   Экзетер прикусил губу и покосился на Смедли.
   - Обо мне не беспокойся,  старина!  -  сказал  Смедли.  -  Как  говорят
моряки, я уже за бортом.
   Экзетер вздохнул:
   - Есть другие миры.
   - Вы имеете  в  виду  что-то  вроде  астральных  плоскостей?  -  кивнул
Стрингер.
   - Вроде них, но не совсем. Другие планеты. Сэр, позвольте, я ограничусь
этим?
   - Нет. Насколько я понимаю, тому, как вы исчезли  и  появились,  должно
быть сверхъестественное объяснение, и я не хочу  сойти  в  могилу,  гадая,
каково оно. Выкладывайте.
   Экзетер вздохнул и закинул ногу на ногу.
   - Я был в другом мире, который мы называем  "Соседством".  В  некотором
роде он напоминает Землю - в чем-то больше, в чем-то  меньше.  Там  другой
животный мир, другая география, но солнце то  же  и  звезды  те  же.  Люди
похожи на европейцев - от итальянцев до шведов.
   Он помолчал, оценивая реакцию Стрингера.
   - Понимаете? Возможно, вы думаете, что я спятил или вешаю вам лапшу  на
уши.
   - Звучит похоже на Жюля Верна, - согласился  хирург.  -  И  как  же  вы
попали в эту страну эльфов?
   - Я отправился в  Стоунхендж,  разделся  догола  и  исполнил  священный
танец. - Экзетер сделал вид,  что  смутился.  -  Вы  уверены,  что  хотите
услышать еще?
   - О, несомненно! Но почему Стоунхендж?
   - Потому что он... то, что называют понятием "узел".  Это  своего  рода
естественные священные места. Их много, и в узлах часто расположены церкви
или старые развалины, или просто камни, стоящие  вертикально.  Знакомо  ли
вам чувство странной дрожи, которая пробирает вас  в  древних  постройках?
Это то, что называется "виртуальностью", и это означает, что  вы  ощущаете
узел. И если вы знаете подходящий ключ или пароль - танец и пение, -  этот
узел может служить в качестве перехода. Каким-то образом узлы  этого  мира
соединяются с узлами Соседства или других миров. Люди перемещаются  в  обе
стороны уже сотни... возможно, тысячи лет. Надо только знать ритуал.
   Смедли удивился, как  это  Экзетер  ухитрился  танцевать  со  сломанной
ногой, но Стрингер, похоже, об этом не думал. Он кивал так, словно  верил,
- или он просто подыгрывает сумасшедшему?
   - И как же они действуют?
   - Не знаю, сэр. Не имею ни малейшего представления.  Лучшее  объяснение
этому давал мне человек по имени Роулинсон, но это была скорее игра  слов.
Интересно, вспомню ли я то, что он говорил мне тогда.  Это  было  примерно
год назад... Я находился в Соседстве уже два  года  и  наконец  встретился
с... назовем их "пришельцами" - другими  гостями  вроде  меня.  С  людьми,
которые разбираются во всем этом. Некоторые из  них  перемещались  туда  и
обратно по многу раз. Они называют себя Службой. У Службы имеется  база  -
примерно как у администрации в колониях. На деле это  довольно  похоже  на
Ньягату, где я  родился.  В  Кении.  Профессор  Роулинсон  изучал  вопросы
перемещения из мира в мир и разработал кое-какую теорию...
   Экзетер всегда умел убеждать. Пока он рассказывал, Смедли вдруг  понял,
что это самая невероятная история, которую он когда-либо слышал, и что  он
против воли начинает в нее верить.



7

   Роулинсон говорил: "Все дело в измерениях. Мы живем в трехмерном  мире.
Можете ли вы представить себе двухмерный мир?" Разумеется, я ответил  ему,
что с математикой у меня всегда было неважно. Тогда он взял колоду карт...
   Правда, все это было не совсем так. Карты  лежали  на  другом  столе  в
дальнем конце веранды, и  Роулинсон  сам  за  ними  не  пошел.  Он  позвал
Морковку, и Морковка пришел и принес ему карты. Вот как поступали Тайки  в
Олимпе. Но как объяснить, что такое Олимп, этим двоим - хирургу,  хитрому,
как свернувшийся в кресле персидский кот, и  чуть  ли  не  мурлычущему  от
самодовольства... и бедолаге Смедли, кожа на лице которого  так  натянута,
что того и гляди лопнет. Старине Смедли - с адским огнем в глазах  и  чуть
заметным нервным тиком, каждые несколько секунд искажающим ему  рот,  пока
он слушает, как выживший из ума  старина  Экзетер  сам  себя  обрекает  на
пожизненное заключение в психушку.
   - Он вытащил короля и валета. Он назвал их парой двухмерных людей  -  с
высотой и шириной, но без толщины. Он сложил их лицом  к  лицу  и  спросил
меня, могут ли они видеть друг друга? Я ответил, что нет.
   "Правильно, - сказал он. - Они не могут,  поскольку  расположены  не  в
одной плоскости. Они отделены друг от друга крошечной, но толщиной, а в их
мире толщина отсутствует".
   Эдвард вспомнил, как торжествующе  улыбался  Роулинсон.  Профессор  был
худощавым мужчиной с волосами  песочного  цвета  и  педантичными  манерами
оксфордского мэтра, но на вид ему трудно было дать  больше  двадцати  лет.
Его английский имел странный оттенок - несколько архаичный. Он много знал,
и ум его отличался живостью, но при этом было  в  нем  что-то  такое,  что
заставляло думать: "Не от  мира  сего".  Если  вам  требовалось  детальное
объяснение с графиками и диаграммами - не было человека более подходящего.
Во всем остальном он годился только вести спортивные программы.
   Правда, в материальном отношении он вполне процветал. Он жил в  большом
бунгало, расположенном почти в самом центре узла, и  он  владел  одним  из
лучших книжных собраний в Вейлах, где печатные книги являлись  совсем  еще
недавним новшеством. У него было  не  меньше  дюжины  слуг,  выряженных  в
белоснежные ливреи.
   Однако Стрингеру и Смедли это вряд ли интересно.
   - "Вы хотите сказать,  -  спросил  я  его,  -  что  Земля  и  Соседство
разделены каким-то другим измерением?" И он ответил: "Все сложнее. Если бы
их разделяло только одно измерение, наш Дом имел бы только двоих  соседей,
но мне известно по меньшей мере  шесть  миров,  в  которые  можно  попасть
непосредственно из Дома. В  том,  что  касается  Соседства,  нам  известны
только два смежных с ним мира, но  мы  ведь  мало  что  знаем  о  мире  за
пределами Вейлов. Из этого следует, что мы имеем дело  не  с  одним,  а  с
несколькими дополнительными измерениями. Я понимаю, что трудно  объяснять,
что такое четыре измерения, не вывалив при этом на вас пятое и шестое".
   Эдвард боялся, что усмехнется сам.
   - Я помню, что в этом месте его объяснения решил  напиться.  В  трезвом
виде я воспринимал все это с трудом.
   Все время, что он находился в Соседстве, он отчаянно тосковал по Земле.
А теперь, когда он вернулся домой, сердце его сжималось  при  воспоминании
об Олимпе. Он вспомнил сухой воздух, напоенный ароматами пряностей и сухих
цветов, горячий  днем,  но  быстро  остывающий  по  вечерам,  когда  Тайки
собирались на верандах, потягивая джин...
   Он снова посмотрел  на  своих  слушателей  -  Стрингер  прикрыл  глаза,
выпуская дым. Глаза Смедли были широко, слишком широко открыты.
   - Я предупреждал, что вам придется переварить слишком много!  Даже  мне
это кажется  невероятным,  а  ведь  я  делал  это  -  я  имею  в  виду,  я
действительно переходил в другой мир. Не судите строго,  мистер  Стрингер,
но у волшебных сказок имеются совершенно рациональные, земные  объяснения.
Я же говорил, что вы мне не поверите. Я и сам с трудом  верил  профессору,
хотя я знал, что нахожусь не на Земле и  уже  два  года  на  ней  не  был.
Оглянитесь по сторонам: стол, бумаги, телефон, шкаф для папок! Тогда как я
сидел в плетеном кресле, попивая то, что они называют джином  -  на  самом
деле ничего общего, - на веранде, огороженной ширмами. Деревья там  слегка
напоминают африканские - воздушная паутина ветвей в дымке  листвы,  скорее
похожей на облако или на рой насекомых, чем на листья. За  ними  виднелись
похожие на белые зубы горы, растущие в голубое-голубое небо.  Напитки  мне
подавал слуга в ливрее, обращавшийся ко мне как к Тайке Кисстеру. А на нас
с профессором были даже белые галстуки - он специально просил меня  прийти
пораньше, чтобы мы смогли поболтать, но с минуты на минуту  могли  подойти
остальные гости,  и  жена  его  хлопотала  в  доме,  следя  за  последними
приготовлениями.
   Безумием было выкладывать им все  это.  Искра  в  глазах  Смедли  была,
пожалуй, кстати. Бедолаге, похоже, нравилась вся эта болтовня, а все,  что
хоть на несколько минут отвлекало его  от  сжигавшего  его  изнутри  огня,
стоило того. Но Стрингер не верил ни единому слову. Эдвард Экзетер, он  же
Джон Третий, резал себе глотку собственными руками -  точнее,  собственной
болтовней. Беда была в том, что он так долго молчал, что теперь, раз начав
говорить, уже не мог остановиться...


   Веранда выходила  в  сад  -  цветущие  кусты,  тщательно  подстриженные
газоны, неожиданно зеленая заплата на  сухой,  цвета  хаки  земле  Олимпа.
Должно быть, целому отряду слуг приходится поливать сад почти непрерывно.
   В тени деревьев там и здесь  виднелись  крыши  бунгало  других  Тайков,
окружавших узел. Прерывистая  линия  деревьев  с  плотной  темной  листвой
обозначала русло Кэма. Деревушка туземцев лежала в миле ниже по течению.
   На  западе  над  горизонтом  возвышался  иззубренный  меч  Маттерхорна.
Напротив стояли гора Кука, Нанга Парбат и идеальный конус  Килиманджаро  -
изваянное природой произведение искусства. Все три вершины  отсвечивали  в
лучах заката розовым, оранжевым и алым.  Долина  лежала  между  ними,  как
ладонь:  Маттерхорн  был  большим  пальцем,  а  три   другие   вершины   -
указательным, средним и безымянным. Несколько небольших вершин можно  было
считать мизинцами. Он до сих пор не запомнил всех их названий.
   - Это просто две слегка отличающиеся друг от друга  ипостаси  одного  и
того же мира, - говорил Проф, - две карты из одной колоды,  в  которой  не
найдешь двух одинаковых карт. Сделайте  два  среза,  скажем,  стилтонского
сыра. Вы ни разу не получите двух идентичных рисунков дырок, верно?
   Эдвард с тоской подумал о стилтонском сыре.
   - Ну да, звезды-то те же самые.
   - Ага! Вы это заметили? Мелочи отличаются, большие  вещи  одинаковы.  У
жуков по восемь ног. Солнце выглядит абсолютно таким же. Насколько я  могу
судить, планеты тоже практически такие  же.  Год  несколько  короче,  угол
наклона земной оси немного меньше, сутки длиннее минуты на три.
   - Откуда вы знаете это? Вы же не можете проносить с собой часы?
   Роулинсон понимающе улыбнулся:
   - Но вы можете перемещаться туда и обратно. Иногда вы попадаете в то же
время суток, иногда чуть раньше или чуть позже. Разница - примерно  в  три
минуты на сутки.
   Ну, это до Эдварда еще доходило. Но даже так...
   - Но у Соседства четыре луны. Луны-то уж никак не назовешь маленькими.
   - А вот вы и не правы! - довольно расплылся Роулинсон.  -  О  да,  они,
конечно, велики, но вполне  могут  быть  порождены  какой-нибудь  мелочью.
Труба не может повалить лес, не так ли?
   - Нет. - Эдвард не понимал, какое отношение имеет труба к лунам, но  не
сомневался, что ему объяснят.
   - Но допустим, с гор готова сойти лавина. Тогда вызвать ее  может  даже
звук трубы! И что останется от вашего леса? Так  вот,  сейчас  большинство
сходится в том, что Луна - это осколок Земли, оторванный от нее гигантским
метеоритом, - вам это известно? А Тихий океан - шрам, оставшийся от  этого
на поверхности Земли. Попадание  метеорита  -  дело  случая.  Пройди  этот
метеорит секундой или двумя раньше или позже - и  он  бы  вообще  пролетел
мимо Земли. Не забывайте, оба тела движутся  с  колоссальными  скоростями!
Вот он и ударил в Соседство немного по-другому. Осколки  сконденсировались
в четыре небольшие луны, а не в одну большую. Даже Трумб  совсем  невелик.
Он кажется большим только потому, что  так  близок.  -  Проф  торжествующе
потянулся за стаканом. - Или, возможно, было несколько попаданий.
   - А другие миры?
   - Другие срезы - помните?  Другие  варианты.  У  Геенны  две  луны;  по
крайней мере мне так говорили. Сам я ни  разу  там  не  был.  -  Роулинсон
сделал большой глоток. Он оседлал любимого конька,  радуясь  слушателю.  -
Вернемся к нашим плоским друзьям. Мы согласились, что они не могут  видеть
друг друга, ибо расположены в разных плоскостях. Но карты  не  могут  быть
идеально  плоскими,  верно?  Идеально   ровной   поверхности   просто   не
существует. И если они лежат лицом к лицу, они не могут  не  соприкасаться
друг с другом в нескольких точках, да?
   - Узлы!
   - Совершенно верно! Плоские карты соприкасаются в нескольких точках.  А
там,  где  соприкасаются  миры,  имеются  переходы,  отверстия   в   ткани
реальности.
   - И ключи проводят вас через эти отверстия?
   - Сквозь них. Или через. Да, конечно.
   - Но как они действуют?
   Энтузиазма у Роулинсона слегка поубавилось.
   - Неплохой вопрос. Все заключается в умственных усилиях, разумеется.
   - Неужели?
   - Абсолютно. Перемещаются только люди.  Вы  не  можете  взять  с  собой
ничего: ни одежды, ни денег - ничего.
   - Даже пломб.
   Роулинсон приподнял брови.
   - Вас беспокоят дырки? - Он усмехнулся и неожиданно помолодел.
   - Я набрал немного маны, и они исчезли. - Эдвард  помнил  еще  шрам  на
лбу, исчезнувший почти сразу же, и несколько шрамов на груди, которые тоже
упорно пытались это сделать, что было очень некстати.
   - Ну да, так обычно и бывает, - самодовольно сказал Проф. - Но  что  бы
ни  делало  такой  переход  возможным,   добиться   этого   может   только
человеческий мозг. Сами по себе ключи ничто. Это не магические  песнопения
- они действуют только на ваш организм. Можно обучить песне и  попугая,  а
толку-то? Ритм, слова, танец - все  это  служит  только  для  того,  чтобы
вызвать какой-то резонанс у вас в мозгу. Разум парит во всем своем блеске,
странствует, медленно перетекает  в  разлом.  Потом  он  каким-то  образом
перетаскивает за собой и тело. Мне кажется, именно  поэтому  мы  чувствуем
себя так чертовски плохо после этого. Слишком сильный шок для мозга.
   - Но это всегда так действует? - нахмурился Эдвард. - Я  хочу  сказать,
из вашей теории следует, что разум может перейти, а тело остаться в старом
мире. Такое возможно?
   - Да, возможно. Редко, но бывает. Еще налить?
   - Нет, спасибо, пока хватит. А теперь объясните мне ману.
   - Это сложнее. Что вам известно?
   Сколько из того, что ему известно, он  может  открыть?  Разумеется,  он
должен говорить только правду, но были в  его  недавнем  прошлом  и  такие
моменты, которых ему... не хотелось бы касаться.
   - Я помню, полковник Крейтон говорил насчет харизмы. Я знаю, мана - это
нечто, что проявляется  только  у  пришельцев.  Он  не  обладал  на  Земле
никакими сверхъестественными силами, однако, оказавшись в Соседстве,  смог
извергать молнии.
   - Да, потому что он родился не здесь, - согласился Роулинсон.  -  Важно
то, где вы рождены. Если вы произведете здесь на свет сына, друг  мой,  он
будет туземцем. Возьмите его с  собой  обратно  на  Землю,  там  он  будет
пришельцем. Я не могу вам этого  объяснить,  но  представьте  себе  другую
картинку. Допустим, мы все рождаемся с некоторым подобием оболочки, этакой
воображаемой броней. Допустим, что она не переходит вместе с  нами  -  это
вполне вписывается в теорию,  не  так  ли?  Без  этой  оболочки  вы  легко
поглощаете ману. Через нее же проходит очень немного.
   - Так что же такое мана?
   Роулинсон вздохнул, совсем как древний старик.
   - Хотелось бы мне самому это знать! - устало сказал он. - Она черпается
из восхищения, из поклонения. Она черпается из повиновения. Она  черпается
из простой обыкновенной веры и действует непосредственно на сознание,  это
точно. Вы, должно быть, заметили, какой обладаете здесь властью! Стоит вам
что-то приказать, и туземцы из кожи лезут, чтобы исполнить  ваше  желание.
На более высоких уровнях мана может действовать на тело, подобно тому  как
вера лечит этих парней-йогов, которые могут сидеть на гвоздях или спать на
льду голышом. При предельной  концентрации  она  может  воздействовать  на
физический мир. Тогда вы творите  чудеса  -  индийский  фокус  с  канатом,
телепортация и тому подобное. - Он потянулся за стаканом и обнаружил,  что
тот пуст. - Морковка!
   Из двери вынырнул слуга и поспешил к ним. Несмотря на свой возраст - на
вид ему было  лет  шестьдесят,  -  аккуратный  и  проворный.  Его  коротко
остриженные  волосы  когда-то  были  ярко-рыжими;  теперь  же  в  янтарной
шевелюре  вовсю  проглядывала  седина.  Он  был  одет  в  белые  брюки   с
отутюженной  складкой  и  белый  фрак   с   высоким   воротничком.   Очень
впечатляюще. Черные ботинки сияли зеркальным блеском.
   - Ага, вот ты где, - буркнул  Проф.  -  Уверены,  что  не  хотите  еще,
старина?
   - Пока нет, спасибо, сэр.
   Слуга поклонился и исчез.
   К  туземцам  полагалось  обращаться   исключительно   по   прозвищу   -
"Морковка". Эдвард так и не знал, понимают ли они, что означает это слово.
Он  надеялся,  что  нет.  Наверняка  у  них  есть  какое-то  название   на
собственном языке. Растительность Соседства заметно отличалась от  земной;
здесь  росли  корнеплоды,  напоминавшие  морковь,  но  совершенно   другой
окраски.
   Проф тем временем вновь оседлал любимого конька.
   - Пришельцы способны аккумулировать ману, превращая ее в волшебство, но
даже туземцы обладают ею, правда, в небольшом количестве. В этом отношении
"харизма" - вполне подходящее  название  для  этого.  Наполеон,  например,
обладал ею в полной мере. Его солдаты боготворили его. Он вел их  прямиком
в ад, а они шли за ним и любили его  за  это.  То  же  можно  сказать  про
Цезаря, Магомета. - Он с интересом посмотрел  на  Эдварда.  -  Уверен,  вы
знаете и другие примеры.
   - Но Наполеон не творил чудеса!
   - Да? Некоторые из его противников считали, что творил. А ведь  он  был
местный, не пришелец.  Где  провести  границу?  Если  генерал  или  оратор
воодушевляет своих последователей пламенной речью, волшебство ли это?
   Эдвард подумал немного.
   - Нет.
   - Даже если она требует от них нечеловеческих усилий?
   - Скорее всего нет.
   - Тогда как быть с чудесными исцелениями? Телепатией? Ясновидением? Где
грань? Где маловероятное становится просто невозможным?
   - Там, где ученые не в силах это измерить?
   - Они не могут измерить и любовь. В любовь вы тоже не верите?
   Эдвард усмехнулся. Эту речь явно произносили раньше, и не раз.
   - Я слышал, вы прибыли  сюда  через  неопробованный  ранее  переход?  -
Роулинсон потер подбородок. - Это любопытно! Крейтон  чертовски  рисковал.
Вы могли  оказаться  где  угодно  в  Соседстве,  а  возможно,  и  вовсе  в
каком-нибудь другом мире.
   - Он полагался на пророчество.  В  нем  говорилось,  что  я  прибуду  в
Суссвейл.
   - Я бы побоялся так рисковать. Ну да  ладно,  все  хорошо,  что  хорошо
кончается. И вы прибыли в Святилище? Что ж, будем  знать.  Какой  ключ  вы
использовали?
   Эдвард пальцами выбил дробь на столе.
   - Аффалино Каспик...
   - Ах, этот... - протянул Проф, наблюдая за тем, как Морковка меняет его
стакан. - Только не пытайтесь пробовать его  в  Олимпе,  мой  мальчик!  Он
забросит вас в Геенну. То еще местечко! Впрочем,  "Аффалино..."  -  вполне
логичный выбор. Похоже, он довольно  часто  соединяет  Европу  с  Вейлами.
Правда, иногда он действует и по-другому. Есть один  переход  в  Мапвейле,
так тот