Элиэль
-  провожатой,  ученицей  или  помощницей,  но  все  казалось  логичным  и
обоснованным. Он - лама, она - чела. Его  единственным  средством  общения
будет благословляющий жест, и Элиэль заставила Эдварда как следует выучить
его.
   Идея казалась неплохой и могла избавить его от серьезных  неприятностей
в случае, если он привлечет к себе внимание полиции или кто у них  тут.  В
Соседстве вряд ли найдется британский консул, который сможет взять тебя на
поруки или пригрозить послать канонерки. С другой стороны,  все  известные
ему культуры одинаково относились к физически  крепким  молодым  мужчинам.
Наиболее распространенное мнение гласило, что лучшее занятие для  таких  -
честный труд или военная служба. Фарс с паломником мог сработать, будь  он
постарше,  но  Эдвард  боялся,  что  будет  выглядеть  в  подобном  амплуа
несколько подозрительно. И будь на то его воля, он не доверял  бы  советам
старого Порита, бывшего жреца. Однако, поскольку лучшего плана  все  равно
не было, Эдвард согласился стать божьим человеком. Он надеялся только, что
ему  не  придется  совершать  никаких   священных   ритуалов.   Публичного
самобичевания, например.


   Еще до рассвета путники вылезли из палатки и перекусили на скорую руку.
Потом спустились к пещере попрощаться с Поритом.  Элиэль  даже  поцеловала
отшельника, чем привела его в ужасное смущение.  Старый  безумец  сделался
гораздо богаче, чем был до ее появления. Ведь он получил в наследство  все
добро  из  палатки.  При  первой  встрече  старик  недолюбливал   Эдварда,
расставались же они почти друзьями.
   Эдвард не знал, как здесь относятся к рукопожатию. Но  не  целовать  же
это старое пугало? Он решил ограничиться поднятой ладонью с растопыренными
пальцами -  отрепетированным  жестом  благословения.  Мгновение  отшельник
оцепенело смотрел на него, потом пал на колени и склонил голову.
   Элиэль с  Эдвардом  удивленно  переглянулись  и,  еле  сдерживая  смех,
поспешили убраться. Выйдя на берег, они оглянулись. Старик  все  стоял  на
коленях, словно в мольбе.


   Эдвард  шагал  по  лесной  тропе,  Элиэль  шла  впереди.  Кроме  рубахи
паломника, на нем были сандалии и  дурацкая  китайская  шляпа  из  соломы,
похожая на колесо, - из запасов покойного Говера. Он опирался  на  трость,
принадлежавшую раньше какой-то женщине по имени Ан, Как объяснила  Элиэль,
именно она убила второго Жнеца. Правда, Эдвард так и не  понял  пока,  кем
она была и как умерла.
   Он решил, что, если повезет, осилит миль  пять.  Если  не  повезет,  он
скоро узнает, что здесь делают с  бродягами:  посылают  чесать  паклю  или
ровнять  дороги.  Он  уже  обнаружил  первый   изъян   такого,   казалось,
безупречного плана Элиэль: согласно правилам игры, ни он, ни она не должны
были брать в дорогу никаких припасов. Но когда Элиэль отвернулась, он  все
же сунул в карман бритву и кругляш мыла.
   Поравнявшись  с  разрушенным  храмом,  Эдвард  почувствовал,  что  кожа
покрылась мурашками. Жуткое ощущение, знакомое по собору в Винчестере и по
Стоунхенджу. Невозможный сплав холода, тьмы  и  тайны.  Он  вспомнил,  как
Крейтон  говорил,  что  всегда  распознает  виртуальность   в   Соседстве.
Возможно, на чужаков  это  действует  еще  сильнее,  а  Эдвард  был  здесь
чужаком.
   Работают ли переходы в обоих направлениях? Он еще помнил ключ.  Он  без
труда смог бы изготовить примитивный барабан. Но  приведет  ли  этот  ключ
обратно в Стоунхендж? Или в какой-то другой мир? И даже если он  осмелится
рискнуть и вернется в Стоунхендж, он явится  туда  без  гроша  и  нагишом.
Инспектор Лизердейл наверняка уже выписал ордер на  арест.  Выпутаться  из
этого будет довольно затруднительно.
   Наконец храм остался позади. Дальше тропа сделалась чище и  через  милю
вывела их из леса  к  полуразрушенной  монументальной  арке.  Несмотря  на
протесты Элиэль, Эдвард не удержался и осмотрел ее. Когда-то арка  служила
опорой подвесного моста. Обрывки ржавых цепей до сих пор свисали с нее,  а
на противоположном берегу каньона виднелись руины  второй  арки.  Доведись
ему увидеть такие руины на Земле, он решил бы, что они относятся к Римской
эпохе. Здесь же они, возможно, моложе. Ясно, что ни один путешественник не
пересекал тут Суссуотер уже несколько столетий.
   Древняя дорога, что вела сюда, еще сохранилась - она шла от реки на  юг
через  странно  бесформенное  поселение,  поля,   деревья,   развалины   и
крестьянские домики. Все еще спали,  и  ничто  не  мешало  ему  болтать  с
Элиэль. Вскоре Эдвард узнал, что селение называется Руатвиль. Он уже знал,
как обозначаются в местном языке населенные пункты - деревни вроде  Нотби,
маленькие городишки вроде Руатвиля, столицы вроде  Сусса.  Он  подозревал,
что даже столица покажется ему маленькой. Лондон или Париж заняли  бы  всю
долину.
   - Хелло, Руат! - произнес он по-английски.  -  Мистер  Гудфеллоу  велел
передать тебе поклон.
   Элиэль, нахмурившись, покосилась на него. Ее шляпа свалилась, и они оба
засмеялись.


   Эдвард чувствовал себя очень странно, шагая под тропическим солнцем,  в
простой крестьянской одежде, но он прожил в этом новом мире уже семь дней,
и ему не терпелось увидеть как можно больше.
   Когда они миновали развалины Руатвиля, в поля  уже  вышли  крестьяне  в
таких же шляпах-кули, как у него. Люди проходят через переходы, животные -
нет. Значит, все виды живности должны  быть  местными.  Он  видел  вьючных
животных и стада других, возможно,  съедобных.  Они  отдаленно  напоминали
волов и коз. Эдварду даже показалось,  что  он  узнает  гусей,  но  вместо
перьев они были покрыты шерстью. Растительность  была  ему  незнакома,  но
смотрелась бы вполне уместной и в земных странах.
   Больше всего его поразил  вид  человека,  несущегося  верхом  на  спине
чего-то, напоминающего страуса. Всадник промелькнул и скрылся раньше,  чем
Эдвард успел рассмотреть его. Вскоре с юга  навстречу  им  проскакали  еще
двое. На этот раз Эдвард успел  заметить,  что  их  скакуны  (или  бегуны)
покрыты шерстью и подкованы. Они передвигались с замечательной  скоростью.
Элиэль сказала, что это "мотаа". Эдвард отложил их у  себя  в  памяти  как
"моа", хотя они, очевидно, были не птицами, а млекопитающими. Он изо  всех
сил старался и думать на местном языке, но получалось пока неважно.
   Дорога представляла собой  колею  в  красной  грязи,  заросшую  травой.
Выгоны отделялись друг от  друга  живыми  изгородями,  но  сколько  он  ни
смотрел, не видел ни колючей проволоки, ни очков, ни паровых машин. Он  не
верил больше в пистолет Крейтона - теперь у него  имелась  другая  теория,
объясняющая смерть Жнеца. Но, может быть, культура  Руатвиля  не  отражает
всех достижений цивилизации Соседства? Пришелец с другой планеты, попавший
во внутренние районы  Китая  или  в  африканскую  деревню,  не  увидит  ни
автомобилей, ни телеграфных проводов.
   Им не встретилось ни  полицейских,  требующих  показать  документы,  ни
разбойников с большой  дороги,  предлагающих  выбор  между  кошельком  или
жизнью. До сих пор местное население просто игнорировало их - крестьяне  в
поле,  пастухи,  возницы.   Единственным   исключением   стали   несколько
пешеходов, которые брели навстречу. Они смотрели  на  божьего  человека  с
удивлением  и  неодобрением,  а  иногда  и  с  открытой  издевкой.  Эдвард
попробовал одаривать их своим благословением, но это вызывало лишь смех  и
двусмысленные реплики. Ему удалось сохранить безразличное выражение  лица,
но он все больше уверялся в том, что восемнадцатилетний пророк выглядит не
более убедительно в Соседстве, чем на  Земле  Ему  не  помешала  бы  седая
борода Порита.
   К своему стыду, Эдвард скоро  обнаружил,  что  с  трудом  поспевает  за
хромым ребенком. Возможно, одна нога у Элиэль и  была  короче  другой,  но
шагала она быстрее его. Интересно, почему она не носит  башмак  с  толстой
подошвой - это сделало бы ее походку ровнее.
   Дорога вела на юг. Но им-то надо на север! Эдвард понял, что они делают
солидный крюк. Возможно, это было связано с редкими  мостами  через  реку.
Еще через пять или шесть миль силы оставили его. По счастью, именно  здесь
дорога пересекала небольшой холм, на вершине которого росла купа деревьев,
напоминавших огромные зонты  и  отбрасывавших  на  землю  бархатную  тень.
Элиэль состроила недовольную гримаску, но согласилась дать ему отдохнуть.


   Примерно через час они двинулись дальше и немного погодя  оказались  на
развилке. Элиэль повернула на восток.  Вскоре  дорога  привела  к  быстрой
реке. Молочный цвет воды указывал на ее ледниковое происхождение. Подобные
реки Эдварду доводилось видеть в Альпах. Он снова  выбился  из  сил,  ноги
дрожали. Вдобавок еще разболелись зубы, а непривычная обувь натерла ноги.
   - Отпочинок! - Эдвард хотел сказать  "привал".  Слабость  действительно
выкачала из него все силы.
   Элиэль нахмурилась:
   - Не говорить!
   - Не говорить, - устало согласился он. Меньше всего ему хотелось сейчас
напрягать мозги для разговора.
   По цепочке выступающих из воды камней девочка провела его  в  маленькую
рощицу  на  противоположном  берегу.  В  ее  тени  уже  расположились   на
полуденный отдых несколько групп путешественников.  У  дороги  стояли  две
запряженные волами телеги, под  деревьями  паслись  на  привязи  несколько
странных  двуногих  моа.  Сторожевые  псы,  напоминавшие  скорее  лохматых
котов-переростков, охраняли стадо похожих на коз созданий.  Под  деревьями
росли усыпанные цветами кусты. Почти все цветы были  красными.  Он  еще  в
Руатвиле обратил на это внимание. Здесь многое напоминало Кению - там тоже
голубые  и  желтые  цветы  встречались  относительно  редко.  От   костров
поднимались аппетитные запахи.
   Элиэль указала ему на бревно у незанятого кострища. Ну что ж,  присядет
он с удовольствием. Казалось, он вот-вот услышит, как его  усталые  колени
вздохнут с облегчением. Все тело болело,  почти  как  в  первый  день.  Он
обгорел на солнце, и его трясло от усталости.
   Только ли  от  усталости?  Эдвард  с  опаской  огляделся  по  сторонам.
Древесные стволы... От чего же так бросает в дрожь?.. Снова виртуальность!
Эта роща, место отдыха - узел. Не такой  мощный,  как  храм  в  Руате  или
Стоунхендж, но все же достаточно сильный, чтобы по коже забегали  мурашки.
Он не видел ни строений, ни развалин. Остается только надеяться, что здесь
не обитает какой-нибудь местный дух.
   Элиэль, прихрамывая, подошла к самой  большой  группе  проезжих  -  она
состояла из восьмерых мужчин, занятых едой и разговором. Мужчины  прервали
беседу  и  уставились  на  нее.  Потом  оглянулись,  хмуро   осмотрев   ее
спутника-паломника.
   Нимало не смутившись, Элиэль разразилась речью, из  которой  Эдвард  не
понял ни слова. Один из мужчин сердито крикнул что-то, жестом  отсылая  ее
прочь. По виду трудно было определить род их занятий. Двое помоложе носили
только набедренные повязки, остальные - обычные серые  рубахи.  Соломенные
шляпы лежали на траве рядом с ними. У каждого на поясе висел  нож,  и  все
щеголяли бородами. Если  бы  не  одежда,  их  можно  было  бы  принять  за
итальянских крестьян.
   Однако Элиэль не так-то просто было  обескуражить.  Девочка  продолжала
свой монолог,  время  от  времени  делая  драматические  жесты  в  сторону
Эдварда,  -  она,  несомненно,  объясняла,  какой  он  святой   и   вообще
положительный.  Сам-то  он   не   чувствовал   себя   слишком   святым   и
положительным. Он чувствовал только, что проголодался и невыносимо  устал.
А дырки в зубах мучили его не меньше, чем сбитые ноги.
   Один, помоложе, произнес что-то остроумное, и остальные  расхохотались.
Старший, седобородый, снова закричал на  нее.  Они  говорили  на  странном
языке, совсем не на том, которому Элиэль учила его. Этот звучал гортаннее,
но Эдвард все же распознал одно или два слова  и  решил,  что  это  скорее
диалект.  Речь  девочки  становилась  все  более  резкой  и   настойчивой.
Седобородый встал и угрожающе двинулся на нее. План выбить  милостыню  для
святого человека явно не срабатывал. Что ж, спасибо за попытку.
   Отказавшись от надежды на завтрак,  Эдвард  тоже  поднялся.  Он  шагнул
вперед и положил руку на плечо Элиэль. Девочка вздрогнула и замолчала.  Он
собирался увести ее, но Элиэль не тронулась с места. Из-за этого жест  его
показался жестом поддержки и защиты. Они вдруг оказались лицом  к  лицу  с
седобородым. Тот угрожал больше не ребенку, а мужчине моложе  и  выше  его
самого. Но и отступать он, видимо, не мог.
   Судя по внешности, Седобородый был  тертый  калач.  Его  лицо  казалось
почти черным от загара, а в  морщинах  собралась  красная  дорожная  пыль.
Плечи были впечатляюще волосатыми и мощными, глаза налились кровью и имели
самый угрожающий вид. Он презрительно произнес что-то. Его слова  остались
не более понятными, чем если бы он говорил по-китайски, но, судя по  тону,
это явно означало, что  некоторым  молодым  бездельникам  лучше  бы  пойти
поискать себе достойную работу, пока  не  схлопотали  колотушек.  Спутники
седобородого радостно загоготали в знак одобрения.
   "Нет, право?" Прежде чем сам он это осознал,  брови  Эдварда  вызывающе
приподнялись. Он не намерен выслушивать такие замечания - что  бы  там  ни
говорилось - от шайки  бродячих  оборванцев.  "Не  давай  им  понять,  что
боишься их..."
   Слишком поздно до него дошло, что полученное в Фэллоу воспитание  может
сыграть с ним плохую шутку. Его одежда  не  слишком  соответствовала  роли
молодого  джентльмена,  а  его  оппоненты  были   вовсе   не   непокорными
британскими подданными. Да и сам  он  не  губернатор  его  величества,  за
которым незримо стоит мощь Британской Империи. Он даже  не  сын  Бваны  из
Ньягаты. Он именно тот, за кого его  принимают  эти  люди,  -  нищий.  Да,
сейчас  утонченные  манеры  закрытой  школы  могут  оказаться   совершенно
неуместными.
   А жаль! Отступить теперь значит только усугубить ситуацию.
   Он уверенно встретил взгляд Седобородого: "Ну что ж, давай, действуй!"
   Седобородый выкрикнул что-то еще.
   "Неужели? Нет, вы что-то сказали?"
   На  изборожденном  морщинами  лице  седобородого  явственно  проступило
сомнение. Может, он просто никогда еще не видел голубых глаз?  Он  спросил
что-то.
   Эдвард  молчал.  Элиэль  тоже.   Сомнение   сменилось   озабоченностью.
Седобородый повернулся, быстрыми шагами подошел к костру и вернулся,  неся
палку с нанизанным на нее куском жареного мяса. Элиэль выхватила палку  из
его рук и решительным жестом потребовала еще. Другой мужчина принес еще.
   Эдвард благодарно кивнул и одарил их своим благословением. Оба  мужчины
приложили ладони к груди и низко поклонились с видимым облегчением.
   Божий человек вернулся на свое бревно, стараясь  не  хромать  в  тесных
башмаках. Он сел  не  раньше,  чем  удостоверился  в  том,  что  опасность
миновала. Он привлек к себе внимание всех расположившихся здесь на привал.
Элиэль подошла и остановилась рядом с ним. Ее лицо было бледнее  обычного,
но она украдкой хитро подмигнула ему.  Он  хранил  бесстрастное  выражение
лица, решив, что так будет спокойнее.
   Однако сразу же к ним подошел  парень  помоложе  и,  преклонив  колена,
поднес Элиэль миску каши. Другой принес флягу воды. Один за другим мужчины
опускались на колени, чтобы получить благословение  божьего  человека.  За
ними потянулись люди от других костров. Вскоре у ног почтенного  паломника
возвышалась груда снеди, достаточная для небольшого пиршества.
   Каждый раз, когда Элиэль бросала на него взгляд, ее глаза  раскрывались
шире и шире. Эдвард хранил полную невозмутимость, словно ничего другого  и
не ожидал. Наконец он понял, чего от него ждут, и уселся, дав всем понять,
что удовлетворен.  На  этом  поток  приношений  иссяк.  Он  и  так  собрал
достаточно  провизии,  чтобы  накормить  целый  монастырь   изголодавшихся
монахов.
   У  него  давно  уже  слюнки  текли.  Эдвард  впился  зубами   в   мясо,
восхитительно вкусный теплый жир потек по подбородку. Про зубную  боль  он
даже не вспомнил.


   Телега Седобородого была доверху загружена чем-то  напоминавшим  мелкую
синюю морковь. Не самый удобный трон. Эдвард кое-как угнездился на нем  и,
скрестив ноги и нахлобучив на голову шляпу,  проделал  путь  до  Филоби  с
максимально  возможным  комфортом.  Стараясь  хранить  подобающий  святому
невозмутимый вид, он вцепился в свой посох и совсем не по-святому  истекал
потом под полуденным солнцем. Элиэль сидела рядом с возницей  и,  задравши
нос, рассказывала ему что-то. Бог знает, чего она там ему наговорила. Пару
раз Эдвард уловил в ее рассказе свое имя. Ее религиозные взгляды  начинали
казаться ему вполне терпимыми.  Элиэль  то  и  дело  оборачивалась,  чтобы
что-то сказать Эдварду, но он редко понимал больше пары  слов.  "Мигафило"
было одним из них.
   Вскоре телега подъехала к еще одной речке. Одолев брод и пологий подъем
на холм, они  оказались  в  чистенькой  деревушке.  Тут  и  там  виднелись
чистенькие беленькие домики с красными черепичными крышами. Похоже, это  и
было то самое Филоби или "Мигафило", родина пророчества. Деревня  состояла
из нескольких узких улиц и полусотни домов. В воздухе  стоял  запах  гари.
Несколько домов  сгорело  -  судя  по  всему,  совсем  недавно,  поскольку
восстановительные работы были в самом разгаре. На улицах толпилось  больше
народа, чем можно было ожидать в  это  время  дня.  Они  не  без  интереса
пялились на паломника в телеге.
   Но вот глазам путников открылось куда более  серьезное  разрушение.  За
деревней  высился  небольшой  конический  холм,   утыканный   почерневшими
древесными стволами. Когда телега подъехала ближе, Эдвард ощутил  знакомые
уже признаки виртуальности. Несмотря на жару, его пробрал озноб. Этот холм
был еще одним узлом и священным местом. Должно быть, именно здесь появился
на свет "Филобийский Завет", и теперь это  место  было  уничтожено  огнем.
Среди обугленных стволов священной рощи тут и  там  виднелись  почерневшие
развалины зданий. Из рассказов Крейтона выходило, что этот хаос - дело рук
Палаты, пытающейся разорвать цепочку. Удар здесь нанесли те же  люди,  что
сеяли смерть в Ньягате.  Убийцы  его  родителей.  Враг,  добивающийся  его
смерти.
   Здесь их пути с Седобородым разошлись. Святой паломник царственно сошел
с морковки. Ощущая себя полнейшим шарлатаном,  Эдвард  возложил  ладонь  с
растопыренными  пальцами  на  лоб  мужчине.  Должно  быть,  это  считалось
исключительной честью - когда старый грубиян  поднялся  на  ноги,  на  его
покрытых дорожной пылью щеках  пролегли  глубокие  борозды  от  счастливых
слез. Он бормотал слова благодарности, прижимая к груди соломенную шляпу.
   Эдвард повернулся и бодро зашагал за своей маленькой провожатой. Он  не
видел ее лица и не знал, о чем она задумалась. Не  похоже  на  Элиэль  так
долго хранить молчание.
   Они шли по узкой улице,  полной  людей,  и  почти  все  кланялись  ему.
Несколько женщин  упали  на  колени.  Он  отвечал  ставшим  уже  привычным
благословляющим жестом и видел, как светлеют лица.
   Было во всем этом что-то  странное!  Его  бледное  лицо  не  так  уж  и
отличало его от окружающих. Далеко не все встречные имели темные глаза или
смуглую кожу. Он видел и каштановые, и рыжеватые волосы.  Он  видел  карие
глаза и серые глаза. Возможно, голубые глаза, как у него, -  редкость,  но
не такая, чтобы служить причиной столь уж  сверхъестественного  почитания.
По местным меркам рост его считался  высоким,  но  опять  же  не  каким-то
необычайным. И главное, он же так молод. Почему тогда его наряд  паломника
вызывает у людей такое  уважение?  Или  жители  Филоби  верой  превосходят
обитателей Руатвиля?
   Нет, перемена произошла, когда он в роще встретился с Седобородым.  Это
противостояние добавило ему уверенности в себе. Это так. В то же время  он
понемногу начинал верить в свои самые дикие предположения.
   Эдвард не мог о