Ханна. - Ты же знаешь,  Освободитель  не
любит, когда ты так говоришь.
   Пинки только усмехнулся:
   - Ну да, это дурной ветер виноват во всем, так?
   Иные ветры дурнее многих.
   - Ладно, я рад встрече, - сказал Джулиан. - Не  буду  отрывать  вас  от
дел. Если вам будет не хватать партнера для бриджа, свистните! -  И  пошел
дальше искать еду.
   Ханжа проклятый! Он распространяет свое  собственное  чувство  вины  на
Пинки. Исцеление от гриппа - вполне приемлемый с  моральной  точки  зрения
источник маны, но Экзетер начал с убийства своих друзей, а это  никуда  не
годилось. Мана от этого жертвоприношения стала основой для получения  маны
от гриппа... так что теперь? Джулиан Смедли принял свою жизнь, зная,  чему
он обязан этим чудом. Конечно, в тот момент  он  не  мог  выбирать,  но  и
теперь не собирался перерезать себе глотку. Значит, он виноват  точно  так
же, как если бы предварительно дал согласие. Из  корней  зла  не  вырастет
добро. Не снимайте перчаток, леди Макбет, и никто не заметит окровавленных
рук...
   Он прошел мимо сооруженного на скорую руку дощатого стола,  на  котором
трое горластых мясников разделывали тушу. Неудивительно, что  Освободитель
так популярен в народе, если он раздает мясо всем желающим!  На  следующем
столе двое мужчин и  две  женщины  резали  овощи.  Лицо  одной  из  них  -
симпатичное, хоть и чуть лошадиное, - показалось  ему  слегка  знакомым...
Словно почувствовав на себе его взгляд, она подняла глаза - это была Алиса
Прескотт.
   Они встретились на полпути и обнялись, как  истосковавшиеся  в  разлуке
любовники. Трое проходивших мимо юнцов одобрительно закричали что-то.
   Потом они оторвались друг от друга, не сводя глаз, держась за руки, оба
чуть задохнувшиеся и раскрасневшиеся от смущения за то, что позволили себе
такое на людях. Лицо ее было обветрено и слегка перепачкано, и она  ничуть
не отличалась от любой другой молодой женщины из Вейлов. В  школьные  годы
Джулиан слегка побаивался кузины Экзетера -  она  была  старше,  взрослее,
практичнее. Два года назад он поцеловал ее, но только раз и то  для  того,
чтобы отвлечь ее внимание от чего-то  другого.  Возможно,  ему  стоило  бы
взять это в привычку.
   Она засмеялась.
   - Пожалуй, вам борода идет больше, чем Эдварду. А как  ваша  рука?  Она
отрастает! Вот здорово!
   - Вы ничуть не изменились!
   - Глупенький, ведь всего два года прошло! Ну, как вы?
   - Я? Отлично, спасибо Эдварду. А вы? - Он посмотрел  на  огрубевшие  от
работы пальцы, которые сжимал в руках. - Кухарка? Неужели он не нашел  для
вас работы лучше?
   Она вздернула подбородок и удивленно посмотрела на него:
   - А что в ней плохого? Я не знаю языка, так что от меня немного  толку.
Иногда я ухаживаю за детьми, помогаю с погрузкой  и  разгрузкой...  Да  не
бойтесь вы за меня, Джулиан! Это лучшие дни моей жизни.
   Неужели правда? Ее  взгляд  оставался  спокойным;  он  не  мог  понять,
говорит она искренне или нет.
   - Это здорово. Но я умираю с голоду.
   - Я тоже. Давайте поговорим за едой. - Она потащила его по  направлению
к очереди. Бок о  бок  пошли  они  по  тронутой  заморозком  траве.  -  Вы
возвращаетесь в Олимп?
   - Боюсь, там сейчас полный бардак.
   - Да, Пинки рассказывал, - простодушно кивнула Алиса.
   - Пинки! Как ваш кузен относится к тому, что здесь уйма народу оттуда?
   Она снова удивленно посмотрела на него:
   - Он принимает любого. А почему бы и нет?
   - Потому что Пинки наверняка попробует взять власть над всем спектаклем
в свои руки - насколько я знаю Пинки, конечно.
   Алиса отвернулась.
   - Не думаю, Джулиан, чтобы сейчас  кто-нибудь  мог  что-то  отобрать  у
Эдварда.
   - Это хорошо. Как он?
   Они  стали  в  конец  очереди,  потихоньку  продвигаясь   вперед.   Они
разговаривали по-английски, так  что  никто  не  мог  подслушать  их.  Она
задумалась и, чуть понизив голос, ответила:
   - Он изменился. Даже за то время, пока я здесь.  Иногда,  очень  редко,
это прежний Эдвард. Я уверена, он спит не больше двух часов в сутки. Он  -
Освободитель, кто бы это ни был. Я хочу сказать, он  не  играет  роль.  Он
стал этой ролью.
   - Слишком много маны?
   - Передозировка? А какие у нее симптомы?
   - Понятия не имею. Я даже не разглядел его как следует. - При виде  еды
желудок Джулиана испустил восторженное урчание.
   - Он совсем другой, - сказала  Алиса.  -  Вы  увидите.  И  конечно,  он
получает от всех этих исцелений уйму маны. Странно, поначалу все шло  куда
хуже. Он тратил больше, чем получал  -  так,  во  всяком  случае,  считала
Урсула. А теперь... Ну конечно, на то, чтобы лечить  грипп,  требуется  не
так уж много маны. Гораздо меньше, чем, скажем, на исцеление от слепоты. И
потом, зрители... они тоже другие.
   - Более расположенные? - Джулиан оглядел поляну и толпы народа на  ней.
- Что ж,  в  это  можно  поверить.  То,  как  слепому  возвращают  зрение,
впечатляет, конечно, но большинство  нас  не  слепы  и  надеются  остаться
зрячими. Совсем другое дело поветрие, оно может поразить каждого. -  Он  с
трудом справился с дрожью. - Они все боятся!
   - Думаю, что да.
   - Но Пентатеон тоже может излечивать грипп.
   - Они могут, - согласилась она. - Но Зэц не может! К Зэцу за исцелением
не пойдешь. И потом, какой храм вместит такую толпу?
   Да, грипп был подарком свыше, но признавать это Алиса не собиралась.  И
кроме маны, грипп приносил  еще  и  деньги.  Помимо  хорошей  организации,
невозможно было не заметить и другого: шатров, транспорта,  обильной  еды,
всего необходимого для ее  приготовления.  Большая  часть  Свободных  была
одета гораздо лучше, чем та рвань, которую Джулиан видел в Ниолвейле.
   - Он и правда хорошо справляется. Похоже,  в  деньгах  тоже  недостатка
нет.
   - О да! - Говорить о деньгах Алисе было гораздо проще, чем  о  мане.  -
Собственно, все началось со внезапного наследства Элиэль Певицы. Но теперь
здесь полно и богачей. Грипп гонит их к нему, как  ничто  другое.  Мана  и
деньги неразлучны.
   Джулиан подумал и решился.
   - Как вы думаете, у него получится? - Он задал  вопрос,  который  висел
между ними, невысказанный, с самого начала.
   Ее лицо оставалось непроницаемым.
   - Шансы его точно выше, чем месяц назад. Впрочем, Урсула до сих пор  не
верит в это. Зэц ведет свою игру слишком давно.  Она  считает,  Эдвард  не
может надеяться на победу без помощи Пятерых.
   И какова тогда будет плата за эту помощь? Но  тут  наконец  подошла  их
очередь, и Джулиана избавили от необходимости обсуждать эту тему дальше.


   Еда помогла, но после обеда  он  понял,  насколько  ослаб  от  болезни.
Наутро ему придется идти - теперь  он  не  сомневался  в  том,  что  хочет
остаться со Свободными, хотя  бы  чтобы  посмотреть,  чем  закончится  это
путешествие  по  Вейлам.  Он  сомневался,  что  ему  предоставят  верховое
животное  или  место  в  телеге  -  уж  во  всяком  случае,  не  с  Пинки,
дирижирующим всем этим цирком.
   Количеству людей  потрясало.  Люди  продолжали  подтягиваться  и  после
захода солнца, хотя он не мог сказать, новобранцы  это  или  отставшие  за
день паломники. Нигде в истории Вейлов не описывалось ничего подобного,  и
он гадал, что думает об этом Пентатеон. Пытаясь поставить  себя  на  место
Зэца, он не видел никакого способа,  каким  этот  поганец  мог  остановить
такую массу людей,  разве  что  бросить  на  нее  всю  таргианскую  армию.
Конечно, до какой-то  степени  он  мог  бы  влиять  на  погоду,  но  ценой
фантастических затрат маны. Если он пошлет Жнецов,  те,  конечно,  сделают
свое дело, сотворив новых мучеников за Освободителя, к  тому  же  все  это
будет происходить так близко от самого Освободителя, что тот  извлечет  из
этого кучу маны. Похоже, Экзетер  избрал  беспроигрышную  тактику.  Вопрос
заключался теперь в том, как долго  сможет  он  удерживать  свое  воинство
вместе: эпидемия гриппа рано или поздно сойдет на нет,  надвигается  зима.
Подобно рою саранчи эта орда должна была все время двигаться; в  противном
случае  ей  грозил  голод.  Любая  ошибка  в  расчетах  могла  привести  к
катастрофе.
   После долгих поисков Джулиан нашел-таки Онкенвир - та стояла в огромной
толпе поющих. Она  пела  вместе  с  ними,  хотя  он  сомневался,  что  она
разбирает слова. Она равнодушно взглянула на него, очевидно, не  узнав,  и
непонимающе уставилась на кошелек, который он ей  протягивал.  Он  оставил
его ей, абсолютно уверенный в том, что очень скоро ее от  него  освободят.
Когда он уходил, она  все  продолжала  пребывать  в  том  же  восторженном
трансе.
   Он отправился поговорить  с  Экзетером.  Он  должен  поблагодарить  его
по-человечески; он должен  попробовать  извиниться  перед  ним,  поскольку
теперь тоже разделял вину. Однако пробиться к  Освободителю  оказалось  не
так-то просто. Даже когда  лагерь  уже  засыпал  под  холодными  звездами,
Эдвард продолжал свою работу. Он проповедовал, он отвечал на  вопросы,  он
исцелял больных, которых все подвозили и подвозили целыми телегами.
   Джулиан не искал обходных путей; завернувшись  в  одеяла,  сидел  он  в
толпе,  зачарованный  словами  вечерней  службы.  Это   было   потрясающее
представление. Слова вроде бы просты, идеи тоже упрощены до предела, и все
же они вселяли  веру.  Даже  пришелец  вряд  ли  устоял  бы  теперь  перед
харизмой.
   "Есть лишь один бог, Бог Неделимый. И в каждом из нас есть божественная
искра. Замечали ли вы ее в других? Ощущали ли  вы  ее  в  себе  порой?  Не
часто. Она редко проявляет себя, и все же она есть. Мы стараемся, и иногда
у нас получается. Все мы  бываем  плохими,  но  нет  таких,  которые  были
плохими всегда. И когда мы умрем - а мы  все  рано  или  поздно  умрем,  -
думаете, эта искра пропадет? Вовсе нет! Наши тела умрут, но Божья искра  в
нас - никогда.
   Тогда куда она девается,  эта  искра?  Чародеи  обещают  вам  место  на
небесах, среди звезд. Вы никогда не задавались вопросом: что вы будете там
делать? Просто смотреть вниз на мир? Вам никогда не  приходило  в  голову,
что это может наскучить?  Ничего  не  делать,  только  смотреть?  Конечно,
первые недели это было бы даже приятно, согласен. Освободиться  от  страха
смерти, освободиться от боли, хвори и страданий - разве это не  прекрасно?
Но как долго вам будет нравиться это? Месяц? Год?  Столетие?  Тысячу  лет?
Миллион? Говорю вам: то, что обещают чародеи, - обман. Говорю вам: их  рай
неизменного совершенства очень скоро  обернется  адом,  а  их  вечность  -
истязанием скукой! К счастью, правда - иная".
   Он начал описывать теорию переселения душ, и  Джулиан  при  всем  своем
недоверии понял, что тоже заинтригован этим. Идея Экзетера о  реинкарнации
не совпадала с той, вечной, единственным  спасением  из  которой  являлась
нигилистическая нирвана. Это была светлая, радостная идея развития, своего
рода    лестница    к     Богу,     этакая     реинкарнация     в     духе
"собирайте-значки-бойскаутов-и-получите-повышение".  Она  не  призывала  к
отказу от мира, ибо только в этом мире набирались очки. Она обещала каждой
душе единение с Богом, а не Страшный Суд, и не напоминала напрямую ни одну
из известных Джулиану земных религий. Интересно, и где это Экзетер выкопал
такую?
   Как знать, подал голос сидевший в нем скептик, может, он  и  прав.  Кто
вернется, чтобы рассказать, так это или нет?  По  крайней  мере  схема  не
менее привлекательна, чем любая другая, - возможно, именно из-за этого его
старый друг и положил ее в основу новой веры. Для того чтобы одолеть Зэца,
ему нужны последователи, а для  того  чтобы  набрать  последователей,  ему
нужна вера, а  уж  что  там  недоговорено,  будет  ясно  на  вечеринке  по
окончании игры.
   Вот было бы здорово верить в  подобную  ерунду,  сказал  Джулиан-циник,
верить всем сердцем и надолго. Во Фландрии  ему  приходилось  видеть,  как
смертельный ужас превращает в верующих, пусть ненадолго, кого угодно, даже
его самого. Увы, Бог сотворил мир не таким уютным, каким его надо было  бы
сотворить с  точки  зрения  людей  вроде  Эдварда  Экзетера.  Тут  Джулиан
вздрогнул,  сообразив,  что  наделяет  Экзетера  верой  в   то,   что   он
проповедует.


   Когда служба завершилась, помощники  выстроили  желающих  поговорить  с
Освободителем в  очередь.  Он  находил  слова  для  каждого  -  спокойные,
утешающие, благословляющие, ободряющие. Потом проситель проходил дальше, и
походка  его  становилась  чуть  легче,  а  Экзетер  уже  разговаривал  со
следующим.
   Ожидая  своей  очереди,  Джулиан  разглядывал  эту  высокую,  худощавую
фигуру. Даже с расстояния в  несколько  десятков  ярдов,  в  слабом  свете
костров, ему показалось, что он  видит  ту  разницу,  о  которой  говорила
Алиса. Экзетер изменился, всего за две недели. Уверенность?  Да,  конечно.
Властность? Несомненно. Но было и еще нечто, чего  Джулиан  никак  не  мог
определить.
   Избыток маны? Может, Экзетер превращается в бога или  по  крайней  мере
считает себя богом, как  и  все  остальные?  Может  ли  оккультная  власть
разлагать так же, как преходящая, земная? И так быстро?
   Что бы ни случилось,  это  был  не  тот  Экзетер,  которого  он  ожидал
увидеть, и по мере того как  подходила  его  очередь,  решимость  Джулиана
таяла. Он все сильнее ощущал себя примерно  так  же,  как  в  Букингемском
дворце, в ожидании, пока король Георг прикрепит ему на мундир медаль.  Его
благодарность - такая  мелочь,  это  пустая  трата  времени  Освободителя.
Горькие  упреки  двухнедельной  давности   казались   теперь   не   просто
неуместными, а абсолютно  неуместными,  равно  как  и  мелкие  манипуляции
Пинки. Экзетеру не нужно ничьих извинений. Экзетер прав с самого начала, и
жертва, в которую принесли себя его последователи,  оправданна  точно  так
же, как и множество подобных жертв, принесенных на Западном фронте. Просто
он видит за дымом пламя, чего не дано Джулиану. Зло порождает зло,  и  тут
уж не до сантиментов.
   Он чуть было не повернулся и не сбежал. Нет, он выдержит. Еще один  шаг
- и он лицом к лицу с Освободителем. Он в смятении смотрел в пронзительные
сапфировые глаза, забыв даже, зачем пришел.
   Чары разбились  словно  сосулька.  Перед  ним  стоял  старина  Экзетер,
смеявшийся и трясший его руку.
   - Добро пожаловать! Пошли  поговорим.  -  Он  махнул  рукой  в  сторону
ближайшего костра.
   - Но... - Его еще ждали сотни человек.
   - Они никуда не денутся. Перерыв на чай.
   Так Джулиан оказался у костра с Освободителем. Верные помощники  налили
ему какого-то горячего, пряного напитка,  а  несколько  сотен  завистливых
почитателей смотрели на них словно тигры из клетки.
   - Я не сомневался, что ты вернешься.
   - Я, собственно, проверить, как здесь Алиса. Но раз уж я здесь, я хотел
бы остаться и помочь чем могу.
   Улыбка.
   - Я рад принять тебя.
   - Послушай, старина, мне ужасно жаль, что я тогда...
   - Заткнись! - резко оборвал его Экзетер и вдруг застенчиво улыбнулся. -
Если бы я не умел оставлять прошлое  прошлому,  это  означало  бы,  что  я
занялся не своим делом.
   - Ну, у тебя вроде неплохо получается.
   - Только отдохнуть редко удается. Насколько плохи дела в Олимпе?  -  Он
казался свежим и бодрым, готовым идти всю ночь.
   Его юмор служил ему броней, отбивая всякую охоту пробовать ее крепость.
Только однажды Джулиану удалось перевести разговор на самого Экзетера.
   - Твоя схема загробной жизни заинтересовала меня. Это  непохоже  на  те
разновидности буддизма, с которыми я встречался. Это что, из индуизма? Где
ты ее выкопал?
   Экзетер казался удивленным.
   - Выкопал? Сам не знаю точно. Это просто  пришло  ко  мне  как-то  раз,
когда я проповедовал. Мне показалось, это то, что им хотелось бы  знать...
- Тут глаза его вспыхнули веселыми искрами, словно  он  догадался,  о  чем
думает Джулиан. - Видишь ли, это все мана. Я принимаю теперь  распоряжения
непосредственно от Бога.
   Впрочем, непохоже было, чтобы он говорил это серьезно.
   Когда короткая аудиенция подошла к  концу,  пророк  вернулся  принимать
терпеливо ждущих в очереди просителей. Джулиан, весело мурлыкая что-то под
нос, зашагал в темноту. Только один раз он задержался  посмотреть  на  то,
как  в  дымном  мареве  костров   предсказанный   Освободитель   принимает
поклонение своих почитателей. Теплый золотистый свет выхватывал из темноты
человек двенадцать, собравшихся в ночи. Это могло сойти за иллюстрацию  из
"Библии в картинках" или даже за полотно Караваджо  -  на  Экзетера  света
падало не больше, чем на остальных. Что бы там ни говорила Алиса, он вовсе
не изменился. Экзетер играл роль, и играл ее потрясающе, но в глубине души
он остался все тем же  стариной  Экзетером,  которого  Джулиан  помнил  по
Фэллоу.


   Немного позже, найдя себе угол в битком набитом шатре,  Джулиан  Смедли
обнаружил, что у него снова две нормальные руки.




ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

   Он оставляет свою родную страну
   и идет в другую,
   Но несет с собою пять зол.
   Ади Грант; Праб*т М.В.


51

   Надо отдать должное Пинки - если это, конечно, на самом деле  было  его
заслугой, - организация впечатляла.  Когда  Джулиан  проснулся  с  первыми
лучами рассвета, паломники уже выступали в путь. Он обещал Алисе подождать
ее, и когда они  с  остальным  обслуживающим  персоналом  сняли  лагерь  и
погрузили все обратно на телеги, поляна  Онкенвир  снова  почти  опустела,
превратившись в серую, грязную пустыню, испещренную кучками дымящейся золы
и брошенными изгородями отхожих мест. Снег падал медленно, большими белыми
хлопьями, словно стараясь поскорее скрыть с глаз тот  беспорядок,  который
оставили за собой Свободные. Сам Освободитель все  еще  исцелял  последних
пациентов, которым,  казалось,  не  будет  конца  и  края.  Его  помощники
запрягали моа в колесницы-такси, чтобы везти своего пророка и его  команду
к месту следующей стоянки.
   Алиса объяснила, что обычно идет пешком вместе с  паломниками,  помогая
старикам или детям, но этим утром должна выехать с остальными  работающими
при кухне на запряженной кроликом телеге, и настояла, чтобы Джулиан поехал
с ней. Он подозревал, что она обманывает, но спорить не стал, ощущая  себя
симулянтом, поскольку тысячи людей чувствовали себя не лучше, чем  он.  Он
утешал себя тем, что завтра точно пойдет своим ходом.
   Караван повозок не мог двигаться быстро в толпе, забившей  Фенпасс,  но
все же прибыл на место следующей стоянки  вскоре  после  авангарда.  Когда
капитан Смедли предложил свои услуги,  его  вооружили  ножом  и  горой  из
нескольких тонн какого-то похожего на картофель корнеплода.  Ему  поручили
работу, для которой требовались две руки! И он мог выполнить ее!
   Выбранный Экзетером узел был отмечен камнем, врытым вертикально в землю
посередине опустевшего зимой пастбища в двух милях от ближайшей деревушки.
Скоро пастбище  уже  кишело  Свободными  словно  корова  блохами.  Снег  в
Лаппинвейле еще  не  выпал;  временами  выглядывало  солнце.  Усевшись  на
перевернутой корзине спиной к ветру, Джулиан чистил овощи и сбрасывал их в
другую корзину. Занятие это  умиротворяло.  Компанию  ему  составляли  две
болтавшие  по-лаппиански  женщины,  совершенно   глухой   старик   и   три
недовольного вида девицы, явно считавшие, что заслуживают  лучшей  работы.
Не обращая на них никакого внимания, он целиком углубился в чистку овощей.
   Потом на корзину его легла тень и знакомый голос окликнул его по имени.
Он в ярости поднял взгляд.
   Закутанная в побитые молью меха, она напоминала бесформенного плюшевого
медведя; растрепанные  волосы  падали  на  лицо.  Впрочем,  ее  нимало  не
волновало то, как она выглядит, - никогда не волновало.  И  она  улыбалась
ему так, словно он должен быть рад видеть ее!
   Ни разу в жизни у него еще не возникало  желания  ударить  женщину,  во
всяком случае, до этой минуты.
   - Убирайтесь! - крикнул он. - Вон с глаз моих!
   Она отступила на шаг.
   - Что-то не так?
   Он вскочил