Игорь ДУБОВ

                       ХАРОН ОБРАТНО НЕ ПЕРЕВОЗИТ


                              Автор выражает благодарность сотруднику ИМЛИ
                              АН СССР Е.Б.Ротчевской и руководителю группы
                              каскадеров  Б.А.Кумалагову   за   постоянные
                              консультации при создании этой книги.



     В самом конце лета, жнивеня месяца  четвертого  дня,  имел  приказной
дьяк Лучников Алексей  Васильевич  беседу  с  дочерью.  Тяжелым  был  этот
разговор. Дочь выглядела взволнованной, торопилась, вспыхивала  горячечным
румянцем, да и дьяк был тревожен, смотрел сумрачно, мял в кулаке бороду, а
то и закусывал, забывшись, себе ус. Неладное творилось в доме и  творилось
с тех самых пор, как взят был в застенок  Антип,  артельщик,  ставивший  в
сельце дьяковы новые хоромы взамен сгоревших. Дело, по которому он пропал,
было страшным, связанным с умышлением на  жизнь  и  здоровье  государя,  и
много бед могло приключиться от этого. Вот почему, хоть и была дочь  резка
и  непочтительна,  не  возражал  ей  дьяк,  слушал  внимательно  и   даже,
случалось, взгляд отводил.
     - Хорошо, Антип молчит покуда, - говорила меж тем,  сверкая  глазами,
дочь. - А, не дай Бог, начнет глаголити. Тако, мол, и тако, тружаемся де у
дьяка Лучникова, еже живет в Китае  на  Воскресенской  улице.  Како  тогда
бити? Что делати? Какому угоднику свечки ставити?!
     - Не пужаися, Катерина, - отвечал дьяк. - Вспеем утечи. Мы же готовы,
нас врасплох не застигнут. Да и не будет он глаголати. И Гаврюшка тамо...
     - Гаврюшка! - вскричала дочь, широко раскрывая глаза и качая головой.
- Неужели вы верите ему, батюшка?! Начаетеся на него?! Да вы посмотрите на
рожу его разбойничию? В глаза его поглядите! Врет он вам все.  А  вы  его,
молодого подьячего, за стол с собою  сажаете.  С  крылца  сходите!  Ладно,
никтоже не видет кроме своих!
     - Что  с  тобой,  Катерина?  -  пытался  успокоить  ее  дьяк.  -  Что
случилося? Пошто ты на Гаврюшку взъелась-то? Али обидел он тебя? Так вы  и
разговоров особно не говорили...
     - Говорили - не говорили, аще обо мне речь? Об вас,  батюшка,  радею.
Гнати его, ката, со двора надобно и в дом не допущати. Вот что!
     - Охолони, Катерина! - возмутился дьяк. - Что ты такое молвиш! Нужден
он мне. Мало ли, яко с Антипом дело повернется. Вото Гаврюшка и  сгодится.
Да нежели он у пыток стоит?! На письме сидит. Распросные речи  пишет.  Ано
человек он верный. Потому и привечаю.
     - Да уж верный! - с непонятной злобой и каким-то отчаянием продолжала
наседать дочь. - Прикормили вы его, батюшка, вот он и верный. А отворотись
- не роздумает, ножик всунет.  Нынча  Антипа  пытает,  а  завтра  за  нами
придет?
     - Не придет, - отвечал дьяк. - А еже прикормил  -  так  что  с  того?
Пущай за деньги служит, коли за совесть не  может.  Так  даже  лутче,  убо
понятнее, за каковую возху дергати. Вельми он  нынча  нужден  тамо,  возле
Антипа.
     - Но у нас же везде камеры! - воскликнула дочь. - Почто  он  нам?  Мы
сами все увидим.
     - Катерина! - рявкнул дьяк, разом суровея. - Опомнись!  Что  ты  себе
позволяешь?! - И добавил, тревожно оглянувшись и понизив голос: - Ты  что,
Чака, нас ведь могут услышать.
     Но дочь не собиралась сдаваться. - Кто это нас услышит? -  с  вызовом
поинтересовалась она. - Дворовые? Так ты их сегодня всех отпустил. А  если
кто и остался в доме, так  Мистер  Томпсон  давно  бы  предупредил.  Мы  в
дерьмовой ситуации, Старик! И об этом надо говорить. Кто тебе скажет, если
не я? Сперва Центр заставляет нас арендовать это дурацкое  поместье  и  во
имя спасения каких-то мифических икон ставит всю нашу работу под удар.  Мы
- Наблюдатели, историки. Наше дело: изучать и ни во что не вмешиваться.  А
тут наем поместья и кража икон! Думаешь, ребята  были  в  восторге?  Пусть
даже это и вправду иконы самого  Феодосия.  Большая  радость,  когда  твою
голову суют в петлю, и никто не спрашивает,  согласен  ли  ты?!  Но  тебе,
видно,  понравился  этот  стиль.  Ты  теперь,  не  советуясь  ни  с   кем,
продолжаешь шашки с Гаврюшкой и думаешь, что это не опасно. Ты не  боишься
ошибиться, Старик!
     - Ну чего ты хочешь? - вопросил дьяк, из последних сил  сопротивляясь
закипающему внутри гневу. - Что я его прогнал? Прямо сейчас,  когда  взяли
Антипа?  Чем  он-то  нам  может  повредить?   А   представь,   что   Антип
раскалывается где-нибудь в сенях. Там, где нет камер. Что  тогда?  Это  же
государево "слово и дело". И артель тогда возьмут, и нас  приберут.  Какая
там к черту "работа"! По тюрьмам затаскают, ты, слава Богу, законы знаешь.
Пока оправдаешься, кровью умоешься. Я, например, на дыбе  и  концы  отдать
могу. А предупредит Гаврюшка загодя, так хоть уйти успеем.
     - Я не про сейчас говорю, - не желала сдаваться  дочь.  -  Но,  может
быть, через два дня, ну хоть через  неделю,  когда  все  кончится...  Этот
Гаврюшка! Я его ненавижу. Я на него смотреть не могу!
     - Не смотри, - демократично согласился  дьяк,  незаметно  переходя  в
контратаку. - Сама виновата.  Ты  ведь  даже  на  глаза  чужим  не  должна
показываться. А ты - то в сенях  столкнешься,  то  во  двор  выскочишь  не
вовремя. Я уж не раз подмечал. Ты часом не влюбилась ли?  Так  это  пустое
дело. Тебе с ним детей не крестить.
     - Я?! - вспыхнув, возмутилась Чака. - Я в него?!  Да  он  мне  просто
отвратителен! Тьфу! - в сердцах плюнула она и, резко  повернувшись,  пошла
прочь.
     - Ты куда это? - осведомился дьяк. - Скоро начнется. Ребята уже идут.
     Чака остановилась.
     - Ну ладно, ладно  тебе,  -  примирительно  сказал  дьяк.  -  Садись.
Развяжусь я с ним! - пообещал он. - Честное слово, развяжусь. Дай только с
Антипом закончится. А там развяжусь...
     Дверь скрипнула, и тяжело, так, что взвизгнули половицы, ступил через
порог, едва не задев  большой  белокурой  головой  о  притолоку,  Барт,  в
прошлом Второй редубликатор Службы Времени, а ныне постельничий  у  дьяка.
Пробежал  легкими  танцующими  шагами  присланный  полгода  назад  и   уже
закончивший практику стажер Лип. Энергичный и  ловкий,  вошел,  ястребиным
оком оглядев собравшихся и задержавшись  на  Чаке,  "племянничек"  дьяков,
толмач при Посольском приказе, Лонч.
     Наспех поздоровавшись, рассаживались они у большого  дубового  стола,
сразу  пустея  глазами  и  напряженно  вглядываясь  внутренним  взором   в
высвечиваемую Мистером Томпсоном  через  вживленные  в  мозг  импульсаторы
мрачную пустоту пыточного застенка.
     Никто  не  тянул  в  эту  большую,  наполненную  тревожным  молчанием
светлицу. Мистер Томпсон,  спрятанный  в  бездонных  шатурских  торфяниках
Контролирующий центр, в любое мгновение мог связать их друг  с  другом  на
каком угодно расстоянии. Однако во всяком серьезном деле  нельзя  избежать
ситуаций, когда важнее всего на свете теплое плечо  товарища,  покрыто  ли
оно рубахой, заковано  в  латы  или  обтянуто  вакуум-скафандр.  Наверное,
поэтому  с  самого  начала  заброски,  каждый  раз,  когда   приходила   и
останавливалась под дверью, тряся клюкой, угроза, они собирались  за  этим
столом, впитывая друг от друга так необходимое им в эти минуты мужество.
     Камера на колокольне Казанского собора выхватила и приблизила шедшего
по двору изломанного и иссеченного, но не помутившегося пока  еще  разумом
плотника Антипа,  которого  нетерпеливо  подталкивал  в  спину  кулаком  с
зажатым в нем бердышом рыжебородый  стражник.  Еще  совсем  недавно  рубил
Антип вместе с артелью новый, взамен сгоревшего,  дом  владельцу  далекого
села Бускова, рубил - и горя не ведал. Но отправившись пять дней назад  за
гвоздями в Москву, расхвастался по пьяному делу  в  "Наливках"  о  большой
своей дружбе с дьяволом да  еще  помянул  неосторожно  при  этом  великого
государя. В результате брел он теперь с выражением смертной тоски на  лице
через двор Земского приказа, безуспешно пытаясь вытереть спутанными руками
выступающий на лбу холодный пот.
     А в пыточной его  уже  ждали.  Неторопливо  усаживался  за  стол  сам
наитайнейший боярин Федор Иванович Шереметев, почтительно  лепился  рядом,
оживленно  блестя  маленькими  глазками,  приказной  дьяк  Иван  Ларионов,
скрючился и замер с  ближнего  к  дыбе  края  знакомец  Старика,  подьячий
Гаврюшка. Все пока шло в точном соответствии с  записью,  но  томила  душу
нелепая, выкручивающая скулы тревога, и  призрак  неминуемой  беды  висел,
расправив крылья, над головой. То ли это было вызвано кровавыми  сполохами
огня на мрачных, увешанных ремнями, цепями и кнутами стенах  пыточной,  то
ли виной всему был багряный цвет тюфяков на лавках и сукна  на  столе,  но
неуютно и страшно было на этот раз сантерам, давила  на  сердце  невнятная
тяжесть - потому и сошлись они сюда, надеясь обрести в друзьях поддержку и
спасение.
     А между тем события разворачивались  своим  чередом.  Привычно  калил
клещи на жаровне палач, заученным движением вставлял перо в трубку  писец,
зевал  боярин;  и  вели  вдоль  высокой  белой   стены   приказа   Антипа.
Происходящее ничем не отличалось от того, что произошло здесь, в пыточной,
четвертого августа тысяча шестьсот тридцать восьмого года, когда не было в
этом  времени  ни  Старика,  ни  Группы,   а   усадьбой   вошел   донельзя
поиздержавшийся государев кравчий Иван Поротов.
     В тот раз Поротову повезло. Чувствуя,  видать,  что  не  в  силах  он
больше терпеть, откусил себе плотник на третьей пытке распухший от боли  и
жажды язык и выплюнул его в ноги палачу. Не кравчего, понятно,  спасал,  а
товарищей. Знал, чем грозит каждому  извет  в  ведовстве,  а,  главное,  в
государевом деле. В тот раз все обошлось. Однако нынче могло обернуться  и
по-другому. Как ни следил за Группой Мистер Томпсон, просчитывающий все на
миллион ходов вперед, как ни берег он каждого от крупного и  непоправимого
вмешательства в естественный ход событий, они жили в этом мире, ходили  по
улицам, встречались с людьми,  и  каждый  их  шаг  вызывал  тысячи  мелких
изменений, вкрапливающихся в тонкую ткань  уже  свершившегося,  вызывающих
локальные напряжения пространственно-временного континуума.
     Все это было не опасно и, сглаживаясь с годами, не влияло существенно
на ход событий, но в  ситуациях  экстремальных  хрупкое  равновесие  могло
нарушиться, и  самый  незначительный  поступок  способен  был  привести  к
серьезной и необратимой флюктуации, чреватой хроноклазмом,  поставить  под
угрозу само существование Группы,  не  говоря  уже  о  каких-то  возможных
последствиях  в  далеком  будущем.  И  даже  мгновенная  реакция   Мистера
Томпсона, который через церебральные импульсаторы  в  коре  мог  мгновенно
остановить совершающего  ошибку,  не  обеспечивала  надежной  гарантии  от
опасных изменений.
     - Поимели поместьице... -  пробормотала  Чака,  глядя,  как  палач  с
помощником стаскивают с обмякшего Антипа рубаху и вяжут сыромятным  ремнем
за спиной руки. - На свою голову...
     - Чего обсуждать, - хмуро пробурчал  Барт.  -  Приказ  -  он  и  есть
приказ. В Центре ведь знали, что нам следом за Поротовым  придется  нанять
эту артель. Значит, иконы были важнее.
     - Все равно страшно, - зябко передернула плечами Чака. -  Розыск  вон
как споро идет.
     - Ну сбежать-то мы всегда успеем, - успокоил Барт. - У нас  ведь  все
готово.
     - Слушайте лучше, - сказал Лонч. - Вот оно начинается.
     - Ну что, вор, - заговорил Шереметев, откинувшись к стене и глядя  на
Антипа спокойным, изучающим взглядом, - Рци ми, како тебя  прозывают,  чей
сын да через каво бежиш.
     Судя по всему, он и  не  ждал  ответа.  Поэтому,  выдержав  секундную
паузу, повернулся к Гаврюшке и коротко бросил: - Чти.
     Гаврюшка с виновностью уткнулся в лежащую перед ним сказку, разгладил
бумагу рукой и громким голосом закричал: -  В  нынешнем  годе,  сто  сорок
седьмом, месяцы иуля в тридесятый день...
     - Да тише ты! - поморщился Шереметев. - И дело давай.
     Гаврюшка осекся, кивнул и, слегка развернув столбец, продолжил:
     - ...довел, что пришлый человек пьяным  обычаем  сказывал  на  кабаке
богохульные, непристойные речи да молвил, властен де аз есмь  со  товарищи
над исчадием бездны, сатаною, и воинством ево  аггельскым.  И  целовальник
Борзецев бил челом и рекл, что имал вор злой, волшьский болютметный умысел
на государево здравие  и  слался  в  том  на  отставленого  сторожа  Фрола
Сухорукова, да посадского человека Ивашку Митина, что  де  они  Фролка  да
Ивашка все то подлино в те поры видели и  слыхали.  А  Фрол  Сухоруков  да
Ивашка Митин разспрашиваны розно, а в разспросе сказали, слыхали они де те
поносные слова, а Ивашка Митин довел к тому ж, что лба сей  человек  вошед
не крестил, да напився пьян лаял всякою неподобною лаею матерно.  Однакот,
буди поставлен с изветчиком с очей на очи вор сеи во всем заперся,  де  не
ведома ему вина и речей тех мотыльных он не рекл. Вдругорядь  егда  поднят
бысть на пытку Федор Борзецов и с пытки рекл  прежняя  свои  речи,  что  и
наперед того сказывал...
     - Годи! - остановил Шереметев Гаврюшку и впился  изучающе  в  Антипа.
Плотник под этим взглядом дернулся, переступил ногами. Потом облизал губы.
     - Ну, ответствуй, - так ;е,  не  повышая  голоса,  обратился  к  нему
боярин, - поминал ты великаго государя? Кричал ли при том,  что  страха  в
тебе несть, ибо  за  тобою,  отступником,  сила,  пред  коею  сам  великый
государь не устоит? Ежели ты,  вор,  про  себя  и  про  подручников  твоих
доподлинно не скажешь и государю в том  вины  не  принесешь,  то  государь
велел тебя в том пытать вдругорядь накрепко.
     Антип молчал.
     Шереметев, подавшись вперед, смотрел  на  него,  словно  гипнотизируя
взглядом, но потом, видно устав, приказал:
     - На виску ево!
     Коротконогий, с непропорционально широким туловищем  палач,  радостно
ощерился, показав гнилые зубы, и, цепко схватив плотника за плечо, толкнув
его к дыбе.
     - Не знаю я, какой это Феодосий, - вдруг сказал Лонч, - но иконы,  на
мой взгляд, средние. Им там, видно, группу внедрить - раз плюнуть.
     Антипа вздернули, и затянутый в черное помощник палача ухе ступил ней
на связывающую его лодыжки веревку.
     - Всыпай-ка ему пяток для начала, - приказал боярин.
     Свистнул кнут.
     - А-а-а! - страшным голосом взвыл Антип.
     Чака, побледнев, вцепилась в подлокотники резного ганзейского стула.
     - Зато как поработали! - восторженно  сказал  Лип,  не  отрываясь  от
зрелища пытки. - Двадцать  квадратных  метров.  Весь  иконостас!  За  семь
минут! В горящей церкви!
     - Нужны им, значит, эти иконы, -  сказал  Старик.  -  Вон  даже  Липа
прислали...
     - Могли и спецгруппу прислать, - не сдавался Лонч. - Так трудно  было
внедряться! И темпоратор сгорел.
     - Ну, Лонч, - сказал Старик. - Ну чего  об  этом.  Ведь  сколько  уже
говорено. Да разве сдал бы Поротов поместье свое кому попало?! Хоть  и  на
год в наем, а человека все же знать надо. Ну а если не снимать,  попали  б
мы при пожаре в церковь? Да ни  за  что!  Кто  б  допустил  чужаков  добро
выносить? Пусть лучше сгорит, чем кому-то достанется! Даже вас  этот  отец
Зосима чуть не обшаривал... А темпоратор  -  что  ж...  В  лесу  еще  один
есть...
     Антипа  уже  спустили  на  пол  и  теперь   отливали   водой.   Дьяк,
повернувшись, давал указания отжимавшему из кнута кровь палачу.
     - Жаль, однако, что Мистер Томпсон запретил  его  убивать,  -  сказал
Барт. - Убить или амнезировать - было бы лучше для всех.
     - Да... - мечтательно протянул Лонч. - Рубль мастеру, он это умеет...
С одного удара позвоночник перебить может.
     - Да нет, Лонч, - заметил Старик. - На это ни один палач не пошел бы.
Забить без приказа - завтра же новую службу  искать.  Достать  нам  Антипа
трудно было бы. Впрочем я думал: через Гаврюшку.  Но  вот  Мистер  Томпсон
высчитал флюктуацию.
     Тем временем помощник заплечною снова потянул  за  веревку,  поднимая
Антипа повыше. Затем по команде палача  всунул  ему  между  связанных  ног
бревно и взобрался на него, усиливая таким образом нагрузку на  вывернутые
из суставов плечи.
     - Ну что, вор, -  ласково  обратился  к  хриплому  от  боли  плотнику
боярин. - Станешь глаголати? Ответствуй,  с  какова  умышления  грозил  ты
великому  государю  диаволом,  врем  человеческим,  и  кто  тебе  в  твоих
скаредных, еретических учинках помощник?
     - Молчит, - с удовлетворением заметил Лонч. - У них вся артель такая.
Молчуны.
     - Продолжай, - махнул палачу Шереметев.
     - Постойте! - вдруг крикнула Чака. - Смотрите!
     С Антипом творилось что-то неладное. Он ухе не вздрагивал под ударами
кнута, а, выгнувшись всем телом, насколько позволяла ему тяжесть в  ногах,
воспаленно водил выпученными  глазами  по  стенам  и  потолку,  словно  не
понимая, где он. Это заметил и боярин, сделав палачу знак обождать.
     - Агх-а-а, - хрипел Антип, и кровавая мутная пена выступала на губах,
клочьями летела в стороны.
     - Завтра. Это же завтра... - прошептал Лип. И не успел договорить.
     Взгляд Антипа уперся в  скорчившегося  в  дальнем  углу  Гаврюшку,  и
глаза, казалось, еще больше вылезли из орбит.
     - Вольные мы! - выкрикнул Антип. - Дьяку Лучникову хоромы  збудовали.
Вместо сгоревших. Все! Всяко скажу! Жарко-о-о! - Он  запрокинул  голову  и
вдруг, жутко перекосившись лицом, откусил себе язык  и  с  захлебывающимся
воем выронил его изо рта, откуда тут же хлынул поток крови.
     - О господи! - ахнула Чака, и тут же  резкой  болью  отдался  в  ушах
взорвавшийся  под  черепом  сигнал  аларма.  Мистер  Томпсон  играл  общую
тревогу. Антип все-таки выдал их. Фактически, это означало провал  Группы,
и изменить тут что-либо уже невозможно.
     И замер посреди горницы вскочивший на  ноги  Барт.  И  Старик  тяжело
дышал, обмякнув на лавке. И Липа колотила нервная дрожь.
     А в самом застенке, где по беленому тесу стен метались багровые тени,
застыл обомлевший, уронивший перо на стол Гаврюшка, да навалившийся грудью
на пустой фонарь дьяк Ларионов вперился, хищно  оскалясь,  в  суетившегося
возле Антипа палача. Торопясь  остановить  кровь,  палач  разжал  ножом  у
висящего без сознания Антипа зубы и, вытащив из жаровни железный крюк,  не
очень ловким движением прижег им обрубок.
     Один боярин не потерял спокойствия  и,  обернувшись  к  застывшему  с
отвисшей челюстью Гаврюшке, потребовал:  -  Запиши.  Диак  Лучников.  -  И
добавил, обращаясь сразу и к палачу, и к приставу: - В железа его. Да руки
вправити не забуди. И знахоря пришлите. Нынча  он  нам  без  ползы,  а  до
Болота должен дожити. Ано, - он лицемерно перекрестился, -  како  государь
укажет.
     Чака обвела комнату блуждающим взглядом. -  Что  же  это?  -  жалобно
прошептала она. - Папочка, - губы ее дрожали, - что же  такое  получается?
Это же конец...
     Стоявший рядом Лонч протянул руку и прижал ее к  себе.  -  Не  бойся,
маленькая, - ободряюще сказал он. - Мы успеем уйти. Это еще не конец.  Все
в порядке.
     -  Смотрите,  смотрите,  -   нетерпеливо   перебил   Старик.   -   Не
отвлекайтесь!
     - Лучников, Лучников... - бормотал Шереметев. - Сице тот  ли,  что  в
Новегороде бо? Нет, овамо Лутохин.  Ано  Лучникова  не  вспомню...  Жалко,
поздно ужо. Ну да завтра найдем, куды денется... Эй, Ивашка! - крикнул  он
громко. - Завтра мне доложишь - кто таков диак Лучников, да иде живеть.  В
Розряде сведаеш.
     - Ну вот, - необычайно спокойно сказал с застывшим  лицом  Старик.  -
Надо собираться.
     - Вот черт! - выругался Барт. - Все пропало! Чака! Ты чего?!
     Чака плакала. Не в силах сдержаться, она закрыла  ладонями  глаза,  и
только видно было, как кривятся губы, да капают на пол прозрачные капли.
     - Ну-ну, - сказал Лонч. - Чего уставились?!  -  Он  подошел  к  Чаке,
снова обнял ее за плечи и повел к стене, шепча что-то на ухо.
     Растерянн