течению всю жизнь.
     -- Я бы тоже, если б не ты.
     -- Я не лучше других. Против течения -- сносит. И никто не оценит.
     --  Давай  уедем, убежим! Река покрывается  льдом,  а берега  -- вечная
мерзлота!
     -- Перескочить  в другую реку? Но ведь мне и там захочется плыть против
течения.
     -- На тебя влияет Рап!
     -- У  меня такой склад ума.  Журналистика  --  это  недовольство,  а не
патока.
     -- Что  же теперь будет? -- она  глянула  в  сторону дач, оставшихся за
деревьями.
     Он пожал плечами.
     -- Перед тем как мы смылись из  редакции, жена звонила. Сказала, что из
автомата...
     --  Антонина  Дональдовна  тебя любит,  -- вежливо проговорила Надя. --
Погоди еще минуту. И потом будешь принадлежать ей всегда.
     -- Я люблю тебя, -- сказал он.
     -- А ее?
     -- Ее тоже.
     -- Разве можно любить двоих?
     -- Если нельзя, давай расстанемся, Сироткина. Расстанемся, как в Одессе
говорят, красиво... Сразу станет легко.
     -- Ты  здорово  придумал: расстаться красиво... А  на электричку вместе
пойдем или отдельно?
     -- Вместе, само собой. Но -- просто как друзья.
     -- Хорошо. Просто как друзья!


        63. ИВЛЕВА АНТОНИНА ДОНАЛЬДОВНА

        ИЗ ВЫЕЗДНОГО ДЕЛА

     Характеристика (в трех экземплярах): на тов. Ивлеву А.Д.,  рождения  29
августа 1939  г.,  русскую, беспартийную, образование  среднее  специальное,
преподавателя  фортепьяно  и  сольфеджио детской  музыкальной  школы  No 38.
Домашний  адрес:  ул.  Марии  Ульяновой,  4,  кв.  31.  Муж  Ивлев  Вячеслав
Сергеевич,  рождения  1935  г., специальный корреспондент, работает в газете
"Трудовая правда". Сын Ивлев Вадим, рождения 1963 г., посещает детский сад.
     Тов.  Ивлева  А.Д.  --  девичья  фамилия  Косых -- работает  в  детской
музыкальной школе  No 38  с 1962  г. До этого в  течение трех  лет  работала
учительницей в Бурятской АССР -- станция Могойтуй -- по  распределению после
окончания музучилища.
     За  время работы в музыкальной школе  No 38 тов. Ивлева  А.Д.  показала
себя знающим специалистом, способным выполнять  возложенную на нее работу. К
поручениям  администрации относится исполнительно  и  дисциплинированно.  За
хорошую  работу дважды  получала  благодарности  в приказе. В педагогическом
коллективе пользуется авторитетом.
     Тов.  Ивлева  А.Д.  ведет  общественную  работу  в  качестве агитатора,
аккуратно  посещает политзанятия,  политически  грамотна, выдержана  в быту,
устойчива морально,  до этого замужем  не  была,  детей от  других браков не
имела.
     За  границей тов.  Ивлева  А.Д. не была. Ранее с просьбой о  разрешении
съездить за границу не обращалась и отказано ей не было.
     Дирекция, партбюро и местный  комитет рекомендуют тов.  Ивлеву А.Д. для
туристической  поездки  в  Болгарию  по  линии КМО  --  Комитета  молодежных
организаций ЦК ВЛКСМ сроком на 20 дней.
     Решение партбюро от 15 марта 1969 г., протокол  No 6.
     Директор музыкальной школы  No 38 Н.Чучулина.
     Секретарь партбюро В.Охотниченко.
     Председатель месткома А.Бродер.

     Собеседование в  райкоме прошла. Политику партии понимает правильно. На
вопрос  одного из членов комиссии о ее странном отчестве ответила: "Моя мать
-- одиночка, имя отца просто придумала, чтобы меня зарегистрировать".
     Зам. председателя выездной комиссии
     Октябрьского райкома КПСС М.Фельдебин.

     Октябрьский РК КПСС рекомендует тов. Ивлеву А.Д.  для поездки в составе
туристической группы в Болгарию.
     Секретарь Октябрьского РК КПСС Б.Синюков.

     Другие вложения в выездное дело: анкета, автобиография, 6 фотокарточек,
медсправка, выданная после полной диспансеризации  и прививок  по  получении
справки из психодиспансера о том, что Ивлева А.Д. на учете не состоит.

     Пояснения: Советский  паспорт сдается  с квитанцией  об уплате денег за
поездку.  Железнодорожный  билет на  руки не  выдается. Иностранный  паспорт
выдается руководителем группы в поезде  перед  пересечением границы.  Валюта
выдается после поселения в гостиницу по месту поездки.
     О правилах поведения советских туристов за границей проинструктирована.
     Накануне дня отъезда Ивлева А.Д. заменена в группе другим кандидатом на
поездку.

        СЧАСТЬЕ И НЕСЧАСТЬЯ ТОНИ ИВЛЕВОЙ

     В  1938  году отдел  печати  Наркоминдела  предложил  лондонской газете
"Дейли   телеграф"   в   срочном   порядке   отозвать   своего   московского
корреспондента за попытку брать интервью у лиц, вышедших из тюрем. Вскоре на
его место приехал более молодой репортер Дональд Оксби, выпускник Кембриджа,
говорящий по-русски с трудом.
     В первой же беседе в Наркоминделе Дональду разъяснили, какими сторонами
советской жизни  нужно  интересоваться  иностранцу,  и он все  понял.  Оксби
аккуратно  носил  материалы,  отправляемые в  свою  газету,  на  проверку  в
Наркоминдел и послушно вычеркивал все, что просили.
     Однажды  Оксби, которому были весьма симпатичны взгляды коммунистов  на
всеобщее  братство, понадобились  фотографии  для статьи о  жизни  советских
рабочих,  и он отправился в фотохронику  ТАСС. Он отобрал несколько снимков,
на  которых  смеялись  чумазые  трактористы  и  землекопы. Оксби  объяснили:
поскольку  фотографии для  заграницы, их  необходимо отретушировать еще раз.
Девушка-ретушер  сказала Оксби, что  раз  надо  срочно,  она останется после
работы и все сделает. Зайти к ней  надо через три часа. Ее зовут  Ксюша. Три
часа Дональд Оксби, репортер "Дейли телеграф", гулял по  Москве и, чтобы  не
забыть, повторял странное имя ретушера:
     -- Ксью-шу-а, -- произносил он. -- Ксьюшуа... Это очень просто!
     Повторение  одного  имени в  течение трех часов ни  к чему  хорошему не
привело.  Когда Дональд вернулся в фотохронику, Ксюша  еще не  успела убрать
чумазость  со всех щек  на фотографиях и нарисовать на месте  спецовок  всем
рабочим  костюмы с  галстуками.  Мистер Оксби  наклонился над  Ксюшей, чтобы
посмотреть, как ловко  она это  делает,  но  не  мог  оторвать  глаз  от  ее
прозрачного маленького ушка и рыжих завитков волос возле этого ушка. Завитки
колыхались  от дыхания  мистера Оксби,  и  он вообще перестал дышать,  боясь
помешать ответственной работе ретушера.
     Когда фотографии были готовы, Оксби вызвался подвезти "мисс Ксьюшуа" до
дому. Она очень  испугалась, и он не понял почему.  Пошли они пешком. Мистер
Оксби за  все время своего пребывания в  Москве  не гулял столько, сколько в
тот день. Репортер "Дейли телеграф" и ретушер  фотохроники стали встречаться
каждый вечер. А через два месяца, перед отъездом на несколько дней в Лондон,
Дональд  сделал  предложение  Ксении.   Она   снова  очень  испугалась,   но
согласилась.
     Подав заявление  о  браке, Оксби уехал в Лондон, собираясь  заехать  за
благословением в Кембридж к своим родителям. Ксения считала дни. Дональд уже
давно должен был  вернуться,  а  его не было. Через месяц Ксения Косых  была
уволена  из  фотохроники  ТАСС  за связи  с  иностранцами.  Она терялась  от
неизвестности. Подруги  советовали  ей  не жить дома --  ведь ее обязательно
арестуют. Еще месяц спустя, через одну из подруг, работавших в  фотохронике,
Ксению Косых разыскал  новый корреспондент "Дейли телеграф". Мистеру  Оксби,
сказал он, не дали въездной визы за аморальное поведение в советской стране.
Он убедительно просит "мисс Ксьюшуа" приехать  к нему в Лондон. Родители его
согласны на брак и в качестве свадебного подарка решили преподнести им ферму
в Шотландии. Ксюша  расплылась  в  счастливой улыбке, но почему-то никуда не
поехала, а  еще через шесть с половиной месяцев сама пришла ночью в приемный
покой родильного дома  No 7 имени Грауэрмана.
     Дочку Ксения назвала  Антониной. В метрике ее вместо фамилии отца стоял
прочерк.  Ксюша   боялась  устраиваться  на  работу,  тогда   бы  ее  скорей
арестовали. Она убирала квартиры, мыла  окна, в войну  уехала в Забайкалье и
работала в колхозе,  в поле.  После войны Ксения вернулась домой, чтобы дать
дочери получше образование. Девочка, все говорили, очень способная к музыке,
посмотрите,  как пальцы  прогибаются. Когда Тоня получала  паспорт, шел  уже
55-й год, стала девочка Антониной Дональдовной.
     Письмо от отца пришло совершенно неожиданно. Но дошло. Оно было брошено
неизвестным  иностранцем  в  Москве.  Мистер  Оксби  писал,  что  ждал  свою
возлюбленную шесть  лет,  а  после,  из-за отсутствия  каких бы  то  ни было
сведений и  надежд,  женился, и  теперь у него две  дочери: Кэрол -- в честь
матери -- и Сьюзи -- в честь Ксьюшуа. Правда,  похоже? А письмо он  посылает
на  всякий случай, без особых  надежд, что адресат найдется.  Ксения  скрыла
письмо от дочери и мистеру  Оксби  не ответила, хотя зла к нему не имела,  а
чувствовала скорей благодарность за его внимание.
     Тоня  росла девочкой  послушной.  Если оказывалось,  что-нибудь не так,
мать (нервы стали никудышные!) сразу начинала плакать, дочка перенести этого
не  могла  и послушно  соглашалась  делать  то,  что  ей вовсе  не хотелось.
Пионеркой она  и  дома  ходила  в  красном галстуке, была начальником  штаба
отряда,  комсомолкой  вошла  в  комитет  ВЛКСМ.  Она  все  успевала:  уроки,
общественная  работа,  музыка. Пианино, взятое  напрокат, требовало  денег и
даром стоять не могло.
     Она не была  дурнушкой. Стройная, ноги длинные (если бы  хорошо одеть),
шея красивых линий (если бы ее открыть), волосы волнами  (если бы  причесать
так, как идет), лицо благородное (если бы проследить, чтобы не было прыщиков
на подбородке от  трения о грубое школьное платье).  Все  ей растолковали  в
школе, разжевали, указали, как  понимать то или  иное явление,  или предмет,
или  строй.  Не  объяснили только, как понимать то, что она рождена  на свет
женщиной.
     Такой она и музучилище кончила,  и уехала одна  в Сибирь.  Оттрубив  по
распределению  положенные   три  года,  Антонина  Дональдовна   вернулась  и
встретилась со  своими школьными подругами.  В  Москве жизнь  полегче стала,
иностранные тряпки появились. Подруги разоделись, красились, вели непонятную
жизнь.  Едва  ли не силком  затащили  Тоню на вечеринку. Она сидела в  углу,
танцевать не умела. Никто  на нее не взглянул. Всю ночь  дома она проревела,
стараясь  не разбудить мать,  затыкала рот подушкой, -- все-таки одна у  них
комната  в коммунальной  квартире, а матери на работу  рано. Ксения работала
ретушером в типографии.
     На  другой день Антонина разыскала объявление  и пришла в платную школу
современного танца.  Тогда  только-только  такие  заведения открывались.  До
этого  можно было танцевать вальс, падепатинер и, как исключение,  танго. Во
дворце культуры пожилая руководительница с гусарскими усами и кривыми ногами
велела всем,  уплатившим  в кассу деньги за месяц вперед, построиться в  две
шеренги:  молодые люди справа вдоль стены, девушки слева. Первый и первая  в
шеренгах  обошли  ряды и  собрали  квитанции.  Руководительница  пересчитала
квитанции  и  пересчитала  учащихся.  Числа   совпали,  и  она  торжественно
объявила:
     --  Внимание!  Кавалеры,  подойдите к  дамам.  Шагом  --  марш!  Теперь
возьмите  правую руку дамы  своей левой рукой, а свою  правую руку  положите
даме на талию... Очень хорошо!
     Хотя  учительнице  музыки  Антонине было уже  почти  двадцать  три,  ни
правую, ни левую руку ей на талию еще никто не клал.  Она даже не разглядела
от  волнения  своего  кавалера.  Она  лишь  напряглась  от  прикосновения  и
отодвинулась от него подальше.
     -- Стойте в позе, как я  велела! -- крикнула танцмейстерша. -- Я пройду
и всех проверю.
     Стоять Тоне было неудобно и  даже  стыдно. Глупо все, так ужасно глупо,
что не поверила бы, если рассказали.
     -- А  вы, девушка, не выпячивайтесь назад! Это  я  вам, вам говорю. Как
ваша фамилия?
     -- Моя? -- очнулась Тоня. -- Косых.
     -- Косых, не коситесь, -- пошутила преподавательница.
     -- Запомните:  выпячиваться  назад  так  же  некрасиво, как прилипать к
партнеру вплотную. Запомнили?
     -- Я  не выпячиваюсь, -- робко возразила Антонина, чувствуя, как краска
заливает ей лицо.
     -- Не спорьте, мне виднее!
     Слезы брызнули из глаз. Тоня освободилась  из  рук кавалера и побежала.
За  дверью она  прислонилась  к колонне и дала  волю слезам.  Что-то  с  ней
происходило. Она всегда могла собой управлять с легкостью -- и желаниями,  и
нежеланиями, и  чувствами, и  поступками.  Она  всегда  удивлялась, как  это
другие поддаются сиюминутным слабостям, которые совершенно не  обоснованы. А
тут... Тут  она почувствовала, что  на  талии у  нее  снова лежит  рука. Она
отодвинулась, но рука осталась.
     -- Не расстраивайтесь! Она просто дура...
     Тоня открыла мокрые глаза и с трудом узнала своего кавалера. Он ушел из
зала вслед за ней.  Оказалось, он  тоже первый  раз  пришел на танцы.  И  из
витиеватых  рассуждений  о том,  что  привело его в  школу танцев,  Антонина
поняла: причина та же самая. Ивлеву было 27.
     Он оказался такой же, как она, и  в  прошлом, и  теперь.  Ему ничего не
надо было  объяснять и  ни в  чем  оправдываться. Ей -- тоже. Она с усмешкой
вспоминала  свои пионерские и комсомольские интересы -- они стали маленькими
и жалкими по сравнению с тем важным, что возникло между ней и Ивлевым.
     Его родители  уехали отдыхать в  Крым. Тоня  стала  оставаться у Славы.
Мать ее  перепугалась, решила,  что судьба дочери  повторится. Но он  вскоре
появился в  их доме и спросил, не возражает  ли Ксения Захаровна, если они с
Тоней  поженятся.  Сенсационная  новость:  Антонина  Косых  вышла  замуж  за
журналиста и, в общем, он симпатичный парень, а не какой-нибудь там олух, --
новость эта облетела Тониных подруг.
     Счастливые  хлопоты  наступили  для  Тони. Через некоторое время Ксения
Захаровна  призналась дочери, что давно соединена с одним человеком и хотела
бы с ним съехаться. Он  художник, пишет портреты. Сделать  это раньше Ксения
Захаровна стеснялась.
     Уезжая  от  матери, Антонина  собирала  свои  вещи  и нашла  спрятанное
матерью старое письмо от Дональда Оксби. Она забрала его с  собой. Она стала
мечтать увидеть (только  увидеть!)  отца,  но  понимала, что это  нереально.
Затеять переписку  нельзя:  муж  работает в  газете. Да и,  предположим, она
найдет отца. Он испугается, что она навязывается к нему в дочери, -- ведь он
о ней  даже не слышал.  Если бы просто съездить  в  Англию  в  туристическую
поездку. Правда,  в  поездке от группы отлучиться не позволят.  Но  хоть  бы
увидеть родину отца!
     Эти размышления Тони отошли на задний план, когда родился сын. Их стало
трое, мальчик отнял все ее внимание и  все заботы. Антонина была счастлива и
ничего  не замечала,  хотя чувствовала, что Слава стал немного другим. Каким
другим,  она  и  сама  не  могла  бы объяснить. Все  со временем  становятся
другими. Вскоре после истории  с телеграммой Славика  Солженицыну директриса
музыкальной школы  вызвала  Тоню  с урока. Молодой  человек  за директорским
столом стал ее расспрашивать о работе, о семье, о муже.
     -- Простите, а вы, собственно, кто?
     -- Я из Комитета госбезопасности. Нам хотелось,  чтобы  вы повлияли  на
Вячеслава Сергеевича.
     Антонина поплотнее сжала губы, чтобы не выдать волнения.
     -- Не понимаю, о чем вы...
     --   У  него   сомнительные   связи,   наша  задача   --   воспитывать,
предупреждать. Помогите нам -- это в ваших интересах тоже...
     -- Он самостоятельный.
     --  Тем  более! Зачем ему  заниматься несолидными  делами,  за  которые
строго наказывают? Кстати, он пишет дома?
     -- Нет.
     -- А рукописи читает какие-нибудь?
     -- Нет.
     --  Я вижу, вы не очень разговорчивы... Жаль! Мы ведь хотели вам помочь
сохранить семью...
     -- Я в помощи не нуждаюсь.
     -- Тогда хочу предупредить: о нашей беседе говорить нельзя.
     -- Вы хотите, чтобы я что-либо скрывала от мужа?
     -- Вы советский человек?
     -- Да. И секретов от мужа у меня нет.
     -- Что же? Пожалеете...
     -- Вы мне угрожаете?
     -- Предупреждаю.
     Тоня не сказала Вячеславу об этом разговоре не потому, что побоялась, а
чтобы его не волновать.
     Когда Антонине предложили съездить в Болгарию, она согласилась. Профком
выделил  путевку  для музыкальной  школы на несезонный месяц, и желающих, да
еще с деньгами, сразу не нашлось.  Тоня подумала, что  Ивлеву полезно  будет
поскучать без нее. Он  слишком привык, что  она  всегда дома  ждет  его, все
сделано,   приготовлено  и   вообще  все  в   порядке.  И  она   ведь   тоже
самостоятельная! К тому же, в соцстрану надо съездить  потому, что без этого
не  пустят в  страну  капиталистическую. А  мечта  поехать  в Англию,  чтобы
увидеть отца, не покидала сознания. И вот турпоездка в Болгарию сорвалась.
     По неизвестной  причине  слово  "счастье"  существует  в  русском языке
только в единственном числе, слово же "несчастье" имеет и множественное.


        64. НЕ ЗАПИСЫВАЙТЕ ТЕЛЕФОНОВ!

     Тоня  поднялась  около семи  утра,  чтобы до  работы  завезти  Вадика к
матери.  Ивлев спал, она  тихо выползла из-под одеяла, не стала его  будить.
Вадик тоже был  сонный, хныкал. Они выпили стакан теплого сладкого чаю, один
на двоих,  Антонина натянула  на  сына шапку  и курточку.  Ботинки,  немного
успокоившись, он надел сам.
     Возле  подъезда  Вадик споткнулся,  упал,  заплакал.  Шнурки  оказались
незавязанными.  Тоня посадила его на  скамейку, села перед ним на  корточки.
Дворничиха мела тротуар, остановилась, ждала, пока они уйдут.
     -- Это "Волга", -- сказал Вадик.
     Все машины он называл по маркам. Из "Волги" вышел человек в зеленоватом
плаще   и   шляпе.  Он   остановился   на  мгновение,  вытащил  из   кармана
полиэтиленовый  пакет,  извлек из  него резиновые  хирургические  перчатки и
пошел к подъезду, натягивая перчатки на ходу. Тоня удивилась.
     -- Кто это? -- спросила она дворничиху.
     -- Эвося тот?  -- махнула женщина метлой в сторону подъезда. -- А почем
мне знать? Приежжат  кажную утру и  в мусоре роитси... Эвося я яво спросила,
чаво вкруг контейнера  сорит, сказал, из треста, мол,  очистки,  проверяить,
какой  мусор идеть...  А может,  и  чево  другова  ищеть. Эвося,  почем  мне
знать...
     В  подъезд  человек не  вошел,  а исчез в  двери подвала. Тоня завязала
Вадику шнурки и подняла его со скамейки.
     Отвезя  сына к матери, Антонина добралась  до  школы. У нее было четыре
урока  и  педсовет.  С  педсовета  она  отпросилась  под  предлогом  плохого
самочувствия, забежала в один магазин, в другой: дома  ничего не  было ни на
ужин, ни на завтрак, в магазинах тоже.  Все же она кое-что купила. Постояв в
очереди в прачечной, она взяла рубашки для Ивлева: дома не осталось ни одной
чистой. Сумка  стала  тяжелой (ноты  и  продукты), да еще под мышкой пакет с
рубашками. Она торопилась домой, чтобы использовать отсутствие сына и успеть
сделать побольше:  пропылесосить комнату  и вымыть  пол  на кухне, постирать
свое и носки Ивлеву, помыть голову  и  высушить, подготовиться к  завтрашним
урокам.  Это даже  хорошо,  что ее не  пустили  за  границу. Ведь тут оба ее
мужчины за две недели просто паутиной обросли бы! Да и неизвестно, как Вадим
перенес бы ее отсутствие.
     У входа во  двор  дорогу  ей  преградили двое.  Она  решила --  пьяные,
отступила   и   попыталась   пробежать,  как  в  детстве,   нагнувшись   под
расставленными руками.
     -- Минуточку! -- сказал один из них. -- Куда вы так спешите?
     -- Вас не касается!
     -- А может, и касается, -- сказал другой, крепко сжав ей локоть.
     -- Пустите! -- крикнула Тоня.
     --  Да вы не волнуйтесь,  девушка! Мы из  милиции. Так что  не бойтесь.
Можно посмотреть, что в пакете?
     Не ожидая ответа, первый уже тащил из-под руки Антонины сверток.
     -- Вы не имеете права!
     -- Имеем. Давайте его сюда!
     Они быстро развернули, а увидев рубашки, аккуратно засунули край б