ий во  всех отношениях, с
львиной   гривой  курчавых   седых   волос,  в   халате,  наподобие  старого
арестантского,  на  который  пошел, наверное,  рулон махровой ткани, синей в
белую  полоску,  сграбастал  Раппопорта в объятия. Белоснежная болонка Киса,
визжа  от  радости, скакала  вокруг Якова  Марковича, ухитряясь  при  каждом
прыжке лизнуть ему руку.
     -- Здорово, сиделец!  Чертовски  рад, Рапик, тыр-пыр-тыр!.. -- Сагайдак
прибавил длинную  тираду, понять которую  посторонний человек мог  бы только
после перевода  ее с блатного  на лагерный, с лагерного  на матерный, а уж с
матерного на русский. -- Раздевайся, в рот тебя долбать. Я сейчас...
     Волоча шлепанцы,  Сизиф Антонович протопал в комнату и поднял брошенную
на диван телефонную трубку.
     --  Так  вот,  душа  моя!  --  продолжил  он  разговор  с   неизвестным
собеседником. -- Отдельную  квартиру для  себя и молодой  жены  ты  получишь
только одним  способом. Поверь, ничто так не действует на жилищную комиссию,
как недержание мочи. Справку я дам... Опровергнуть? Не-воз-мож-но! Заставить
твои мышцы крепче держать мочу не смог бы даже Ягода... Ну, что? Согласен?..
Тогда  слушай. За  несколько  часов  до  прихода  жилищной  комиссии  собери
побольше ненужной одежды.  Тщательно  закрой форточки.  И  пусть ваша  семья
мочится только  в тряпье,  чтобы ни капли не пропадало! Ты понял? И  папа, и
мама, и твоя  молодая жена,  не говоря уж о тебе!  Дальше  самообслуживание:
помочившись, каждый берет свою тряпку и бежит ее развешивать на батарее. Да,
и все пейте  как можно больше  чаю!..  Вы  хотите новую квартиру  или  вы не
хотите? Если хотите, и вам придется понюхать... Соседям скажи, что если  они
будут  шуметь,  ты их всех  заразишь  недержанием мочи,  понял,  в  рот тебя
долбать?
     Развалившись на низком кресле, Яков Маркович полуприкрыл  усталые веки,
рассеянно скользя  зрачками  по  знакомым  предметам. Собака  улеглась возле
него,  похлопывая хвостом о его  грязную  штанину.  Квартира Сагайдака  была
полной противоположностью его собственной. Стену, диван, пол укрывали ковры.
Старинные  вазы, подсвечники, лампы,  шкатулки, статуэтки, полу- и полностью
обнаженные   фигурки  в  фривольных  позах  --  в  хаосе  заполняли  плоские
пространства  на  серванте,  письменном  столе и  этажерках, красовались  на
полках  перед  книгами  и  между тускло мерцавшей в  полутьме  фарфоровой  и
серебряной  посудой. Справа и  слева от  двери распластались  два  гобелена,
японский и китайский.  Хрустальная  люстра  на потолке  могла  конкурировать
разве что со своей сводной сестрой в Большом театре.
     -- Прости меня,  Яша, -- Сизиф Антонович отнес телефон  в угол и накрыл
его грелкой для чайника  -- русской бабой, одетой  в  сарафан.  Затем хозяин
заходил по комнате, живописно останавливаясь то  на фоне японского гобелена,
то  на фоне персидского ковра.  -- Ведь без моих рекомендаций  они  умрут  в
коммуналке. Ну, да ладно!.. Ты, Яша, удачно меня застал. Я вчера появился.
     -- Где  был?  -- удивился  Яков Маркович, зная, что  профессор до  лета
никуда не сматывается.
     Сагайдак подошел к Раппопорту вплотную и тихо сказал:
     -- Умер Великий Зека...
     -- Баумбах?! Но где?
     -- Там. Я был там, сиделец... Мне позвонила  его родственница, старуха.
Ей сообщили телеграммой, что он умер. Теперь они иногда сообщают... Я тут же
молнировал им, что приеду и похороню его сам. Я должен был, ты же понимаешь,
Яша...
     -- А где это?
     -- Где? Все последние годы он работал в лагере в Потьме.
     -- Слыхал. Сверхсекретная шарашка.
     -- Она! Еле попал... В конце концов они согласились выдать труп. Я спас
старика  от общей могилы. Труп я  получил,  но  он  уже  начал  разлагаться.
Хорошо, я сообразил взять с собой заморозку.
     -- Он сам умер или помогли?
     --  Я произвел вскрытие и убедился,  что  он умер просто от старости. Я
стал искать гроб и достать не  смог. Гроб я сделал сам, украв ночью доски на
лесопилке.  Машину мне тоже  не дают. Договорился в Саранске с  таксистом за
пятьсот рублей  съездить туда  и обратно.  Но гроб  везти  таксист отказался
наотрез. Тогда я посадил  Баумбаха на заднее сиденье и всю дорогу его держал
в  обнимку. В Саранске, найдя ход через обком партии, сделал цинковый гроб и
справку,  разрешающую привезти труп  в Москву.  Прошлым  утром  я кремировал
Великого Зеку.
     -- Почему не позвонил?
     -- Прости  великодушно,  но я хотел стоять в почетном  карауле один. Он
мой учитель. Я был доходягой -- он меня спас.
     -- Он спас нас и пол-Караганды.
     -- Это был  классный уролог. Слава его была  столь  велика, что однажды
зека  Баумбаха взяли, переодели  в генерала медицинской  службы  и увезли на
самолете.   И   он   консультировал  почечную  колику  у  Усатого.  А  после
консультации  его  раздели  и столкнули  в  лагерь  с подпиской молчать  под
угрозой  расстрела.  Не  убили  --  вдруг  опять  потребуется. Все  лагерное
начальство  его  слушалось.  Без  него  гебоны  проржавели  бы  от люэса,  в
просторечье именуемого сифилисом! Я его жалкий подражатель!..
     --  Слушай, Антоныч, а почему он-таки  упрямо не хотел на свободу? Ведь
его двадцать пять давно кончились!..
     -- Просто был умней нас. Он понимал, что выйти некуда. Свободней, чем в
лагере, не будет. Там его кормили,  жилье было  хорошее, нары без щелей, жен
восемь или девять, и все его обожали. А приварок он имел -- дай Бог каждому.
Что  еще  советскому   человеку  надо?  Его  чтили  все:  и  уголовники,   и
политические. Все  думали,  что  он еврей, а  Баумбах --  это случайно.  Ему
пришлось попасть в лагерь с паспортом одного вора, который, в  свою очередь,
украл  документы у  кого-то.  Теперь  это  можно разгласить.  Настоящая  его
фамилия Зиновьев, за что  его и посадили. Чистый русский  интеллигент...  Он
более настоящий Зиновьев, чем  тот, который снюхался с  Каменевым и Троцким.
Но люди считают так: раз уролог, значит, еврей.
     -- До некоторой степени это ведь так и есть...
     -- Рапик,  я с ним  переписывался до  последнего  дня!  Конечно, не  по
почте. Он постоянно консультировал меня в сложных случаях. Все-таки Берлин и
Вена --  это не  Саратовский  мединститут,  особенно если  ты в  нем даже не
учился.
     -- Теперь он отдохнет.
     -- На том свете? Ты уверен?
     -- За него -- уверен! Это мне на том свете будет еще хуже.
     -- Разве может быть хуже?
     -- Может, старина! Сейчас докажу. Дай-ка вон тот пухлый том в роскошном
переплете.
     -- Данте? Я думал, ты читаешь только их доклады.
     -- Заткнись! -- Яков Маркович открыл тяжелый переплет. -- "Земную жизнь
пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме
долины"... Вот он, "Ад". Обратимся к поиску достойного меня круга.
     -- Ну и что тебе подходит? --  ухмыльнулся Сизиф Антонович, зайдя сзади
и разглядывая гравюры.
     --  В том-то и сложность, что мне все подходит. В  любом круге  Ада для
меня есть  местечко. Смотри, Антоныч: вхожу во врата Ада -- сидят ничтожные.
Могу я сесть рядом, как считаешь?
     -- Ну, допустим...
     -- Идем дальше...  Спускаюсь в первый круг, правдоподобно  и со знанием
шарашечного дела описанный  после Данте Александром  Исаичем...  Тут,  между
прочим, некрещеные и  добродетельные  нехристиане. Гожусь?  Да  с превеликим
удовольствием! Ведь тут, в  первом круге, компания какая, ты  только  глянь:
великие философы --  Сократ, Платон,  Сенека, Цицерон. Карла Маркса, правда,
не указано.  Подгонять под него  свой социалистический реализм  Данте еще не
заставляли. Может, с великими философами рядом? Нет уж! Меня  столкнут ниже,
в глубь чертовой воронки!
     -- А что там, ниже?
     -- Во втором круге? Тут сладострастники. Тоже компашечка, будь  здоров!
Ox, люблю о сексе поговорить!
     -- Любишь ты, Яша, свои слабости преувеличивать!
     -- Не  преувеличиваю,  Сизиф! Экстраполирую!  А  проще  говоря,  смотрю
вперед! Третий  круг -- чревоугодники.  Чем  меньше  ем, тем больше мне  это
нравится.  Круг  четвертый  -- скупцы и  расточители. Ну,  я не скупец,  это
проверено.  А расточитель --  факт. Расточаю  всего  себя,  жизнь  пускаю на
ветер. Пятый  круг: гневные. Ух, я  и  гневный, уролог!  И готов метать икру
тут, в пятом круге.
     -- Забавно, -- процедил Сизиф Антонович.
     -- Идем дальше, брат Вергилий!..  Круг шестой  -- кто? Еретики! Душа не
нарадуется,  какая теплая шайка. Эпикур, между прочим,  тут. Вот с кем чайку
попить!  Лучше  зеленого  --  теперь  на  зеленый  перешел,  не  так  сердце
трепещет... Опускайся, опускайся ниже! Круг седьмой:  насильники над ближним
и его  достоянием -- первый пояс. Самое место  для журналиста с партбилетом!
Второй пояс -- насильники над собою и своим достоянием. Я  могу сидеть одной
жопой на  обеих скамейках  сразу. Да и третий пояс,  то есть скамейка, прямо
для меня -- я насильник над божеством, естеством и существом!
     --  Потрясающе!  -- прогоготал  Сагайдак.  -- Какой  разрез  прекрасной
действительности!
     --    Оставь   эмоции,   дай   договорю.   Круг   восьмой:   обманувшие
недоверившихся!  Спускаемся   в   первый  ров  восьмого  круга:  сводники  и
обольстители...
     -- Ты не сводник!
     --  Тогда попробуй попроси  у  меня еще ключи!..  Второй  ров: льстецы.
Третий ров: святокупцы.
     -- Это кто?
     --  Те,  кто звали  других  к  светлому будущему,  в которое сами  и не
собирались.  В четвертом рве  восьмого  круга  -- прорицатели,  в  пятом  --
мздоимцы. А что же мне -- задаром писать это дерьмо? Шестой ров -- лицемеры.
Ну,  тут не опровергнешь, гожусь!  Седьмой ров --  воры. Я вор? Вор! Когда я
пишу "победа коммунизма неизбежна", я ворую у людей последнюю надежду.
     -- Будет бить себя в грудь! Люди не такие дураки!
     -- Люди  не знаю, а у Данте --  точно  сообразиловка работала!  Поэтому
лукавых советчиков он сажает еще ниже  -- в восьмой ров.  А в девятом рве --
зачинщики  раздора.  Тоже  можно  найти  для меня  местечко. Десятый ров  --
поддельщики металла. Данте -- великий  эзоповец! Черт знает,  что  он имел в
виду!  Во всяком  случае, в десятом рве  восьмого  круга  маются поддельщики
людей, денег и слов! Ну, уж это весь Союз журналистов встретишь!
     -- А кто в девятом круге? Не помню.
     --  Девятый  круг,  профессор,  фантастически  звучит:  там  обманувшие
доверившихся.
     -- Доверившиеся -- это читатели "Трудовой правды"?
     -- В частности, они. Ну, как? -- и Рап гордо посмотрел на Сизифа, будто
"Ад" написал он. -- Так вот. Первый пояс девятого круга -- предатели родных,
второй -- предатели родины и единомышленников, третий -- предатели  друзей и
сотрапезников, четвертый пояс -- предатели благодетелей.
     -- Сукой ты никогда не был, Яша!
     --  Откуда ты знаешь, кто был,  а кто нет? Ну так вот... Ниже всего,  в
центре Земли, предатели  величества Божеского  и человеческого.  Конечно,  я
пойду в тот круг,  куда партия прикажет, но лучше, конечно, сюда, в девятый.
А вообще,  я вот что тебе скажу, Антоныч: мне этих девяти кругов мало. Данте
в двадцатом веке не жил, наивный был. Мне нужен десятый, такого у Данте нет.
Данте не предвидел, а я его заслужил.
     -- Сгущаешь!
     -- Не сгущаю,  Сизиф.  В десятом  круге  сидят растлители не  отдельных
людей, но целых наций, целых народов, а может, и всего человечества. Знаешь,
кто  в десятом круге? Вижу там  Ленина, Гитлера, Сталина,  Мао, ну и  мельче
шавки,  бесконтрольные политики  и их журналисты. Авось  и  для меня кто  на
сковородке подвинется... Я всю жизнь для  них  гавкал.  И наказание  свое  я
наперед знаю: вечно читать вслух, с выражением, собственные статьи с утра до
вечера...  А  может,  доверят  для Сатаны  отчетные  доклады писать? Лозунги
сочинять:  "Черти   всех  стран,  соединяйтесь!",  "Все   дороги   ведут   к
сковородке!". А что, если в аду еще о субботниках не слыхали? Помогу! Только
бы в  десятый круг попасть!  Так хочется занять наконец свое законное место.
Как думаешь, окажут доверие?
     -- Окажут, Яша, окажут...
     -- Если окажут, не пойду. Значит, они меня опять обмануть хотят, выжать
больше, чем дать!
     -- С такой честностью, как у тебя,  Яша, можно думать о  раскаянии... А
тогда есть шанс попасть в Рай!
     --  В Раю я уже пожил. Хватит с меня! О  честности мне поздно думать, а
раскаяние -- на фига мне оно?
     -- Пожалуй! --  согласился  Сагайдак.  -- Раскаяться -- значит написать
книгу  "В круге втором". А потом "В  круге  третьем"  и  так  далее.  Одному
человеку  это  не  под силу. Тут надо  коллектив  здоровых авторов. А где их
найти -- здоровых?
     Сизиф Антонович повалился на диван и воздел руки к потолку.
     --  Только в  Ад! -- твердил  Яков Маркович.  -- Может,  мне  заявление
написать?  "Прошу послать  меня  в  десятый круг Ада... И  т.д." Я ведь  уже
писал...
     -- Когда?! -- испуганно спросил Сагайдак.
     --  Мальчишкой  писал,  чтобы  меня  в Испанию  послали.  Горел мировой
революцией.  Мать  тогда  уже  сидела.  Ради мировой революции я  от  матери
отрекся. Верил, что она Сталина предала.
     Сизиф Антонович поднялся с дивана.
     --  Прошу,  Яша,  хватит.  Видно, у  меня  нервы после похорон Баумбаха
сдали... Паскаль  говорил, что есть два рода людей: грешники, считающие себя
справедливыми,  и  справедливые,  считающие  себя  грешниками. Всеми  своими
бичеваниями ты только доказал, что  принадлежишь ко вторым, больше ничего. И
забудем Данте! Ты чего пришел среди ночи?
     -- Дельце есть.
     Но тут  вдруг мягкая рука нежно обвилась  вокруг шеи  Якова  Марковича.
Ноздри  ощутили   волшебный   аромат  тонких  духов.  Золотой   дождь  волос
прошелестел  по его  лицу  и  закрыл  от него  ковры, драгоценности и Сизифа
Антоновича.  К губам  Раппопорта  прижалась щека -- нежная  кожа, прозрачный
силуэт.  Яков  Маркович чмокнул эту щеку два раза, почувствовав,  как мягкие
пухлые губы проскользили мимо его рта, едва коснувшись,  и поцеловал  другую
щеку.
     -- Здравствуй, детка! -- ласково сказал Яков Маркович, неуклюже облапив
тонкую талию. -- Ты еще не спишь?
     -- Она уже проснулась, -- пояснил Сизиф Антонович.
     Алла погладила Раппопорта по небритым щекам и тихо присела рядом  с ним
на египетский пуф, не запахивая яркого  халата  с раскиданными по всему полю
золотыми  хвостами жар-птиц. Полы халата свесились по обе  стороны ее бедер,
закрыв ботинки Якова Марковича, не чищенные с прошлой осени.


        53. АЛЛА

        ЖАЛКИЕ КРОХИ СВЕДЕНИЙ, КОТОРЫЕ УДАЛОСЬ РАЗУЗНАТЬ

     Занимаемая должность: Бабочка.
     Отчество и фамилия: просит называть себя по имени.
     Год рождения: меняла пять или  шесть раз и, чтобы исключить возможность
уточнения, название места, где родилась, изъяла раз и навсегда.
     Национальность: всегда такая же, как у мужчины, с которым.
     Социальное происхождение: как и национальность.
     Партийность: пишет, что комсомолка.
     Образование   и   специальность:   студентка  мединститута,  аспирантка
философского факультета,  солистка кордебалета театра оперетты, манекенщица,
медсестра (в зависимости от обстоятельств).
     Имеет  ли изобретения: имеет,  использует в  повседневной  практической
работе.
     Иностранными языками не владеет. Родным языком также.
     Выполняемая  работа с начала трудовой  деятельности: трудовой книжки не
имеет.
     Правительственные награды: пока не имеет.
     Почетное звание: будет сообщено позднее.
     Отношение к воинской обязанности: если надо -- да.
     Паспорт утерян. Проживает с паспортом подруги.
     Домашний адрес: непостоянный.

        ИЗ ЖИТИЯ СВЯТОЙ АЛЛЫ

     И когда родилась она из пены в неизвестном году, Голос сверху повелел:
     -- Быть  ей красоты такой, что глаз не оторвать, здоровья отменного,  и
функция ее на земле -- приносить мужчинам радость.
     Росла она, как  цветок в  поле, не  ведая  ни  рахита, ни  бронхита.  А
выросла   --  не  употребляла  никакой  косметической  химии,   пускай  даже
импортной. Вскоре достигла Алла возраста, для призвания ее достаточного, и с
тех пор  время  ее  остановилось.  Стала она  жить  в предчувствии  покоя  и
блаженства, слыша подле себя голоса небесных ангелов.
     И встретился  ей земным  ангелом на  Сретенке, возле кинотеатра "Уран",
раб Божий Сагайдак, как раз тогда на  волю по амнистии  выпущенный.  Сходили
они в кино на комедию "Весна" за ее счет и стали жить как Муж и Жена.
     Ходили, правда, по Москве одно время слухи, что до этого  подрабатывала
Алла  с  офицерами на  Казанском вокзале,  а  после  пошла  на  повышение  к
ресторану "Центральный"  и стала  известна в  актерских  кругах под  кличкой
Алка-зеркальница  из-за  своего  интереса  наблюдать  некоторые  процессы  в
зеркало. Но того, можно считать, не было.
     Больные к Сагайдаку шли  сплошным косяком, но прописываемые им инъекции
синестрола,  окстерола или сильбаэстрола, не говоря уж о питье женьшеня  или
вытяжки   из  рогов  пятнистого  оленя   --  пантокрина,  далеко  не  всегда
благотворно воздействовали. И  заметил наблюдательный  Сизиф Антонович,  что
воздействие инъекций  становится значительно эффективней,  если делает уколы
не он,  а  медсестра.  Недюжинный ум  аналитика  и блестящего ученика самого
Великого Зека Баумбаха почувствовал, что тут кроется nopог Открытия Века.
     И однажды, когда  Алла, ласково улыбаясь, потерла Больному кожу  ваткой
со  спиртом,  готовясь  ввести  синестрол,  Генеральный  импотентолог  тайно
заменил  шприц  с синестролом на  шприц  с физиологическим раствором, а  сам
удалился из комнаты, сказав, что вернется через полчаса.
     Ни Алла, ни Сизиф Антонович не догадывались, что это внеземное существо
явилось в образе Больного, чтобы  Алла смогла  наконец начать исполнять свое
Предназначение.  Чудо  свершилось.  Больной  обрел  желанную  потенцию.  Что
касается  Аллы,  то она  ощутила  свою  Возможность. Вскоре  доктор Сагайдак
разработал особую квазисекретную Методику.
     Согласно плану Сизифа Антоновича, часть А -- цикл уколов -- проделывает
доктор  сам.  Часть  В Методики  начинается  с  интродукции, цель которой --
создание  внезапной  лавмейковой  ситуации  (термин проф. Сагайдака).  Когда
надежды  больного  возгорятся, доктор исчезает. Больной  садится на диван  и
замечает  пачку  фотографий.  Он начинает  перелистывать  их  и обнаруживает
изумительные  виды природы при участии юной Бабочки, что приводит Больного в
состояние душевного трепета.
     Тут в кабинет впархивает Бабочка, словно она сюда залетела  случайно  и
ищет цветочек, на который  можно было бы присесть,  испить сладкого нектара.
Появляется  Бабочка ни  в коем  случае не  в белом  халате,  а, напротив,  в
мини-юбочке и воздушной блузке с макси-декольте.
     Больной смотрит  то  на фото,  то на Бабочку  и усматривает тождество и
различие.  Различие  --  в  количестве  одежды  на Бабочке  и  на  девушке с
фотографий.  Согласно  Методике,  это  создает  у  пациента  (это  слово сам
профессор  Сагайдак пишет  через  букву "о")  особую  жажду так  называемого
сексопознания. Алла, улыбаясь улыбкой  No 2, постепенно переходящей в  No 3,
создает атмосферу душевной симпатии, которая укрепляется научно дозированным
принятием  алкоголя.  Профессор  Сагайдак,   находящийся  в  это  время   за
дистанционным   пультом  управления,   включает   тихую  музыку  и   снижает
освещенность в гостиной  на  74,3  процента. При оставшемся  свете наступает
часть С.
     В гостиной темно,  но не настолько, чтобы совсем не было видно, до чего
Алла хороша собой.  Она влюбленно смотрит на пациента,  осторожно прикасаясь
своими неземными пальчиками к отдельным эрогенным зонам, указанным стрелками
на схемах  в  Методике.  Когда  достаточный  лавмейковый уровень  достигнут,
пациент,  по  условному  сигналу профессора, переводится Аллой  в ванную или
остается  на диване. В тяжелом случае Методистка в  соответствии с пункто