я.  Услышав
звонки, он пошел открыть дверь. Но  это  звонил  телефон в соседней комнате.
Яков Маркович уселся во вращающееся кресло.
     -- С кем вы желаете говорить?
     -- Мне нужен Тавров.
     -- Игорь Иваныч?! -- изумился ничему не удивляющийся Тавров и на всякий
случай оглянулся. -- Ты откуда?
     -- Все оттуда же, Яков Маркыч. К сожалению...
     -- Как ты меня нашел?
     --  Да  просто:  "свежая голова" в  редакции  подсказала...  У вас  там
весело?
     --  Не  знаю...  -- замялся  Раппопорт. -- В целом весело...  Как  твое
самочувствие?
     -- Медленно все... Вот, выходить разрешили -- двести метров в день. Ну,
лечебная гимнастика -- лежа... Устал я...
     -- Болеть устал? Это мне понятно!
     --   Нет,   Тавров,  не  болеть...  Что  Ягубов  творит?  И  ведь   его
поддерживают! Надо бы задушить, да сил пока нет.
     -- Еще навоюешься!
     Установилась пауза, которая заполнилась джазом, долетающим из столовой.
Макарцеву  трудно  было,  и  Раппопорт его  не торопил. Не добившись никаких
результатов, Зинаида в отчаяньи поделилась с мужем.
     -- Мой  сын убийца? -- крикнул ей Игорь Иванович.  -- Нет у  меня сына!
Вся жизнь кувырком...
     -- Есть, -- холодно возразила она. -- Твои позы никому  не нужны и, тем
более, мне. Ты обязан поправиться хотя бы для того, чтобы спасти Бобочку!
     Такой бледной и жесткой Макарцев жену никогда не видел. После  того как
она ушла, он мучился, скрипел зубами, кряхтел, не в силах совладать с собой,
и наконец решился звонить Якову Марковичу. А позвонив, молчал.
     -- Может, мне о пенсии подумать, Тавров, как считаешь?
     -- Ты для этого звонишь?
     -- Нет, Яков Маркыч... Чего крутить? С сыном, брат, плохо.
     -- Понимаю...
     -- У  тебя нет каналов -- надавить?  Был бы я здоров, мигом нажал. Но я
временно вне игры...
     -- Попробовать могу...
     -- Попытайся. Ведь у тебя самого сын!
     -- Эмоций не надо.
     -- Ну, извини, Тавров, что оторвал от стола.
     -- Пустяки, я домой собрался. Поправляйся, все будет в порядке.
     -- Думаешь?
     -- Уверен!
     Дверь  ванной открылась.  Там  происходила перемена  декораций. Максим,
застегивая рубашку, жестом пригласил Раппопорта:
     -- Присоединяйся к нам!
     -- Рад бы, ребята, да нечем...
     -- Вечно ты прикидываешься старше, чем есть, Яша!
     Яков  Маркович  отечески  потрепал Закаморного  по  шее,  прошлепал  по
коридору и тихо притворил за собой дверь.
     -- Рап ушел, -- рассеянно сказала Надежда.
     --  А  ты   все  надеешься  на  Славку?  --  изрекла  Раиса  грубоватым
прокуренным голосом.
     Сироткина  придвинула к себе  подсвечник в  виде человека  и машинально
гладила его  выступающую часть, облипшую мягким стеарином, стекшим со свечи.
Пламя покачивалось от движений рук.
     -- Гладь, гладь, -- сказала Качкарева, -- если больше гладить нечего.
     Раиса  обняла Сироткину за  плечи,  прижала к себе и стала  гладить  ей
плечи  и грудь.  Надежда размякла,  расслабилась, прижалась  к Райке,  и они
поцеловались в губы.
     --  Счастливая ты, Надежда! Для твоего возраста их полно. А  моих война
да лагеря  уволокли.  Я  одна  росла  -- и за бабу,  и  за  мужика. Только с
подругами и целовалась.
     -- Я понимаю.
     -- По мне, так без мужчин даже лучше. Хоть бы они все передохли! От них
радости -- одни аборты...
     Перевернув Надю  набок, Качкарева  подмяла ее под себя, задышала часто,
прижала к животу ее бедро и стала остервенело целовать Наде шею и плечи.
     -- С ума сходишь, Райка, пусти.
     Надежда вырвалась и села, поправляя кофточку.
     -- Я лучше, -- сказала Райка обиженно.
     Пошарив на  столе,  она  нащупала  пачку сигарет,  но в ней было пусто.
Качкарева смяла пачку и  с остервенением запустила  комок  в противоположный
угол.


        50. ДОЖДЬ

     Дожди в апреле в Москве редки, и мелкая водяная пыль, липнувшая на лицо
и руки, заставляла Раппопорта цедить сквозь зубы несправедливые обобщения. К
тому же освещение на улицах почти совсем  погасло: экономили электроэнергию.
Яков Маркович спотыкался на трещинах асфальта, ступал в выбоины, заполненные
водой, и обобщения местами переходили в обычную брань.
     Он  шел по улице в поисках автомата. Стрелки близились  к часу  ночи. В
будке  первого  автомата  провод  болтался,  а трубка  была  оторвана.  Яков
Маркович протопал еще полквартала. Шляпа промокла, вот-вот отсыреют ботинки,
и тогда  заноет  спина. У  второго  автомата трубка была  на месте, но когда
монета  упала, раздались  короткие  гудки. Монету автомат не вернул.  Третий
автомат, рядом  с предыдущим,  признаков жизни  не  подавал.  Несправедливые
обобщения иссякли,  остались одни ругательства. Тавров двинулся  дальше,  но
теперь ему не попадалось никаких автоматов, даже поломанных.
     Он и при свете-то плохо видел, а теперь просто шагал наугад. Ориентиром
служила  огромная  светящаяся надпись на крыше  дома:  "Мы придем  к  победе
коммунистического  труда!"  Первые  две  буквы  в   "победе"  отсутствовали.
Поделиться открытием было не  с кем, а беречь в  памяти не имело смысла, ибо
жизнь всегда своевременно  подбросит нечто  более остроумное,  когда надо. И
когда не надо,  тоже.  А вообще-то вверх,  на  крышу,  задирать  голову было
неудобно. Журналисты -- кроты, вспомнил Раппопорт измышление Закоморного. На
свет смотреть  им нельзя, ослепнуть могут.  Сидят в газетных норах до  ночи,
корябают  подлости,  ночью  вылезают  довольные  собой,  а  утром спят  сном
праведников и, что делали вчера, во сне не вспоминают.
     Автомат  отыскался  наконец. Двушек  больше не было,  пришлось опустить
гривенник. С третьего раза он застрял, и номер набрался.
     -- Сизиф? Не спишь?
     -- Кто это? -- ответил голос. -- Плоховато слышно! Перезвоните.
     Мгновенно перевернув трубку, Яков Маркович стал орать в наушник:
     -- Сизиф! Алло, Сизиф! Не вешай трубки!  Автомат, в рот его долбать, не
фурычит!
     Он снова быстро перевернул трубку и прислонил к уху.
     -- Рапик? Это ты, роднуленька? Откуда?
     -- Говорю  же, из автомата, -- он  уже приспособился быстро передвигать
трубку от рта к уху. -- Надо увидеться, Антоныч! Дельце есть.
     -- Увидеться? Лучше бы безо всякого дельца. Но в крайнем случае можно и
по делу. Приезжай!
     -- Сейчас? -- Раппопорт покосился на часы. -- А спать я когда буду?
     -- В нашем возрасте можно не спать.
     -- Это смотря кому...
     -- Что? Приезжай, говорю! Тяпнем по рюмке чаю!
     -- Еду!  --  гавкнул Яков Маркович и швырнул трубку  в угол  автоматной
кабины с  такой яростью, что  пробил бы  стенку кабины, если бы  она не была
сделана из обрезков танковой брони.
     Опять  он  побрел  пешком  вдоль   самого  края  тротуара,  то  и  дело
оглядываясь, не промелькнет ли такси. Он не  любил ходить пешком. Я, ребята,
уже находился, наездился, налетался  и  наплавался по самые завязки, говорил
он. Ну, а путешествовать с  моей анкетой,  вы сами  понимаете. Единственное,
что мне еще приходится  делать, так это кое-как  передвигаться. Передвигаясь
между огромных луж, он остановил такси.

        51. САГАЙДАК СИЗИФ АНТОНОВИЧ

        ИЗ АВТОБИОГРАФИИ

     Я   родился    на    баррикадах   1905    года   в   семье   пламенного
большевика-ленинца.  Мой отец, Антон Сагайдак, русский  революционер, друг и
соратник Ленина, погиб,  защищая Советскую власть. В  качестве представителя
рабочего класса я был направлен учиться в медицинский институт, по окончании
которого стал сексопатологом. С  тех  пор  вся моя  жизнь посвящена борьбе с
сексуальными болезнями трудящихся.
     В  Коммунистическую партию вступил,  чтобы  своим трудом способствовать
быстрейшему  строительству социализма.  Будучи  доктором  медицинских  наук,
профессором, много внимания уделяю общественной  работе  и  пропаганде среди
населения марксистского сексуального образования.
     Являюсь   основоположником  новой   отрасли   советской   медицины   --
импотентологии,   автором  ряда  исследований,   используемых   в   народном
хозяйстве,  в  частности   фундаментального   труда  "Теоретические   основы
импотентологии" (Медгиз, 1967 г. Для служебного пользования).
     Верный и преданный сын Коммунистической партии, считаю ее вдохновителем
и организатором всех своих побед.

     Примечание Сизифа Антоновича в домашнем экземпляре автобиографии:
     Родился без баррикад.  Отец --  крещеный еврей, коммивояжер,  убит  при
попытке перейти границу  с Польшей.  Была ли мама, неизвестно. Беспризорник.
Воровал, затем за две буханки хлеба выменял диплом об окончании Саратовского
медицинского  института. Диссертаций  сам  не  писал, но  защищал лично.  По
профессии --  зека.  В  партию вступить  заставили: без этого  не присуждали
степень доктора. Знания пропагандирую только  за наличный расчет, хотя  и не
обязательно  деньгами. Основоположником новой науки  стал  благодаря низкому
уровню науки в стране. Однако то обстоятельство, что партия вдохновляет меня
на исследования в области импотенции, -- это святая правда.

        КРИВАЯ САГАЙДАКА

     Когда Сизифу Антоновичу исполнилось шестьдесят, он  намеревался скромно
отметить  это событие в  узком кругу  друзей в  ресторане "Арагви".  Но Яков
Маркович сказал ему:
     -- Не может такого быть, Сизиф, чтобы о тебе забыли!
     И вправду, в день юбилея дома у Сагайдака раздался телефонный звонок.
     -- Поздравляю, Сизиф Антонович, от себя лично.
     -- Спасибо, -- обрадовался Сагайдак. -- Большое спасибо!
     -- Вы, наверное, уже знаете, -- продолжал человек с густыми бровями, --
что  Президиум  Верховного Совета  наградил вас орденом  Трудового  Красного
Знамени? Очень рад!
     Сизиф  Антонович  понятия не  имел  об ордене, но в тот  же день за ним
прислали  машину. Сам, улыбаясь, повесил  ему  на грудь "Трудовика"  и долго
тряс  мужественную  руку.  Министерство  здравоохранения  засуетилось  после
этого, не  зная  как  быть. Дело  в  том,  что  Сагайдак ни в  каких научных
учреждениях не работал, постов не занимал. Но рецепты выписывал  на красивых
бланках с фиолетовой надписью:

     Сизиф Антонович Сагайдак
     доктор медицины, профессор,
     Генеральный импотентолог

     Как отмечать юбилей такого специалиста, не было ясно ни в Минздраве, ни
в  Академии медицинских наук. А указаний  не  поступило.  На  всякий  случай
делегация Минздрава во главе с замминистра явилась  к  Сагайдаку на  дом. Он
встретил  их в халате, заслушал приветственный адрес,  угостил  коньяком.  В
ответном слове Сизиф Антонович степенно сказал:
     -- Благодарю вас от Генерального секретаря и от себя лично.
     -- Чудила ты, Антоныч! -- мягко упрекнул его Раппопорт. -- Ты попросил,
чтобы юбилей твой  в Большом театре справили? Он бы не отказал.  Думаешь, он
позвонил бы кому-нибудь на свете, чтобы поздравить с  днем рождения? Никогда
в жизни! А тебе кланяется. Он боится только своих внутренних органов!
     Нельзя  сказать,  чтобы   Сизиф  Антонович   был  без  образования.  Он
действительно  вник  в   содержание  диссертаций,  которые   защищал,  читал
литературу, знакомился с народной медициной. Человек от природы умный, он из
всего  извлекал  рациональные  зерна  и  достиг  в  своей  области  высокого
мастерства. В  результате лечение  распространенных  болезней продвигалось у
него  лучше, чем там,  где полы паркетные, а врачи  анкетные,  поскольку  он
лечить не  боялся и ни  с какими органами не согласовывал. К тому же  к нему
можно было попасть тихо. И получилось, что Сизиф Антонович стал неофициально
главнее  главного уролога  Минздрава  СССР  академика  Лопаткина, с которым,
впрочем, сосуществовал в великодушной дружбе. Возраст руководителей партии и
государства был таков, что мало кто не лечился у Сагайдака.
     -- ... знаете? -- спрашивал, ухмыляясь, Сизиф Антонович.
     -- Ну конечно! -- отвечали ему.
     --  Предстательную  железу  я  удалял, -- небрежно говорил  он. --  ...
знаете?  Железу я удалял. Другим многим  -- тоже. А ...  слышали?  Ему не  я
удалял. Удалял  доктор  Рабинович  из  Риги...  Вы  понимаете,  что  это  за
правительство  без  предстательной железы?  Они бы и половую любовь, а не то
что сексуальную литературу запретили.  Только пока не научились делать  юных
ленинцев другим способом.
     Если Яков Маркович  не может дозвониться к Сизифу Антоновичу, он знает,
что  наверху  произошла задержка мочи.  Если же  Сагайдак  дома,  но  просит
позвонить  через час, значит,  он  вперил  глаз в микроскоп,  а рядом с ним,
красный как рак, сидит  высокопоставленный гебон (это  слово --  изобретение
проф. Сагайдака), обзаведшийся гонореей. Или министр, шепотом рассказывающий
о том, что у него ничего не получается.
     -- В  Англии смог,  а дома не  смог! -- раздражающе громко  шутит Сизиф
Антонович.
     -- Я в Англии ничего себе не позволял! -- умоляюще говорит министр.
     -- Знаю! -- успокаивает его Сагайдак. -- Такой анекдот.
     Все  его  больные меньше  боятся  разглашения государственных тайн, чем
венерических.  Это  понятно:  государственные  тайны  --  государственные, а
венерические --  свои.  Все  тщательно  скрывают друг  от друга,  что бывают
здесь.   Некоторые  больные  намекают,  что  в   органах  известно  про  его
антисоветские анекдоты. Однако Сизифа Антоновича не испугать.
     --  Они  у  меня  все  здесь! -- поясняет он  друзьям,  поднимая  вверх
указательный  палец.  --  Я  сам  работаю  в  органах.  И  органы  под  моим
руководством всегда работают лучше.
     Эта мысль дошла до верхов и понравилась. Наверху посмеялись.
     --  Ничего  смешного не  вижу!  --  немедленно  отреагировал  профессор
Сагайдак. -- Сталин следовал академику Павлову. Он верил, что у народа можно
образовать  условные  рефлексы, приучить  людей, как собак.  Я иду дальше. Я
считаю, настоящий  ученый, такой, как я, вполне  может образовывать условные
рефлексы у вождей.
     К  сожалению, лечить  высокопоставленных  работников столь же  почетно,
сколь невыгодно. Всех  их делает похожими  уверенность, что их положение уже
само по себе оказывает благодеяние врачу. Но идейные побуждения, смешанные с
проблемой престижа  и личной неприкосновенности, заставляют Сагайдака лечить
бесплатно руководителей  на должностях не ниже  членов  ЦК.  В деньгах Сизиф
Антонович не нуждается. Каждое  лето  он уезжает  на  Черноморское побережье
Кавказа и снимает дачу, в которой  обычно в курортный сезон жило  бы человек
по двадцать в  пять смен, платя пять рублей за койку на ночь. Работает Сизиф
с утра  до  вечера,  как Сизиф. Возле дома,  под виноградной  лозой,  вьется
очередь. В основном это мужчины  среднего и пожилого возраста, но попадаются
иногда  и  молодые.  Всем  нужен  генеральный импотентолог.  Приемная  плата
профессора  -- 50 рублей за визит. А когда назначается курс лечения, пациент
вносит  еще  400-500  рублей. Медсестра может  не  регистрировать больного в
книгу учета, и это  обойдется еще в 100 рублей.  Кроме того, Сизиф Антонович
дает  консультации  насильникам  о  том,  как  уйти  от  справедливого суда,
доказав,  что все  было  добровольно,  и превращает  женщин в девушек  путем
хирургического вмешательства.
     На  деньги, заработанные летом,  Сизиф  Антонович  живет  зимой в своей
московской кооперативной берлоге. Он лежит в халате на  диване и смотрит  по
телевизору хоккей. У  него  роскошная  библиотека.  Он изучает  непризнанных
философов,  читает   хороших   поэтов,   запретную   литературу,   а   также
просматривает  картинки  в  зарубежных  журналах.  Все  это  Сагайдаку тащат
лечащиеся у него гебоны. Тем из них,  кто приносит  особо запрещенные книги,
Сизиф  Антонович читает  краткий  курс  аутогенной  тренировки и  показывает
некоторые упражнения  из  йоги,  укрепляющие потенцию.  Генералы,  министры,
полковники, осваивая упражнения, бегают по комнате на четвереньках, задержав
дыхание и обливаясь потом, а Сизиф  Антонович стоит на  диване с хлыстиком и
покрикивает:
     -- Живей! Кто хочет стоять, тот должен бегать. А ну резвей, кобелек!..
     При этом он доверительно сообщает, что дуракам аутогенная тренировка не
помогает.
     Некоторые, особо любопытные  больные интересуются, как у самого доктора
обстоят дела с этим вопросом.
     -- Это у вас вопрос, -- отвечает профессор, -- а у меня восклицательный
знак.
     На  седьмом лагпункте Карлага,  куда  он  попал по доносу  жены  одного
ответработника,  которой  отказался  сделать  аборт,  профессор Сагайдак был
избит сапогами и оказавшимся на  столе глобусом за отказ  стучать на другого
зека по  фамилии Раппопорт. Часть  ударов  попала  в  пах. Раны  зажили,  но
потенция  не восстановилась. Сизиф с грустью прощупывал себя, убеждаясь, что
образовались спайки.  Желания остались, но они  были  нереализуемы,  что для
специальности, обозначенной в деле зека Сагайдака, обидно вдвойне.
     Два года  спустя хирург Баумбах, вместе с  которым Сагайдак  работал  в
лагерной  больнице,   предложил  Сизифу  Антоновичу  сделать  операцию,  над
осуществлением  которой  Баумбах  думал,  еще когда был на свободе  или даже
раньше, когда учился в Берлине и Вене. Поколебавшись,  Сагайдак  согласился.
Хирург  вставил  ему хрящ  от только что умершего  зека.  Когда  шов  зажил,
оказалось, что теперь Сизиф Антонович находится готовым к бою в любое время.
Доктор Баумбах лично наблюдал за результатами своей операции в больнице, где
установил  к  Сагайдаку  очередь  из  зечек,  с  предварительной записью.  И
некоторые  интеллигентные   женщины  просили  книгу  жалоб,  чтобы  написать
благодарность. А поскольку такой  книги в лагере не полагалось, они  не  раз
устно  повторяли  Сагайдаку,  что гениальный хирург  Баумбах просто исправил
ошибку  природы, от  которой,  как говорил  сам Мичурин,  мы не  можем ждать
милостей.
     Впоследствии Сизиф Антонович не  раз  подумывал  о  том,  чтобы освоить
операцию,  придуманную его учителем.  Сагайдак  мог бы  зарабатывать хорошие
деньги. Но тогда он лишился бы собственной уникальности, а самолюбие свое он
ценил дороже денег. К тому же некоторые ответработники, получив такой орган,
возомнили  бы  себя  независимыми  от  Генерального   импотентолога.  И   он
реализовал другую идею Баумбаха  о том, что Генеральный секретарь  не  может
обойтись  без Сагайдака.  Сагайдак мечтал  вставить  эту важную  должность в
устав  партии. Капитальный труд  профессора  Сагайдака "Теоретические основы
импотентологии" был написан, разумеется, Яковом Раппопортом, тайно  посвящен
хирургу Баумбаху  и напечатан  по прямому указанию начальника Главлита СССР,
железу   которого   массировал  Сизиф   Антонович.  Таким  же   образом  для
издательства  "Знание"  была   создана  научно-популярная   брошюра  "У  нас
импотентов нет!". Яков Маркович  накатал ее с особым удовольствием.  Сам  он
наотрез отказался лечиться, заявив, что лично ему так жить на  свете гораздо
спокойнее.
     Подумывал  Сизиф Антонович  о  том,  что и ему  хорошо  бы  съездить за
границу, посмотреть кое-что. Но он  понимал, что его  ни за что не отпустят.
Однажды Сагайдак  прочитал в воспоминаниях  Уинстона Черчилля,  что у власти
должны стоять  люди, физически здоровые, иначе на решениях, принимаемых ими,
могут  отразиться  их  состояния. Генеральный  импотентолог  обладал  в этой
области слишком секретной государственной информацией.


        52. ДЕСЯТЫЙ КРУГ

     На  Фестивальной  улице,  в  двух  кварталах  от Речного вокзала,  Яков
Маркович  выбрался  из такси.  Хотя  он бывал здесь  часто,  он долго стоял,
соображая, в какой из двух десятков домов-близнецов ему надо войти. Спросить
в эту ночную пору  было не у кого. Наконец  он  угадал  подъезд и поднялся в
квартиру на последнем этаже, владелец которой не терпел, чтобы у него ходили
на  голове.  На  звонки отозвался  быстрый  собачий лай,  потом  послышались
размеренные шаги. Сизиф Антонович, мужчина гигантск