. Теперь в
своем сердце он чувствовал холод,  опустошенность  и  одиночество.  Решение,
которое он сообщил Морэму, его решимость  выжить  выглядели  претенциозными,
обреченными и слабоумными. Хмурость стиснула его лоб так, словно  плоть  его
черепа отказывалась принять, что он исцелился.
   Он подумал о том, чтобы  выпрыгнуть  с  балкона.  Чтобы  преодолеть  свою
боязнь высоты, ему следовало подождать, когда темнота ночи станет  полной  и
земли не будет видно. Но, завладев им, эта идея и привлекала, и  отталкивала
его. Она оскорбляла его навыки прокаженного, делала смешным и  нелепым  все,
что он уже вытерпел, цепляясь за жизнь. Это было бы знаком поражения,  таким
же горьким, как абсолютная злоба. Он жаждал разрешения своей дилеммы. Он был
иссушен как пустыня,  и  потому  разумное  объяснение  пришло  легко.  Самым
главным аргументом было то, что поскольку Страна не была реальной, то это не
могло убить его; смерть здесь только лишь вернет его обратно  в  реальность,
которая была единственной вещью,  в  которую  он  мог  верить.  Но  в  своем
одиночестве он не мог определить, что же выражал этот  аргумент  -  мужество
или трусость.
   Последний кусочек солнца медленно ушел за горы, и его отсветы потухли  на
небе. Сумерки распространились от теней  горных  вершин,  накрывая  равнины,
лежащие внизу перед Кавинантом, пока он едва смог различить  их  тревожащие,
смутные очертания под небесами. На небе  появились  звезды,  они  постепенно
становились все ярче, как если бы пространство, отделяющее их, делалось  все
более прозрачным, но  расстояния  между  ними  были  слишком  большие,  и  в
образованной ими картине не было  знакомых  очертаний.  Его  сухому  скупому
взгляду казалось, что они мерцали  неутешительно.  Когда  раздался  вежливый
стук в дверь, его потребность в уединении  застонала,  потревоженная.  Но  у
него были и другие потребности. Он резко  встал,  чтобы  пойти  ответить  на
стук.
   Каменная дверь легко открылась на бесшумных петлях, и свет  заструился  в
комнату из ярко освещенного коридора, ослепив его так, что  некоторое  время
он не мог узнать ни одного из мужчин, стоящих перед входом в  комнату.  Один
из них сказал:
   - Юр-Лорд Кавинант, мы радушно приветствуем  тебя,  -  голосом,  который,
казалось, искрился юмором. Кавинант узнал Торма.
   - Искренне приветствуем тебя, - сказал товарищ Торма осторожно, как будто
боясь совершить ошибку. - Мы - хатфролы Твердыни Лордов.  Пожалуйста,  прими
от нас приветствие и комфорт.
   Когда глаза Кавинанта привыкли к  свету,  ему  удалось  рассмотреть  двух
мужчин. Спутник Торма был одет в зелено-серое одеяние жителей  настволий,  и
на его волосах был небольшой венок  -  знак  хайербренда.  В  руках  он  нес
несколько гладких деревянных прутьев-факелов. Оба  хатфрола  были  тщательно
выбриты, но  хайербренд  был  выше  и  тоньше  своего  спутника.  Торм  имел
приземистую и мускулистую фигуру жителя подкаменья,  и  одет  был  в  тунику
глинистого цвета и широкие штаны. Туника его спутника была оторочена голубым
цветом Лордов, у него были синие эполеты, вплетенные в плечи его  туники.  В
каждой его руке было по небольшой прикрытой каменной чаше.
   Кавинант тщательно изучил лицо Торма. Проворные быстрые глаза  и  быстрая
улыбка хатфрола были более рассудительными, чем Кавинант помнил  их,  но  по
сути не изменились. Как и у Морэма, его глаза не показывали, что прошло  уже
полных сорок лет. -  Я  Бориллар,  -  сказал  спутник  Торма.  -  Хайербренд
лиллианрилл и хатфрол Твердыни Лордов. Это Торм,  гравлингас  радхамаэрля  и
тоже хатфрол Твердыни Лордов. Темнота  иссушает  сердце.  Мы  принесли  тебе
свет. В то время, как Бориллар говорил, беспокойный взгляд отразился на лице
Торма и он сказал:
   - Юр-Лорд, с тобой все в порядке?
   - В порядке? - Кавинант пробормотал неопределенно.
   - На твоем челе хмурость, и  это  причиняет  тебе  боль.  Может,  позвать
Целителя?
   - Что?
   - Юр-Лорд Кавинант, я твой должник. Мне сказали, что ты,  рискуя  жизнью,
спасал моего старого друга Биринайра из преграждающего огня под горой Грома.
Это было сделано с большим мужеством, хотя  помощь  пришла  слишком  поздно,
чтобы спасти его жизнь. Не стесняйся вызывать меня. Ради Биринайра я  сделаю
для тебя все, что будет мне по силам. Кавинант покачал головой. Он знал, что
ему следовало бы поправить Торма, сказать ему, что он так мужественно  гасил
этот огонь в попытке покончить с собой, а не спасти  Биринайра.  Но  ему  не
хватило мужества. Молча, он отошел в сторону и пропустил  хатфролов  в  свои
покои. Бориллар сразу же начал зажигать  факелы,  он  осторожно  подходил  к
выемкам  в  стене,  так,  словно  он  хотел  произвести  хорошее,  серьезное
впечатление. Кавинант наблюдал за ним некоторое  время,  и  Торм  сказал  со
скрытой улыбкой:
   - Добрый Бориллар благоговеет перед вами, Юр-Лорд. Он  слышал  легенды  о
Неверящем с колыбели. Он недавно стал хатфролом. Его предшественник в учении
лиллианрилл покинул этот пост, чтобы присматривать за работами  по  созданию
золотожильных килей и рулей, которые были обещаны великанам  Высоким  Лордом
Лориком Заткнувшим Вайлов. Бориллар чувствует, что  на  него  несвоевременно
возложили такую ответственность. Мой старый  друг  Биринайр  назвал  бы  его
щенком.
   - Он молод, - сказал Кавинант вяло.
   Затем он повернулся к Торму, заставил себя задать вопрос, который  больше
всего тревожил его.
   - Но ты... Ты слишком молод. Ты должен быть старше. Сорок лет.
   - Юр-Лорд, я пятьдесят девять раз встречал лето. Сорок одно прошло с  тех
пор,  как  вы  пришли  в  Ревлстон  с  великаном   Сердцепенистосолежаждущим
Морестранственником.
   - Но ты не выглядишь на свой возраст. Тебе не дашь больше сорока лет.
   - Ах, - сказал  Торм,  широко  улыбнувшись,  -  служба  нашему  учению  и
Ревлстону сохраняет нашу молодость. Без нас эти коридоры и  залы,  созданные
великанами, были бы темны, а зимой, сказать по правде, они были бы сырыми  и
холодными. Разве можно состариться, испытывая радость от такой работы?
   Он радостно стал обходить покои, поставил одну из своих  чаш  на  стол  в
гостиной, а другую в  спальне  у  кровати.  Когда  он  открыл  чаши,  теплое
свечение камней присоединилось к свету факелов и сделало освещение в  покоях
Кавинанта более насыщенным и мягким.
   Торм вдыхал запах гравия - запах свежей глины - с радостной  улыбкой.  Он
уже закончил, а его спутник в это  время  зажигал  последний  из  факелов  в
спальне. До того, как Бориллар вернулся в гостиную, старший хатфрол  подошел
близко к Кавинанту и прошептал:
   - Юр-Лорд, скажи что-нибудь приятное Бориллару. Чтобы ему  было  потом  о
чем вспомнить.
   Мгновением позже Бориллар пересек комнату и чинно встал у двери.
   Он выглядел как ревностный служитель,  решивший  соответствовать  высоким
обязанностям.  Эта  его  юная  энергия  рвения  и  просьба  Торма  заставили
Кавинанта неловко сказать:
   - Благодарю тебя, хайербренд.
   Сразу же на лице Бориллара появилось  довольное  выражение.  Он  старался
сохранить  свою  серьезность,  удержаться  от  улыбки,  но  при  мысли,  что
легендарный  человек,  Неверящий  и  Кольценосец,  разговаривал  с  ним,  он
выпалил:
   - Всегда рады вам, Юр-Лорд Кавинант. Вы спасете страну.
   Торм в изумлении от поступка  хатфрола  поднял  брови,  с  благодарностью
весело кивнул Кавинанту и вывел хайербренда из  комнаты.  Выходя,  он  начал
закрывать за собой дверь, но затем остановился, кивнул кому-то в коридоре  и
ушел, оставив дверь открытой.
   В комнату вошел Баннор. Он встретил  взгляд  Кавинанта  глазами,  которые
никогда не спали - лишь моргали изредка - и сказал:
   - Высокий Лорд хотела бы поговорить с тобой сейчас.
   - Адский огонь, - простонал Кавинант. Он оглянулся с сожалением на балкон
и ночь за ним. Затем пошел за Стражем Крови.
   Идя вниз по коридору, он быстро провел ВНК. Это было бессмысленно, но ему
нужна была эта привычка, только так он мог напомнить  самому  себе,  кто  он
такой и что является главным в его жизни. Он принял это  решение  обдуманно,
как сознательный выбор. Но все же не на это было обращено его внимание. Пока
он шел, Ревлстон оказывал на него свое прежнее влияние.
   Высокие и широкие  коридоры  Твердыни  имели  странную  силу  успокоения,
способность внушать  уверенность.  Их  прорубили  в  горном  клине  веселые,
любящие    длинные    истории     предки     Сердцепенистосоле     жаждущего
Морестранственника, и,  как  великаны,  они  создавали  ощущение  могучей  и
неоскверняющей силы. Баннор повел Кавинанта глубоко в низ Ревлстона, где  он
никогда  раньше  не  был.  Своими   обострившимися   чувствами   он   ощущал
титаническую мощь скалы, нависшей над ним; это было так,  словно  он  был  в
осязаемом соприкосновении с самим ее весом. По слабым звукам,  которые  были
неразборчивы или совсем едва слышны, он мог ощущать присутствие групп людей,
которые спали или работали за окружающими его стенами. Ему казалось, что  он
почти ощущает дыхание самой великой Твердыни.
   И при этом все эти бесчисленные тонны камня  не  угнетали  его.  Ревлстон
внушал ему чувство полной безопасности, гора  не  давала  ему  почувствовать
страх, боязнь, что она обрушится.
   Затем он и Баннор  достигли  темного  зала,  охраняемого  двумя  Стражами
Крови,  стоящими  с  двух  сторон  от  входа  с  характерной   расслабленной
готовностью. В зале не было  факелов  или  других  огней,  но  сильный  свет
освещал  его  с  дальнего  конца.  Кивнув  своим  товарищам,  Баннор  провел
Кавинанта внутрь.
   На другом конце зала они вступили  на  широкую  круглую  ярко  освещенную
площадку, присоединявшуюся к темному залу  словно  грот  с  высоким  сводом,
каменный пол которого был столь гладким,  словно  его  тщательно  полировали
веками.
   Яркий бледно-желтый свет исходил от этого пола; камень сиял  так,  словно
при его изготовлении использовались кусочки солнца.
   Никакого другого освещения на площадке не было. Но  поскольку  на  уровне
пола было светло, то и выше тьмы не было. Кавинант мог хорошо осмотреть этот
грот снизу доверху. Наверху было  несколько  балкончиков,  каждый  со  своим
отдельным  входом,  с  которых  можно  было  обозревать   пространство   над
площадкой.
   Баннор помедлил  минуту,  чтобы  позволить  Кавинанту  оглядеться.  Затем
ступил босыми ногами на сверкающий пол.  Кавинант  осторожно  последовал  за
ним, боясь обжечь ноги. Но ничего не ощутил сквозь свои ботинки, лишь  тихий
отзвук какой-то силы. Она вызвала звенящую вибрацию в его нервах.
   Лишь когда он привык к прикосновению пола, то заметил, что по краям  этой
площадки были широко распахнутые  двери.  Он  насчитал  пятнадцать.  Часовые
Стражи Крови стояли перед девятью из дверей, и в нескольких шагах от каждого
из них на сияющем полу стоял  .  по  деревянному  треножнику.  Три  из  этих
треножников удерживали посохи Лордов, и один из посохов был Посохом  Закона.
Он отличался  от  других  гладких  деревянных  посохов  большей  толщиной  и
сложными рунами, вырезанными на нем между железными наконечниками.
   Баннор подвел Кавинанта к двери за Посохом Закона. Страж Крови шагнул  от
нее вперед, чтобы встретить их, приветствуя Баннора кивком.
   Баннор сказал:
   - Я привел Юр-Лорда Кавинанта к Высокому Лорду.
   - Она ждет его.
   Часовой перевел свой взгляд, полный спокойной силы, на Кавинанта.
   - Мы - Стража Крови. В наших руках забота о Лордах. Я Морин, Первый  Знак
Стражи Крови  с  тех  пор,  как  Тьювор  покинул  нас.  Высокий  Лорд  будет
разговаривать с тобой наедине. Не  думай  причинить  ей  чего-либо  дурного,
Неверящий. Мы не допустим этого.
   Не дожидаясь ответа, Морин отступил в сторону,  позволяя  ему  подойти  к
двери. Кавинант хотел спросить, какое зло он вообще может причинить Высокому
Лорду, но Баннор не дал ему сделать это.
   - В этом месте, - сказал, объясняя, Баннор, - Лорды на время отстраняются
от своего бремени. Они оставляют  здесь  свои  посохи  и  за  этими  дверями
отдыхают, забывая свои заботы о Стране. Высокий Лорд удостоила тебя  великой
чести говорить с ней здесь. Без Посоха и Стражи Крови,  она  встречает  тебя
как друга в ее единственном месте уединения. Юр-Лорд, ты не враг Страны,  но
ты проявляешь слишком мало уважения. Уважай хотя бы это.
   Он на мгновение удержал свой взгляд на Кавинанте,  словно  желая  усилить
значение своих слов. Затем подошел к двери и постучался.
   Когда Высокий Лорд открыла дверь, Кавинант впервые смог хорошо разглядеть
ее. Вместо голубой мантии Лордов она была одета в длинную  светло-коричневую
одежду жителя подкаменья с белым узором, вытканным  на  плечах.  Белый  шнур
охватывал ее талию, подчеркивая фигуру, и ее густые волосы, темно-коричневые
с проблесками светлого медового цвета, падали на ее плечи, скрывая  узор  на
них. Она оказалась моложе, чем он ожидал - ей можно было дать самое  большее
тридцать с небольшим. Но лицо было властным, и белая кожа  ее  лба  и  горла
говорили многое о непреклонности и самодисциплине, несмотря на то,  что  она
при виде Кавинанта улыбнулась почти застенчиво.
   Но кроме груза ответственности и обязательств в  ее  чертах  было  что-то
странно помнящееся. Она казалась ему смутно  знакомой,  как  будто  ее  лицо
напоминало ему кого-то, кого он хорошо знал. Это впечатление усиливалось и в
то же время отрицалось ее глазами. Они  были  серыми,  как  его  собственные
глаза; и хотя они прямо  смотрели  на  него,  они  слегка  косили  в  другую
сторону; у них был раздвоенный фокус, так, словно она  наблюдала  за  чем-то
еще как бы другим, более важным взглядом. Глаза ее разума  смотрели  куда-то
еще. Ее взгляд коснулся таких его глубин, которые уже долгое время ни на что
не отзывались.
   - Входите пожалуйста, - сказала она голосом, чистым, как родник.
   Двигаясь одеревенело, Кавинант прошел мимо нее в покои, и она закрыла  за
ним дверь, преграждая доступ света  со  двора.  Ее  прихожая  была  освещена
обычными чашами со светящимся камнями в каждом углу. Кавинант остановился  в
центре комнаты и осмотрелся. Пространство было пустым и лишенным  украшений,
в нем не было ничего, кроме светящихся камней, нескольких каменных стульев и
стола, на котором стояла белая резная статуэтка; но, тем не  менее,  комната
выглядела тихой и удобной. Этот эффект создает освещение, решил  он.  Теплый
золотистый свет располагал к  общению  даже  плоский  камень,  усиливая  дух
безопасности Ревлстона. Он был словно в колыбели - укутанный в объятиях скал
и окруженный заботой. Высокий Лорд Елена указала на один из стульев:
   - Вы присядете? Я хотела бы о многом поговорить с вами.
   Он продолжал стоять, глядя мимо нее. Несмотря на расслабляющую  атмосферу
комнаты, он чувствовал себя очень неуютно. Елена потребовала вызвать  его  к
себе, и он не доверял ей. Но когда к нему вернулся его  голос,  он  удивился
сам себе, выражая одну из самых сокровенных своих  мыслей,  огорчавших  его.
Качая головой, он пробормотал:
   - Баннор знает больше, чем говорит.
   Он застиг этим ее врасплох.
   - Больше? - отозвалась она, стараясь понять. - Что же он  сказал  такого,
что оставило многое скрытым?
   Но он и так уже сказал больше, чем хотел. Он молчал, наблюдая за ней  как
из укрытия со своего места.
   - Стражи Крови все подвергают сомнению, - продолжила она неуверенно. -  С
тех пор как  Кевин  Расточитель  Страны  сберег  их  от  Осквернения  и  его
собственной гибели,  они  испытывают  недоверие  даже  к  своей  собственной
преданности - хотя никто не осмелится обвинить их в чем-либо. Ты говоришь об
этом?
   Он не хотел отвечать, но ее прямое внимание вынудило его. -  Они  прожили
уже слишком долго. Баннору это известно.  -  Затем,  чтобы  переменить  тему
разговора, он подошел к столу посмотреть на резную фигурку. Белая  статуэтка
стояла на подставке из черного дерева. Это вставшая на  дыбы  лошадь-ранихин
была сделана из материала, который выглядел как кость. Детали были выполнены
не очень тщательно, но благодаря какому-то секрету мастерства она передавала
мощь мускулов, ум в глазах, пламенность развевающейся гривы.
   Не подходя к нему, Елена сказала:
   - Это мое ремесло - резьба по кости, костяная скульптура.  Вам  нравится?
Это ранихин Мирха, на которой я езжу.
   Что-то в этом взволновало Кавинанта. Он не хотел думать о  ранихинах,  но
подумал о том, что здесь есть какое-то противоречие.
   - Морестранственник говорил мне,  что  искусство  резьбы  по  кости  было
утеряно.
   - Да, так было. Я одна во всей Стране владею  этим  ремеслом  ранихийцев.
Анундивьен йаджна, которое также называют  резьбой  по  кости  или  костяной
скульптурой, было утрачено ранихийцами во время их изгнания в Южной Гряде  -
после Ритуала Осквернения. Я говорю это не из тщеславия - я рада,  что  могу
делать это. Когда я была ребенком, ранихин привез меня в горы. Три дня мы не
возвращались, и моя мать решила, что я погибла. Но ранихины многому  научили
меня там... Многому. Во время этого  своего  обучения  я  открыла  для  себя
древнее ремесло. Умение придавать  форму  старым  костям  появилось  в  моих
руках. Теперь я занимаюсь этим, когда отдыхаю от работы Лорда.
   Кавинант продолжал  стоять  спиной  к  ней,  но  он  не  рассматривал  ее
статуэтку. Он вслушивался в ее голос, как будто ожидал, что в  любой  момент
этот голос превратится в голос кого-то,  хорошо  ему  знакомого.  Ее  голос,
интонации полностью совпадали с  чьими-то  интонациями.  Но  он  не  мог  их
узнать. Внезапно он обернулся, чтобы взглянуть ей в глаза. И опять, несмотря
на то, что она стояла лицом к нему и смотрела на  него,  казалось,  что  она
смотрит и думает о чем-то другом, о чем-то выше его. Ее отсутствующий взгляд
раздражал его. Изучая ее, он все больше хмурился, пока его лоб  не  напрягся
так, словно в него впивался колючками терновый венок.
   - Так чего вы хотите? - потребовал он.
   - Вы не присядете? - сказала она спокойно. - Я буду  говорить  с  вами  о
многом.
   - О чем же?
   Жесткость его тона не заставила ее отступиться, она заговорила еще  более
спокойно:
   - Я надеюсь получить от вас помощь против Презирающего.
   Презирая сам себя, он сказал резко:
   - И как далеко вы хотите в этом зайти?
   Мгновение ее глаза пристально разглядывали  его,  обжигая,  будто  языком
пламени. Кровь бросилась ему в лицо и он почти отшатнулся, отпрянул на шаг -
так сильно почувствовал он  на  мгновение,  что  она  обладала  способностью
проникать в суть вещей так глубоко, это он не  мог  и  вообразить.  Но  этот
проблеск прошел столь быстро, что он не успел осознать, что  это  было.  Она
неторопливо повернулась и быстро  прошла  в  одну  из  своих  комнат.  Затем
вернулась, неся в руках деревянную шкатулку,  окантованную  старым  потертым
железом.
   Держа шкатулку так, словно она содержала  нечто  очень  драгоценное,  она
сказала:
   - Совет много спорил об этом. Некоторые говорили, что такой  дар  слишком
велик для кого-либо. Пусть он хранится и будет целым и невредимым так долго,
как мы сможем хранить его. А другие говорили,  что  он  не  выполнит  своего
предназначения,  поскольку  он,  Неверящий,  будет  думать,  что  мы   хотим
подкупить его подарками. Он рассердится на нас и откажется. Так сказал  Лорд
Морэм, который знает Неверящего лучше, чем кто-либо другой.  Но  я  сказала:
"Он не враг нам. Он не помогает нам, потому что  он  не  может  нам  помочь.
Несмотря на то, что он обладает Белым Золотом, использование  его  выше  его
понимания или сил или запрещено ему. А  это  -  оружие,  которое  тоже  выше
нашего понимания. Это может оказаться тем, чем бы он хотел овладеть, и  это,
возможно, такое оружие, с помощью которого он поможет нам, несмотря  на  то,
что он не может воспользоваться Белым Золотом".
   После долгих раздумий и обсуждений победил мой голос.  Вот  почему  Совет
просит принять вас этот дар, чтобы сила его не пропадала бесцельно, но  был