дит;  вся  Страна  находится  к  северу,
западу и востоку от нас. И мы  стоим  на  Смотровой  Кевина,  где  во  время
последней битвы стояли высочайшие из Старых  Лордов,  прежде  чем  наступило
Запустение. Наш народ помнит об этом и избегает Смотровой как места с дурной
славой. Но Этиаран, моя мать, приводила меня сюда,  чтобы  здесь  рассказать
мне о Стране. И через  два  года  я  буду  уже  достаточно  взрослой,  чтобы
поступить в лосраат и учиться самой, как когда-то моя мать. Знаете ли вы,  -
с гордостью произнесла она, - что моя мать училась у Хранителей Учения?  Она
посмотрела на Кавинанта так,  словно  ожидала  увидеть  произведенное  этими
словами впечатление. Но потом опустила глаза и пробормотала:
   - Но ведь вы - Лорд, и все это вам известно. Вы слушаете меня так,  будто
готовы посмеяться над моим невежеством.
   Зачарованный ее голосом и все  еще  находясь  во  власти  головокружения,
Кавинант вдруг на мгновение увидел Страну такой,  какой  она,  должно  быть,
была после Ритуала Осквернения, проведенного Кевином.
   За блеском ослепительного  утра  он  увидел  расколотые  огненные  скалы,
выжженную почву, тухлую воду, сочащуюся  из  отвратительных  болот  в  русло
реки, - и над всем этим густой мрак безмолвия: ни  птиц,  ни  насекомых,  ни
животных, ни людей  -  ничего  живого,  что  могло  бы  пошевелить  листком,
прожужжать, пролаять или погрозить пальцем в ответ на  все  эти  разрушения.
Потом глаза залило потом, заволокло, словно  слезами.  Кавинант  отогнал  от
себя это видение и снова сел, прислонившись спиной к стене.
   - Нет, - пробормотал он, обращаясь к Лене. - Ты не так поняла. Я свое уже
отсмеялся давным-давно.
   Теперь, казалось, он увидел способ двигаться вперед,  бежать  от  темного
безумия, парившего над ним. В этом кратком видении он нашел тропинку  своего
сна. И без всякого перехода, чтобы избавить себя от  необходимости  задавать
конкретные вопросы или отвечать на них, он сказал:  -  Мне  надо  попасть  в
Совет Лордов. По лицу девушки Кавинант видел, что она хочет спросить,  зачем
это ему. Но, казалось, она чувствовала, что не в праве задавать ему подобные
вопросы. Упоминание о Совете только еще более возвысило его в ее глазах. Она
двинулась к лестнице.
   - Мы должны зайти в подкаменье. А там придумаем способ переправить вас  в
Ревлстон.
   По ее виду можно было определить, что ей  хочется  отправиться  вместе  с
ним.
   Но мысль о лестнице пугала его. Как он сможет выдержать такой спуск? Ведь
даже просто выглянуть из-за парапета  оказалось  достаточно,  чтобы  у  него
закружилась голова. Когда  Лена  повторила  "пошли!",  он  покачал  головой.
Бесстрашием он похвастаться не  мог.  Тем  не  менее  ему  следовало  как-то
сохранить активность.
   - Много лет прошло со времен Запустения?
   - Я не знаю, - печально ответила она.  -  Но  люди  Южных  Равнин  пришли
обратно через горы  из  бесплодных  пустошей  двадцать  поколений  назад.  И
говорят, что сам Высокий Лорд Кевин предупредил  их  -  они  бежали  и  жили
изгнанниками в Пустошах, добывая себе пищу зубами и ногтями и руководствуясь
учением радхамаэрль в течение пятисот лет. Это - единственное,  чего  мы  не
забыли. По достижении пятнадцати лет каждый из нас приносит клятву  Мира,  и
мы живем ради жизни и красоты Страны.
   Он почти не слушал ее, поскольку его не особенно интересовало то, что она
говорила. Но звук ее голоса нужен был ему, чтобы найти в себе силы.  Не  без
усилий удалось ему  сформулировать  еще  один  вопрос,  который  можно  было
задать. Глубоко дыша, он сказал:
   - Что ты делала в горах? Почему ты забралась так высоко, что смогла  даже
увидеть меня здесь?
   -  Я  искала  камни,  -  ответила   девушка.   -   Я   изучаю   искусство
суру-па-маэрль. Вы знаете, что это такое?
   - Нет, - произнес Кавинант между двумя вздохами. - Расскажи.
   - Это ремесло, которому я учусь у  Эйсекс,  сестры  моей  матери,  а  она
научилась этому у Томала, лучшего ремесленника в нашем подкаменье.  Он  тоже
учился  некоторое  время  в  лосраате.  Суру-па-маэрль   -   это   искусство
изготовлять изображения из камней, комбинируя их между собой, не изменяя  их
формы. Я бродила по горам и искала образцы крупных камней и гальки. Когда  я
нахожу форму, которая мне приглянулась, я несу ее домой и подбираю  для  нее
место, балансируя и комплектуя с другими формами, пока не  получается  новая
форма.
   Иногда, набравшись смелости,  я  слегка  обрабатываю  камень,  чтобы  все
сооружение выглядело более гармоничным. При  этом  я  воссоздаю  разрушенные
секреты земли и дарю людям красоту.
   Кавинант слабым голосом пробормотал:
   - Это, должно быть, трудно  -  придумать  форму  и  потом  найти  камень,
соответствующий ей.
   - Это не совсем так. Я смотрю на камень и ищу в нем  форму,  которая  уже
ему дана. Я не прошу землю дать мне лошадь. Искусство заключается  в  умении
увидеть то, что земля предлагает по своему  собственному  выбору.  Возможно,
это будет лошадь.
   - Мне бы хотелось посмотреть на  твои  работы,  -  Кавинант  не  придавал
особого значения тому, что говорил. Лестница манила его, как соблазнительный
лик  забвения,  в  котором  прокаженные  отказывались  от   соблюдения   мер
самозащиты и теряли руки и ноги - теряли жизни.
   Но все это ему снилось. Лучший способ вынести неприятный сон - это  плыть
по его течению, пока он сам не закончится. Он должен  был  спуститься  вниз,
чтобы выжить. Эта необходимость превысила все остальные соображения.
   Резко, конвульсивно двигаясь, Кавинант поднялся на ноги.  Встав  в  самом
центре круга, он перестал обращать внимание на  гору  и  небо,  на  глубокую
пропасть внизу и тщательно осмотрел себя. Трепеща,  он  проверил  те  нервы,
которые были еще живы, посмотрел, нет ли на одежде  клочьев  или  прорех,  и
тщательно проконтролировал свои онемевшие руки.  Он  должен  был  преодолеть
этот спуск.
   Кавинант, очевидно, был в состоянии пережить его, поскольку это был сон -
он не может погибнуть, сорвавшись вниз, - и поскольку он не мог уже выносить
всю эту тьму, хлопающую крыльями прямо возле уха.
   - Послушай-ка, - сухо  сказал  он,  обращаясь  к  Лене.  -  Мне  придется
спускаться первым. И нечего смотреть на меня с таким смущением. Я уже сказал
тебе, что я - прокаженный. Мои руки и ноги немы - они ничего не чувствуют. Я
не могу крепко держаться за что-нибудь. И к  тому  же  я...  Плохо  переношу
высоту. Я могу упасть. И не хочу, чтобы ты упала вместе со мной. Ты... -  он
запнулся, потом, сбиваясь, продолжил: - Ты была добра ко мне, а с той  поры,
когда хорошее отношение было для меня вполне  обычным  делом,  прошло  много
времени.
   Девушка захлопала глазами, услышав этот суровый тон.
   - Почему вы сердитесь? Чем я вас обидела?
   "Тем, что была добра  ко  мне!"  -  мысленно  пробормотал  он.  Его  лицо
посерело от страха, когда он  повернулся  спиной  к  пролому,  опустился  на
четвереньки и стал спускаться вниз.
   В первом порыве ужаса он пытался ставить ноги на  ступеньки,  закрыв  при
этом  глаза.  Но  спускаться  с  закрытыми  глазами  он  не  мог;   привычка
прокаженного контролировать себя, а также необходимость держать все  чувства
начеку были слишком  сильны.  Однако  когда  глаза  были  открыты,  начинала
кружиться голова.
   Поэтому он изо всех сил заставлял себя смотреть только  на  камень  прямо
перед собой. С первого же шага он понял, что наибольшая опасность  для  него
заключается в  немоте  ног.  Немые  руки  заставляли  его  чувствовать  себя
неуверенно из-за непрочности захвата, и прежде, чем ему  удалось  преодолеть
пятьдесят футов, он уже цеплялся за края ступенек с такой силой, что у  него
начало сводить судорогой плечи. Но он мог видеть свои руки, видеть, что  они
на скале, что боль в запястьях и локтях  -  не  мистификация.  Ног  Кавинант
видеть не мог - для этого надо было смотреть вниз. Лишь тогда он убеждался в
том, что его нога попала на следующую ступеньку, когда  лодыжка  чувствовала
давление всего тела. Каждый  шаг  вниз  он  делал  наугад.  Если  неожиданно
подкатывал новый приступ слабости, Томас был  вынужден,  держась  за  скалу,
крепко сжимать бока локтями, при этом целиком полагаясь на  невидимую  опору
под ногами. Он старался скидывать ногу дальше таким образом, чтобы  вибрация
тела при контакте говорила ему, когда ступни ног находятся у края  следующей
ступени; но когда он ошибался, его голени  и  колени  стукались  о  каменные
углы, и острая боль заставляла ноги подгибаться. Ползя так  вниз,  ступенька
за  ступенькой,  глядя  на  руки  сквозь  пот,  заливающий  глаза,  Кавинант
проклинал судьбу, отнявшую у него два пальца, которых, возможно, как  раз  и
не хватит,  чтобы  удержаться,  если  ноги  сорвутся.  Вдобавок,  отсутствие
половины руки приводило к тому, что Кавинанту казалось, будто  правой  рукой
он держится слабее,  чем  левой,  что  тело  его  под  собственной  тяжестью
смещается с лестницы влево. Чтобы компенсировать это, он  время  от  времени
заносил ноги вправо и постоянно промахивался мимо ступенек с этой стороны.
   Пот мешал ему смотреть, но он не мог стереть его с лица.  Глаза  его  уже
ничего не видели, но Кавинант боялся освободить одну руку,  потому  что  мог
потерять равновесие. Судороги сотрясали его спину и плечи.  Ему  приходилось
сжимать зубы, чтобы не закричать, призывая на помощь.
   Словно почувствовав его отчаяние, Лена крикнула:
   - Уже половина!
   Кавинант продолжал ползти вниз, ступенька за ступенькой.
   Внезапно он беспомощно ощутил, что его ноги пытаются  двигаться  быстрее.
Мышцы стали уставать - напряжение в коленях и локтях было слишком велико - и
с каждой ступенькой он все больше терял контроль над спуском. Томас заставил
себя остановиться и отдохнуть, хотя страх гнал  его  вниз,  чтобы  побыстрее
покончить с этим. В какое-то мгновение ему пришла в голову дикая мысль,  что
лучше повернуться и прыгнуть в  надежде  на  то,  что  склон  горы  окажется
достаточно близко и он останется жив. Потом  он  услышал  звук  шагов  Лены,
приближавшейся к его голове. Кавинант хотел протянуть руку и  ухватиться  за
ее  лодыжку,  заставить  ее  спасти  его.  Но  даже  эта  надежда   казалась
призрачной, и он остался висеть на прежнем месте, охваченный дрожью.
   Дыхание с трудом  вырывалось  из-за  его  сжатых  зубов,  и  смысл  слов,
выкрикнутых Леной, не сразу дошел до него:
   -  Томас   Кавинант!   Смелее!   Осталось   всего   пятьдесят   ступеней!
Содрогнувшись так, что тело чуть было не оторвалось от скалы, Кавинант снова
продолжил спуск вниз.
   Последние  ступени  миновали  в  оглушающем  хаосе  судорог  и   слепоты,
вызванной потоками пота,  -  и  затем  он  оказался  внизу,  лег  ничком  на
горизонтальном грунте - основании Смотровой  -  и,  задыхаясь,  стал  ждать,
когда закончится страшная ломота в конечностях.  Воздух  устремлялся  в  его
легкие  и  вырывался  из  них  со  звуком,   напоминающим   рыдания.   Томас
прислушивался к нему, пока этот звук не затих и  он  не  смог  дышать  более
спокойно.
   Когда наконец он посмотрел вверх, то увидел голубое небо, длинный  черный
палец Смотровой Кевина,  указывающий  на  полуденное  солнце,  возвышающийся
подобно башне, склон горы и Лену, склонившуюся над ним  так  низко,  что  ее
волосы почти касались его лица.

Глава 5
Подкаменье Мифиль

   Кавинант чувствовал себя удивительно очищенным, словно прошел  через  суд
Божий, оставшись в живых после  ритуального  испытания  головокружением.  Он
одолел-таки эту лестницу. Чувствуя огромное облегчение, он был  уверен,  что
нашел правильный  ответ  на  ясную  угрозу  сумасшествия,  на  необходимость
реалистичного и понятного объяснения  всей  данной  ситуации,  начавшейся  с
момента его появления на Смотровой Кевина. Он посмотрел вверх, на лучезарное
небо, и оно казалось чистым, не оскверненным пожирателями падали.
   "Вперед, - сказал он сам себе. - Не думай об этом. Выживи!"
   Подумав так, он посмотрел в мягкие карие глаза Лены и обнаружил, что  она
улыбается.
   - С вами все в порядке? - спросила она.
   - В порядке? - как эхо отозвался Томас. - Это не простой вопрос.
   Этот  вопрос  заставил  его   принять   сидячее   положение.   Пристально
разглядывая свои руки, он обнаружил кровь на  ладонях  и  кончиках  пальцев.
Колени, локти и голени словно горели и, когда  он  их  потрогал,  отозвались
болью.
   Не обращая внимания на боль в мышцах, Кавинант рывком поднялся на ноги.
   - Лена, это важно, - сказал он. - Я должен вымыть руки.
   Она тоже встала, но Кавинант видел, что она не понимает его. - Смотри,  -
он взмахнул перед ней руками. - Я прокаженный. Я не чувствую этих царапин  и
ссадин. Никакой боли.
   Поскольку она все еще казалась смущенной, он продолжал:
   - Именно так я и потерял пальцы. Я поранился, в ранку попала инфекция,  и
пришлось их отрезать. Мне надо немного мыла и воды. Прикоснувшись к шраму на
его правой руке, Лена спросила:
   - Так это сделала болезнь?
   - Да.
   - На пути к подкаменью есть ручей, - сказала Лена. -  А  рядом  с  ним  -
целебная грязь.
   - Идем, - Кавинант грубым жестом приказал ей указывать путь. Она  кивнула
и сразу же пошла по тропинке.
   Тропа уходила на запад от основания Смотровой Кевина и шла  вдоль  уступа
крутого горного склона, пока не упиралась в  ущелье,  беспорядочно  усеянное
камнями.  Мышцы  Кавинанта  сжимало  словно  щипцами,  поэтому  двигался  он
довольно неуклюже. Сначала он следовал  за  Леной  вверх  по  ущелью,  потом
осторожно спускался по ступенькам, грубо высеченным в склоне крутой трещины,
уходящей в гору. Когда они достигли дна этой расщелины,  Лена  пошла  дальше
вдоль нее, обратив внимание Кавинанта на каменистую осыпь  под  ногами.  Так
они шли, и тем временем полоска неба над  головой  становилась  все  уже,  а
стены расщелины постепенно смыкались. Их окружали густые влажные  испарения,
и холодные тени становились все глубже,  пока  наконец  темное  платье  Лены
почти совсем не слилось с сумраком впереди.  Кавинант  увидел,  что  впереди
расщелина резко  поворачивает  влево,  а  затем  она  внезапно  открылась  в
маленькую освещенную солнцем долину, посреди которой сверкал ручей, а по его
берегам зеленели травы и высокие сосны.
   - Ну, вот, - со  счастливой  улыбкой  сказала  Лена.  -  Что  может  быть
целебнее этого?
   Кавинант остановился, зачарованный, не  в  состоянии  отвести  взгляд  от
открывшейся перед ним картины. В длину  долина  имела  не  более  пятидесяти
ярдов, и в дальнем ее конце ручей снова поворачивал влево  и  исчезал  между
двумя  отвесными  стенами.  В  этом  небольшом   кармашке,   запрятанном   в
колоссальной толще гор, земля была  очаровательно  зеленой  и  солнечной,  а
воздух был  одновременно  и  свежим  и  теплым,  напоенный  ароматом  сосны,
благоухающий запахами весны. Вдохнув этот воздух, Кавинант почувствовал, как
его грудь заныла от привычной тоски по утраченному здоровью.
   Чтобы отвлечься от этого ощущения, он пошел вперед. Трава под ногами была
такой густой, что он чувствовал ее даже сквозь напряженные связки коленей  и
икр. Казалось, она помогает ему идти к ручью и очищает его раны.
   Вода, разумеется, должна была оказаться холодной, но  это  не  беспокоило
Кавинанта. Его руки были слишком немы, чтобы быстро ощутить холод. Присев на
корточки на плоском камне возле воды, он погрузил их в поток и начал  тереть
одну о другую. Его запястья сразу почувствовали холод, но  пальцы  едва  его
ощутили, и, тщательно промывая порезы  и  трещины,  Кавинант  не  чувствовал
никакой боли.
   Краем глаза он видел, что Лена ушла от него  вверх  по  ручью,  вероятно,
пытаясь что-то отыскать, но он был слишком занят,  чтобы  полюбопытствовать,
что она делает. Яростно протерев руки, Кавинант дал им немного отдохнуть,  а
затем закатал рукава, чтобы осмотреть локти. Они покраснели  и  саднили,  но
целостность кожи не была нарушена.
   Осмотр ног показал, что голени и коленки были во многих местах  ушиблены.
Пятна синяков на них уже начали темнеть и в скором времени должны были стать
совсем черными; но  толстый  материал  брюк  выдержал,  и  кожа  здесь  тоже
оказалась неповрежденной. В определенном смысле синяки были  так  же  опасны
для Кавинанта, как и царапины, но  тут  без  помощи  лекарств  не  обойтись.
Усилием воли он заставил себя подавить тревогу и снова сосредоточил внимание
на руках.
   Кровь все еще сочилась из ладоней и кончиков пальцев, и, смыв  ее  водой,
Кавинант увидел кусочки черного песчаника, глубоко  забившиеся  в  некоторые
порезы. Но прежде чем он снова принялся за  мытье  рук,  вернулась  Лена  со
сложенными лодочкой ладонями. Они были полны густой коричневой грязью.
   - Это целебная грязь, - почтительно  сказала  девушка,  словно  это  было
нечто редкое и могущественное. - Вы должны положить ее на свои раны.
   - Грязь? - Осторожность прокаженного восстала против такого  предложения.
- Мне нужно мыло, хватит с меня грязи.
   - Это целебная грязь, - повторила Лена. - Это для лечения.
   Она подошла ближе и протянула ему грязь.  Кавинанту  показалось,  что  он
видит в ней крохотные золотые искорки.
   Он тупо смотрел на нее, шокированный идеей положить грязь на раны.
   - Вы должны ею воспользоваться, - настаивала девушка. - Я знаю,  что  это
такое. Разве вы не понимаете? Это целебная грязь.  Послушайте.  Мой  отец  -
Трелл, гравлингас радхамаэрля. Его работа связана  с  огненными  камнями,  а
лечить людей он предоставляет целителям. Но при этом он еще и мастер  учения
радхамаэрль. Он понимает камни и почву. И  он  научил  меня,  как  оказывать
самой себе помощь, если это потребуется.  Он  рассказал  мне  о  приметах  и
местах  залегания  целебной   грязи.   Это   лечебная   земля.   Вы   должны
воспользоваться ею.
   "Грязь? - по-прежнему уставившись на руки Лены, думал Кавинант. - На  мои
раны? Ты, наверное, хочешь меня совсем изуродовать!"
   Но прежде чем он успел ее остановить, Лена опустилась перед ним на колени
и положила пригоршню грязи на его голое колено. Теперь, когда  одна  рука  у
нее освободилась, она растирала коричневую грязь по всей  голени  Кавинанта.
Потом она собрала оставшееся и таким же образом намазала ему второе колено и
голень. Золотые искры в растертой на  ногах  грязи,  казалось,  стали  ярче,
сильнее.
   Влажная грязь была прохладной и успокаивающей: казалось, она нежно гладит
ноги, впитывая в себя боль из его синяков. Он  пристально  смотрел  на  нее.
Облегчение, которое словно бы волнами омывало суставы, принесло ни с чем  не
сравнимое удовольствие,  никогда  прежде  им  не  испытанное.  Ошеломленный,
Кавинант подставил Лене руки и позволил ей нанести целебную грязь на все его
порезы и царапины.
   Почти тут же через локти и  запястья  в  него  хлынуло  облегчение.  И  в
ладонях началось странное  покалывание,  словно  целебная  грязь,  проникнув
сквозь порезы в нервы, пыталась оживить их. Такое же покалывание появилось и
в  ступнях  ног.  Кавинант  смотрел  на  поблескивающую  грязь  с   каким-то
благоговением во взгляде.
   Она быстро высохла, и ее блеск перешел в коричневый цвет. Через несколько
мгновений Лена соскребла ее с ног Кавинанта. И тогда он увидел,  что  синяки
почти исчезли - они были уже почти  не  видны,  побледнев  до  желтого,  что
означало выздоровление. Томас погрузил руки в поток,  смыл  с  них  грязь  и
посмотрел на пальцы.  Они  снова  стали  невредимыми.  Ладони  тоже  зажили,
ссадины на предплечьях исчезли полностью. Кавинант  был  так  ошарашен,  что
некоторое время мог только, раскрыв рот, глазеть на свои руки, думая:
   "Вот чертовщина. Проклятье, чертовщина какая-то! Что со мной происходит?"
   Наконец, после долгого молчания, он прошептал:
   - Это невозможно!
   В ответ Лена широко улыбнулась.
   - Что здесь смешного?
   Стараясь подражать его тону, она сказала:
   - Мне нужно мыло, хватит с меня грязи, - потом рассмеялась, и в глазах ее
запрыга