чивающие золотисто-оранжевым  огнем.  Пока  Кавинант  смотрел,
отраженный свет принял красноватый оттенок и начал  угасать.  Великан  мягко
сказал:
   - Смейся, Томас Кавинант! Смейся для меня. Радость -  в  ушах  того,  кто
слушает!
   Кавинант слышал в голосе Морестранственника подавленные невольные рыдания
и мольбу, и собственная придушенная боль словно бы  застонала  в  ответ.  Но
смеяться он не мог; ему было ничуть  не  смешно.  Со  спазмом  отвращения  к
уродовавшим  его  ограничениям  он  сделал  неуклюжую   попытку   в   другом
направлении:
   - Я голоден.
   На мгновение затуманенные глаза великана  вспыхнули,  словно  его  кто-то
ужалил. Но затем  он  откинул  голову  и  засмеялся  над  собой.  Его  юмор,
казалось, лился прямо из его сердца,  и  вскоре  он  стер  с  его  лица  все
напряжение и все слезы.
   Когда он немного успокоился и  хохот  его  перешел  в  тихие  смешки,  он
сказал:
   - Томас Кавинант, я не люблю спешить, но я верю, что ты -  мой  друг.  Ты
сбил с меня мою спесь, и одно это было бы уже прекрасной услугой, даже  если
бы я ранее не посмеялся над тобой.
   Голоден?  Разумеется,  ты  голоден.  Храбро  сказано.  Я  должен  был  бы
предложить тебе еду раньше - у тебя явно вид  человека,  который  в  течение
нескольких дней питался лишь алиантой. Некоторые  старые  провидцы  говорят,
что лишения очищают душу, но, по-моему, самое подходящее время для  очищения
души настает тогда, когда у тебя нет иного выбора.
   К счастью, у меня с собой имеется неплохой запас пищи.
   Ногой пододвинув к Кавинанту громадный кожаный мешок, он жестом предложил
ему открыть его. Развязав стягивающие горловину тесемки, Кавинант  обнаружил
внутри соленую говядину, сыр, хлеб и более дюжины мандаринов величиной с два
его кулака каждый, а также  бурдюк  с  чем-то,  который  он  с  трудом  смог
приподнять. Решив отложить это неудобство на потом, он начал с  еды,  заедая
соленое мясо дольками мандарина. Затем его внимание переключилось на бурдюк.
   - Это "глоток алмазов", -  сказал  Морестранственник.  -  Очень  полезный
напиток. Быть может, мне лучше... Нет, чем больше я  смотрю  на  тебя,  друг
мой, тем больше вижу слабости. Отпей из  бурдюка.  Это  поможет  тебе  лучше
отдохнуть.
   Развязав бурдюк, Кавинант осторожно попробовал "глоток алмазов".
   По вкусу он напоминал легкое виски, и Кавинант чувствовал его силу; но  в
то же время пить его было очень легко: он был  приятен  на  вкус  и  не  жег
горло. Кавинант сделал несколько освежающих глотков и сразу же почувствовал,
как к нему возвращаются силы.
   Затем он тщательно завязал бурдюк, сложил обратно в мешок еду и с усилием
пододвинул мешок назад, в пределы досягаемости  великана.  "Глоток  алмазов"
пылал у него в животе, и он чувствовал, что вскоре будет готов выслушать еще
один рассказ.  Но  едва  он  улегся  на  носу  лодки,  как  сумерки  в  небе
превратились в кристальную тьму, на фоне которой веселым хороводом  высыпали
звезды. Не успел Кавинант понять, что хочет спать, как уже  уснул.  Сон  его
был неспокойным.  Он  пробирался  сквозь  какие-то  отвратительные  видения,
полные умирающих душ, убийств  и  беззащитной  терзаемой  плоти,  и  наконец
очутился лежащим на улице возле переднего бампера полицейского автомобиля...
Вокруг собралась толпа горожан. Глаза у них были из кремня, а рты перекошены
в единой гримасе омерзения. Все без исключения они указывали  на  его  руки.
Когда он их поднял, чтобы  рассмотреть,  то  увидел,  что  все  они  покрыты
темно-красными язвами от проказы. Затем к нему подошли двое одетых  в  белое
мускулистых мужчин и положили его на носилки. Ему была видна машина  "скорой
помощи", стоящая поблизости. Но эти двое не сразу понесли к ней носилки. Они
стояли неподвижно, держа носилки на уровне пояса,  словно  демонстрируя  его
толпе. Внутрь круга вступил полицейский. Глаза его были цвета презрения.  Он
нагнулся над Кавинантом и строго сказал:
   - Ты перешел мне дорогу. Так нельзя. Тебе должно быть стыдно.
   Его дыхание окутало Кавинанта запахом ладана. Сзади полицейского раздался
чей-то голос. Он был таким же безжалостным, как  голос  адвоката  Джоан.  Он
произнес:
   - Так нельзя.
   И тут все горожане разом отрыгнули на асфальт окровавленные внутренности.
   "Я не верю этому", - подумал Кавинант.
   Безжалостный голос тотчас отозвался:
   - Он не верит нам.
   Из толпы раздалось молчаливое завывание реальности, неистовое утверждение
факта. Оно колотило Кавинанта до тех пор, пока тот  не  съежился  под  этими
ударами, жалкий и безответный.
   Затем горожане хором произнесли:
   - Ты мертвец. Без общества жить ты не можешь! Жизнь  может  быть  лишь  в
обществе, а у тебя его нет. Ты не можешь жить, если ты никому не нужен.
   Унисон  их  голосов   производил   звук,   который,   казалось,   вот-вот
рассыплется, разломается. Когда они замолчали,  Кавинант  почувствовал,  что
воздух в его легких превратился в щебень.
   Со вздохом удовлетворения безжалостный голос произнес:
   - Отвезите его в госпиталь. Вылечите его. Это самый лучший ответ  смерти.
Вылечите и вышвырните его вон.
   Двое в белом забросили его в машину "скорой  помощи".  Прежде  чем  дверь
закрылась,  Кавинант  увидел,  как  горожане  пожимают  друг   другу   руки,
обмениваются поздравлениями. После этого "скорая помощь" поехала.
   Кавинант поднял руки вверх и увидел, что  красные  язвы  распространяются
уже по запястьям. Он смотрел на них в ужасе, стеная  про  себя:  "Проклятый!
Проклятый! Проклятый!"
   Но потом журчащий тенор ласково произнес:
   - Не бойся. Это сон.
   Успокоение распространилось над ним, словно мягкое одеяло. Но он  не  мог
потрогать его руками, а машина "скорой помощи" все продолжала  двигаться.  В
стремлении удержать на себе невидимое одеяло, он схватился  за  воздух  так,
что костяшки его пальцев побелели от напряжения. Когда он почувствовал,  что
больше не в силах терпеть боль, "скорая помощь" перевернулась, и он  упал  с
носилок в темноту.

Глава 12
Ревлстон

   Левая щека, на которую что-то давило, начала понемногу  затекать,  и  это
заставило его с трудом подняться со дна тяжелой дремоты.  Все  тело  страшно
ныло, словно он спал на камнях. Он еще долго не мог очнуться от  сна.  Затем
его дважды что-то быстро толкнуло в щеку, а потом его понесло куда-то вверх.
Поднимаясь, Кавинант ударился головой о борт лодки. Череп загудел  от  боли.
Ухватившись за борт, он рывком откачнулся от шпангоута, который упирался ему
в щеку, и сел, озираясь  по  сторонам.  Он  обнаружил,  что  окружающая  его
обстановка радикально изменилась. Не осталось ни  единой  тени,  ни  единого
намека,  ни  даже  малейшего  воспоминания  о   пышности   Анделейна...   На
северо-востоке реку огораживала высокая отвесная каменная стена. А к  западу
расстилалась серая  бесплодная  равнина  -  уродливая  пустыня,  похожая  на
огромное поле битвы,  на  котором  погибли  более  чем  просто  люди  и  где
опаливший огонь и пролитая кровь лишили землю возможности к  возрождению,  к
новому  цветению,  -  неровная,  озлобленная  низменность,  оживляемая  лишь
низкорослым кустарником, цепляющимся за жизнь благодаря речушке, впадающей в
Соулсиз в нескольких лигах  впереди  лодки.  Ветер,  дувший  почти  прямо  с
востока, нес с  собой  запах  давнего  пожара,  который  воскрешал  зловоние
воспоминаний о преступлениях.
   Они уже почти достигли того места, где видневшаяся впереди речка  впадала
в  Соулсиз  -  сбивала  ее  течение,  замутняла  ее  прозрачные  воды  своей
кремнистой  грязью,  -  и  Кавинанту  пришлось  ухватиться  за  борт,  чтобы
сохранить равновесие, поскольку качка усилилась.
   Морестранственник удерживал  лодку  посередине  реки,  подальше  от  шума
прибоя, бьющегося в каменную стену на северо-востоке. Кавинант  оглянулся  и
посмотрел на великана. Тот стоял на корме -  ноги  широко  расставлены,  под
правой рукой - руль. Заметив взгляд Кавинанта,  он  сказал,  перекрывая  шум
реки, бьющейся о камни:
   - Впереди Тротгард! Там мы свернем на север, в реку Белая! Серая  идет  с
запада! - В голосе его слышался какой-то надрыв, словно он всю ночь пел  что
было сил; но через мгновение он пропел куплет из новой песни:

   Ибо мы отдыхать не будем
   И не свернем с пути,
   Не потеряем веру,
   Не потерпим поражения -
   И так будет до тех пор,
   Пока серое не станет голубым,
   А Рилл и Маэрль -
   Столь же свежими и чистыми,
   Как древний Ллураллин...

   Поверхность реки стала неспокойной.  Кавинант  стоял  в  середине  лодки,
оперевшись на одну из поперечин,  и  наблюдал  за  насильственным  смешением
чистой и грязной воды. Затем Морестранственник прокричал: - В  ста  лигах  к
югу от Западных Гор - Ущелье Стражей и реки Маэрль  и  Ллураллин,  а  в  ста
пятидесяти на юго-запад - Последние Холмы и Дремучий Удушитель! До  Твердыни
Лордов осталось семьдесят лиг!
   Внезапно приглушенный шум реки стал громче  и  заглушил  голос  великана.
Неожиданная струя течения поймала лодку и швырнула ее нос вправо,  развернув
бортом к течению. Лодка  накренилась,  переваливая  через  волну,  и  брызги
окатили Кавинанта. Он инстинктивно перенес свой вес на левую ногу.
   В следующее мгновение он услышал обрывок песни великана  и  ощутил  силу,
пронизывающую киль. Лодка медленно повернула влево и снова  развернулась  по
ходу реки.
   Но это происшествие, едва не приведшее к беде, закончилось  все  же  тем,
что лодка оказалась в опасной близости к северо-восточной стене. Она дрожала
от энергии, пока Морестранственник возвращал  ее  в  более  спокойные  воды,
протекавшие  ниже  главной  струи  течения  Серой.  Затем   ощущение   силы,
пронизывающей киль, исчезло.
   - Прошу извинения! - прокричал великан. - Я начинаю утрачивать  искусство
мореплавания!
   Голос его звенел от напряжения.
   Костяшки пальцев Кавинанта побелели - с такой силой вцепился  он  в  борт
лодки. Стараясь  удержать  равновесие  в  раскачивающемся  судне,  он  вдруг
вспомнил:
   "Лучше умереть, чем жить так".
   "Лучше умереть? - подумал он. - Нет, это не так".
   Может быть, было бы лучше, если бы лодка опрокинулась, лучше, если бы  он
утонул, лучше, если бы он со своей ополовиненной рукой и со своим кольцом не
доставлял в Ревлстон послание Лорда Фаула. Он  не  был  героем.  Он  не  мог
удовлетворить таких ожиданий.
   - Теперь - пересечение! - вновь крикнул великан.  -  Мы  должны  пересечь
Серую, чтобы взять курс на север. Большой опасности в этом нет - кроме  той,
что я уже устал. А течение очень неспокойное.
   На этот раз Кавинант повернулся и пристально посмотрел на великана.
   Теперь он видел, что  Морестранственник  страдает.  Щеки  его  ввалились,
образовав глубокие ямы, словно кто-то стер с  его  лица  добродушие;  а  его
глаза из-под насупленных бровей горели суровой решимостью.
   "Устал? - подумал Кавинант. - Скорее дошел до изнеможения".
   Неуклюже перебираясь от поперечины к поперечине, он добрался до великана.
Глаза его находились на уровне талии Морестранственника. Он  задрал  голову,
чтобы крикнуть:
   - Я буду править. Ты должен отдохнуть!
   На губах великана мелькнула улыбка.
   - Благодарю тебя. Но нет,  ты  еще  не  готов  к  этому.  А  у  меня  еще
достаточно сил. Но, пожалуйста, подай мне "глоток алмазов".
   Кавинант открыл мешок с едой и взялся руками за кожаный бурдюк.
   Тяжесть и податливость делали его неподъемным для Кавинанта, а постоянная
качка валила с ног. Он просто не мог поднять  бурдюк.  Но  после  секундного
колебания он подсунул  под  бурдюк  обе  руки  и,  застонав  от  напряжения,
вытолкнул его наверх.
   Морестранственник  точно  вовремя  перехватил  левой  рукой   бурдюк   за
горловину.
   - Спасибо тебе, друг, - сказал он с усталой  улыбкой.  Подняв  бурдюк  ко
рту, он на мгновение выпустил  из-под  своего  контроля  опасности  течения,
чтобы сделать глубокий глоток. Затем он опустил бурдюк и  направил  лодку  к
устью Серой реки.
   По судну вновь  прокатилась,  пронизав  его,  силовая  волна.  Когда  она
поборола главную силу Серой, великан повернул  вдоль  по  течению  и  сделал
разворот поперек потока. Дно лодки сотряслось от  энергии.  Совершив  ловкий
маневр, великан вывел лодку к северной стороне потока,  повернув  ее  вокруг
своей оси,  так  что  она  продвинулась  вдоль  стены  вверх  по  течению  и
скользнула в спокойные воды Белой. Как только  этот  поворот  на  север  был
завершен,  рев  сливающихся  потоков  над  лодкой  начал  быстро   затихать.
Мгновением позже пульсация энергии тоже  стала  замирать.  Тяжело  вздохнув,
Морестранственник вытер пот с лица. Плечи его  поникли,  голова  склонилась.
Медленно и с натугой он опустил руль и наконец уселся, почти упал, на  корме
лодки.
   - Ах, мой друг, - простонал он, - даже  великаны  не  созданы  для  того,
чтобы совершать подобные дела.
   Кавинант добрался до центра лодки и сел на дно, оперевшись о борт.
   Из такого положения окружающая местность была ему не видна, но  в  данный
момент пейзаж его вовсе не занимал. У него были иные заботы.  Одной  из  них
являлось  состояние  Морестранственника.  Он  не  понимал,  почему   великан
выглядел столь изможденным.
   Он попытался разузнать об этом косвенно, сказав:
   - Ловко сделано! Как тебе это удалось? Ты так и не сказал мне, что движет
этой посудиной.
   И он нахмурился - столь нетактично звучал его голос.
   -  Спроси  лучше  о  чем-нибудь  другом,  -   устало   вздохнув,   сказал
Морестранственник. - Эта история почти столь же длинна,  как  история  самой
Страны. У меня  нет  внутреннего  желания  объяснять  тебе  все  премудрости
здешней жизни.
   - Ты же все равно не знаешь коротких рассказов, - отозвался Кавинант.
   При этих словах на губах великана появилась вымученная улыбка.
   - Ах, это действительно так.  Что  ж,  постараюсь  сделать  ее  для  тебя
короткой.  Но  тогда  ты  должен  обещать  мне  тоже  рассказать  что-нибудь
необычное - такое, о чем я никогда  бы  не  додумался  сам.  Мне  это  будет
необходимо, друг мой.
   Кавинант выразил свое согласие кивком головы, и великан сказал:
   - Ну что ж. Ешь, а я буду говорить.
   Слегка удивившись тому, насколько он, оказывается, был голоден,  Кавинант
принялся за содержимое кожаного мешка. Он жадно поглощал мясо и сыр,  утоляя
жажду мандаринами. И пока он ел, великан начал слабым от усталости голосом:
   - Время Дэймлона Друга Великанов закончилось в  Стране  прежде,  чем  мой
народ завершил сооружение Коуэркри, своего  дома  в  Прибрежье.  Прежде  чем
начать трудиться на своих, подаренных им Лордами, землях,  они  вырезали  из
сердцевины горы Твердыню Лордов, как называют ее люди, а когда Коуэркри  был
завершен, Высоким Лордом был Лорик. Затем мои предки обратили свои взгляды к
остальному миру - к Солнцерождающему морю и к дружбе с землей.
   Теперь мастера учений и лиллианрилл, и радхамаэрль хотели постичь  учение
великанов, и время Высокого Лорда Лорика Заткнувшего  Вайлов  было  временем
великого расцвета учения лиллианрилл. Чтобы еще более способствовать  этому,
великанам необходимо было некоторое время пожить в  Твердыне  Лордов,  -  он
перешел  на  тихое  пение,  словно   вызывая   заклинанием   былое   величие
благоговения великанов, -  в  могущественном  Ревлстоне.  Это  было  хорошо,
поскольку Ревлстон поэтому не померк перед их взором.
   Но великаны были не особыми любителями ходить пешком, что, кстати,  можно
сказать о них и сейчас. Поэтому мои  предки  разведали  реки,  стекавшие  от
Западных Гор к морю, и решили построить лодки. Правда, лодки не могут пройти
сюда с моря - как тебе, возможно, известно, гигантская трещина, над  которой
стоит Грейвин Френдор, преграждает путь. И  никто  -  будь  то  великан  или
кто-нибудь другой - по собственной воле не поплывет по ущелью  мимо  Великой
Топи, Глотателя Жизни. Поэтому великаны построили доки на реке Соулсиз  выше
по течению от Грейвин Френдор и теснин, именуемых Ущелье Предателя. Там  они
держали лодки, подобные этой, - там, а также в Твердыне Лордов,  у  подножия
водопадов Фэл, так что по меньшей мере две сотни лиг путешествия можно  было
совершить по воде, которую мы любим.
   Лорик и мастера учения лиллианрилл решили помочь великанам в  этом  деле.
Использовав свое мастерство,  они  создали  золотую  жилу  -  могущественное
дерево, которое они назвали лор-лиарилл, - и стали делать  из  него  рули  и
кили для наших речных лодок. И еще Старые Лорды обещали, что когда  надежды,
касающиеся нас, сбудутся, тогда золотая жила поможет нам.
   - Ах, довольно об этом, - великан коротко вздохнул. - Короче говоря,  это
судно привожу в движение я. - Он поднял руки от  руля,  и  лодка  неожиданно
начала терять направление. - Или, точнее говоря, я  взываю  к  силе  золотой
жилы. Земля содержит жизнь и силу - она в камне, в воздухе, в воде, в почве.
Но жизнь в них как бы спрятана - как бы дремлет. Нужны и знания, и сила и, к
тому же, могучие жизненные песни - чтобы разбудить их.
   Он снова ухватился за руль, и лодка вновь пошла вперед.
   - И потому я устал, - тяжело дыша, продолжал он. - Я  не  отдыхал  с  той
самой ночи, которая была накануне нашей встречи.
   Интонация его голоса напомнила Кавинанту о слабости  Трелла  после  того,
как гравлингас восстановил разбитый кувшин.
   - Два дня и две ночи я не давал золотой жиле остановиться  или  замедлить
свое действие, хотя все мои кости ноют от  усталости.  Увидев  удивление  на
лице Кавинанта, великан добавил:
   - Да, мой друг, ты спал две ночи и один день. От запада  Анделейна  через
Центральные Равнины до границы Тротгарда более сотни лиг. Сделав  паузу,  он
заключил:
   - "Глоток алмазов" иногда проделывает такие вещи с людьми. Но ты нуждался
в отдыхе.
   Мгновение Кавинант сидел молча, неподвижно глядя в пол, словно  выискивая
место, где бы сквозь него можно  было  провалиться.  Вокруг  его  рта  легли
горькие складки, когда он поднял голову и сказал:
   - Ну, так теперь я отдохнул. Могу я чем-нибудь помочь?
   Морестранственник ответил не сразу. Казалось, за  крепкой  стеной  своего
лба он взвешивает различные сомнения, прежде чем пробормотать:
   - Камень и море! Конечно, можешь. Но, тем не  менее,  сам  факт,  что  ты
спрашиваешь о том, можешь ли ты, говорит, что все же не можешь.
   Мешает какое-то или нежелание, или незнание.
   Кавинант понял. В его сознании пронеслось видение темных теней  и  убитых
духов. - Дикая Магия! - простонал он. - Героизм! Это невыносимо!
   Мотнув головой, он отогнал от себя нахлынувшие видения и резко спросил:
   - Хочешь, я отдам тебе свое кольцо?
   - Хочешь? - прохрипел великан с таким  видом,  словно  ему  надлежало  бы
засмеяться, но не хотелось этого делать. - Хочешь?
   Его  голос  болезненно  дрогнул,  словно  он   признавался   в   каком-то
заблуждении.
   - Не надо употреблять это слово, мой друг. "Хотеть" - естественно, и  это
может быть исполнено или нет без всяких  вредных  последствий.  Лучше  скажи
"жаждать". Жаждать - это желать чего-либо такого, что  невозможно  получить.
Да, я жажду твоего иного мира, Дикой Магии, Белого Золота.

   Дикая Магия заключена в каждом камне Страны,
   И Белое Золото может высвободить ее или подчинить...

   Я признаюсь в этом желании, но  не  искушай  меня,  сила  имеет  свойство
льстить своей самодостаточностью. Я не принял бы этого кольца,  если  бы  ты
предложил его мне.
   - Но ты все же знаешь, как им пользоваться? -  спросил  Кавинант  скучным
голосом,  наполовину  ошеломленный  вдруг  зародившимся  страхом  перед  его
ответом.
   На этот раз Морестранственник все же растерялся и засмеялся. Юмор его был
усталым - жалкие остатки прежнего, но все же он был  чист  и  весел.  -  Ах,
смело сказано, мой друг. Так алчность наказывается за собственную  глупость.
Нет,  я  не  знаю.  Если  Дикую  Магию  нельзя  вызвать   простым   желанием
воспользоваться ею, тогда я вообще ее не понимаю.  У  великанов  н