ел Кавинанта из оцепенения; он перевел взгляд на чашу.
   То, что он увидел, заставило его покачнуться, словно от удара в сердце.
   С северо-восточного края чаши в  золотистый  свет  вторгался  клин  тьмы,
такой же непроницаемо-черный и не  отражающий  света,  как  само  порождение
ночи. Этот клин прокладывал себе путь вниз,  к  танцующим,  и  сквозь  песнь
огней нес в себе звук, похожий на призрак окровавленных ног, топчущих чистую
правду. Упорно, безостановочно он пробирался  внутрь,  не  нарушая  формации
круга. В течение нескольких мгновений острие тьмы добралось до танцовщиков и
начало пробираться в их середину.
   Кавинант с ужасом увидел, что танец не остановился  и  даже  не  замедлил
своего движения. При первом  прикосновении  клина  песнь  духов  исчезла  из
воздуха, словно с корнем выдранный цветок, не оставив  после  себя  никакого
звука,  кроме  шума,  похожего  на  приближающееся  убийство.  Но  танец  не
остановился. Огоньки продолжали вращаться, словно не замечая  происходившего
с ними, беззащитные и доверчивые. Следуя по кругу, они оказывались на дороге
у черного клина и исчезали, словно падали в пропасть. Ни  один  дух  уже  не
появлялся из этой тьмы.
   Проглатывая каждый соприкасающийся с ним огонек, черный клин  все  глубже
вторгался в празднование.
   - Они все погибнут! - простонала Этиаран. - Они не могут  остановиться  -
не могут спастись  бегством.  Они  должны  исполнить  танец  до  конца.  Все
погибнут - каждый дух, каждый яркий огонек Страны!  Этого  не  должно  быть!
Помоги им, Кавинант, помоги им!
   Но Кавинант не знал, как помочь. Он был парализован.  Вид  черного  клина
вызвал в нем такую тошноту, словно через пропасть онемения он наблюдал,  как
его пальцы пожирает сумасшедший. Его тошнило, он был взбешен  и  беспомощен,
как если бы слишком долго ждал случая защитить себя, и теперь у него не было
рук, с помощью которых он мог бы это сделать. Нож Триока выскользнул из  его
онемевших пальцев и исчез в темноте.
   Как?..
   Несколько мгновений Этиаран яростно теребила его.
   - Кавинант! Спаси их! - кричала она  ему  в  лицо.  Потом  повернулась  и
бросилась вниз, в долину, наперерез черной напасти.
   Духи!..
   Ее движение  разбило  лед  ужаса,  сковавшего  Кавинанта.  Схватив  посох
Барадакаса, он нырнул под светящийся поток и помчался следом за Этиаран, все
время пригибаясь, чтобы не загораживать  дорогу  духам.  Безумие,  казалось,
придало ему скорости; он поймал Этиаран, когда та  была  уже  на  полпути  к
центру колеса. Отбросив ее назад, Кавинант  рванулся  к  клину,  подгоняемый
подсознательным убеждением, что он должен добраться до  центра  раньше,  чем
это сделает тьма. Этиаран бросилась следом за ним, крича:  -  Берегись!  Это
юр-вайлы! Отродья Демонмглы!
   Кавинант едва слышал ее. Все в нем было сейчас подчинено одному:  во  что
бы то ни стало добраться первым до центра танца. Чтобы  бежать  быстрее,  он
немного  выпрямился,  отклоняя  голову  в  сторону  всякий  раз,  когда  дух
вспыхивал рядом с уровнем его глаз.
   Сделав последний рывок, он ворвался в пустую середину колеса.
   И остановился. Теперь он был достаточно близко, чтобы  видеть,  что  клин
состоял из высоких, плотно прижатых друг к другу  фигур,  настолько  черных,
что никакой свет не мог отразиться или заблестеть на их коже. По  мере  того
как беззащитные духи, вращаясь, оказывались рядом,  нападающие  проглатывали
их.
   Юр-вайлы приближались. Острием их клина служила одна фигура, по  размерам
превосходящая другие. Кавинант ясно различил ее очертания. Она  была  похожа
на вейнхима, только  выше  и  гораздо  отвратительнее  -  длинное  туловище,
короткие конечности одинаковой длины, заостренные уши,  высоко  поставленные
на голове, безглазое лицо, большую часть которого занимали огромные ноздри.
   Его щелеобразный рот  распахивался,  словно  капкан,  всякий  раз,  когда
поблизости пролетал дух. Из чудовищных ноздрей струилась слизь, стекавшая по
бокам головы. Когда Кавинант оказался с  ним  лицом  к  лицу,  нос  юр-вайла
сморщился, словно он унюхал новое развлечение, и он издал  какой-то  хриплый
лай, означавший, видимо,  команду  для  всех  остальных.  Весь  клин  тотчас
подался вперед.
   Этиаран догнала Кавинанта и крикнула ему прямо в ухо:
   - Твоя рука! Посмотри на свою руку!
   Кавинант рывком поднял вверх левую руку. На его кольце все еще  находился
дух - сияя белым огнем и танцуя, словно в забытьи.
   В следующее  мгновение  главный  юр-вайл  ворвался  в  середину  танца  и
остановился. Нападавшие столпились, тесно прижавшись друг к  другу  плечами,
позади своего вожака. Черные, безобразные и  жестокие,  они  дружно  пускали
слюни и пожирали беззащитных духов. Кавинант содрогнулся, словно его  сердце
рассыпалось в прах. Но Этиаран яростно крикнула:
   - Нет! Надо бить их сейчас!
   Дрожа, Кавинант сделал шаг вперед. Он не имел представления  о  том,  что
должен сделать.
   Первый   юр-вайл   немедленно   взмахнул   длинным   ножом   с    горящим
кроваво-красным  лезвием,  от  которого  исходила  остужающая  сердце  сила.
Кавинант и Этиаран невольно отступили назад.
   Юр-вайл поднял руку, приготовившись к схватке.
   Повинуясь внезапному импульсу, Кавинант  сунул  белого,  горящего  чистым
пламенем духа прямо в морду юр-вайла. С рычанием, в котором слышалась  боль,
существо отпрыгнуло назад. Внезапная интуиция овладела Кавинантом. Он быстро
поднес конец своего посоха к горящему  духу.  Тотчас  посох  словно  расцвел
белым цветком яркого пламени, затмившего золото  танца  и  бросившего  вызов
силе юр-вайлов. Их лидер снова отступил.
   Но затем он вновь обрел прежнюю решимость. Прыгнув вперед, он сунул прямо
в сердцевину белого пламени свой кроваво-красный клинок.
   В центре танца столкнулись две силы. Клинок юр-вайла пылал подобно жаркой
ненависти, а посох сиял так ослепительно, что Кавинант почти ничего не видел
вокруг. Их столкновение вызвало фонтан искр, словно сам воздух  загорелся  в
крови и грозных молниях.
   Но юр-вайл был мастером своего  учения.  Его  могущество  заполнило  чашу
глубоким сыпучим звуком, похожим на треск огромного  валуна  под  гигантским
прессом. И огонь, зажженный Кавинантом,  тотчас  потух,  словно  затоптанный
тяжелым каблуком.
   Вырвавшаяся  при  этом  сила  швырнула  его  и  Этиаран   на   землю.   С
торжествующим рычанием юр-вайлы приготовились к прыжку, который  должен  был
стать последним для Этиаран и Кавинанта.
   Кавинант увидел приближающийся красный клинок и съежился, ощутив на  себе
пелену смерти.
   Но Этиаран успела вскочить на ноги с криком:
   - Меленкурион! Меленкурион абафа!
   По сравнению с мощью юр-вайлов голос ее звучал слабо,  но  встретила  она
их, твердо шагнув навстречу клинку предводителя. На мгновение она отвела его
удар.
   Затем сзади и с запада от нее раздался вторящий  ей  крик.  Металлический
голос, полный ярости, кричал:
   - Меленкурион абафа! Банас милл банас ниморил кабаал!
   Меленкурион абафа! Абафа Ниморам!
   Этот  голос  стряхнул  с  Кавинанта  оцепенение  ужаса,  и  он,  шатаясь,
поднялся, чтобы прийти на помощь Этиаран. Но и вместе  они  не  смогли  дать
отпор юр-вайлу; он снова швырнул их на землю и  сразу  же  прыгнул  на  них.
Однако  на  полпути  его  остановила  какая-то  огромная  неуклюжая  фигура,
перепрыгнувшая через людей и схватившаяся с юр-вайлом. Мгновение между  ними
длилась яростная борьба. Затем пришелец выхватил у юр-вайла  кроваво-красный
клинок и вонзил его в сердце черного отродья.
   Дружный рык вырвался из стаи юр-вайлов. Кавинант  услышал  какой-то  шум,
издаваемый множеством бегущих маленьких ног. Посмотрев вверх, он увидел, как
в чашу устремился поток маленьких зверушек: кроликов, енотов, ласок, кротов,
лис и несколько  собак.  С  молчаливой  решительностью  они  набросились  на
юр-вайлов. Духи тем временем понемногу рассеивались. Пока Этиаран и Кавинант
с трудом поднимались с земли, из чаши вылетел последний огонек.
   Но юр-вайлы остались,  и  их  размеры  делали  атаку  маленьких  животных
похожей на яростное раздражение. Во внезапно  наступившей  темноте  стройные
ряды этих существ начали размыкаться,  словно  свет  прежде  был  для  этого
помехой, удерживая их в тесных рядах. Теперь они разъединились.
   Дюжины клинков, кипящих, будто лава, засверкали в  темноте  и  с  ужасным
единством принялись кромсать зверьков. Прежде чем  Кавинант  успел  осознать
все происходящее, неуклюжая фигура, спасшая их, повернулась и прошипела:
   - Бегите! На север, к  реке.  Я  освободил  духов.  А  теперь  мы  должны
выиграть время, чтобы дать вам бежать. Скорее!
   - Нет! - задыхаясь, произнесла Этиаран. - Ты здесь  один.  Зверьков  мало
для такой битвы. Мы должны помочь вам в сражении.
   - Нас все равно мало, даже если мы будем вместе! - крикнул неизвестный ей
в ответ. - Разве вы забыли свою  задачу?  Вы  должны  добраться  до  Лордов!
Должны! Друл должен  заплатить  за  это  осквернение!  Бегите!  У  вас  мало
времени! - С криком "Меленкурион абафа!" он развернулся  и  прыгнул  в  гущу
сражающихся, раскидывая юр-вайлов своими могучими кулаками.
   Помедлив еще мгновение для того, чтобы поднять с земли посох  Барадакаса,
Этиаран бросилась на север. И Кавинант последовал за ней, мчась так,  словно
за его спиной сверкали клинки юр-вайлов. Света звезд было достаточно,  чтобы
различать дорогу. Они взбежали по склону,  не  оглядываясь,  не  заботясь  о
своих рюкзаках, оставшихся на месте битвы, - они боялись думать о  чем-либо,
кроме того, что им необходимо убежать как можно дальше. Оказавшись  на  краю
чаши, они уже почти не слышали  звуков  битвы.  И  все  же  они  бежали,  не
останавливаясь, до тех пор, пока их не догнал короткий вскрик, полный боли и
уходящей силы.
   При этом звуке Этиаран упала на колени  и  прижалась  лбом  к  земле,  не
скрывая отчаянных слез:
   - Он мертв! - стонала она. - Освободившийся мертв! Несчастная Страна! Все
мои дороги ведут к беде, и разрушение  постигает  все  мои  начинания.  Я  с
самого начала накликала на нас беду. Не будет теперь больше празднований,  и
в этом моя вина!
   Подняв лицо к Кавинанту, она произнесла, рыдая:
   - Возьми свой посох и ударь меня, Неверящий!
   Кавинант тупо смотрел  ей  в  глаза,  заполненные  болью.  Он  чувствовал
какое-то оцепенение от боли, горя и  нерастраченной  ярости  и  не  понимал,
почему Этиаран так бичевала себя. Он нагнулся за посохом, потом взял Этиаран
за руку и поднял с земли.
   Оглушенный и опустошенный, он вел ее вперед, в ночь, до тех пор, пока она
не выплакала свою боль и не смогла идти  дальше  сама.  Кавинанту  и  самому
захотелось поплакать, но за время своего долгого поединка с несчастьем  быть
прокаженным он забыл, как это делается, и теперь  он  мог  лишь  идти  молча
вперед. Когда Этиаран взяла себя в руки, он  понял,  что  она  винит  его  в
чем-то. Однако в течение всей бессонной ночи, пока  они  шли  на  север,  он
ничего не мог с этим поделать.

Глава 11
Бездомные

   Постепенно ночь стала задыхаться, словно кем-то придушенная, и  бесцельно
перешла в хмурый день - день, неуверенно  вступавший  на  землю,  словно  не
знающий, где кончается рваная пелена тьмы и где начинаются  тлеющие  угольки
света. Низкие тучи, казалось, были переполнены горем - отяжелели  и  набухли
от скопившейся скорби - и, тем не менее, они  были  бесплодны,  не  способны
дать  дождя,  словно  воздух  испытывал  слишком  сильную   жалость,   чтобы
заплакать. Сквозь этот рассвет неверной и тяжелой поступью двигались Этиаран
и Кавинант, как осколки разбитой погребальной песни.
   Наступивший день не принес с собой никакой перемены для них,  не  изменил
пути, по которому они безбоязненно - поскольку вся способность  бояться  уже
израсходовалась - шли на север. День и ночь были не что иное как маскировка,
пестрая одежда для неизменной  тени  сердца  Страны.  Они  не  могли  знать,
сколько вреда нанесено этому сердцу. Они могли судить об этом лишь по своему
собственному сердцу - и в течение всей долгой мрачной ночи и  последовавшего
за  осквернением  празднования  дня  они  шли,  преследуемые   увиденным   и
невосприимчивые ни к чему другому, словно  даже  голод,  жажда  и  усталость
перестали для них существовать.
   Этой ночью их плоть дошла до крайней степени измождения, и  они  забылись
тяжелым сном, будучи более не в силах даже бояться погони. Пока  они  спали,
напряжение в небе несколько разрядилось. Голубая молния словно цепом ударила
по горам; заворчал,  будто  выражая  долго  подавляемую  боль,  гром.  Когда
путники проснулись, солнце стояло над ними, а их одежда была вымочена ночным
дождем. Но солнце и утро не в состоянии были залечить их израненную  память.
Они поднялись, шатаясь, на ноги; поели алианты, выпили воды из  источника  и
пошли дальше, двигаясь так, словно их охватило трупное окоченение.
   И  все-таки  время,  алианта  и  воздух  Анделейна   мало-помалу   начали
воскрешать  в  них  людей.  Усталый  мозг  Кавинанта  постепенно  заработал;
сковывающий  ужас  кровопролития  начал  отступать,  уступая   место   более
привычной, заурядной боли. Он все еще слышал крик Этиаран: "Кавинант, помоги
им!". И этот крик заставлял его кровь холодеть от бессилия.
   "Духи! Духи!" - внутренне стонал он где-то глубоко в подсознании.
   Они были так прекрасны, а он - так бессилен спасти их.
   И все-таки Этиаран считала,  что  он  был  в  состоянии  спасти  их;  она
ожидала, что он применит какую-то силу - так же, как Лена, Барадакас  и  все
остальные, кого он встречал на своем пути. Они видели  в  нем  возрожденного
Берека Полурукого, повелителя Дикой Магии.
   У тебя есть сила, сказал ему Презирающий, но ты никогда не  узнаешь,  как
ею распоряжаться. И он действительно не знал.  Откуда  ему  знать  это?  Что
общего у него с магией или даже со снами?
   И все же духи проявили почтение к его кольцу,  словно  почувствовали  его
утраченную человеческую природу. Оно изменяло их.
   Через некоторое время он сказал, вернее - подумал вслух:
   - Если бы я мог, я бы спас их.
   - У тебя есть сила. - Голос Этиаран был лишен  всяких  эмоций:  ровный  и
бесстрастный, он словно бы утратил способность выражать  горе  или  гнев.  -
Какая сила? - с болью в голосе спросил Кавинант.
   - А для чего же ты носишь Белое Золото?
   - Это просто кольцо. Я ношу его... Я ношу его потому, что я  прокаженный.
Я ничего не знаю ни о какой силе.
   Этиаран не смотрела на него.
   - Я не могу в это поверить. Ты закрыт для меня.
   При этих ее словах ему захотелось протестовать, схватить ее  за  плечи  и
крикнуть ей в лицо: "Закрыт? Смотри - смотри на  меня!  Я  не  Берек!  Я  не
герой. Я слишком болен для этого". Но ему не хватало силы. Он  был  чересчур
тяжело ранен - как своим бессилием, так и невозможным требованием Этиаран.
   Как?
   Духи!
   Как могло такое случиться со мной?
   Несколько секунд он вздыхал над этим вопросом. Потом он решил  про  себя:
"Я должен был знать..."
   Он должен был услышать угрозу для себя в песне Этиаран о Береке,  увидеть
ее в Анделейне, почувствовать в перемене, произошедшей с его  ботинками.  Но
он был глух, слеп, нем. Движение вперед так захватило его, он так  стремился
убежать от одного безумия, что не обратил  внимания  на  другое  безумие,  к
которому вела  тропа  его  сна.  Этот  сон  хотел  сделать  из  него  героя,
спасителя; и таким образом он соблазнял  его,  гнал  вперед  все  быстрее  и
быстрее, так, чтобы у него не оставалось времени позаботиться о себе;  чтобы
он  рисковал  своей  жизнью  ради  духов  Страны,  ради  иллюзий.  При  этом
единственная разница между Этиаран и Лордом Фаулом заключалась  в  том,  что
Презирающий желал ему неудачи во всем этом.
   Ты никогда не узнаешь, как  ею  распоряжаться.  Конечно,  он  никогда  не
узнает. Под гнетом слабости в нем постепенно росла волна гнева.  Ему  снился
сон - это было ответом на все, на невозможные ожидания Страны по отношению к
нему, равно как и  на  бессилие  самой  Страны.  Он  понимал  разницу  между
реальностью и сном; он был в здравом уме.
   Он был прокаженным.
   И все-таки духи были так прекрасны. Они были убиты...
   Я прокаженный...
   Дрожа, он начал осматривать себя.
   "Проклятье, - думал он, - что общего может быть у меня с духами, с  Дикой
Магией и с этим чертовым Береком Полуруким? -  На  нем,  казалось,  не  было
повреждений - никаких царапин и ссадин, одежда измята, но не порвана, однако
конец посоха хайербренда почернел от испытанной им силы юр-вайла. - Черта  с
два! Им не удастся проделать это со мной".
   Обуреваемый злобой на собственную усталость, он тащился рядом с  Этиаран.
Она не смотрела на него и, казалось, вообще не замечала его  присутствия;  и
он в течение всего дня не  тревожил  ее,  словно  опасаясь,  что  не  сможет
ответить, если даст повод обвинить себя. Но когда они  остановились  вечером
на ночлег, холодная ночь и хрупкие звезды заставили его пожалеть  об  утрате
одеял и гравия. Чтобы отвлечься от неприятного  дискомфорта,  он  возобновил
свои полузабытые попытки узнать побольше о Стране. Он робко попросил:
   - Расскажите  мне  об  этом...  О  том,  кто  нас  спас.  Там,  во  время
празднования...
   Этиаран долго молчала, затем ответила:
   - Завтра.
   Ее голос не выражал ничего, кроме апатии.
   - Оставьте меня в покое. Хотя бы до завтра.
   Кавинант кивнул ей в  темноте,  казавшейся  густо  наполненной  холодными
бьющими крыльями, но на это он мог дать лучший ответ, нежели на тон Этиаран.
Долгое время его бил озноб, словно он  готовился  с  негодованием  встретить
любой сон, причиняющий страдания несчастному человечеству, и наконец он впал
в какое-то судорожное забытье.
   На следующий день - девятый после выхода  из  настволья  Парящее  Этиаран
рассказала  Кавинанту  об  Освободившемся.  Голос   ее   был   ровным,   как
рассыпавшаяся скала, словно она достигла такого состояния,  когда  все,  что
она говорила, разоблачая себя, уже ничего более для нее не значило.
   - Среди Изучающих лосраата есть такие, - сказала она,  -  кто  обнаружил,
что не может работать на благо Страны или Учения Старых  Лордов  в  обществе
своих коллег - Лордов или  Хранителей  Учения,  как  раздела  Посох,  так  и
боевого учения. Они обладают  особым  даром  видеть,  который  вынуждает  их
действовать в одиночку. Но их приверженность к одиночеству не отделяет их от
людей.  Они  проходят  ритуал  Освобождения   и   освобождаются   от   общих
обязанностей для того, чтобы с благословения Лордов искать свое  собственное
учение, пользуясь уважением всех, кто любит Страну. Еще давным-давно  Лордам
стало понятно,  что  желание  уединения  это  не  всегда  и  не  обязательно
эгоистическое  желание,  если  только  оно  не  выражается   теми,   кто   в
действительности ему подвержен.
   Многие из  Освободившихся  больше  никогда  не  возвращаются  к  людям  -
пропадают без вести. А  вокруг  тех,  кто  не  пропадает  полностью,  обычно
складываются легенды: про некоторых говорят, будто им известны секреты снов,
про других - будто они пользуются  какими-то  таинственными  средствами  для
лечения людей, про третьих - будто они дружат с животными, умеют говорить на
их языке и могут призвать их  на  помощь,  если  в  этом  возникнет  большая
необходимость.
   Именно один из таких и спас нас... - Ее голос на мгновение перехватило. -
Исследователь духов и друг маленьких обитателей леса. Он знал больше о  Семи
Словах, чем когда-либо слышали мои уши, -  она  тихо  вздохнула.  -  Могучий
человек - и так погибнуть... Он освободил духов и спас нам  жизнь.  Если  бы
только я стоила этого! Именем Семи! Никакое зло прежде не  смело  покушаться
на духов Анделейна. Даже сам Серый Убийца никогда не отваживался... Говорят,
что Ритуал Осквернения - и тот не в силах был нанести им вред. Теперь сердце
мое обливается кровью при мысли о том,  что  они  никогда  больше  не  будут
танцева