е ножи. - Вас в это дело втравил Биренфорд.
А тот старик... - Кавинант набрал в легкие  побольше  воздуха  и  гневно
закричал:
   - Он выбрал вас потому, что вы спасли ему жизнь! Но если бы вы только
знали, что все это значит! У вас нет ни малейшего понятия о  том,  какую
судьбу он вам  уготовил.  К  черту!  Я  не  собираюсь  отвечать  за  его
поступки! Уходите отсюда!
   - Да объясните же, при чем здесь этот  старик?  -  Она  действительно
ничего не понимала. - Почему вы считаете, что моя встреча с ним имеет  к
вам какое-то отношение?
   - Потому что я знаю!
   - И что вы знаете? - Она больше не могла терпеть его  снисходительный
тон. - Что в вас такого особенного? Проказа? Вы думаете, что только  вам
так больно и одиноко? Не будьте самонадеянным, Кавинант.  В  нашем  мире
страдает очень много людей, и поверьте: чтобы понять их, не  обязательно
быть прокаженным. Почему же, черт возьми,  вы  претендуете  на  какое-то
особое знание?
   Гнев Линден застал его врасплох. Она не видела лица Кавинанта. Но  он
немного пригнулся, рассматривая ее глаза, а затем осторожно сказал:
   - Во мне нет ничего особенного. Тем не менее я давно уже  вляпался  в
это дело и знаю много такого, что  вам  пока  неизвестно.  Мне  вряд  ли
удастся объяснить  суть  вопроса,  но  я  должен  вас  предупредить:  не
вмешивайтесь в то, чего не понимаете.
   - А вы расскажите. Дайте мне понять. Чтобы я могла сделать правильный
выбор.
   - Доктор Эвери! - Его голос стал  резким  и  грубым.  -  Возможно,  я
действительно не имею прав на личные страдания. Возможно, болезни и горе
людей уже стали предметами публичного обсуждения. Но это дело мое!  Мое,
а не ваше!
   Горячность Кавинанта лишила ее  слов.  Она  искала  достойный  ответ,
однако сомневалась, что ей удастся найти  какой-то  весомый  довод.  Его
знание, боль и пережитые испытания превосходили ее собственный опыт.  Но
она не могла уйти. Ей требовались объяснения.
   Густой и влажный воздух превращал свет звезд в размытые пятна. Так  и
не отыскав никаких аргументов, Линден притворилась, что не поняла его:
   - Старик посоветовал мне быть честной. Однако он говорил и о другом.
   Кавинант отпрянул от нее. Она хранила молчание, пока  двусмысленность
ситуации не побудила его спросить хрипловатым шепотом:
   - И о чем же он говорил?
   - Старик сказал: "Не бойся. Ты не обманешь надежд, хоть  он  и  будет
нападать на тебя". - Линден замолчала, не желая произносить  остального.
Плечи Кавинанта вздрогнули. - О ком он  говорил?  О  вас  или  о  другом
человеке? О том, кто навредил Джоан?
   Кавинант не отвечал. Закрыв лицо руками, он душил свои эмоции. С  его
губ сорвался тихий стон.
   - Говорите, Кавинант! Неужели со мной что-то должно случиться?  Какое
отношение имеет ко мне этот старик? И почему вы  сказали,  что  он  меня
выбрал?
   - Он использует вас.
   Его ладони по-прежнему закрывали лицо  и  рот.  Однако  через  минуту
Кавинант  успокоился,  опустил  руки  и  заговорил  бесцветным   тусклым
голосом, похожим на пепел:
   - Он как Биренфорд. Считает, что я нуждаюсь в  помощи  Старик  решил,
что на этот раз мне не справиться в одиночку.  -  Злость  в  его  словах
угасла, словно он лишился  последних  сил.  -  Единственное  их  отличие
состоит в том, что нищий знает столько же, сколько и я.
   - Тогда расскажите о том, что вам известно, -  настаивала  Линден.  -
Позвольте и мне разобраться в этом деле.
   Кавинант упрямо поднял голову и вновь заслонил собой свет лампы.
   - Нет. Наверное, мне не удастся удержать вас от броска в неизвестное,
однако содействовать этому я не собираюсь. Если вы хотите свернуть  себе
шею, поступайте как знаете, но на мою помощь можете не  рассчитывать.  -
Он отвернулся, словно уже все сказал, потом холодно добавил:
   - И передайте болтуну Биренфорду, что он мог бы иногда  доверять  мне
для разнообразия.
   У Линден тут же появился язвительный ответ. Она хотела спросить  его,
при чем здесь доктор. А что тогда сказать о нем?  Разве  он  кому-нибудь
доверял? Но едва она открыла  рот,  как  ночную  тишину  рассек  ужасный
женский крик.
   Женщина кричала истошно и дико. В  ее  голосе  чувствовался  безумный
страх. Казалось, что это визжала сама ночь.
   Услышав крик, Линден рванулась к двери. Кавинант схватил ее за  руку,
но она вырвалась из его неловких пальцев и сердито произнесла:
   - Я врач!
   Не дав ему опомниться, она проскользнула в  прихожую  и  зашагала  по
коридору.
   Дверь вела в гостиную. Несмотря на ковер  и  книжные  шкафы,  комната
выглядела пустой и неуютной. В ней не было ни картин,  ни  украшений;  в
центре находилась длинная выпуклая софа, рядом с которой стоял  кофейный
столик. Между мебелью и стенами оставалось широкое пространство.
   Быстро осмотревшись, Линден ринулась на кухню, посреди которой стояли
стол и два деревянных стула. Она свернула в небольшой коридор.  Кавинант
торопливо шагал за ней следом.
   Пройдя мимо ванной  и  спальни,  она  направилась  к  двери  в  конце
коридора - единственной, которая оказалась закрытой. Как  только  Линден
попыталась открыть ее, Кавинант схватил ее за руку:
   - Постойте...
   Она ожидала услышать в его голосе  отголоски  какой-нибудь  эмоции  -
нотки горечи, гнева или протеста. Но голос Кавинанта  был  монотонным  и
тихим:
   - Поймите, есть только один способ навредить  человеку,  который  уже
все потерял. Вернуть ему что-нибудь любимое, но в сломанном виде.
   Линден открыла дверь. Он отступил, позволив ей войти. Она переступила
порог и осмотрела ярко освещенное помещение.
   Посреди комнаты на железной койке  сидела  Джоан.  Матерчатые  ленты,
привязанные к лодыжкам и запястьям, оставляли ей некоторую  свободу,  но
не позволяли сблизить руки. Длинная ночная сорочка  из  хлопчатобумажной
ткани перекрутилась от конвульсивных движений и  задралась  вверх,  едва
прикрывая тонкие бедра. На шее висела серебряная цепочка  с  обручальным
кольцом из белого золота.
   Джоан даже не посмотрела на Кавинанта. Взгляд ее устремился к Линден,
и бешеная ярость исказила ее лицо. Безумные глаза придавали ей  сходство
с  взбесившейся   львицей;   из   горла   вырывались   скулящие   стоны.
Мертвенно-бледная кожа плотно обтягивала выступавшие кости.
   Вздрогнув от подсознательного отвращения, Линден  почувствовала  себя
бессильной. Ей еще никогда не приходилось  сталкиваться  с  такой  дикой
свирепостью,  которая  в  один  миг  сковала  тело  животным  страхом  и
разрушила все ее концепции о недугах и болезнях. Эта концентрированная и
убийственная  дикость  не  имела  ничего  общего  с  обычной   болью   и
человеческой слабостью. Она была квадратурой ненависти  и  зла.  Волевым
усилием  Линден  заставила  себя  подойти  к  кровати.  Но   когда   она
приблизилась к Джоан и протянула руку, чтобы пощупать  лоб  женщины,  та
укусила ее за ладонь, словно  озлобленная  кошка.  Линден  непроизвольно
отскочила назад.
   - О Господи! - прошептала она. - Что же с ней такое?
   Джоан подняла голову и пронзительно  завизжала.  То  был  крик  души,
обреченной на вечные муки.
   Кавинант молчал. Горе исказило черты его лица. Он подошел к Джоан  и,
склонившись над узлом, развязал ее левое запястье. Она тут же  вцепилась
в его руку ногтями, а затем  всем  телом  подалась  вперед,  намереваясь
укусить Кавинанта. Он уклонился и схватил Джоан за предплечье.
   Линден с ужасом наблюдала, как он позволял своей бывшей жене царапать
его правую руку. На коже проступила кровь. Смочив в  ней  пальцы,  Джоан
поднесла их ко рту и жадно слизала красные капли.
   Очевидно, вкус крови вернул ей рассудок. Признаки бешенства  поблекли
на ее лице, взгляд смягчился, и на глаза навернулись слезы.  Губы  Джоан
задрожали.
   - О, Том, - произнесла она слабым голосом. -  Прости  меня.  Я  снова
сделала это... Он в моем уме,  и  я  не  могу  изгнать  его  оттуда.  Он
ненавидит тебя. Он заставляет меня... Заставляет...
   Она надломленно зарыдала. Краткие мгновения ясного сознания причиняли
ей такую же острую боль, как и периоды помрачения. Кавинант сел на койку
и обнял Джоан за плечи.
   - Я все знаю, милая. Я понимаю тебя.
   В его голосе звучала мучительная тоска.
   - Том, - рыдая, просила Джоан. - Помоги мне. Помоги.
   - Я постараюсь.
   Судя по его тону, он пошел бы ради нее на любые жертвы  и  испытания.
Его любовь и сострадание не устрашила бы никакая жестокость.
   - Скоро он пойдет в атаку, - прошептал Кавинант. - Еще пара дней, и я
освобожу тебя из его плена.
   Рыдания Джоан стали тише. Ее мышцы начали расслабляться. Страх и силы
покидали истощенное тело.  Как  только  Кавинант  помог  ей  улечься  на
постели, она закрыла глаза и тут же уснула, засунув в рот пальцы, словно
маленький ребенок.
   Подойдя к туалетному  столику,  Кавинант  достал  из  аптечки  ватный
тампон и вытер кровь на  исцарапанной  руке.  Потом  осторожно  и  нежно
вытащил пальцы Джоан изо рта, привязал ее запястье к  спинке  кровати  и
повернулся к Линден - К счастью, это не очень  больно,  -  сказал  он  с
кривой усмешкой. - Как вы знаете,  проказа  притупляет  чувствительность
нервных окончаний.
   Печаль ушла с его лица, оставив только усталость от неизлечимой боли.
   Взглянув на пропитанный кровью тампон, Линден поклялась себе избавить
Кавинанта от страданий. Однако ее рассудок уже расписался  в  поражении,
не в силах противостоять болезни Джоан. Она не смела вступать в борьбу с
подобным Злом. И не могла понять того, что увидела  в  этой  женщине.  В
какой-то миг ей захотелось заплакать, но старая привычка к  самоконтролю
удержала ее от слез. Доктор Эвери не простила бы себе трусливого бегства
в ночь.
   - Теперь вы должны рассказать мне, что с ней произошло, -  произнесла
она мрачным тоном.
   - Да, - шепотом ответил Кавинант. - Наверное, вы правы.

Глава 3

Беда

   Он молча повел ее в гостиную. Его ладонь дрожала на запястье  Линден,
словно соприкосновение их рук вызывало у него тревогу и страх Когда  она
села на софу,  Кавинант  кивнул  на  свою  поцарапанную  руку  и,  пожав
плечами, оставил ее одну. Линден не возражала. Неудача с Джоан ошеломила
ее  до  глубины  души,  и  ей  требовалось  время,  чтобы   восстановить
самообладание.
   Так что же ее  потрясло?  В  кровожадном  голоде  Джоан  она  увидела
признаки одержимости - болезни, в которую Линден  как  врач  никогда  не
верила. Она привыкла жить в мире лекарств и лечения, где  функциональные
расстройства вели от здоровья к недугам, а дальше  к  выздоровлению  или
смерти Мистический аспект добра и зла не имел для нее никакого значения.
Но Джоан.. Откуда взялась эта неудержимая злоба? Как она только могла.
   Когда Кавинант вернулся с перевязанной рукой, она повернулась к нему,
молча требуя объяснений.
   Он отвел взгляд в сторону и печально  опустил  голову.  Сутулая  поза
придавала ему вид несчастного  и  всеми  отвергнутого  человека.  Тонкие
морщинки в уголках глаз казались шрамами горя. Рот, привыкший  к  частым
отказам, кривился в показном пренебрежении.  Помолчав  минуту,  Кавинант
смущенно произнес:
   - Теперь вы понимаете, почему я скрываю ее от глаз посторонних людей.
- Он начал расхаживать по комнате. - О  ней  знают  только  Биренфорд  и
миссис Роман... - Кавинант произносил  слова  так  медленно  и  бережно,
словно  вытягивал  их  из  тайников  сердца.   -   Закон   не   одобряет
насильственного удержания людей в неволе - даже  если  они  находятся  в
таком состоянии. Мы разведены, и  я  не  имею  на  Джоан  никаких  прав.
Вообще-то, мне полагалось  бы  сообщить  о  ней  шерифу  и  передать  ее
властям. Но я так долго живу вдали от общества, что закон меня больше не
интересует.
   - А что с ней произошло? - спросила Линден. Ее голос дрожал, и она не
скрывала этого. После встречи с Джоан ей уже  не  хотелось  притворяться
спокойным и всезнающим эскулапом. Кавинант тяжело вздохнул.
   - Ей необходимо причинять мне боль. Мои  страдания  нужны  Джоан  как
воздух... Жажда крови делает ее свирепой и жестокой,  но  это  наилучший
способ, который она могла придумать для самобичевания.
   Профессиональная  часть  ума  Линден  тут   же   поставила   диагноз.
"Паранойя, - с содроганием подумала она. - О Боже! Кавинант - параноик".
Подавив щемящую тоску, она продолжала задавать вопросы:
   - Но почему? Что с ней произошло?
   Кавинант остановился и посмотрел на Линден, оценивая  ее  способность
верить. Она замерла, ожидая ответа, но он  снова  начал  мерить  комнату
шагами. Наконец слова посыпались из него рваными монотонными фразами:
   - Биренфорд считает, что  это  психиатрическая  проблема.  Однако  он
ошибается, можете мне поверить. Поначалу  Джулиус  хотел  забрать  ее  у
меня, но потом понял, почему я хочу заботиться о Джоан. Или,  вернее,  о
том несчастном существе, в которое она  превратилась.  Его  жена  больна
параплегией, и он никогда не стал бы сваливать заботу о ней  на  других.
Кроме того, я еще не говорил ему  о  том,  что  Джоан  пристрастилась  к
крови.
   Он снова ускользнул от ее вопроса. Линден решила проявить терпение:
   - Значит, это не  психиатрическая  проблема?  Хорошо,  допустим,  что
доктор Биренфорд поставил неверный диагноз. Но что же тогда происходит с
Джоан?
   Кавинант задумался на минуту, а затем отрешенно сказал:
   - Биренфорд не знает, что явилось причиной ее болезни.
   - А вы, конечно, знаете, - съязвила она. - Удобная отговорка.
   - Нет, это не отговорка. Это правда. К сожалению, вы не можете понять
происходящее, поскольку не имеете основополагающих данных.
   - Откуда у вас, черт возьми, такая уверенность? - Тиски  самоконтроля
превратили ее голос в колючее жало. - Я провела половину  жизни,  изучая
боль других людей.
   Ей хотелось добавить,  что  перед  ним  сидит  врач,  а  не  сопливая
девчонка. Ей хотелось сказать,  что  таких,  как  он,  им  показывали  в
клиниках еще на первом курсе. Но ее язык не выговаривал  подобных  слов.
Она не могла унизить человека...
   Кавинант поморщился, решив,  очевидно,  что  она  потребует  от  него
доказательства того,  о  чем  он  говорил.  Его  голова  поникла,  плечи
приподнялись, и  Линден  начала  сомневаться  в  том,  что  когда-нибудь
получит ответ на свой вопрос.
   - Я и сам бы ничего не знал, - вдруг начал  он  свой  рассказ,  -  но
месяц назад мне позвонили ее родители. Они не  ожидали  от  меня  особой
помощи, однако горе заставляло их хвататься за соломинку.  Они  сообщили
мне все, что им было известно.
   История стара как  мир.  Она  кажется  новой  только  из-за  способа,
которым нанесла нам вред. А началось все одиннадцать  лет  назад,  когда
Джоан развелась со мной, узнав о моей болезни.  Она  забрала  Роджера  и
вернулась в свою семью, посчитав  свое  решение  оправданным  шагом.  За
долгие годы одиночества я приучил себя к мысли, что она была  права.  Вы
же знаете, дети более подвержены проказе, чем взрослые.
   Я твердил себе, что она развелась со мной ради Роджера - только  ради
него.
   Впрочем, на самом деле мы не верили  в  это.  В  глубине  сердца  она
знала, что предала меня. Наверное, тяжело прощать себя  за  то,  что  ты
бросаешь в беде любимого человека - того, кто нуждался в  тебе  и  твоей
поддержке. Такой  поступок  разрушает  самоуважение.  Он,  как  проказа,
разъедает нутро. Душа и совесть  покрываются  гнойными  ранами.  Человек
становится моральным калекой. И эта участь постигла  Джоан.  Вот  почему
она начала искать духовное исцеление.
   Его голос и приведенные им факты успокоили Линден. Она  вдруг  начала
осознавать особенность его походки - вернее, ту неловкую осторожность, с
которой он передвигался по комнате. Кавинант обходил кофейный столик  на
такой дистанции, будто тот  представлял  для  него  огромную  опасность.
Время от времени он осматривал  свое  тело,  поочередно  проверяя  руки,
ладони, стороны торса и ноги. Казалось, он выискивал  какую-то  рану,  о
которой еще ничего не знал.
   Она читала о такой манере поведения. Его осмотр тела назывался ВСК  -
визуальным  самоконтролем.   Эта   техника,   наряду   с   осторожностью
передвижения, являлась частью лечебной программы, которую  он  усвоил  в
лепрозории.  Поскольку  проказа  повреждала  нервы,  больные  часто   не
замечали полученных травм. Они могли удариться, обжечься, оцарапаться  и
порезаться, но не обратить на это внимания. И тогда необработанные  раны
вызывали инфекцию.  Вот  почему  Кавинант  двигался  с  такой  нарочитой
осмотрительностью, а особая расстановка мебели уменьшала риск  случайных
столкновений. Вот почему он регулярно осматривал себя, выискивая  угрозу
своему здоровью.
   Это объективное профессиональное наблюдение за Кавинантом вернуло  ее
к привычной манере поведения. Доктор Эвери вновь вошла в свой образ.  От
былого нетерпения не осталось и следа. Она внимательно прислушивалась  к
его путаным объяснениям. Тем временем Кавинант продолжал свой рассказ:
   - Сначала Джоан облюбовала психологию. Ей хотелось убедить себя,  что
комплекс вины порожден ее умом, а умы можно выправлять,  как  вывихнутые
пальцы. Она  меняла  направления  и  школы,  словно  перчатки.  Бедняжке
казалось, что ее проблема имела ментальный, а не духовный характер.
   Родители Джоан не одобряли увлечений дочери. Тем не  менее  старались
сохранять  терпение.  Им  хотелось  создать  для  Роджера  нормальную  и
стабильную семейную обстановку.
   И вот когда они уже поверили, что  их  дочь  преодолела  кризис,  она
вдруг махнула рукой на научные догмы и отправилась в  церковь.  Какое-то
время им казалось, что религия даст Джоан окончательный ответ, но вера в
Бога не принесла  ей  облегчения.  То,  что  хорошо  для  многих,  часто
оказывается недостаточным для решения личных проблем. К тому же  болезнь
Джоан уже прогрессировала. Год назад она  стала  фанатичной  сектанткой.
Забрав Роджера у родителей, она примкнула к одной из  общин,  где  людей
обучали экстазу унижения, а любовь  к  Богу  подменяли  идеей  массового
самоубийства.
   Я представляю себе ее отчаяние... Большую часть жизни она верила, что
всегда и во всем права. Но потом, после долгих лет поражений, у  нее  не
оставалось сил для борьбы, и она отреклась от себя.  Отреклась!  А  ради
чего?
   Слова  об  отречении  не  убедили  Линден.  В  своей   практике   она
сталкивалась с концепцией Бога не чаще, чем с понятиями добра и зла.  Но
страстность Кавинанта захватила бы  кого  угодно.  Его  глаза  сияли  от
горьких слез; губы стали прямыми, как острое лезвие. И он верил в то,  о
чем говорил.
   Наверное, Кавинант  заметил  ее  сомнения.  В  его  голосе  появились
отголоски той лютости, которую она наблюдала у Джоан.
   - Я думаю,  вы  можете  понять,  через  что  она  прошла.  Для  этого
необязательно верить в Бога. Душа Джоан страдала от душевного недуга.  А
от подобных мук еще не придумали порошков и таблеток. Скорее всего,  она
даже не знала, что ей требовалось лечить. Она искала какую-то магию  или
силу, которая вошла бы в нее и уняла невыносимую боль... Испытав на себе
все мази мира, человек задумывается об огне.  Джоан  решила  сжечь  свою
боль. Она решила наказать себя, отречься от тела и тем самым  избавиться
от собственной гнили.
   Его голос надломился и угас, но через несколько секунд Кавинант  взял
себя в руки:
   - Мне тоже известно это чувство. Но она уже не  могла  сопротивляться
Злу. Джоан открылась ему, и он увидел в  ней  идеальный  инструмент  для
исполнения своих гнусных целей. Он овладел ее телом и душой, а она  была
так больна, что уже не понимала, для чего понадобилась ему.
   "О ком он говорит? - с удивлением подумала Линден. - Кого он имеет  в
виду?"
   - Ее родители ничего об этом не знали. Но они все больше  тревожились
о состоянии дочери. Шесть недель назад она разбудила их посреди  ночи  и
начала  бормотать  какую-то  ерунду.  Джоан  твердила  им,   что   имела
пророческое видение, в котором Владыка возложил на нее священную миссию.
Отны