дую  клеточку  покрытого  рунами  деревянного  Посоха,
разорвала его на волокна, как будто это  была  всего  лишь  обитая  металлом
обычная щепка. В воздухе послышался такой мощный  треск,  что  даже  Колосс,
казалось, и тот отпрянул.
   Посох Закона превратился в прах в мертвой руке Елены.
   В  то  же  мгновение  непрекращающийся  ледяной  ветер  стих.  Трепеща  и
молчаливо стеная, он припал к земле и исчез, словно  удар  дикой  магии  был
копьем, угодившим в самое сердце зимы.
   Могучий вихрь возник вокруг Елены. Смерть вновь нашла ее;  Закон  Смерти,
который сама же она и разрушила, еще  раз  отнял  у  нее  жизнь.  На  глазах
Кавенанта, оглушенного, ничего не понимающего,  она  начала  растворяться  в
воздухе. Частичка за частичкой ее тело распадалось и исчезало,  подхваченное
могучим смерчем Но прежде чем это произошло  окончательно,  прежде  чем  она
полностью утратила свой облик, напоследок она обрела  на  мгновение  силы  и
вложила их в прощальный крик:
   - Кавенант! -  позвала  она,  и  в  голосе  ее  прозвучали  беспредельное
одиночество и отчаяние. - Родной! Отомсти за меня!
   Потом она исчезла - погибла еще раз. Круговращение  воздуха  вокруг  того
места, где  она  лежала,  постепенно  утихло,  становясь  все  бледнее,  все
прозрачнее.., и прекратилось совсем.
   Кавенант остался наедине со своими безмолвными жертвами.
   Ему удалось спастись - нечаянно, с  помощью  силы,  которой  он  не  умел
управлять, - а его друзья погибли. Вместо  радости  победы  он  ощущал  лишь
чувство вины, как  будто  он  только  что  сам,  собственными  руками,  убил
женщину, которую любил.
   Слишком много жертв.
   Он знал, что Триок еще жив, и, превозмогая боль,  поднялся  и  подошел  к
нему. Триок дышал тяжело, с хрипом, кровь булькала у него в горле; мгновения
его жизни явно были сочтены. Кавенант опустился на землю  и  положил  голову
умирающего себе на колени.
   Лицо Триока  было  обезображено  от  чудовищного  страдания,  которое  он
пережил в последнее время. Кожа  в  нескольких  местах  почернела  и  висела
клочьями, глаза погасли. Над расслабленным ртом вился легкий пар - казалось,
то были клочки его отлетающей души.
   Кавенант обхватил его голову руками и заплакал.
   Спустя некоторое время Триок каким-то образом почувствовал, кто находится
рядом с ним. Собрав все силы, он прошептал:
   - Кавенант...
   - Я слышу тебя, - ответил Кавенант сквозь слезы.
   - Не суди ее слишком строго. Она была.., испорчена с самого рождения.
   Это было последнее проявление его милосердия. С  последним  вздохом  душа
его отлетела прочь. Кавенант почувствовал, что сердце Триока остановилось.
   Он понял, что Триок простил его; и если  его  прощальный  дар  не  принес
Кавенанту утешения, то  в  этом  нельзя  было  винить  Триока.  Кроме  всего
прочего, если Елена и была испорчена от рождения, то ответственность за  это
тоже лежала на Кавенанте. Она была дочерью  насилия  и  преступления,  смыть
которые не могло ничто. Не в силах  ничего  изменить,  он  сидел,  держа  на
коленях голову навсегда смолкнувшего Триока, и плакал, ожидая конца  -  того
мгновения, когда он исчезнет из Страны.
   Но конец не приходил. В прошлом он всегда покидал Страну сразу  же  после
смерти того, кто вызвал его; однако сейчас он  все  еще  был  здесь.  Минута
проходила за минутой - и все оставалось по-прежнему. В конце концов до  него
дошло, что на этот раз, непонятно почему, он не исчезнет.
   Он не мог смириться с судьбой Елены. Последнее слово не  было  сказано  -
пока еще нет.
   Когда Баннор и Мореход зашевелились  и  застонали,  начиная  приходить  в
себя, он встал. Осторожно сняв кольцо с безымянного пальца  левой  руки,  он
надел его на  указательный  палец  правой,  надеясь,  что  здесь  оно  будет
держаться плотнее.
   Потом, охваченный печалью и сожалением, он поднялся на ноги, которые, как
ни странно, все еще держали его, и заковылял на помощь своим друзьям.

Глава 17

Испорченные равнины

   Баннор пришел в себя быстрее, чем  Мореход.  Несмотря  на  свой  возраст,
крепость харучаев все еще жила  в  нем.  Почти  сразу  же  после  того,  как
Кавенант растер ему запястья и шею, он пришел в сознание; и к нему мгновенно
вернулась обычная настороженность. С характерным для него  хладнокровием  он
пристально посмотрел на  заплаканного  Кавенанта,  и  вместе  они  принялись
приводить в чувство Великана.
   Мореход лежал на земле, охваченный лихорадкой. Он судорожно оскалил зубы,
массивными руками шаря по своей груди, точно пытаясь найти и  уничтожить  то
место, где в ней притаилось Зло.  Опасаясь,  что  он  может  поранить  себя,
Баннор сел на землю рядом с его головой и,  упираясь  ногами  ему  в  плечи,
схватил за запястья. Пока он удерживал  его,  Кавенант  уселся  Великану  на
грудь и ударил по сведенному судорогой лицу.
   Мореходу понадобилось совсем немного времени, чтобы  вырваться.  Взревев,
он отшвырнул Баннора через голову Кавенанта, стряхнул Неверящего с груди  и,
тяжело дыша и пошатываясь, поднялся на ноги. Угрожая Кавенанту  кулаком,  он
начал медленно надвигаться на него.
   Однако, проморгавшись и переведя дух, он пришел в себя и понял, кто перед
ним.
   - Кавенант?  Баннор?  -  спросил  он,  словно  опасаясь,  что  они  могут
оказаться Опустошителями.
   - Мореход... - Слезы облегчения покатились по исхудалым щекам  Кавенанта.
- С тобой все в порядке?..
   Медленно, постепенно напряжение начало покидать Великана - он понял,  что
его друзья не подчиняются ничьей чужой воле, что они живы и невредимы.
   - Камень и море! - вздрагивая, еле слышно выдохнул он. - Ну и ну!  Друзья
мои... Я не причинил вам вреда?
   Кавенант не смог произнести ни слова; его снова  душили  рыдания.  Вместо
него откликнулся Баннор:
   - С нами все в порядке.., насколько это возможно.
   - А... А призрак Высокого Лорда Елены? Посох Закона? Почему мы еще живы?
   - Она погибла. - Кавенант изо всех сил  пытался  справиться  с  собой.  -
Уничтожена.
   На лице Морехода отразилось сочувствие.
   - О нет, друг мой, - вздохнул он.  -  Нельзя  уничтожить  того,  кто  уже
мертв.
   - Я знаю. Я понимаю это. - Кавенант скрипнул зубами и схватился за грудь,
дожидаясь, пока волнение  отпустит  его.  Постепенно  он  успокоился,  вновь
обретя хотя бы некоторое присутствие духа. -  Она  просто  умерла  -  умерла
снова. Но Посох... Он точно уничтожен. Это сделала дикая магия. -  Не  зная,
как его друзья прореагируют на это сообщение, он добавил:
   - Я здесь ни при чем. Я ничего не делал. Она... - Он запнулся. В его ушах
снова зазвучали слова Морэма: "Ты сам - Белое Золото". Разве мог он сейчас с
полной уверенностью сказать, что действительно то, что  случилось,  не  было
делом его рук?
   Его откровения вызвали странный блеск в глазах Баннора.  Харучаи  никогда
не могли равнодушно отнестись к сообщению о каком  бы  то  ни  было  оружии,
пусть даже пришедшем в негодность. Уничтожение Посоха не огорчило Баннора  -
напротив, он испытал чувство  удовлетворения,  узнав  об  этом.  Мореход  же
просто не придал особого значения словам Кавенанта  о  Посохе  -  страдания,
которые испытывал его друг, были для него неизмеримо важнее.
   - Ах, Кавенант, Кавенант, - вздохнул он, - как  ты  выдержал?  Кто  может
вынести такое?
   -  Я  прокаженный,  -  ответил  Кавенант,  с  удивлением  обнаружив,  что
произносит эти слова безо всякой горечи. - Я все могу вынести. Потому что  я
ничего не чувствую. - Он махнул рукой, понимая,  что  его  слезы  доказывают
обратное. - Все это - лишь сон. Разве сон может по-настоящему огорчить? Я..,
бесчувственный. - Его лицо исказилось,  когда  он  вспомнил  о  безграничном
доверии, которое испытывал к Елене, и то, к чему это привело - к  разрушению
Закона Смерти.
   Ответные слезы застлали глаза Морехода.
   - Ты очень храбрый, - охрипшим голосом сказал он. - Я  преклоняюсь  перед
тобой.
   Печаль и сочувствие Великана снова заставили сердце Кавенанта сжаться. Но
он постарался взять себя в руки - слишком много вопросов нужно было  задать,
слишком многое хотелось срочно выяснить. Он попытался  улыбнуться  Мореходу,
но не смог этого сделать. Чтобы успокоиться, он  отвернулся,  и  тут  Баннор
обратил его внимание на то, что погода изменилась.
   Ветер стих. Борясь с Еленой, Кавенант не  замечал  перемен,  происходящих
вокруг, и сейчас удивился, почувствовав, как стало тихо. По крайней мере, на
какое-то время ледяная зима Лорда Фоула  отступила.  Серые,  угрюмые  облака
неподвижно висели в небе, точно крышка опустевшего гроба.
   В воздухе ощущалось тепло. Казалось, снег вот-вот начнет таять и наступит
наконец весна. Тишина была такой полной, что Кавенант  слышал  шум  далекого
водопада.
   Баннор заметил даже то,  что  Кавенант  упустил.  Отойдя  к  Колоссу,  он
подозвал к себе Морехода и Кавенанта.
   Обсидиановый монолит излучал мягкое тепло. И не просто тепло  -  от  него
веяло обещанием весны, запахом набухших почек, зеленой Травы, алианты, мха и
разогретой  солнцем  земли.  Это  прекрасное  ощущение  позволило  Кавенанту
наконец расслабиться. Отбросив прочь все печали, страх, нерешенные проблемы,
он опустился на корточки и  с  благодарностью  прижался  спиной  к  могучему
камню.
   Поискав вокруг, Мореход нашел мешок с провизией, который  он  захватил  с
собой из тайного убежища рейменов. Он достал еду, горшок с  гравием,  и  все
трое - он, Баннор и Кавенант - в молчании перекусили, сидя в  тени  Колосса,
точно пытаясь таким образом показать ему, как  они  благодарны  за  тепло  и
приют. Другого способа выразить свои чувства они не знали.
   Кавенант был голоден; в последнее время  он  лишь  пил  тот  тошнотворный
напиток, которым создания Дьявольской Мглы поддерживали его силы. Однако  он
ел горячую вкусную пищу со странным чувством смирения, как будто не заслужил
ее. В глубине души он знал, что уничтожение Посоха дало  Стране  всего  лишь
короткую передышку, только ненадолго оттянуло возможную победу Презирающего.
Но даже и  эта  отсрочка  не  была  делом  его,  Кавенанта,  рук.  Движение,
благодаря которому пришла в действие дикая магия,  скрытая  в  кольце,  было
совершенно бессознательным, непроизвольным - точно все происходило  во  сне.
Но хотя он действовал неосознанно, результат был все тот же - еще одна жизнь
добавилась к его счету. Мысль об этом и сделала его таким смиренным. Он ел и
грелся, потому что знал - его дело еще впереди и никто в Стране  не  сделает
это дело за него.
   Когда с едой было покончено,  Кавенант  приступил  к  расспросам.  Прежде
всего он хотел узнать, как друзья оказались около Колосса.
   При  этих  воспоминаниях  дрожь  пробрала  Морехода,  и  он   предоставил
рассказывать Баннору, а сам в это  время  занялся  обработкой  раны  на  лбу
Кавенанта.
   Как обычно, короткими, рублеными фразами  Баннор  сообщил,  что  рейменам
удалось справиться с тварями, напавшими  на  их  убежище,  только  благодаря
помощи Великана. Однако бой затянулся, потери оказались очень  велики;  ночь
подошла к концу,  когда  Баннор  и  Мореход  смогли  отправиться  на  поиски
Кавенанта и Лены. ("Черт бы побрал этих юр-вайлов!  -  пробормотал  Мореход,
возясь с  раной  Кавенанта.  -  Очень  может  быть,  что  останется  шрам".)
Служители Гривы отпустили с ними только двух Кордов, Лэла  и  Вейна.  В  эту
ночь с ранихинами что-то произошло. К удивлению и радости  рейменов,  мудрые
лошади неожиданно устремились на юг, туда, где они могли укрыться  в  горах.
Реймены сразу же отправились следом за ними. Лишь страх  и  беспокойство  за
Владыку Кольца заставили тех двух Кордов,  которые  сопровождали  Баннора  и
Морехода, остаться с ними и помогать им во всем.
   Так вчетвером они начали свои поиски. Однако  прошло  уже  слишком  много
времени; ветер и снег замели все следы. Они потеряли их к югу  от  Камышовой
реки. Ломая голову над тем, куда мог  отправиться  Кавенант,  они  пришли  к
выводу, что, наверно, ему помог кто-то еще и он пошел на восток. Все  вместе
они поспешно двинулись в том же направлении - к водопаду реки Лендрайдер.
   Их продвижению неоднократно  пытались  помешать  своры  крешей  и  прочих
тварей; они начали  опасаться,  что  Кавенант  уже  успел  покинуть  Верхнюю
Страну, пока они отбивались от них. Дойдя  до  Колосса,  они  наткнулись  на
банду юр-вайлов под командой  Опустошителя,  Херима-Триока,  которые  тащили
Кавенанта. Баннор и Мореход испугались - он выглядел точно мертвый.
   Они  атаковали  юр-вайлов  и  прикончили  их.  Однако,  прежде  чем   они
попытались напасть  на  Херима,  спасти  Кавенанта  и  вернуть  его  кольцо,
Херим-Триок призвал на помощь мертвую Елену,  которая  мгновенно  явилась  с
Посохом Закона в руках. Без особых усилий она тут  же  справилась  со  всеми
четырьмя. Чтобы помучить Триока,  она  отдала  Вейна  Хериму.  Потом  к  ней
присоединился Джеханнум и завладел  телом  Лэла.  Остальное  Кавенанту  было
известно.
   Баннор и Мореход нигде не  заметили  даже  следов  пребывания  Лены.  Они
понятия не имели о том, почему Кавенант так долго добирался до Землепровала.
   Когда Баннор закончил. Мореход произнес с отвращением:
   - Камень и море! Я чувствую себя нечистым! Мне  необходимо  искупаться...
Только море может смыть следы этого насилия.
   Баннор кивнул:
   - И мне тоже.
   Однако ни тот ни другой не двинулись с места, хотя река  Лендрайдер  была
совсем рядом,  в  низине  за  холмами.  Кавенант  знал,  что  они  полностью
предоставляют себя в его распоряжение и они не хотят оставлять  его  одного.
Да  у  них  и  самих  имелось  к  нему  множество  вопросов,  хотя  Кавенант
чувствовал, что пока еще не готов обсуждать то, что произошло. Помолчав,  он
спросил с болью:
   - Меня вызвал Триок... Но он умер. Почему я все еще здесь?
   Поразмыслив, Мореход сказал:
   - Может быть, потому, что был нарушен Закон Смерти. Кто знает,  возможно,
именно этот Закон приводил к тому, что ты исчезал из  Страны,  когда  умирал
тот, кто вызывал тебя. А может быть, потому, что  я  тоже  приложил  руку  к
этому вызову.
   "Да, - вздохнул про себя Кавенант. - Я обязан  Мореходу  не  меньше,  чем
Триоку".
   Он не мог больше уклоняться от печальной обязанности вспомнить о том, что
произошло с Леной.
   С печалью в голосе и сердце он рассказал  им  о  ней  -  старая  женщина,
принявшая кровавый и бесславный конец, потому что в смятении своего ума  она
цеплялась за человека, причинившего ей зло. И ее гибель была  последней,  но
не единственной трагедией этой семьи. Все они так или  иначе  пострадали  от
встречи с ним: гравелингас Трелл, Этиаран, его жена. Высокий Лорд  Елена  и,
наконец, сама Лена. Он погубил их всех. Однако все случившееся изменило его,
сделало совсем другим человеком.  Вот  почему,  закончив  рассказ,  он  смог
задать свой следующий вопрос.
   - Мореход, - как можно мягче и осторожнее спросил он, - это, конечно,  не
мое дело. Но Пьеттен говорил о тебе ужасные вещи. Или он  хотел,  чтобы  они
казались ужасными. Он говорил... - Однако Кавенант не  смог  повторить  слов
Пьеттена. Он боялся, что они могли прозвучать как обвинение.
   Великан тяжело вздохнул, все его  мощное  тело  обмякло.  Он  не  отрывал
взгляда от своих сцепленных рук, точно именно в них была скрыта  его  тайна;
однако молчание не могло длиться вечно - он понимал, что должен ответить  на
вопрос.
   - Он говорил, что я  предал  свой  род,  что  Великаны  погибли  все,  до
последнего ребенка, от руки торайи-Опустошителя, потому что  я  покинул  их.
Это правда.
   "Мореход! -  внутренне  застонал  Кавенант.  -  Друг  мой!"  Слезы  вновь
подступили к его глазам.
   Баннор произнес отрешенно:
   - Коеркри многого лишился в тот день.
   - Да... - Мореход замигал, точно пытаясь удержать  слезы,  но  глаза  его
оставались сухи - сухи, точно выжженная пустыня. -  Да,  многого.  И  я  был
меньшей из его потерь.
   - Ах, Кавенант, как мне рассказать тебе об этом? Этот язык не имеет слов,
чтобы выразить происшедшее. Какими  словами  передать  любовь  к  потерянной
родине?  Или  мучительное  унижение  от  того,  что  народ   вымирает?   Или
гордость.., гордость своей верностью? Только одну верность мы и могли  этому
противопоставить.
   Мой народ... Великаны.., и я в том числе, по-своему.., исполнились  ужаса
и отвращения.., когда увидели, что их гордость  попрана..,  сброшена,  точно
прогнивший парус ветром. Обнаружив это, они и пошли ко дну. Все  их  надежды
на возвращение, связанные с рождением тройни, в одночасье рухнули от  одного
удара, нанесенного рукой Презирающего. Кто в Стране мог помериться силами  с
Великаном-Опустошителем? Именно Бездомные  стали  средством  для  разрушения
всего, во что они так верили. Оказалось, что их верность,  которой  они  так
гордились все долгие века, не принесла им ничего и ни от чего не  спасла,  и
мысль об этом их уязвила. За все эти долгие годы они так привыкли к мысли  о
своей неприкосновенности - из-за того, что были такими преданными и верными,
- что им даже в голову не пришло сопротивляться. Вместо того  чтобы  разумно
оценить то, что с ними случилось... Вместо того чтобы сражаться,  тем  самым
рискуя, конечно, стать слугами Душегуба... Они предпочли умереть. Я  тоже  -
по-своему, конечно - был в ужасе. Но я уже сталкивался прежде с тем,  с  чем
им  до  этого  сталкиваться  не  приходилось.  Я  уже  научился  ненавидеть.
Единственный из всего моего рода, я не был поражен случившимся.  Не  зрелище
Великана-Опустошителя ужаснуло меня, а то, как себя  повел  мой  собственный
народ. Ах! Камень и море! Он-то и  привел  меня  в  ужас.  Я  разозлился  на
своих... Я метался по всему Коеркри, точно безумный,  не  находя  ни  в  ком
отклика, тщетно пытаясь разжечь хоть искру сопротивления в  их  сердцах.  Но
они.., они отложили в сторону свои инструменты, затушили костры и привели  в
порядок дома, точно.., точно просто собирались  отправиться  в  путь.  -  Он
неожиданно сорвался на крик:
   - Мой народ! Я не мог вынести этого! Униженный их покорностью,  я  бежал,
бежал, чтобы не стать таким же, как они,  чтобы  не  дать  унынию  полностью
завладеть собой. Вот почему они погибли. Я, единственный, кто мог встать  на
пути Опустошителя, бросил их, когда они так нуждались во мне.
   Не в силах больше сдерживаться, он поднялся и хрипло произнес  виноватым,
срывающимся голосом:
   - Я грязный. Мне нужно.., отмыться.
   Он повернулся и зашагал к реке.
   Чувство беспомощности, которое  овладело  Кавенантом,  вылилось  в  гнев.
Дрожащим голосом он пробормотал, обращаясь к Баннору:
   - Если ты скажешь хоть слово ему в укор, я клянусь... И тут же  остановил
сам себя. В прошлом он слишком часто был несправедлив к Баннору; Страж Крови
только и слышал от него, что  подобные  угрозы.  Однако  Баннор  лишь  пожал
плечами.
   - Я - харучай, - сказал он. - Мы тоже оказались не на высоте. Следы порчи
есть и на моем лице. Укорять других проще всего -  к  тому  же  это  хорошая
маскировка для того, кто служит Презирающему.
   Его слова заставили Кавенанта внимательнее приглядеться  к  нему.  Что-то
возникло между ними, что-то такое, чего  не  было  никогда  прежде  -  ни  у
Виселицы Хау, ни в убежище рейменов. В этом был  некоторый  оттенок  обычной
для Стража Крови подозрительности - но не только;  встретившись  с  Баннором
взглядом, Кавенант понял, что за этим стояло нечто большее.
   Тем же ровным голосом Баннор продолжал:
   - Ненависть и жажда мщения - тоже неплохие маски. Кавенанту  было  больно
видеть, насколько постарел Баннор. Волосы побелели как снег - и брови  тоже;
кожа стала дряблой  и  покрылась  морщинами,  которые  были  теперь  заметно
глубже, словно нанесла их своим резцом сама смерть.  Однако  он  по-прежнему
был хладнокровным и собранным.
   - Юр-Лорд, - спокойно произнес он, - что ты собираешься делать?
   - Делать? -  Кавенант  приложил  все  усилия,  чтобы  сосредоточиться  на
вопросе Баннора, хотя от мысли о