властная, чарующая  сила
заставила его, потеряв ориентацию, бежать среди мерцающих стволов и полотнищ
мха не к выходу, а все дальше и дальше в глубину леса.  Вскоре  он  перестал
что-либо соображать. Безумная сила аманибхавама играла в  крови,  точно  яд;
голубовато-зеленые вспышки мелькали перед глазами то здесь, то там, уводя за
собой. Он бежал, точно за ним гнались,  запутываясь  во  мху,  шарахаясь  от
стволов, оставляя на ветвях клочки волос. Звери  разбегались,  заслышав  его
приближение, и на всем протяжении пути его сопровождали унылые крики сов.
   Вскоре силы окончательно оставили его. Неожиданно  огромный,  размером  с
большого баклана, покрытый шерстинками мотылек вспорхнул с ветвей, заметался
среди деревьев и рухнул на Кавенанта. Удар свалил его на землю, точно  мешок
с костями. Некоторое время он еще  слабо  трепыхался,  пытаясь  восстановить
дыхание, собрать остатки  сил  и  все-таки  подняться.  Однако  борьба  была
недолгой; провалившись в теплый, мягкий дерн, он полностью отключился.
   Один из мерцающих огоньков, которые  вовсе  не  были  плодом  воображения
Кавенанта, долго парил над ним, точно ему было любопытно, почему  тот  лежит
неподвижно. Потом, посверкивая, огонек заскользил  среди  деревьев,  оставив
его наедине с невеселыми снами. Пока он спал, свечение  вокруг  стало  ярче.
Деревья, казалось, со всех сторон придвигались  ближе,  как  будто  угрожая;
однако они не причиняли вреда. Неожиданно, словно дуновение, по ветвям и мху
пронесся легкий шелест. Свечение деревьев заметно ослабело, когда сверху  на
Кавенанта один за другим посыпалось множество легких,  быстрых  пауков.  Они
собрались вокруг его ран и, дружно работая, принялись плести над  каждой  из
них свою паутину.
   Вскоре  обе  его  ноги  оказались   оплетены   жемчужно-серой   паутиной.
Кровотечение из раны прекратилось, кости, мерцающие  в  ее  глубине,  теперь
были скрыты мягкой повязкой. Снуя во все стороны, одни  пауки  оплетали  его
обмороженные щеки и нос, другие "перевязывали" руки, третьи - поджившую рану
на лбу. Закончив свое  дело,  они  суетливо  убежали,  так  же  быстро,  как
появились.
   Он по-прежнему спал. Бешеный пульс начал понемногу успокаиваться, хриплое
дыхание стало едва слышным.
   Много позже, той же ночью, пошевелившись, он услышал приглушенную  музыку
деревьев и, слегка приоткрыв глаза, увидел, что сверкающие огоньки  все  еще
парят над ним. Вряд ли он полностью проснулся, однако до его слуха явственно
донеслись звуки шаркающих по траве шагов и невнятное бормотание.
   - Ах, будь милостив. Создатель, - вздохнул  над  ним  старческий  женский
голос. - Он наконец успокоился... Я уже и думать забыла о таких  делах...  И
все же, похоже, мне не отвертеться. Будь милостив.
   Руки бережно освободили его голову от нежных пелен.
   -  Теперь  я  понимаю,  ради  чего  Лес   меня   потревожил.   Раненый...
Обмороженный... И он ел аманибхавам. Ах, будь милостив... Как тут отдохнешь,
когда даже Мшистый Лес старается ради такого.., такого?.. Ну, трава  помогла
ему сохранить жизнь... Сама погибла, а его поддержала... Но мне не  нравятся
его мысли. Ох, это будет тяжким испытанием для меня.
   Кавенант слышал слова, но смысл их  доходил  до  него  не  полностью.  Он
попытался снова открыть глаза, но это ему не удалось, словно в глубине  души
он страшился того, что  может  увидеть.  Ему  было  неприятно  прикосновение
старческих рук, шаривших по телу в поисках других  ран;  но  он  не  мог  ни
двинуться, ни произнести хотя бы слово. У него не  было  сил  сопротивляться
старухе. Он затаился, делая вид, что продолжает  спать,  и  надеясь,  что  в
какой-то момент сможет вскочить, отбросить ее и освободиться.
   - Будь милостив, - снова забормотала она себе под нос, -  будь  милостив,
прошу тебя. Обмороженный и безумный. Где взять сил для такой работы? - Потом
ее проворные руки  распеленали  ему  левую  руку,  и  она  тяжело  задышала,
охваченная волнением. - Меленкурион! Белое Золото? Ах,  Именем  Семи!  Ну  и
работенка свалилась на меня.
   Необходимость защитить кольцо, прежде чем старуха стянет  его  с  пальца,
окончательно привела Кавенанта в чувство. Он не мог  двинуть  ни  рукой,  ни
ногой, не мог даже уклониться от старческих прикосновений  и  поэтому  решил
попытаться хотя бы отвлечь ее.
   - Лена... - сквозь запекшиеся губы прохрипел он, не задумываясь над  тем,
что именно говорит. - Лена? Ты жива? Приложив невероятные усилия, он наконец
открыл глаза.

Глава 13

Целительница

   Сон еще затуманивал его взор; сначала он не увидел ничего, кроме тусклого
свечения деревьев. Однако сейчас его беспокоила только мысль о кольце  -  он
должен был  помешать  женщине  забрать  его.  Он  изо  всех  сил  постарался
сфокусировать взгляд, но этому мешала странная серая пелена перед глазами.
   Потом мягкое прикосновение освободило его веки от паутины, и  он  наконец
смог рассмотреть женщину. - Лена? - снова прохрипел он.
   Это была смуглая женщина, со спутанными седыми  волосами  и  лицом  цвета
глины,  черты  которого  казались  грубоватыми,  точно  оно  и  впрямь  было
вылеплено из глины не очень умелым мастером; кожа была  изрезана  морщинами.
Капюшон ветхого зеленого плаща прикрывал голову. Глаза у нее были  странного
коричневого цвета, тоже больше всего напоминающего глину,  и,  казалось,  не
имели зрачков - просто темные, блестящие, коричневые кружки. Во  взгляде  не
ощущалось ни уверенности, ни силы - он говорил только  о  том,  что  большая
часть ее жизни уже позади. Она выглядела очень старой  и  очень  робкой.  Ее
голос зашелестел, точно сухой пергамент, когда она переспросила:
   - Лена?
   - Ты еще жива?
   - Я.., что? Нет, я не твоя Лена. Она умерла.., если твой  взгляд  говорит
правду. Будь  милостив  к  ней,  Создатель.  "Будь  милостив",  -  беззвучно
повторил он.
   - Это все аманибхавам. Трава, конечно, спасла  тебе  жизнь,  но  ведь  ты
знал, что она слишком могущественна для человеческого тела.
   - Ты еще жива? - повторил он, продолжая гнуть свою линию.
   - Может, и нет, - вздохнула она. - Но оставим это. Ты сам  не  понимаешь,
что говоришь. Ты обморозился, у тебя в голове помутилось от яда и...  И  еще
сидит в тебе какая-то болезнь, которой я не понимаю.
   - Ты не умерла?
   Склонившись над ним, старуха продолжала:
   - Послушай. Я знаю, ты  плохо  соображаешь,  но  постарайся..,  послушай.
Слушай и запоминай, что я скажу. Каким-то образом ты забрел во Мшистый  Лес.
Я - Целительница, Вольная Ученица, я всю жизнь занималась  целительством.  Я
помогу тебе, потому что ты в беде.., и потому что твое Белое Золото  говорит
о том, что в Стране надвигаются  большие  перемены.  И  потому  что  у  Леса
хватило терпения, чтобы докричаться до меня ради  твоего  спасения,  хотя  я
понятия не имею, как это ему удалось.
   - Я знаю, кто убил тебя, - прокаркал  Кавенант,  продолжая  притворяться,
что он не в себе, и радуясь своей  хитрой  уловке,  поскольку  старуха  явно
заинтересовалась его Белым Золотом.
   Услышав эти слова, она отодвинулась.
   - Я пришла сюда оттуда.., оттуда, где живу.., потому что,  когда  Лес  не
спокоен, и мне не  удается  отдохнуть.  Я  -  Целительница,  и  Мшистый  Лес
позволяет мне жить тут. Я чувствую.., и он говорит о том  же..,  надвигаются
великие события. Ах, будь милостив. Создатель... Ладно,  хватит  болтать.  Я
живу тут одна уже много лет и привыкла разговаривать сама с собой.
   - Я видел своими глазами.
   - Ты не слышишь меня?
   - Он пронзил тебя ножом. Я видел кровь.
   - Милость Божья! Ну и жизнь, видать, была  у  тебя...  Ладно,  хватит  об
этом. Ты меня не слушал... Трава аманибхавам слишком далеко  увела  тебя  за
собой. Но соображаешь ты или нет, я должна  тебе  помочь.  Хорошо,  что  мои
глаза еще что-то помнят... Они видят, что ты слишком слаб,  чтобы  причинить
мне вред, хотя ты и не прочь.
   "Слишком слаб", - мысленно повторил он. Это была правда - он был  слишком
слаб даже для того, чтобы сжать пальцы в кулак и  тем  самым  защитить  свое
кольцо.
   - Ты вернулась, чтобы отомстить мне? - прохрипел он. - Ты во всем  винишь
меня?
   - Болтай что хочешь, если тебе нужно, - тут же отозвалась она, -  но  мне
некогда слушать. Мне пора заняться делом.
   Старчески охнув, она поднялась и двинулась в сторону.
   - Это так, - продолжал он, радуясь тому, что его уловка сработала. -  Это
так, правда? Ты вернулась, чтобы мучить меня. Тебе мало, что я убил  его.  Я
воткнул нож прямо ему в сердце, но тебе этого мало.  Ты  хочешь,  чтобы  мне
стало совсем плохо. Я виноват, да. Я выполнял  то,  что  велел  Фоул,  и  ты
вернулась, чтобы отомстить за это. Где ты была прежде?  Почему  не  пыталась
расправиться со мной даже после того, как я  надругался  над  тобой?  Почему
ждала до сих пор? Если бы ты тогда же как следует отплатила мне за все,  что
я натворил, может быть, я хорошенько думал бы  потом,  прежде  чем  что-либо
сделать. Все это твое великодушие! Оно хуже жестокости. О Лена! До меня даже
не доходило, что я сделал тебе, пока не стало слишком поздно. Чего ты ждешь?
Давай терзай меня! Пусть будет больно! Мне это необходимо.
   - Еда тебе необходима, вот что, - проворчала Целительница;  в  ее  голосе
отчетливо слышны были нотки отвращения, вызванного его  признаниями.  Крепко
ухватив его одной рукой за челюсть, другой она положила ему в рот  несколько
ягод жизни. - Давай, глотай. Это поддержит твои силы.
   Он хотел выплюнуть алианту,  но  старуха  так  крепко  его  держала,  что
вопреки собственному желанию он разжевал и проглотил ягоды. Пока он  глотал,
одной рукой она поглаживала ему горло, потом заставила съесть  еще  немного.
Он почувствовал, как благодатный сок заструился по телу, и  его  потянуло  в
сон. Кавенант что-то еще пробормотал, но уже сам не соображал, что именно.
   Охая от усилия, старуха подняла его исхудавшее тело, пристроила  себе  на
спину, перекинув ему руки, так что он повис у нее на плечах. Он спал, а она,
точно трудолюбивый муравей, тащила его все дальше и дальше в потаенную глубь
леса. И вскоре они оказались там, куда  не  распространялась  власть  Фоула.
Воздух в этом лесу был свеж и целителен; ветви деревьев, на  которых  тут  и
там попадались птичьи гнезда, покрывала  листва;  в  траве  мелькали  мелкие
лесные звери. В  этом  месте  явственно  ощущался  неистребимо  стойкий  дух
Мшистого Леса, который, на самом деле, хотел  одного  -  чтобы  распускались
почки, появлялись новые растения, пробуждалась жизнь.
   И все же даже здесь, в потаенном сердце Мшистого Леса, ощущалось, пусть и
слабо, пагубное воздействие Презирающего. Температура хоть и была выше нуля,
но не намного. Листья на деревьях казались темнее  обычного  -  им  явно  не
хватало  света.  Зимние  шубки  зверей,  с  которыми   они   не   торопились
расставаться, прикрывали отощавшие тела - куда более худые, чем  это  обычно
бывает к весне. Все выглядело так, как будто Защитник Леса, даже если  он  и
впрямь снова поселился во Мшистом Лесу, обладал меньшим могуществом, чем его
древние предшественники.
   Да, похоже, могущественный Колосс и впрямь лишь пожимал плечами  в  своем
полном глубоких дум сне, когда у него мелькала мысль о том, не взять ли  ему
на себя защиту Леса. Или даже, что  Сирол  Вейлвуд  по-прежнему  обитает  не
здесь, а в своей крепости в Смертельной  Бездне,  пытаясь  защитить  древний
Мшистый Лес издалека.
   И все же даже небольшое отступление зимы действовало на деревья и  других
обитателей Леса чрезвычайно благотворно -  попросту  говоря,  оно  сохранило
жизнь многим, кто должен был неминуемо погибнуть, когда Лорд Фоул  "отменил"
весну.
   Именно благодаря жизнестойкому духу Мшистого Леса Целительница с  трудом,
но тащилась вперед с Кавенантом на спине. Лес терпел ее присутствие,  потому
что она не раз помогала выжить его обитателям; по этой же причине он  позвал
ее помочь Кавенанту. Хотя она была стара, а Кавенант  казался  ей  непомерно
тяжелым, она, сгибаясь под тяжестью  своей  ноши,  неутомимо  брела  вперед,
время от времени посасывая влажный мох  и  таким  образом  поддерживая  свои
силы.
   Свечение деревьев угасло, потерявшись в лучах тусклого, серого  рассвета,
когда она добралась до пещеры,  расположенной  в  склоне  холма.  Откинув  в
сторону полотнище мха, заменяющее дверь, она нагнулась и втащила Кавенанта в
единственную комнату своего скромного жилища.
   Помещение было невелико. Высота его позволяла стоять выпрямившись,  но  и
только; овальный пол в поперечнике имел метров  пять,  не  больше.  Это  был
хороший, уютный дом для одного человека - мягкие  глиняные  стены,  постель,
устланная ломкими, сухими листьями. Здесь было тепло  даже  зимой.  Стены  и
потолок пронизывали мощные древесные корни, которые  светились,  когда  день
угасал. Имелся в пещере и небольшой очаг - здесь, глубоко  под  землей,  его
огонь ничем не грозил Лесу.
   Кроме очага, имелся и горшок  с  гравием.  Устало  положив  Кавенанта  на
постель, женщина открыл горшок и немного поколдовала над ним; огненные камни
засветились. Потом она опустилась прямо на пол и надолго уснула.
   День был уже в разгаре, когда она со стоном поднялась, чтобы  приготовить
себе горячую еду. Пока она готовила и ела, взгляд ее ни разу не обратился  в
сторону Кавенанта. Еда была ей  необходима  в  связи  с  делом,  которое  ей
предстояло выполнить. У нее почти не осталось запасов  для  врачевания,  она
истратила их уже давно, когда еще не была  старухой.  По  этой  причине  она
тогда и оставила свое занятия - может, сорок, может, пятьдесят лет назад - и
с тех пор просто доживала дни во Мшистом Лесу, погрузившись в его молчаливое
спокойствие и не замечая быстро сменяющих друг друга времен  года.  Все  это
время она думала, что  тяжкие  испытания,  выпавшие  на  ее  долю,  остались
позади.
   А теперь сам Мшистый Лес заставлял ее вновь  заняться  своим  делом.  Для
этого требовались силы, вот почему она съела  большой  кусок  мяса  и  снова
уснула.
   Однако, проснувшись в следующий раз, она поняла, что  откладывать  больше
нельзя. Она поставила горшок со светящимся гравием на полку, которая была  в
углублении в стене - так, чтобы свет падал прямо на лицо Кавенанта.  Он  все
еще спал; это облегчало ее задачу - ей не хотелось иметь дело ни с безумными
бреднями, ни с возможным сопротивлением. Больше всего ее пугало  то,  что  у
него было ТАК много ран. Кроме того, в нем сидело нечто такое, чего  она  не
знала и не понимала. Что-то напоминающее давно  забытые  ночные  кошмары,  в
которых она, к своему ужасу, пыталась исцелить Презирающего.
   Сломанная лодыжка, торчащие в ране  кости  были  ей  понятны;  она  умела
лечить обмороженные и разбитые руки и ноги - она даже была уверена, что  они
зажили бы и сами, если бы на это хватило времени; его щеки, и нос, и уши,  и
запекшиеся губы со свежим шрамом с одной стороны, дурно залеченный лоб - все
это было ей вполне по силам. Но последствия аманибхавама - это другое  дело.
Он спал, но белки его глаз под закрытыми веками так и ходили ходуном,  брови
хмурились от злости или боли, кулаки были так крепко сжаты, что,  даже  если
бы она осмелилась попытаться прикоснуться к его кольцу, это ей  вряд  ли  бы
удалось. Но главная его болезнь была не от ран. Ей показалось, что  каким-то
образом болезнь связана с его безумием. Ей страшно было коснуться  ее  своей
силой.
   Чтобы успокоиться, она негромко затянула древнюю песнь.
   Подбадривая  себя  таким  образом,   чтобы   справиться   с   собственным
малодушием, она делала необходимые приготовления. Сварила  питье,  бросив  в
горячую воду специальный порошок, который достала из кожаного мешка. Напоила
им Кавенанта, не разбудив его, отчего его сон стал настолько глубок, что  он
не проснулся бы, даже если бы речь шла о спасении собственной  жизни.  Потом
она начала его раздевать.
   Не  торопясь,  чтобы  оттянуть  таким  образом  наступление  решительного
момента, она сняла с него всю одежду и вымыла кожу с ног до головы.  Очистив
тело от паутины,  грязи,  застарелого  пота  и  засохшей  крови,  она  мягко
обследовала  его  руками,  чтобы  не  оставить  без   внимания   ни   одного
поврежденного места. Это заняло много времени, но  ей  показалось,  что  она
сделала все слишком быстро; у нее не хватало мужества перейти к главному.
   Все еще не решаясь начать, они достала одну из своих немногих ценностей -
длинный, искусно сшитый из кусков тонкой, но  плотной  материи  белый  плащ,
легкий и очень теплый. Десятки лет назад ей  подарила  его  одна  знаменитая
ткачиха настволья Парящего -  за  то,  что  Целительница  спасла  ей  жизнь,
заплатив за это, как всегда, неимоверно высокую цену. От этого  воспоминания
стало теплее  на  сердце,  и  она  долго  держала  плащ  в  своих  старчески
подрагивающих руках. Но теперь, когда она стала стара - стара и  одинока,  -
ей ни к чему этот пышный наряд. Ей вполне хватало  ветхой  накидки,  которую
она носила в любое время года. Не сводя  взгляда  с  дорогой  ей  вещи,  она
бережно укутала белым плащом Кавенанта,  бормоча  по  стариковской  привычке
себе под нос:
   - Ах, милость Божья,  милость  Божья!  Эта  работа  для  молодого..,  для
молодого. Мне что отдыхай, что не отдыхай,  все  равно  моложе  не  станешь.
Ладно, хватит об этом. Я ушла в Лес не потому,  что  надеялась  найти  здесь
молодость. Я ушла, потому что потеряла  мужество,  без  которого  невозможно
делать мое дело. Выходит, я так и не нашла его - за все это время?  Ах,  что
время... Оно не Целитель. Тело стареет... А теперь еще эта жестокая  зима...
Нет, мужество не восстанавливается. Милость Божья, милость  Божья!  Мужество
есть у молодых, а  я  старая..,  старая...  Надвигаются  великие  события..,
великие и ужасные. Белое Золото! Именем Семи! Белое Золото, надо же... А эта
зима - дело рук Презирающего, хотя Мшистый Лес  и  сопротивляется  изо  всех
сил. Ах, какое тяжелое дело мне предстоит! Переложить  на  себя  ношу  этого
человека... Я не могу... Нужно отказаться... Нет, отказаться я тоже не могу.
Будь милостив. Создатель, я так боюсь! Я старая... Хотя  чего  мне  бояться?
Ведь не смерти же? Боли - вот чего, боли. Создатель, будь ко мне милостив! Я
утратила мужество, как мне без него справиться с этим делом?
   Однако Кавенант  по-прежнему  недвижимо  лежал  на  постели,  нуждаясь  в
помощи, и после по крайней мере еще десятка кратких  перерывов  она  наконец
сумела взять себя в руки.
   - Ладно, хватит ныть. Жалобой не излечишь. Хватит ныть - и за дело.
   Решительно поднявшись на ноги, она  заковыляла  в  дальний  угол  пещеры,
туда, где хранились дрова. В  глубине  души  даже  сейчас  у  нее  теплилась
надежда, что дров не хватит, придется идти в Лес за хворостом  и  тем  самым
удастся  отложить  выполнение  основной  задачи.  Но  куча  дров   оказалась
достаточно велика и оттянуть время под этим предлогом оказалось  невозможно.
Она подтащила сухие ветки к очагу и разожгла огонь посильнее.
   Сняв горшок с гравием с полки, она поставила его прямо в центр  пылающего
в очаге огня. Потом, трепеща от одной мысли о том, что ей  предстоит,  стала
подкармливать пламя  самыми  сухими  ветками,  пока  оно  не  начало  лизать
потолок, а по ее старческому лицу не потекли капли  пота.  Тогда  она  взяла
мешочек с порошком, из которого готовила отвар для Кавенанта. Засунув в него
руку и зажав порошок в кулаке, она внезапно  замерла  -  это  был  последний
момент, когда  она  еще  могла  отказаться  от  своего  намерения  совершить
непоправимое.
   - Ах, милость Божья... - снова запричитала она. - Я  совсем  одна.  Кроме
меня, о нем некому позаботиться..,  да  и  обо  мне  самой  тоже.  Я  должна
работать за двоих. Нет, отшельник не может быть Целителем... Но хватит, пора
делать дело.
   Дрожа от страха перед собственной дерзостью, она бросила в  разгоревшееся
пламя немного порошка, и оно тотчас же начало меняться.  Языки  его  заметно
уменьши