им  Лордом  Еленой.  Он  не
упомянул о  ее  взгляде,  ее  расточительном  увлечении,  но  рассказал  все
остальное - свою сделку,  конец  Амока,  вызов  Кевина  Расточителя  Страны,
одинокое  противоборство  Елены.  Когда  он  закончил,  ответом   ему   было
ошеломленное молчание, которое обвинением звенело у него в ушах.
   - Я виноват, - сказал он в тишину. Заставляя себя  пить  горькие  отбросы
собственной никчемности, он добавил:
   - Но я люблю ее. Я бы спас ее, если бы мог. - Любишь  ее?  -  пробормотал
Трой. - Ты один? - Его голос был слишком  бессвязен,  чтобы  в  полной  мере
выразить его страдание.
   Лорд Морэм закрыл глаза и склонил голову.
   Кеан, Аморин и Каллендрилл  опирались  друг  на  друга,  будто  не  могли
перенести услышанное по отдельности.
   Еще одно сотрясение в Расколотой Скале всколыхнуло воздух. Голова  Морэма
от этого дернулась, и он повернулся к  Кавинанту  со  слезами,  бегущими  по
щекам:
   - Это то, о чем я и говорил, - с  болью  выдохнул  он.  -  Безумие  -  не
единственная опасность, таящаяся в наших снах. Лицо Кавинанта от этого снова
исказилось. Но он не произнес  больше  ни  слова.  Отрицание  того,  что  он
ответственен, не было принято им.
   Однако Баннор заметил нечто иное в тоне Лорда. Он подошел к Морэму как бы
для того, чтобы исправить несправедливость. Подойдя,  он  достал  из  своего
тюка скульптуру Кавинанта, сделанную из кости.
   Он протянул ее Морэму и сказал:
   - Высокий Лорд подарила ему это.
   Лорд Морэм осторожно взял костяную скульптуру,  и  его  глаза  неожиданно
понимающе засветились. Он понял узы, связывающие Елену и ранихинов, и понял,
что означал этот дар Кавинанту. Слезы умиления увлажнили его  лицо.  Но  это
почти моментально прошло, к нему вернулось самообладание.  Его  изогнувшиеся
губы приняли свою обычную форму. Повернувшись обратно к Кавинанту, он  мягко
сказал:
   - Это драгоценный подарок.
   Неожиданная  поддержка  Баннора  и  примирительный  жест  Морэма  тронули
Кавинанта. Но у него не было сил уделять внимание кому-либо из них.
   Его взгляд замер на Хайле Трое. Вомарк безглазо морщился от повторяющихся
порывов осознания, и внутри  у  него  бушевала  буря.  Он  пытался  мысленно
увидеть Елену, вспомнить ее, почувствовать ее  красоту,  смаковал  всю  силу
своего видения, которому научила его она. Он  пытался  представить  себе  ее
бесполезный одинокий конец. - Потеряна? - он  тяжело  дышал,  и  его  ярость
нарастала. - Потеряна? Одна?
   Вдруг он взорвался. С яростным воем он набросился на Кавинанта: И это  ты
называешь любовью?! Прокаженный! Неверящий! - он выплевывал слова, как будто
это были самые страшные проклятия, какие он знал. - Да для  тебя  это  всего
лишь игра! Забава для ума!  Извинения?  Да  ведь  ты  прокаженный!  Морально
прокаженный! Ты слишком эгоистичен, чтобы  любить  кого-нибудь,  кроме  себя
самого. Твоей силы хватит на что угодно. А ты не  хочешь  применить  ее.  Ты
просто повернулся к ней спиной, в то время как она нуждалась в  тебе.  Ты  -
презираю тебя - прокаженный! Прокаженный! - Он выкрикивал это с такой силой,
что мускулы его шеи напрягались. Вены на висках  выступили  и  пульсировали,
как будто были готовы лопнуть от напряжения.
   Кавинант чувствовал справедливость обвинений. Его сделка  подвергала  его
таким обвинениям, и Трой  уязвил  его  в  самое  больное  место,  как  будто
какая-то пророческая интуиция направляла его слепоту. Правая рука  Кавинанта
делала судорожные движения, тщетно пытаясь защититься. Левая же была прижата
к груди, как бы делая попытку локализовать стыд в одном  месте.  Когда  Трой
остановился и  глубоко  вдохнул,  собирая  силы  для  следующего  обвинения,
Кавинант слабо произнес:
   - Неверие не имеет к этому никакого отношения. Она была моей дочерью.
   - Что?
   - Моей дочерью. - Кавинант  произнес  это  как  обвинительный  акт.  -  Я
изнасиловал ребенка Трелл. Елена была его внучкой.
   - Твоя дочь?.. - Трой был слишком ошеломлен, чтобы кричать. Его сотрясало
от сопричастности к этому как от видения ужасного порока. Он застонал, будто
преступления Кавинанта были столь многочисленны, что он не мог  одновременно
охватить их все умом.
   Морэм заговорил с ним осторожно:
   - Мой друг, это тоже то, что я утаил от тебя.  Моя  скрытность  причинила
тебе непреднамеренную боль. Пожалуйста, прости  меня.  Совет  опасался,  что
если ты узнаешь это, ты можешь возненавидеть Неверящего.
   - Это уж верно, будь я проклят, - тяжело вздохнул Трой. - Это уж верно.
   Неожиданно скопившаяся в нем ярость вылилась в  действие.  Движимый  лишь
инстинктом, он быстро подался вперед  и  выхватил  посох  Лорда  Морэма.  Он
крутанул им в воздухе, чтобы усилить удар, и обрушил на голову Кавинанта.
   Нападение оказалось  неожиданным  даже  для  Баннора.  Но  он  пригнулся,
прыгнул за спину Троя и слегка ударил его по руке с силой,  достаточной  для
того, чтобы удар не попал в цель. В результате лишь основание посоха  слегка
задело лоб Кавинанта. Но и этого оказалось достаточно, чтобы он  опрокинулся
на спину и покатился вниз по холму.
   Он приостановил падение и встал на ноги. Затем поднял  руку  к  голове  и
обнаружил, что из раны посреди лба обильно течет кровь.
   Он мог чувствовать, как из опустошенной земли в него просачиваются старая
ненависть и злоба. Кровь стекала по его щекам как нестертый плевок.
   В следующее мгновение Морэм и Кеан настигли Троя.  Морэм  вырвал  у  него
посох, Кеан сцепил его руки.
   - Дурак! - проскрежетал Лорд. - Ты забыл о клятве  Мира.  А  верность  ей
обязательна!
   Трой боролся с Кеаном. Его лицо отражало ярость и боль.
   - Я не давал никакой клятвы! Отпустите меня!
   - Ты - вомарк, - сказал Морэм угрожающе. - Клятва Мира связывает и  тебя.
Но если ты не можешь воздержаться от убийства по этой причине, то воздержись
хотя бы потому, что армия  Презирающего  уничтожена.  Душераздиратель  висит
мертвым на Виселичной Плеши.
   - И это ты называешь победой? Нас уничтожили! Что же хорошего  в  победе,
доставшейся такой ценой? - Ярость Троя нарастала как плач. - Было бы  лучше,
если бы мы проиграли! Тогда бы не было такого опустошения! -  От  ярости  он
глотал воздух, будто его охватило удушье от предательства Кавинанта.
   Но Лорд Морэм оставался спокойным. Он схватил Троя за  нагрудник  и  тряс
его.
   - Тогда тем более воздержись, потому что Высокий Лорд не мертва.
   - Нет? - выдохнул Трой. - Не мертва?
   - Битва слышна даже здесь. Разве ты не узнаешь эти звуки?  Из  того,  что
нам слышно, понятно, что сейчас она борется против  мертвого  Кевина.  Посох
защищает ее и потому не имеет сейчас  той  силы,  которая  ему  присуща.  Но
доказательство ее стойкости есть и здесь, в самом  Неверящем.  Она  призвала
его, и если она умрет, он покинет Страну. Так уже было, когда пещерник  Друл
Камневый Червь впервые вызвал его.
   - Она все еще  сражается?  -  ухватился  за  мысль  Трой.  Он,  казалось,
воспринял это как решающее доказательство предательства Кавинанта. Но  затем
он повернулся к Морэму и воскликнул:
   - Мы должны помочь ей!
   В  ответ  на  это  Морэм  вздрогнул.  Лицо  его  исказила  гримаса  боли.
Сдавленным голосом он спросил:
   - Как?
   - Как?! - вскипел Трой. - Не спрашивай меня - как. Ты - Лорд.  Мы  должны
помочь ей.
   Лорд выпрямился и, сжав посох, оперся на него.
   - Нас отделяет пятьдесят лиг от Расколотой Скалы.  Ночь  и  день  пройдут
прежде,  чем  любой  ранихин  сможет  отвезти  нас  к  ее  подножию.   Затем
потребуется Баннор, чтобы провести нас внутрь  горы  и  найти  место  битвы.
Возможно, что в ходе битвы были разрушены все подступы к  ней.  Возможно,  в
пылу сражения они уже на подступах уничтожат нас. Но даже если мы  доберемся
до Высокого Лорда, нам будет нечего предложить ей, кроме хрупкой  силы  двух
Лордов. Имея Посох Закона, она намного превосходит нас. Чем мы можем  помочь
ей?
   Они стояли лицом друг к другу, как бы противостоя умом к уму, невзирая на
безглазие Троя. Морэм не дрогнул под натиском гнева вомарка.
   На   его   лице   отчетливо   проступила   обида   от   осознания   своей
неравноценности, но он не отрицал своей слабости и не проклинал ее.
   Хотя Трой дрожал от нетерпения, со своими требованиями ему  следовало  бы
обратиться к кому-нибудь другому. Он качнулся в сторону Кавинанта. -  Ты!  -
закричал он резко. -  Если  ты  слишком  труслив  для  того,  чтобы  сделать
что-нибудь самому, дай хотя бы мне шанс помочь ей. Дай мне  твое  кольцо!  Я
чувствую его отсюда. Дай мне его! Живей, ты, ублюдок! Это - ее  единственный
шанс.
   Стоя на коленях на мертвой песчаной грязи Плеши, Кавинант  смотрел  вверх
на Троя сквозь  кровь,  застилавшую  глаза.  Какое-то  время  он  был  не  в
состоянии отвечать. Требование Троя, казалось,  свалилось  на  него  подобно
камнепаду. Оно смело его последнее сопротивление и обнажило его  позор.  Ему
следовало бы спасти Елену. Он обладал силой, она пульсировала подобно  крови
на его безымянном пальце. Но он не воспользовался  ею.  Неведение  не  могло
служить ему оправданием. Его заявления о своей беспомощности не  были  более
оправданием для него.
   Бесплодная атмосфера Плеши вызывала боль в его груди когда он вставал  на
ноги. Едва видя, куда идет, он продвигался вверх по склону.
   От напряжения его голова болела так, будто  осколки  костей  впивались  в
мозг, и сердце его трепетало. Беззвучный внутренний голос кричал ему:  "Нет!
Нет!". Но он не обращал внимания.  Своей  неискалеченной  рукой  он  нащупал
кольцо. Казалось, оно сопротивлялось - ему стоило труда ухватить его - но  к
тому времени, когда он добрался до Троя,  он  наконец  снял  его  с  пальца.
Захлебывающимся голосом, как будто его рот был полон крови, он сказал:
   - Возьми его. Спаси ее. - И положил кольцо в руку Троя.
   Прикосновение пульсирующего кольца привело Троя в возбуждение.
   Сжав его в кулаке, он повернулся и бесстрастно побежал к гребню холма.
   Там  он  остановился  и  быстро  прислушался,  определил  направление  на
Расколотую Скалу и повернулся лицом в сторону места битвы.  Подобно  титану,
он погрозил небесам кулаком. Сквозь его кулак Белое  Золото  излучало  силу,
как будто оно вторило его страсти. Злобным голосом он закричал:
   - Елена! Елена!
   Но затем рядом с ним появился высокий бледный певец. Его музыка зазвучала
на угрожающей ноте и подобно туману окутала вершину холма.
   Все замерли, утратив способность двигаться.
   В полной тишине Сиройл Вайлвуд поднял свой шишковатый скипетр.
   - Нет, - произнес он с дрожью в голосе. - Я не могу допустить этого.  Это
- нарушение закона. Ты забыл, чем  ты  мне  обязан.  Возможно  когда-нибудь,
когда ты обретешь полную власть над Дикой Магией, ты сможешь воспользоваться
ею, чтобы отречься от своего долга.
   Своим скипетром он коснулся воздетого кулака Троя; кольцо упало на землю.
   Когда оно упало, все волнение его энергии стихло.  Оно  выглядело  просто
металлическим кольцом, когда, ударившись о безжизненную землю, покатилось по
склону и остановилось возле ног Кавинанта.
   -  Я  не  допущу  этого,  -  продолжил  певец.  -  Данное  мне   обещание
невозвратимо. Именем Одного  Дерева  и  Всеединого  Леса,  именем  Дремучего
Удушителя я назначаю цену своей помощи. - Торжественным жестом, как  бы  под
звук отдаленного рожка, он коснулся скипетром  головы  Троя.  -  Будучи  уже
лишенным зрения, ты обещал мне любую плату. Я требую твоей жизни!
   Лорд Морэм попробовал воспротивиться  этому,  но  окружающее  певца  поле
магии удерживало его. Он не мог сделать ничего,  кроме  как  наблюдать,  как
Трой начал меняться.
   - Я требую, чтобы ты стал моим учеником, - прогудел певец.  -  Ты  будешь
моим помощником, моей помощью и поддержкой. От  меня  ты  узнаешь  о  работе
защитника леса, о корнях и ветвях, и семенах и соках, о листьях и  обо  всем
остальном. Вместе мы пойдем в Дремучий Удушитель,  и  я  научу  тебя  песням
деревьев, именам всех старых, храбрых, бдительных  лесов  древних  вместилищ
мыслей и настроений. Пока остаются деревья,  мы  будем  управляться  вместе,
лелея каждую новую поддержку, давая выход лесной мести на каждое ненавистное
человеческое вторжение. Забудь своих глупых друзей. Ты не можешь помочь  ей.
Оставайся и служи!
   Его песня изменяла форму Троя. Его ступни начали пускать корни  в  почву.
Одежда  превратилась  в  толстую  темную  кору.  Он  стал  старым   пнем   с
единственной поднятой ветвью. Из его  кулака  распустились  зеленые  листья.
Певец мягко заключил:
   - Вместе мы вернемся на Виселичную Плешь. - Затем он повернулся к  Лордам
и Кавинанту. Серебряное сверкание его глаз  усилилось,  затмив  даже  сияние
Оркреста, и он запел голосом, свежим как роса:

   Острый топор и жаркое пламя меня умерщвляют
   Но знают ненависть руки мои, которые выросли смелыми.
   Так уйди же, не тронув сердце моего семени
   Ибо ненависть моя не знает ни отдыха, ни успокоения.

   Когда слова песни долетели до них, певец растворился  в  музыке,  как  бы
завернувшись в нее и исчезнув из поля зрения.  Но  предостерегающая  мелодия
задержалась после него как эхо в воздухе, повторясь  до  тех  пор,  пока  не
запомнилась всеми.
   Постепенно, как фигуры, тяжело выбирающиеся из небытия, люди  на  вершине
холма снова начали двигаться. Кеан и Аморин поспешили к мшистому  пню.  Горе
наполнило их лица. Но они уже вытерпели  слишком  много,  сражались  слишком
тяжело в своем долгом и трудном испытании. У них не осталось сил  для  ужаса
или  протеста.  Аморин  смотрела  так,  будто  не  могла  осознать,  что  же
произошло, и слезы выступили на старых глазах  Кеана.  Он  позвал:  "Привет,
вомарк!", но его голос звучал на Плеши слабо и  тускло,  и  он  не  произнес
больше ничего.
   Позади них осел Лорд Морэм. Его руки поднялись так, будто он держал  свой
посох в молчаливом прощании. Лорд Каллендрилл присоединился к  нему,  и  они
стояли вместе, как будто изучая друг друга в первый раз.
   Кавинант оцепенело рухнул на колени, чтобы поднять кольцо.  Он  потянулся
за ним как  прислужник,  пригнувшись  лбом  к  земле,  и  когда  его  пальцы
сомкнулись на нем, оно тут же наделось на его безымянный палец.
   Затем обеими руками он постарался стереть кровь со своих глаз.
   Но как только он попытался сделать это, волна воздуха от Расколотой Скалы
обрушилась на них. Гора застонала, как будто ее  тяжело  ранили.  Сотрясение
почвы бросило его лицом в грязь. Чернота заполнила все поле его взгляда, как
будто она заливалась в него из  бесплодия  Виселичной  Плеши.  А  вокруг  он
слышал порывы ветра, завывавшего как триумф над падением его друзей.
   Долгая  дрожь  сотрясла  Удушитель,  и  после  этого  воздух   наполнился
протяжным звуком разрушения, как будто размалывался  целый  утес  Расколотой
Скалы. Вокруг двигались люди, звали чьи-то голоса.  Но  Кавинант  слышал  их
неотчетливо.  Его  уши  оказались  заполнены  другим   шумом,   многоголосым
пронзительным веселым криком. Звук приближался. Он становился громче и ближе
до тех пор, пока он не оглушил  его  барабанные  перепонки,  перешел  барьер
физического восприятия и проник прямо в мозг. После этого  до  его  сознания
тускло донеслись голоса, непонятно как фиксируемые его перегруженным слухом.
   Баннор:
   - Расколотая Скала взорвалась. Будет великое наводнение.
   Лорд Каллендрилл:
   - В этом есть и нечто хорошее: это вычистит пещернятник под горой Грома.
   Лорд Морэм:
   - Смотрите, Неверящий покинул нас. Высокий Лорд потерпела поражение.
   Но все это было как бы над ним, он не мог до этого подняться.
   Черная грязь Виселичной Плеши облепила его лицо, сделав  его  похожим  на
воплощение ночи. А вокруг, окружая и затопляя  его,  был  дьявольский  крик,
возрастающий, заполняющий череп и грудную клетку, и  все  члены,  как  будто
перемалывая в порошок все его кости. Вой сломил его, одолел,  и  он  ответил
беззвучным плачем.

Глава 27
Прокаженный

   Пронизывающее   сознание   гудение   возрастало,   становилось    громче,
настойчивей, разрушительнее. Он чувствовал, что этот гул рушит  барьеры  его
восприятия,  изменяет  структуру  окружающего   пространства.   Наконец   он
почувствовал себя разбитым вдребезги, как если бы упал с огромной  высоты  и
разбился о безжалостную поверхность этого шума. От  этого  удара  его  всего
передернуло. Когда он снова стал чувствовать, то ощутил ледяную  тяжесть  на
лице и груди.
   Постепенно он осознал, что поверхность, на которой он лежал, была  липкой
и влажной. Пахла она загустевшей кровью.
   Понимание этого перенесло его через барьер в сознании. Он обнаружил,  что
может различать контуры комнаты в своем доме, горькие  оскорбительные  гудки
извне и безумную боль внутри его головы. Неимоверным усилием он поднял руку,
чтобы стереть запекшуюся кровь с глаз. Затем осторожно открыл их.
   Зрение фокусировалось с трудом, как через загрязнившиеся линзы.
   Но через некоторое время он опознал место,  где  находился.  Вокруг  было
море бездушного  желтого  света.  Ножки  софы  стояли  в  нескольких  футах,
отделенные от него толстым ковром. Он лежал на полу  распростертый  рядом  с
кофейным столиком, как если бы упал  с  катафалка.  Левой  рукой  он  сильно
прижимал к уху что-то, что грубо и пронзительно гудело.
   Когда он поднял руку, то обнаружил, что держит трубку телефона.
   Из нее исходили гудки - прерывистый сигнал телефонной  трубки,  снятой  с
рычага. Сам телефон лежал на полу вне пределов его досягаемости. Прошло  еще
какое-то время, пока он не пришел в себя настолько, чтобы он удивиться,  как
давно Джоан бросила его.
   Со стоном он перевернулся на бок и посмотрел на стенные часы. Он  не  мог
понять, сколько времени, его взор все еще был слишком  затуманен.  Но  через
окно в комнату проходили первые лучи рассвета. Он был без сознания  половину
ночи.
   Он поднялся на ноги, затем снова упал, и голову пронзила острая боль.  Он
опасался, что снова потеряет сознание. Но через некоторое время шум  в  ушах
исчез, растворился в телефонном гудке. Он смог  встать  на  колени.  В  этом
положении отдохнул, оглядывая свою аккуратную комнату.  Фотография  Джоан  и
чашка кофе стояли все там же, где он их оставил. Удар  его  головы  о  ребро
стола даже не разлил кофе.
   Святость своего личного убежища  не  утешила  его.  Когда  он  постарался
сконцентрироваться на  чистоте  комнаты,  его  взгляд  вернулся  к  крови  -
грязной, черной, которая  коркой  засохла  на  ковре.  Это  пятно  как  язва
травмировало его безопасность. Чтобы оказаться подальше от него,  он  собрал
свою волю и встал на ноги.
   Комната завертелась, как будто у него кружилась голова, но  он  удержался
за подлокотник софы, и через  секунду  вновь  обрел  равновесие.  Осторожно,
словно боясь рассердить  демона,  он  положил  трубку  на  рычаг  и  глубоко
облегченно вздохнул, когда гудок исчез. Его эхо продолжало звенеть у него  в
левом ухе. Оно выводило его из равновесия, но он изо всех  сил  старался  не
обращать на него внимания. Он начал свой путь через дом  -  как  слепой,  от
опоры к опоре. От софы до двери, и далее на  кухню.  Затем  ему  нужно  было
сделать несколько шагов без поддержки, и он смог проделать это, не упав.  Он
оперся на раковину и снова отдохнул.
   Когда он восстановил дыхание, то полурефлекторно включил воду  и  намылил
руки - первый шаг обряда очищения,  жизненно  необходимая  часть  защиты  от
заражения. Некоторое время он скреб руки, не поднимая головы, но наконец  он
взглянул в зеркало.
   Видение собственного отражения повергло его в шок. Он смотрел на себя  из
ссадины, рассекающей брови, и  узнавал  то  лицо,  которое  вылепила  Елена.
Только она не наносила раны на лоб своей резной работы, которую создала  для
него. Он видел отблеск кости  через  свернувшуюся  кровь  на  лбу  и  щеках,
распространявшийся и вокруг глаз, подчеркивая их, намеренно ужасно  оттеняя.
Раны и кровь на его сером, тощем