силе с Береком, про которого говорили, что он не хуже самого короля. Но по
мере того, как бушевало сражение, тень, серая туча  с  востока  упала  над
войском. Защитники королевы были поражены  прямо  в  самую  душу,  и  сила
оставила их. А ее враги нашли в этой серой туче силу безумных. Они  забыли
о том, что они люди - они рубили и топтали, царапали и кусали, калечили  и
оскверняли до тех пор, пока их серый помощник подавлял героев, и товарищей
Берека одного за другим настигало отчаяние или смерть. И так  продолжалась
эта битва, пока в живых не остался всего лишь один из тех,  кто  ненавидел
тьму, - Берек.
     Но он продолжал  сражаться,  не  обращая  внимания  на  участь  своих
сотоварищей и численность  врагов,  которые  один  за  другим  падали  под
ударами его меча, как листья с куста. Наконец сам король, набрав страха  и
безумия из тьмы,  бросил  вызов  Береку,  и  они  сразились;  Берек  нанес
сокрушительный удар, но тень отвернула его клинок. Так и продолжался  этот
поединок без успеха с чьей-либо стороны до тех пор, пока  один  из  ударов
королевского топора не пришелся прямо по руке Берека. Тогда его  меч  упал
на землю, и он оглянулся вокруг и увидел тень и всех убитых храбрых  своих
товарищей. Он издал громкий крик и, повернувшись, покинул поле битвы.
     Так он бежал, преследуемый смертью, и тень тьмы витала  над  ним.  Он
бежал три дня, не останавливаясь, не отдыхая, и все  три  дня  королевское
войско гналось за ним, словно стая кровожадных животных, жаждущих  добычи.
Собрав  остатки  сил,  на  пределе  отчаяния,  он  дошел  до  горы  Грома.
Взобравшись по усыпанному камнем склону, он  бросился  ничком  на  большой
валун и зарыдал, говоря:
     - Увы, земля. Мы опрокинуты, и нет никого, кто мог бы спасти  нас.  И
красота, и правда должны покинуть Страну навсегда.
     Но камень, на котором он лежал, ответил:
     - Для сердца, обладающего мудростью увидеть друга, такой друг есть.
     - Камни  мне  не  друзья!  -  крикнул  Берек.  -  Смотри:  мои  враги
разгуливают по Стране, и никакое  землетрясение  не  вырвет  у  них  почву
из-под ног.
     - Возможно, - сказала скала. - Они так же живы, как и ты, и им  нужна
земля, чтобы стоять на ней. Тем не менее в земле есть для тебя друг, и  ты
можешь придать ему силы, отдав в залог свою душу.
     Берек остался здесь и подпустил к себе врагов как можно ближе. Он дал
клятву, скрепив ее кровью  из  своей  разрубленной  руки.  Земля  ответила
громом; и с вершины горы скатился огромные камни Огненных Львов,  сокрушая
все на своем пути. Король и все  его  войско  были  убиты,  и  Берек  один
остался живым свидетелем буйства своего валуна,  словно  мачта  корабля  в
океане.
     Когда буйство прекратилось, Берек воздал благодарность Огненным Львам
горы Грома, обещал уважение, поклонение и служение земле со своей  стороны
и со стороны поколений своих потомков, которые последуют за ним в  Стране.
Обладая первой земной силой, он  вырезал  Посох  Закона  из  ветви  Одного
Дерева, и с его помощью начал исцелять Страну. Со временем Берек Полурукий
получил прозвище  Хатфью  и  стал  Лордом-Основателем,  первым  из  Старых
Лордов. Те, кто последовал по его стопам, процветали в Стране  две  тысячи
лет.
     Когда Этиаран  закончила,  над  людьми  долго  висела  тишина.  Потом
одновременно, словно сердца их бились в унисон, жители подкаменья ринулись
вперед, протягивая руки, чтобы прикоснуться  к  ней  в  благоговении.  Она
раскинула руки, чтобы обнять как можно больше своих  соотечественников,  и
те, кто не мог  дотянуться  до  нее,  обнялись  друг  с  другом,  разделяя
единство своего общего порыва.



                                   7. ЛЕНА

     Один в ночи - один, потому что не мог разделить спонтанного  импульса
подкаменья, - Кавинант почувствовал себя  внезапно  пойманным  в  ловушку.
Давление темноты вызвало спазм в легких,  ему  казалось,  что  не  хватает
воздуха. Он оказался во власти клаустрофобии,  страха  прокаженного  перед
толпой, перед ее непредсказуемым поведением.
     "Берек!" - саркастически усмехнулся он. Эти люди хотели, чтобы он был
героем.
     Отвергая  это  их  заблуждение,  он  отшатнулся  от  них  с  глубоким
возмущением, с надменным видом прошествовал между домов, словно подкаменье
нанесло ему смертельное оскорбление.
     "Берек! - грудь его вздымалась при этой мысли.  -  Дикая  Магия!  Это
просто смешно. Разве эти люди не понимают, что он - прокаженный?"
     Не было ничего более невозможного для него, чем героизм такого  рода,
какой они видели в Береке Полуруком.
     Однако Лорд Фаул сказал: "Он хочет, чтобы ты стал моим  окончательным
противником. Он выбрал тебя, чтобы уничтожить меня".
     В абсолютном  страхе  он  на  мгновение  увидел  конец,  к  которому,
возможно, вела его тропа сна:  он  увидел  себя  неизбежно  вовлеченным  в
конфронтацию с Презренным.
     Он оказался в ловушке. Разумеется, он не мог играть героя в  какой-то
снящейся войне. Он не мог до такой степени забыться: забывчивость для него
была равносильна самоубийству. И тем не менее  он  не  мог  избавиться  от
этого сна, не проходя через него, он не мог  вернуться  к  реальности,  не
проснувшись. Он знал, что случилось бы с  ним,  если  бы  он  не  двигался
дальше, стараясь при этом не сойти с ума.  Удалившись  от  огней  собрания
даже на такую небольшую дистанцию, он чувствовал, как широкие крылья  тьмы
плещутся над ним, кругами спускаясь с неба над головой.
     Пошатнувшись, он остановился, прислонившись к стене,  и  закрыл  лицо
руками.
     - Я не могу, - прошептал он.
     Надежды,  что  эта  Страна  могла  бы  его  избавить  от  импотенции,
как-нибудь вылечить его больное сердце, развеялись словно дым.
     - Не могу продолжать. Но не могу и остановиться.  Что  происходит  со
мной?
     Внезапно  он  услышал  приближающиеся   к   нему   торопливые   шаги.
Оторвавшись  от  стены,  он  увидел  спешащую  к  нему  Лену.  Светильник,
подпрыгивающий в ее руке в такт шагам, отбрасывал причудливые тени  на  ее
фигуру.  Сделав  еще  несколько  шагов,  девушка  пошла  медленнее,  потом
остановилась совсем, подняв светильник так, чтобы лучше видеть Кавинанта.
     - Томас Кавинант? - неуверенно произнесла она. - Вам нехорошо?
     - Да! - огрызнулся он. - Мне нехорошо. И вообще, все нехорошо, и  это
длится с тех пор, как... - на мгновение слово застряло у него в горле, - с
тех пор, как я оказался разведенным.
     Кавинант взглянул на Лену, с вызовом ожидая,  что  она  спросит,  что
такое "разведенный".
     Девушка держала светильник так, что большая часть ее лица  оставалась
в тени. Кавинант не мог видеть,  как  подействовала  на  нее  вспышка  его
гнева.
     Однако какая-то внутренняя восприимчивость, казалось, руководила  ею.
Когда она заговорила, Кавинант понял, что она не будет усугублять его боль
грубыми расспросами или соболезнованиями.
     - Я знаю место, где вы сможете побыть один, - мягко сказала она.
     Он угрюмо кивнул.  Да!  Он  чувствовал,  что  его  обезумевшие  нервы
вот-вот  порвутся.  Горло  давило  тисками  ярости.  Он  не  хотел,  чтобы
кто-нибудь видел, что с ним происходит.
     Осторожно  коснувшись  его  руки,  Лена  пошла  к  реке,  и  Кавинант
последовал за ней. В  тусклом  мерцании  звезд  они  добрались  до  берега
Мифиль, а затем спустились вниз, к самой реке. Пройдя полмили, они вышли к
старому каменному мосту, по которому скользили мокрые черные блики, словно
он только что поднялся из воды специально для  Кавинанта.  Нелепость  этой
мысли заставила его остановиться. И тем не менее пролет моста казался  ему
чем-то вроде пролога, ведущего в неведомое; в темных горах по  ту  сторону
реки таились перемены. Кавинант резко спросил:
     - Куда мы идем?
     Он боялся, что после того, как перейдет мост, он будет не в состоянии
узнать самого себя.
     - На ту сторону, - сказала Лена. - Там вы можете  побыть  один.  Наши
люди нечасто  переходят  через  Мифиль  -  считается,  что  Западные  Горы
враждебны, что зло Рокового Отступления, лежащего на пути к ним,  покорило
их дух. Но в поисках камней для изображений суру-па-маэрль  я  прошла  всю
западную долину без какого-либо ущерба для  себя.  Здесь  неподалеку  есть
место, где вас никто не потревожит.
     Несмотря на всю свою массивность, мост, на взгляд Кавинанта, выглядел
не внушающим доверия. Не скрепленные известью стыки  казались  непрочными,
соединенными друг с другом лишь тусклыми,  предательскими,  отбрасываемыми
созвездиями  тенями.  Ступив  на  мост,  Кавинант  ожидал,  что  нога  его
поскользнется, а камни задрожат. Но арка моста была  недвижима.  Дойдя  до
середины, Кавинант остановился, облокотился  на  низкий  парапет  моста  и
посмотрел в реку.
     Внизу сплошной темной массой текла вода, бормоча бесконечную  молитву
об отпущении грехов в море,  и  Кавинант  смотрел  в  нее,  словно  просил
мужества. Разве не мог он просто проигнорировать  то,  что  ему  угрожало,
проигнорировать очевидную невероятность, безумие  всей  этой  ситуации,  и
вернуться в подкаменье и притвориться  с  веселым  коварством,  что  он  -
воскресший Берек Полурукий?
     Нет, не мог. Он был прокаженным: не всякая ложь удалась бы ему.
     Ощутив острый приступ головокружения, Кавинант обнаружил, что колотит
кулаками  по  парапету.  Он  судорожно  поднес  руки   к   лицу,   пытаясь
рассмотреть, не поранил ли их, но в тусклом свете  звезд  ничего  не  было
видно.
     С искаженным лицом он повернулся и сошел вслед за Леной  на  западный
берег Мифиль.
     Вскоре они добрались до цели. Некоторое  время  Лена  вела  Кавинанта
прямо на запад, потом вверх по крутому холму и вправо,  а  затем  вниз  по
ущелью и снова к реке.
     Они  осторожно  пробирались  по  заваленному   дну   ущелья,   словно
балансировали на разбитом киле корабля: боковины его "корпуса"  вздымались
по обе стороны от них, суживая горизонт;  несколько  деревьев  торчали  из
этих "стенок", словно рангоуты, а возле реки стенки ложились на землю,  на
косу гладкого песка, переходившую в плоский каменистый мыс, вдававшийся  в
реку. Мифиль жалобно стонала возле мыса, словно ее тревожило это небольшое
сужение русла, и стон ее метался по ущелью как морской  ветер,  завывающий
среди остова разбитого судна, застрявшего на рифах.
     Лена остановилась на песчаном  дне  "судна".  Встав  на  колени,  она
выкопала в песке неглубокую  ямку  и  высыпала  в  нее  гравий  из  своего
светильника. Камни запылали ярче, осветив своим желтым светом дно  ущелья,
и вскоре Кавинант почувствовал исходящее от них спокойное  тепло.  И  лишь
тогда он осознал,  насколько  холодна  ночь  и  как  приятно  такой  ночью
посидеть у огня. Он опустился на корточки возле  гравия,  ощутив,  как  по
телу прошла судорога - острый трепет преддверия надвигающейся истерии.
     Высыпав гравий на песок, Лена пошла к реке. Она остановилась на мысе,
там, куда свет почти не доходил, и фигура ее едва была видна в темноте, но
Кавинант все же различил, что ее лицо было обращено к небу.
     Проследив глазами направление ее взгляда, Кавинант  увидел,  что  над
темным ликом гор всходит луна. Серебристое сияние  затуманило  свет  звезд
вдоль гористого хребта и укрыло долину своей тенью,  но  тень  эта  вскоре
переместилась к ущелью, и лунный свет упал на реку, сделав ее  похожей  на
старинное серебро. И лишь  только  полная  луна  взошла  над  горами,  она
осветила Лену и, словно лаская, набросила белую дымку ей на  голову  и  на
плечи. Стоя по-прежнему возле воды, девушка не отрывала взгляда от луны, и
Кавинант смотрел на  нее  со  странной  мрачной  ревнивостью,  словно  она
балансировала над пропастью, принадлежавшей ему.
     Наконец, после того, как лунный свет  залил  западную  часть  долины,
Лена опустила голову и вернулась к огню. Избегая  взгляда  Кавинанта,  она
мягко спросила:
     - Мне уйти?
     Кавинант ощутил зуд в ладонях, словно он хотел  ударить  ее  за  одно
лишь предположение, что она могла бы остаться.  Но  в  то  же  время  ночь
пугала его, ему не хотелось оставаться с ней один  на  один.  Он  неуклюже
поднялся, сделал несколько шагов в сторону от огня. Хмуро глядя на ущелье,
спросил, пытаясь придать своему голосу нейтральное выражение:
     - Смотря чего ты хочешь.
     Чего ты хочешь? А чего она может хотеть?
     Ее ответ был спокойным и уверенным.
     - Я хочу больше узнать о вас.
     Он вздрогнул и наклонил голову, словно из  воздуха  материализовались
когти и впились в него. Потом он снова взял себя в руки.
     - Спрашивай.
     - У вас есть супруга?
     Он резко повернулся и  посмотрел  на  нее,  словно  она  нанесла  ему
предательский удар в спину.
     Увидев  его  полные  страдания  глаза   и   оскаленные   зубы,   Лена
заволновалась, опустила взгляд и  отвернулась.  Видя  ее  нерешительность,
Кавинант понял, что лицо снова выдало  его.  Страшная  оскаленная  гримаса
исказила лицо помимо его воли. Он хотел сдержаться, не дать  выхода  своим
чувствам - во всяком случае, не в присутствии Лены...  Тем  не  менее  она
усугубила  его  боль  так,  как  ничто  иное,  с   чем   ему   приходилось
сталкиваться. Прилагая отчаянные усилия, чтобы взять себя в руки, Кавинант
резко произнес:
     - Да. Нет. Это не имеет значения. Что за вопрос?
     Под его пристальным взглядом Лена опустилась  на  песок,  села  возле
огня, поджав под себя ноги, и искоса посмотрела  на  него  из-под  ресниц.
Сразу она ничего не ответила, и Кавинант принялся ходить  туда-сюда  вдоль
песчаной косы и при этом крутил и яростно дергал свое обручальное кольцо.
     Спустя некоторое время Лена несколько невпопад сказала:
     - Один человек хочет жениться на мне. Это Триок, сын Тулера.  Хотя  я
еще не достигла совершеннолетия, он сватается ко мне, чтобы, когда  придет
время, я не сделала другого выбора. Но если бы сейчас  было  можно,  я  бы
вышла за него. О, он по-своему хороший человек -  умелый  пастух,  храбрый
при защите своих коров. И он выше многих других. Но в мире  слишком  много
чудес,  слишком  много  непознанных  сил  и  красоты,  неразделенной   или
несозданной, - и к тому же я еще не видела ранихинов. Я не могла бы  выйти
замуж  за  пастуха,  которому  в  жены  довольно  всего   лишь   мастерицы
суру-па-маэрль. Я лучше отправилась бы в  лосраат,  как  сделала  когда-то
Этиаран, моя мать,  и  училась  бы  там,  и  все  бы  у  меня  получалось,
независимо от того, каким бы испытаниям не подвергали меня при овладевании
Учением, до тех пор, пока не стала бы Лордом.  Говорят,  что  такое  может
случиться. А как думаете вы?
     Кавинант почти не  слушал  ее.  Он  продолжал  вышагивать  по  песку,
пытаясь справиться со своим волнением, взбешенный  и  лишенный  равновесия
вынужденным воспоминанием о Джоан. Рядом с его утраченной любовью  Лена  и
серебристая ночь в Стране потеряли всякое значение. Перед  его  внутренним
взором внезапно  предстала  вся  бессмысленная  картина  его  сна,  словно
таившаяся   за   миражом   пустыня,   новая   разновидность    одиночества
прокаженного. Это не было реальностью - Кавинант мучил себя этой мыслью  в
бессознательном, невольном сопротивлении своей  болезни  и  своей  утрате.
Мысленно он стонал:
     "Неужели это результат изгнания?  Или,  может  быть,  человек  всегда
испытывает такой шок, когда умирает? К черту! Я больше не желаю!"
     Он чувствовал, что сейчас закричит. Пытаясь  совладать  с  собой,  он
упал на песок спиной к Лене и изо всех  сил  обхватил  колени  руками.  Не
обращая внимания на неровность своего голоса, он спросил:
     - А как у вас женятся?
     Девушка спокойно ответила:
     - Очень просто. Мужчина и женщина  сами  выбирают  друг  друга.  Став
друзьями, они, если хотят пожениться, сообщают об  этом  кругу  старейшин.
Старейшины назначают срок, в течение которого смогут убедиться, что дружба
этих двоих крепка и лишена примесей тайной  ревности  или  неоправдавшихся
надежд, которые в дальнейшем стали бы помехой в  их  жизни.  Затем  жители
подкаменья собираются в центре селения.  Старейшины  берут  за  руки  тех,
двоих, и спрашивают: "Хотите ли вы делить жизнь в радости и горе, в  труде
и отдыхе, в мире и войне, ради обновления Страны?" Двое отвечают: "Жизнь с
жизнью, мы хотим делить благо Страны и службу ей".
     На мгновение голос ее почтительно умолк. Затем она продолжала:
     - Жители подкаменья кричат все вместе: "Хорошо!  Да  будет  жизнь,  и
радость, и сила, пока  длятся  годы!"  Потом  наступает  день  веселья,  и
новобрачные учат  людей  новым  играм,  танцам  и  песням,  чтобы  счастье
подкаменья обновлялось, а общение и радость не иссякали в Стране.
     Она вновь сделала короткую паузу, прежде чем продолжить:
     - День свадьбы Этиаран, моей матери, и Трелла, моего отца, был  очень
запоминающимся днем. Старейшины, которые учат нас,  часто  рассказывают  о
нем. Каждый день в течение испытательного срока Трелл поднимался к  горам,
разыскивая забытые тропинки и потерянные  пещеры,  скрытые  водопадами,  и
вновь  образовавшиеся  расщелины,  чтобы  найти  часть  камня  Оркрест   -
драгоценной и страшно могущественную скалы. Дело в том,  что  тогда  Южные
Равнины были охвачены засухой и  живущим  в  подкаменье  грозила  голодная
смерть.
     Потом, в самый канун свадьбы,  он  нашел  свое  сокровище  -  кусочек
Оркреста величиной с кулак.  И  в  день  веселья,  после  проведения  всех
ритуалов, он и Этиаран спасли подкаменье. Пока она пела  глубокую  молитву
земле - песню, известную в лосраате, но давно забытую среди нашего народа,
- он держал  Оркрест  в  руке,  а  потом  раскрошил  его  своими  сильными
пальцами. Как только крошево от камня смешалось с пылью,  гром  прокатился
среди гор, и, хотя в небе не было туч, одна молния ударила из  пыли  прямо
ему в руку. Голубое небо мгновенно  почернело  от  грозовых  туч  и  полил
дождь. Так было  покончено  с  засухой,  и  жители  подкаменья  радовались
грядущим дням, как если бы родились заново.
     Изо всей силы сжимая колени, Кавинант все  же  не  мог  совладать  со
своей умопомрачительной яростью. Джоан!  Рассказ  Лены  он  воспринял  как
насмешку над своей болью и утратой.
     - Я не могу...
     На мгновение  его  нижняя  челюсть  задрожала  от  усилия,  когда  он
попытался заговорить. Потом он вскочил  и  бросился  к  реке.  Отбежав  на
небольшое расстояние, он нагнулся и выхватил из песка камень.  Подбежав  к
краю мыса, он изо всей силы швырнул камень в воду.
     - Не могу!
     Лишь слабый всплеск был ему ответом, но и этот звук тотчас же угас  в
бездумном бормотании реки, а на воде не осталось даже кругов.
     Кавинант сначала сказал тихо, обращаясь к реке:
     - Джоан к свадьбе я подарил сапожки для верховой езды.
     Потом, дико потрясая кулаками, он закричал:
     - Тебя удивляет моя импотенция?
     Невидимая и недоумевающая,  Лена  встала  и  двинулась  к  Кавинанту,
вытянув  вперед  руку,  словно  пытаясь  смягчить  удар,  застигнувший  ее
врасплох. Но в нескольких шагах от него она остановилась, подбирая  нужные
слова. Наконец она прошептала:
     - Что случилось с вашей женой?
     Плечи Кавинанта дернулись, он хрипло сказал:
     - Ее нет.
     - Она умерла?
     - Не она - я! Она оставила  меня.  Развелась.  Положила  конец  нашей
совместной жизни. Тогда, когда была особенно мне нужна.
     Лена возмущенно удивилась:
     - Как такое могло случиться, если жизнь ваша продолжается и сейчас?
     - Я - не живу. - Она  услышала,  как  в  его  голосе  снова  закипела
ярость. - Я  -  гадкий,  грязный  прокаженный.  Прокаженные  -  мерзкие  и
безобразные. И противные.
     Его слова вызвали в Лене ужас и протест.
     - Как такое может быть? - простонала она. - Вы не...  противный.  Что
это за мир, который осмелился так обращаться с вами?
     Его плечи снова дернулись, словно руки его  сжимали  горло  какого-то
демона-мучителя.
     - Реальны