ернения. Тогда рамены  могли  бы  выказать  такую
честь, которая запомнилась бы тебе надолго. В те времена все было  гораздо
прекраснее, но  даже  у  Лордов  не  нашлось  бы  такой  красоты,  которая
сравнилась бы  с  великим  искусством  раменов.  Оно  называлось  костяной
скульптурой - анундивьен йаджна на  языке  древних  Лордов.  Из  скелетов,
очищенных на Равнинах Ра стервятниками и  временем,  рамены  изготавливали
фигурки редкого правдоподобия и красоты. В их руках -  и  под  властью  их
песен - кости сгибались и становились мягкими, как глина,  принимая  самые
причудливые очертания, так что из белой сердцевины  ушедшей  жизни  рамены
делали эмблемы для живых. Сам я никогда не видел этих фигурок, но память о
них жива еще среди  великанов.  В  лишениях  и  бедствованиях,  за  долгие
поколения голода, скитаний и бездомности, принесенных ранихинам и  раменам
Осквернением, искусство костяной скульптуры было утрачено.
     Голос его становился все тише, но спустя миг он громко запел:

               Камень и море крепко связаны с жизнью...

     Тишина  уважительного  внимания  окружила  его.  Несколько  винхоумов
остановились рядом с ним, чтобы послушать.
     Немного спустя один из них махнул  рукой  в  сторону  площадки  перед
входом в Мэнхоум, и Кавинант, переведя туда взгляд, увидел Гибкую,  быстро
пересекающую открытое место. Ее сопровождал Лорд Морэм верхом на  красивом
чалом  ранихине.  Это  зрелище  порадовало  Кавинанта.  Он  допил  вино  и
отсалютовал Морэму.
     - Да, - сказал Морестранственник, заметив взгляд Кавинанта,  -  много
событий  произошло  этим  утром.  Высокий  Лорд  Протхолл   предпочел   не
предлагать себя, сказав, что его старые кости будут более к  лицу  лошадке
поменьше, имея в виду, как мне кажется, что опасается, как бы  его  старые
кости не оскорбили ранихинов. Но он напрасно недооценивает свои силы.
     Кавинант почувствовал в глазах великана какой-то намек.
     - Однако он все же собирается после  окончания  похода  сложить  свои
полномочия - если, конечно, этот  поход  закончится  для  него  удачно,  -
сказал он Морестранственнику.
     В глазах великана появилась улыбка,
     - Это пророчество?
     Кавинант пожал плечами.
     - Ты знаешь это не хуже меня. Он слишком много думает о том, что  ему
не удалось овладеть Учением Кевина. Он считает себя неудачником,  и  будет
по-прежнему думать так, даже если ему удастся вернуть Посох Закона.
     - Это и в самом деле пророчество.
     - Не смейся, - внутренне Кавинант понимал, что его знание исходит  из
того факта, что Протхолл  отказался  быть  выбранным  ранихином.  -  Лучше
расскажи мне о Морэме.
     Великан с готовностью отозвался:
     - Лорд Морэм, сын Вариоля, был  выбран  сегодня  ранихином  Хайнерил,
который раньше  был  скакуном  Тамаранты,  жены  Вариоля.  Великие  лошади
вспоминают о ней с уважением. Рамены  говорят,  что  никогда  прежде  один
ранихин не выбирал себе второго седока после смерти первого. Воистину,  на
Равнины Ра пришло время чудес.
     - Чудеса, -  пробормотал  Кавинант.  Ему  не  хотелось  вспоминать  о
страхе, с которым смотрели на него все ранихины.  Он  заглянул  во  флягу,
словно ее пустота могла оказаться обманчивой.
     Одна из винхоумов, заметив его жест, заспешила  к  нему  с  кувшином.
Кавинант узнал Веселую.  Она  приближалась  к  нему  среди  цветов,  затем
остановилась. Когда она заметила, что он видит ее, то опустила глаза.
     - Я хотела бы наполнить вашу флягу, - сказала она, - но не знаю,  как
это сделать так, чтобы не обидеть вас.  А  вы  принимаете  меня  почти  за
ребенка.
     Кавинант состроил гримасу, глядя на нее, - она была для  него  словно
живым упреком, и он весь внутренне сжался. С усилием, сделавшим его  голос
холодным и официальным, он сказал:
     - Забудь о том, что было прошлой ночью. Это была не твоя вина.
     Неуклюжим движением он протянул ей флягу. Она подошла ближе  и  стала
трясущимися руками наполнять ее. После этого он отчетливо произнес:
     - Спасибо.
     Она  несколько  мгновений  дико  смотрела  на  него,  затем  ее  лицо
смягчилось, и она улыбнулась. Ее улыбка напомнила ему о Лене.
     Через силу, как  если  бы  она  была  лишней  ношей,  от  которой  он
добровольно отказался освободиться, Кавинант указал ей на  место  рядом  с
собой. Скрестив ноги, Веселая села возле  его  ложа,  сияя  от  счастья  и
чести, оказанной ей Кольценосцем.
     Кавинант попытался придумать для нее какие-нибудь  слова,  но  прежде
чем ему удалось сделать это он увидел вохафта Кеана,  входящего  под  свод
Мэнхоума. Кеан шел прямо к нему тяжелой походкой, словно преодолевая  силу
взгляда Кавинанта, но когда приблизился к Неверящему,  то  колебался  лишь
мгновение, прежде чем задать вопрос:
     - Мы беспокоились за тебя. Жизнь нуждается в питании. С тобой  все  в
порядке?
     - В порядке? - Кавинант почувствовал, что вторая  фляга  вина  начала
оказывать на него воздействие. - Ты разве сам не видишь?  Я  вот  по  тебе
вижу, что ты здоров, как дуб.
     - Для нас ты закрыт, - сказал Кеан бесстрастно, но в то  же  время  и
неодобрительно. - То, что мы видим, - это не ты.
     Двусмысленность этого высказывания, казалось, должна была  вызвать  у
Кавинанта сарказм, но он сдержался. Пожав плечами, он сказал:
     - Как видишь, я ем, - словно не хотел претендовать на  такой  избыток
здоровья.
     Кеана, казалось,  такой  ответ  вполне  устроил.  Он  кивнул,  слегка
поклонился и вышел.
     Глядя ему вслед, винхоум Веселая прошептала:
     - Он не любит тебя?
     В ее голосе слышался  страх  перед  дерзостью  и  глупостью  вохафта.
Казалось, она спрашивала, как он осмелился с ним  так  обращаться,  словно
происшедшее прошлой ночью с Кавинантом возвело его  в  ее  глазах  в  ранг
ранихина.
     - Для этого у него  есть  достаточно  серьезные  основания,  -  уныло
ответил Кавинант.
     Винхоум Веселая выглядела растерянной. Она  спросила  быстро,  словно
пыталась узнать что-то запретное:
     - Потому что ты "прокаженный"?
     Он видел, насколько это серьезно для  нее,  но  чувствовал,  что  уже
слишком много говорил о прокаженных. Подобный разговор компрометировал его
сделку.
     - Нет, - сказал он. - Просто он считает меня неприятным.
     Услышав это, она нахмурилась, словно подозревая его в нечестности,  и
долго глядела  в  пол,  словно  пытаясь  использовать  силу  камня,  чтобы
измерить его двуличность. Потом встала и снова наполнила  до  краев  флягу
Кавинанта. Отвернувшись, она тихо сказала:
     - Ты все же считаешь меня ребенком.
     Когда она шла прочь от  него,  бедра  ее  раскачивались  вызывающе  и
пугающе, словно она полагала, что рискует своей  жизнью,  обращаясь  столь
вызывающе с Кольценосцем. Он смотрел ей вслед и удивлялся гордости  людей,
которые посвятили свои жизни  служению  другим,  и  их  внутреннему  миру,
который сделал правду столь труднопереносимой.
     Потом он перевел свой взгляд с Веселой на внешний край Мэнхоума,  где
под ярким солнечным светом стояли Морэм и Гибкая. Они стояли лицом друг  к
другу - каштаново-коричневая женщина и  мужчина  в  голубой  накидке  -  и
спорили так, словно это был спор между землей и небом.  Ветер  доносил  до
него обрывки разговора:
     - Я сделаю это, - настаивала она.
     - Нет, послушай меня, - отвечал Морэм. - Он не хочет этого. Ты только
причинишь ему страдание, и себе тоже.
     Кавинант с беспокойством смотрел на них из прохладной темноты пещеры.
     Большой, словно руль, нос Морэма придавал ему вид  человека,  который
смотрит  на  вещи  прямо,  и  Кавинант  чувствовал  уверенность,  что   он
действительно не хочет того, против чего возражал Морэм.
     Спор вскоре закончился. Майнфрол  оставила  Морэма  и  пошла  в  нишу
Мэнхоума. Она приблизилась к Кавинанту и в  высшей  степени  удивила  его,
упав перед ним на колени и прикоснувшись лбом к камню. Не поднимая  головы
и опираясь о пол ладонями, она сказала:
     - Я - твой слуга. Ты - Кольценосец, повелитель ранихинов.
     Кавинант смотрел на нее, разинув рот. Он не  понимал  ее  -  в  своем
удивлении он не мог представить  себе  чувство  настолько  сильное,  чтобы
заставить  ее  так  низко  склониться.  На  лице  его  внезапно  появилось
выражение стыда.
     - Мне не надо слуг,  -  проскрежетал  он.  Но  потом  увидел  Морэма,
беспомощно хмурящегося позади Гибкой. Он сдержался и продолжил уже  мягче:
- Я не достоин чести такого служения.
     - Нет, - сказала она волевым тоном. - Я  сама  видела,  как  ранихины
почтили тебя ржанием.
     Кавинант ощущал себя пойманным в ловушку. Казалось, не  было  способа
заставить ее прекратить унижаться. Он долго жил без такта и  уважения,  но
обещал  себе  сдерживаться,  потому  что  уже  во  время  путешествия   из
подкаменья Мифиль ощутил последствия его согласия на то, чтобы люди Страны
обращались с ним как с каким-то мифическим героем.  С  усилием  он  хрипло
ответил:
     - Но, тем не менее, я не привык к такому. В моем мире... я всего лишь
маленький человек. Ваше уважение доставляет мне неудобство.
     Морэм тихо с облегчением  вздохнул,  а  Гибкая  подняла  голову  и  с
удивлением спросила:
     - Разве это возможно? Разве может существовать такой мир, где  вы  не
относились бы к числу великих?
     - Честное слово, - Кавинант сделал большой глоток из фляги.
     Осторожно, словно опасаясь, что  в  его  словах  заключается  все  же
какой-то иной смысл, она  поднялась  с  пола.  Откинув  голову  и  тряхнув
связанными в пучок волосами, она сказала:
     - Кавинант Кольценосец, пусть будет так, как  ты  хочешь.  Но  мы  не
забудем о том, что ранихины почтили тебя ржанием. Если  мы  сможем  чем-то
помочь тебе, дай нам только знать.  Ты  можешь  приказывать  нам  все  что
угодно - если это не идет во вред ранихинам.
     - Одну услугу, пожалуй, вы могли бы мне оказать, - сказал  он,  глядя
на каменный потолок. - Приютите у себя Ллауру и Пьеттена.
     Когда он посмотрел на  Гибкую,  то  увидел,  что  она  улыбается.  Он
свирепо рявкнул:
     - Она - одна из хииров вудхелвена Парящий. А он - просто ребенок. Они
достаточно испытали, чтобы заслужить немного доброты.
     Морэм мягко перебил его:
     -  Великан  уже  говорил  об  этом  с  майнфролами.  Они  согласились
позаботиться о Ллауре и Пьеттене.
     Гибкая кивнула.
     - Выполнять подобные приказы не трудно.  Если  бы  ранихины  не  были
предметом наших забот, большую часть своих дней мы провели бы как во сне.
     По-прежнему  улыбаясь,  она  оставила  Кавинанта  и  ушла  к   яркому
солнечному свету.
     Морэм тоже улыбался.
     - Ты выглядишь теперь гораздо лучше, Юр-Лорд. Как ты себя чувствуешь?
     Кавинант снова занялся вином.
     - Кеан уже спрашивал меня об этом. Откуда я знаю? В эти дни  я  часто
не мог даже вспомнить своего имени. Я готов продолжать  поход,  если  тебя
интересует именно это.
     - Хорошо. Мы отправимся в путь как можно  скорее.  Приятно,  конечно,
отдыхать здесь, в безопасности, но если мы хотим быть в безопасности  и  в
дальнейшем, мы должны идти. Я  скажу  Тьювору  и  Кеану,  чтобы  они  были
готовы.
     Но прежде, чем Лорд ушел, Кавинант сказал:
     - Постой. Скажи мне одну вещь. Почему  мы  все  же  пришли  сюда?  Ты
заполучил ранихина, но мы потеряли четыре или пять дней. Мы могли бы  быть
сейчас уже за Мшистым Лесом.
     - У тебя есть желание обсуждать  тактику?  Мы  считаем,  что  получим
преимущество, если пройдем там, где Друл нас не  будет  ожидать,  а  также
дадим ему время принять меры по поводу поражения у вудхелвена Парящий.  Мы
надеемся, что он вышлет туда армию. Если  мы  придем  слишком  быстро,  то
армия Друла будет находиться еще возле горы Грома.
     Кавинанту все это показалось маловажным.
     - Ты решил заехать сюда задолго до того,  как  мы  были  атакованы  у
вудхелвена Парящий. Ты запланировал это заранее. И я хочу знать - почему?
     Морэм встретил требовательный взгляд Кавинанта, не дрогнув,  но  лицо
его напряглось, словно он предчувствовал,  что  его  ответ  не  понравится
Кавинанту.
     - Когда мы составляли план акции в Ревлстоне, я  уже  предвидел,  что
визит сюда принесет нам пользу.
     - Предвидел?
     - Я обладаю даром предсказания и могу иногда предвидеть.
     - И что?
     - Я не ошибся.
     Кавинант не был готов продолжать расспросы.
     - Забавно это слышать. - Но  в  голосе  его  было  не  так  уж  много
сарказма, и Морэм рассмеялся. Мгновение спустя он  смог  сказать  уже  без
горечи:
     - Я был бы не прочь делать больше добрых прорицаний, но в наше  время
они слишком редки.
     Когда Лорд ушел, чтобы заняться подготовкой отряда, великан сказал:
     - Мой друг, в этом деле для тебя есть надежда.
     - Предсказание очевидного, - фыркнул Кавинант. - Великан, если  бы  я
был столь же большим и сильным, как ты, для меня всегда была бы надежда.
     - Почему? Ты полагаешь, что надежда - дитя силы?
     - А разве нет? Откуда еще может взяться надежда,  если  не  из  силы?
Будь я проклят, если не прав! Прокаженные несчастны по всему миру.
     - А какой силы достаточно для  надежды?  Что  же  является  мерой?  -
спросил великан совершенно серьезно, чего Кавинант никак не ожидал.
     - Что?
     - Мне не нравится то, как ты говоришь о прокаженных.  Ценна  ли  твоя
сила, если враг сильнее?
     - Ты допускаешь существование такого понятия, как "враг". Я  полагаю,
что это - несколько упрощенный взгляд  на  вещи.  Нет  ничего  проще,  чем
обвинить в своих страданиях кого-то другого, врага,  но  это  -  еще  одна
разновидность  самоубийства.  Нельзя  отказаться  от   ответственности   и
продолжать при этом жить.
     - Ага, продолжать жить, - подхватил Морестранственник. -  Нет,  давай
рассуждать дальше, Кавинант. Какой вообще прок от  силы,  если  она  -  не
власть над смертью? Если ты полагаешься на нечто меньшее, то твоя  надежда
может обмануть тебя.
     - И что из этого?
     - Но власть над смертью - это не решение проблемы. Жизнь  без  смерти
быть не может.
     Кавинанту пришлось признать этот факт. Но он не  ожидал  от  великана
подобного умения спорить. Это открытие вызвало у него желание выбраться из
пещеры на солнечный свет.
     - Великан, - пробормотал он, вставая с ложа, - я вот что  думаю...  -
Он почувствовал интенсивность взгляда  Морестранственника.  -  Хорошо.  Ты
прав. Но скажи мне, откуда, черт побери, берется надежда?
     Великан медленно встал. Он возвышался над Кавинантом,  и  голова  его
почти касалась потолка.
     - Из веры.
     - Ты слишком долго общался только с людьми и начинаешь спешить.  Вера
- слишком короткое слово. Что ты имеешь в виду?
     Великан двинулся вслед за ним между цветами.
     - Я имею в виду не себя, а Лордов. Послушай,  Кавинант,  вера  -  это
способ жизни. Они полностью посвятили себя служению Стране. И они принесли
клятву мира - приговорили себя к служению великой цели своей жизни  только
определенными методами, даже  к  смерти,  если  она  понадобится,  но  они
никогда не подчиняются великой разрушительной страсти, ослепившей Высокого
Лорда Кевина и вызвавшей Осквернение. Разве ты поверишь,  что  Лорд  Морэм
может когда-нибудь отчаяться? Это  -  суть  Клятвы  Мира.  Он  никогда  не
сделает  чего-либо  из  того,  что  бывает  от   отчаяния,   -   убийства,
осквернения, разрушения. И  никогда  не  поколеблется,  ибо  его  служение
Стране, его звание Лорда поддержат его. Служение вызывает служение.
     - Но то, что ты сказал, - это не надежда, - заметил Кавинант,  выходя
на залитую солнцем площадку. Яркий свет заставил его  опустить  голову,  и
при этом он снова заметил пятна, оставленные мхом на его одежде. Он быстро
огляделся. Зелень была расположена среди белых цветов так, что  напоминала
узор зеленых линий и пятен на его белом парчовом халате. Он подавил  стон.
Словно изрекая непреложную истину, он сказал: -  Все,  чего  действительно
необходимо  избегать,  -  это  неизлечимой  глупости  или  неограниченного
упрямства.
     - Нет, - настаивал Морестранственник. - Лорды - не  глупцы.  Посмотри
на Страну.
     Широким жестом он  обвел  простиравшуюся  перед  ними  землю,  словно
ожидая, что Кавинант увидит сразу всю Страну, от края и до края.
     Взгляд Кавинанта не мог охватить сразу все. Но он смотрел на  зеленые
просторы равнин, слышал отдаленный свист позывных Стражей Крови  ранихинам
и ответное ржание тех. Он заметил доброжелательное любопытство  винхоумов,
вышедших из пещеры, поскольку им было невтерпеж сидеть в Мэнхоуме, где  не
было ранихинов. Наконец он сказал:
     - Иначе говоря, надежда происходит из силы того, чему ты  служишь,  а
не из тебя самого. Черт побери, великан, ты, наверное, забыл, кто я такой.
     - Разве?
     - Во всяком случае, откуда у тебя такие познания о надежде? Я не вижу
у тебя никаких поводов для отчаяния.
     -  Не  видишь?  -  Губы  великана  улыбались,  но  глаза   оставались
серьезными под нависающими бровями, а шрам на лбу  напрягся.  -  Разве  ты
забыл, что от людей я научился ненавидеть? Разве... но оставим  это.  Что,
если  я  признаюсь,   что   служу   тебе?   Я,   Сердцепенистосолежаждущий
Морестранственник, великан Прибрежья, посланник своего народа?
     Кавинант услышал в этом вопросе  эхо,  словно  донесшееся  с  дальней
вырубки и едва слышимое на ветру, и отпрянул.
     - Не говори загадками, черт возьми. Говори  так,  чтобы  я  мог  тебя
понять.
     Великан  прикоснулся  огромным  пальцем  к  груди  Кавинанта,  словно
указывая на одно из пятен на его одежде.
     - Неверящий, в своих руках ты держишь судьбу  всей  Страны.  Губитель
Душ объявил поход против Лордов именно  тогда,  когда  мы  обрели  надежду
отыскать свой Дом. Неужели я должен объяснять, что в твоей власти - спасти
нас или бросить на произвол судьбы?
     - Проклятье! - прошипел Кавинант. - Сколько раз я уже говорил, что  я
-  всего  лишь  прокаженный?  Все  это  -  большая  ошибка.  Фаул   просто
разыгрывает всех нас.
     Великан ответил просто и спокойно:
     - Тогда неужели для тебя  так  удивительно  узнать,  что  я  думаю  о
надежде?
     Кавинант   встретил   взгляд   великана   из-под   нависающего   лба,
пересеченного шрамом. Тот смотрел на него так,  словно  надежда  Бездомных
была подобна тонущему кораблю,  и  у  Кавинанта  все  заныло  в  груди  от
сознания своей  беспомощности  и  неспособности  спасти  эту  надежду.  Но
Морестранственник сказал, словно спеша на помощь:
     - Не тревожься, друг мой. Этот рассказ пока еще слишком  короток  для
того, чтобы кто-то из нас смог предугадать его окончание. Как ты сказал, я
провел много времени с вечно спешащими людьми. Мой народ долго смеялся бы,
увидев меня - великана, у которого не хватает терпения на длинный рассказ.
И у Лордов еще много чего может быть неожиданного  для  Губителя  Душ.  Не
тревожь свое сердце. Быть может, и ты, и я уже пережили свою долю  из  тех
ужасов, которые нам положены.
     Кавинант хрипло сказал:
     - Великан, ты слишком поспешен в суждениях.
     Способность Морестранственника к мягкости смущала  его.  Бормоча  про
себя проклятья, он отвернулся и занялся поисками посоха и ножа. С площадки
доносился шум приготовления к походу. Внутри  пещеры  суетились  винхоумы,
укладывая в мешки пищу. Отряд готовился к  выходу,  и  он  тоже  не  хотел
оставаться в бездействии. Свой посох и нож вместе с ворохом белья он нашел
на камне. Все это было разложено среди цветов, словно на витрине. Потом он
попросил одного из винхоумов, тотчас пришедшего в неописуемое  волнение  и
восторг, достать ему мыло, зеркало и принести  воды.  Он  чувствовал,  что
должен побриться.
     Но едва он установил зеркало в нужное положение и смочил лицо  водой,
как обнаружил Пьеттена, торжественно стоящего прямо перед ним, а в зеркале
ему была видна Ллаура, стоящая позади. Пьеттен смотрел на него так, словно
Кавинант был неуловим