рил одинокого  волка,  бросившегося  на
него с ненавистью в глазах.
     Тьювор очутился рядом с Протхоллом на миг  раньше,  чем  великан.  Но
Морестранственник вышел вперед, чтобы ответить на вызов волка.
     Потом, неожиданно для всех, корд  Грейс  выросла  прямо  перед  носом
креша. Ее движения  были  такими  точными,  словно  она  исполняла  танец.
Быстрым рывком она сняла с талии шнурок, не двигаясь с места.  Когда  креш
прыгнул на нее, она захлестнула петлю вокруг его шеи и аккуратно отошла  в
сторону, развернувшись,  чтобы  тверже  стоять  на  ногах.  Сила  волчьего
прыжка, затянувшая петлю, сломала ему шею. Рывок сбил Грейс с ног, но  она
легко перекатилась на бок, удерживая натяжение шнурка, и  встала  в  такую
позу, чтобы сразу прикончить креша, если тот проявит признаки жизни.
     Дозор встретил ее действия  низким  гулом  восхищенных  голосов.  Она
посмотрела на  них  и  робко  улыбнулась.  Потом  она  повернулась,  чтобы
приветствовать других кордов, выскочивших из тени холма. Они были  целы  и
невредимы. Все волки были мертвы.
     Опустив посох, Протхолл отвесил кордам поклон на манер раменов.
     - Неплохо сработано, - сказал он.
     Они поклонились в ответ.
     Когда он погасил пламя посоха,  вершина  холма  вновь  погрузилась  в
красную тьму. В кровавом свете всадники начали возвращаться к лошадям.  Но
Баннор подошел к мертвому волку и снял с его шеи  шнурок  Грейс.  Взяв  за
концы и натянув его своими сильными руками, он сказал:
     - Хорошее оружие.
     Голос его был как всегда до странного бесстрастным.
     - С его помощью рамены совершали великие дела в те дни, когда Высокий
Лорд Кевин в открытую боролся с Порчей.
     Что-то в голосе напомнило Кавинанту, что  Стражи  Крови  были  живыми
людьми, которые более чем два тысячелетия не знали женщин.
     Затем, под влиянием странного порыва, Баннор напряг мышцы,  и  шнурок
порвался. Слегка пожав плечами, он бросил обрывки на мертвого  креша.  Его
движение несло в себе законченность порицания. Не взглянув на корда Грейс,
он сошел с гребня холма, чтобы сесть верхом на ранихина, избравшего его.



                            19. ВЫБОР КОЛЬЦЕНОСЦА

     Корд Руста известил Протхолла о том, что, согласно традиции  раменов,
убитые преследователи ранихинов оставлены стервятникам. Рамены  не  желали
оказывать честь крешам или оскорблять землю, закапывая их, а  сжечь  трупы
означало подвергнуть равнины  угрозе  степного  пожара.  Поэтому  всадники
смогут отдыхать,  как  только  лошади  окажутся  вне  досягаемости  запаха
смерти. Корд повел отряд снова на юг и, пройдя примерно лигу, остановился,
убедившись, что ночной ветер не донесет  тревожного  запаха  до  животных.
Отряд разбил лагерь.
     Кавинант спал беспокойно, просыпаясь то и  дело  с  таким  ощущением,
будто ему в живот упирается наконечник копья. И когда наступил рассвет, он
ощутил внутри такую пустоту, словно провел всю  ночь  в  попытках  нанести
ответный удар голоду. И когда его нос  снова  почувствовал  притягательный
запах ядовитой аманибхавам, глаза наполнились слезами, словно его ударили.
     Он сомневался, что сможет еще долго оставаться на ногах.  Но  ответа,
которого он ждал, он так и не получил.  Он  не  находил  в  себе  никакого
озарения, и зеленый узор Мшистого Леса на его платье  казался  непонятным.
Верный инстинкт подсказывал ему, что он  сможет  найти  то,  чего  ему  не
хватало, лишь только если останется голоден. Когда его попутчики  поели  и
были готовы к походу, он по инерции забрался на Дьюру  и  двинулся  вперед
вместе со всеми. Время от времени по щекам у него текли слезы,  но  он  не
плакал.
     Он чувствовал себя переполненным страстью, но не мог  выплеснуть  ее.
Проказа не позволяла ему сделать это.
     Словно в противоположность холодному пеплу его настроения,  день  был
приветливый, полный яркого, безоблачного солнца и  теплого  южного  ветра,
глубокого неба и невысоких холмов. Вскоре отряд полностью подчинился чарам
равнин - величественных и суровых, украшенных гордыми  стадами  ранихинов.
Время от времени  могучие  лошади  проносились  мимо  рысью  или  галопом,
посматривая на всадников со смешинками в  глазах  и  окликая  их  звучными
криками. Их вид прибавлял скорости бегу кордов, и, когда утро закончилось,
Грейс и Фью запели вместе:

              Беги, ранихин, скачи галопом, играй,
              Ешь и пей, и поигрывай блеском кожи.
              Ты - костный мозг земли.
              Никакими уздами, никаким подчинением
              Не будешь оскорблен ты,
              Никакие когти или клыки
              Не останутся безнаказанными.
              Ни одна капля крови ранихина
              Не упадет напрасно:
              Она вылечит траву.
              Мы - рамены, рожденные служить.
              Майнфролы ухаживают, корды защищают,
              Винхоумы заботятся об очаге и постели,
              Когда мы уходим, наши ноги
              Не уносят отсюда наши сердца.
              Копыта, вырастающие из травы,
              И звезды во лбу -
              Цвет и аромат земли:
              Царственный ранихин.
              Скачи галопом, беги -
              Мы служим хвосту неба и гриве мира.

     Услышав эту песню, ранихины начали резвиться вокруг отряда, и бег  их
был таким легким и стремительным, словно земля волнами подкатывала им  под
ноги.
     Пьеттен зашевелился на руках у великана и на некоторое время стряхнул
с себя дневной сон, чтобы  посмотреть  на  ранихинов  пустыми  глазами,  в
которых вдруг появилось нечто, похожее на тоску. Протхолл и Морэм  сидели,
расслабившись, словно в первый раз после того, как покинули Ревлстон,  они
почувствовали себя в безопасности. И слезы бежали по лицу Кавинанта как по
опаляемой солнцем сухой стене.
     Жара смущала его. Голова, казалось, готова  была  взорваться,  и  это
ощущение вынудило его представить себе,  что  его  поместили  на  какую-то
ненадежную высоту, а внизу огромные волны хищной травы огрызались, пытаясь
схватить его за пятки, словно волки. Но седло из клинго удерживало его  на
спине Дьюры. Через некоторое время он  погрузился  в  дремоту,  в  которой
танцевал, плакал и занимался любовью по приказу  кого-то,  кто  насмешливо
управлял им, словно марионеткой.
     Когда он проснулся, была уже середина  дня,  и  почти  весь  горизонт
занимали горы. Дела у отряда шли хорошо. Лошади мчались с такой скоростью,
словно равнины давали им  больше  энергии,  чем  они  могли  вместить.  На
мгновение Кавинант представил себе Мэнхоум,  где,  вероятно,  ошибочное  и
бесполезное уважение к его обручальному кольцу приведет к  тому,  что  его
представят ранихинам как будущего наездника одного из них. Безусловно, это
было одной  из  причин,  побуждавшей  Протхолла  посетить  Равнины  Ра  до
приближения  к  горе  Грома.  Воздать  честь  Юр-Лорду,  Кольценосцу.  Ах,
проклятье! Он попытался  представить  себя  верхом  на  ранихине,  но  его
воображение не смогло совершить такого скачка. Более чем что-либо  другое,
кроме  Анделейна,  огромные  опасные  лошади,  обладавшие  земной   силой,
выражали сущность Страны. А Джоан объезжала лошадей. По  какой-то  причине
от этой мысли у него защипало в носу, и он попытался удержать  слезы,  изо
всех сил сомкнув челюсти.
     Остальную часть дня Кавинант провел осматривая  горы.  Они  вырастали
медленно и верно. Изгибаясь на юго-запад и северо-запад, горная цепь  была
не  столь  высока,  как  горы  позади  подкаменья  Мифиль,  но  она   была
зазубренной и неровной, словно самые высокие вершины были  раздроблены  на
мелкие осколки, чтобы соединить их и сделать  непроходимыми.  Кавинант  не
знал, что находится за этими горами, и не хотел знать.  Их  неприступность
каким-то странным образом успокаивала его, словно они  являлись  преградой
между ним и чем-то таким, на что  он  не  смог  бы  смотреть.  Солнце  уже
садилось на западе,  когда  всадники  добрались  до  обрывистого  подножия
горной гряды. Во время последнего  подъема  солнце  окрасило  им  спину  в
оранжевый и розовый тона, и в этом свете они въехали на широкое  и  ровное
плато у подножия скалы.
     Здесь наконец они увидели Мэнхоум.
     Нижняя часть лицевой стороны скалы на последние двести пятьдесят  или
триста  футов  наклонялась  под  острым  углом   внутрь   вдоль   широкого
полуовального фасада, образуя пещеру, наподобие глубокой вертикальной чаши
в скале. В глубине этой  чаши,  будучи  укрытыми  от  ненастья  и  все  же
находясь на открытом воздухе, стояли скрепленные обручами палатки раменов.
Впереди всех, но все еще под прикрытием скалы, находилась  общая  палатка,
где рамены жгли  костры,  готовили  пищу,  собирались,  чтобы  поговорить,
потанцевать или спеть вместе, когда они не были  заняты.  Все  вместе  это
выглядело довольно сурово, словно поколениям раменов не удалось найти  для
себя уюта в камне, ибо Мэнхоум был всего лишь центром,  отправной  точкой,
откуда этот кочевой народ отправлялся в свои скитания по равнинам.
     Встречать приближающийся отряд собралось  около  семидесяти  раменов.
Почти все они были винхоумами, молодыми и старыми, но были здесь и другие,
кто просто нуждался  в  покое  и  безопасности.  В  отличие  от  кордов  и
майнфролов, у них не было боевых шнурков.
     Но Гибкая была там, и она легким шагом вышла вместе с  тремя  другими
раменами встречать отряд. Было сразу  заметно,  что  эти  трое  тоже  были
майнфролами, на них были такие же венки из желтых цветов, как и у  Гибкой,
и шнурки они тоже носили в волосах, а не на поясе.  Отряд  остановился,  и
Протхолл спешился перед майнфролами. Он поклонился им в манере раменов,  и
они в ответ приветствовали его.
     - Добро пожаловать еще раз,  Лорды  издалека,  -  сказала  Гибкая.  -
Привет вам, Кольценосец и великие Лорды, великан  и  Стражи  Крови.  Добро
пожаловать к очагу Мэнхоума.
     Увидев ее салют, винхоумы устремились вперед из-под прикрытия скалы.
     Слезая  с  лошадей,  всадники   встречали   приветствия   улыбающихся
винхоумов с небольшими венками из сплетенных  цветов.  Жестами  ритуальной
величавости они надели эти венки на запястья своих гостей.
     Кавинант  слез  с  Дьюры  и  увидел  сияющую  девочку  -  рамена  лет
пятнадцати-шестнадцати - стоявшую перед ним. У нее  были  чудесные  темные
волосы, падавшие на плечи, и мягкие большие карие глаза. Она не  улыбалась
- казалось, она  благоговела,  приветствуя  самого  Кольценосца,  Носящего
Белое Золото.
     Протянув руки, она осторожно надела ему на запястье венок из цветов.
     Их запах вызвал у него головокружение, и  он  покачнулся.  Венок  был
сплетен из аманибхавама. Его запах жег обоняние, словно  кислота,  вызывая
такой голод, что, казалось, он сейчас упадет.
     Он был не в состоянии остановить слезы, покатившиеся из глаз.
     С  торжественным  выражением  лица  девочка-винхоум  подняла  руки  и
прикоснулась к слезинкам на его щеках, словно это были драгоценности.
     Позади него ранихины Стражей  Крови  галопом  уносились  на  просторы
равнин. Корды уводили лошадей, чтобы те могли отдохнуть, а тем временем на
площадке собиралось все больше  раменов,  услышавших  новость  о  прибытии
отряда.
     Но Кавинант не отрывал глаз от девочки, смотрел на  нее  так,  словно
она была чем-то съедобным. Наконец она ответила на его взгляд, сказав:
     - Я - винхоум Веселая. Скоро я буду знать достаточно, чтобы перейти в
корды.
     Поколебавшись мгновение, она добавила:
     - Я должна буду прислуживать вам, пока вы будете гостить здесь.
     Когда он промолчал, она поспешно сказала:
     -  Если  я  вам  не  понравилась,  то  другие  тоже  будут  счастливы
прислуживать вам.
     Кавинант еще некоторое время молчал, призывая на  помощь  бесполезную
ярость. Но потом он собрался с силами для окончательного вердикта.
     - Я ни в чем не нуждаюсь. Не трогайте меня.
     Эти слова обожгли ему горло.
     Почувствовав прикосновение чьей-то  руки  к  плечу,  он  обернулся  и
увидел великана. Он смотрел на Кавинанта сверху вниз, но  его  слова  были
обращены к Веселой, на лице которой  отразилась  боль,  вызванная  отказом
Кавинанта.
     - Не грусти, маленькая винхоум, -  пробормотал  великан.  -  Кавинант
Кольценосец испытывает нас. Эти слова идут у него не от сердца.
     Винхоум Веселая  благодарно  улыбнулась  великану,  потом  сказала  с
внезапной дерзостью:
     - Не такая уж я и маленькая, великан. Тебя  обманывает  мой  рост.  Я
почти достигла кординга.
     Казалось, всего  мгновение  потребовалось,  чтобы  великан  понял  ее
шутку. Потом его жесткая борода дернулась и он  внезапно  залился  смехом.
Его веселье все возрастало, эхом отражалось от скалы над Мэнхоумом,  пока,
наконец, сама  гора,  казалось,  не  заразилась  его  ликованием,  и  этот
заразительный смех распространился повсюду, так что каждый,  услышав  его,
начинал смеяться,  не  понимая  причины  своего  смеха.  Морестранственник
хохотал долго, словно выбрасывая вместе с дыханием осколки своей души.
     Но Кавинант отвернулся, не в состоянии вынести  громогласную  тяжесть
юмора великана.
     - Проклятье! - прорычал он. - Адское пламя! Что вы со мной делаете? -
Он  так  и  не  принял  никакого  решения,  и  теперь  его  способность  к
самоотрицанию, казалось, была на исходе.
     Поэтому когда Веселая предложила  проводить  его  к  отведенному  ему
месту на пиршестве, организованном винхоумами, он молча последовал за ней.
Она вывела его из-под тяжелой нависшей скалы на  открытое  пространство  к
горевшему  костру.  Большая  часть  отряда  уже  вошла  в  Мэнхоум.  Кроме
центрального, было еще два костра, и рамены разделили отряд на три группы:
Стражи  Крови  сели  вокруг  одного  костра,  Кеан  и   его   четырнадцать
подчиненных - вокруг второго,  а  в  центре  рамены  поместили  Протхолла,
Морэма, великана, Ллауру, Пьеттена и Кавинанта, а также майнфролов.
     Кавинант позволил усадить себя по-турецки  на  гладкий  каменный  пол
напротив Протхолла, Морэма и великана. Трое майнфролов расположились рядом
с Лордами, а Гибкая села возле Кавинанта. Остальные места в  круге  заняли
корды, вернувшиеся с равнин вместе со своими учителями-майнфролами.
     Большинство винхоумов сновало вокруг, а  также  возле  очагов  внутри
пещеры, по одному из них стояло за  спиной  у  каждого  из  гостей,  чтобы
прислуживать им.
     Винхоум Веселая стояла возле  Кавинанта,  тихо  напевая  что-то,  что
напомнило ему другую песню, когда-то слышанную:

                Красота мира произрастает
                В душе Создателя, словно цветок...

     Вдыхая дымок дерева и запахи пищи, Кавинант  подумал,  что  смог  бы,
наверное, ощутить чистый, травяной аромат Веселой.
     Когда он неуклюже уселся на каменный пол, последние  лучи  заходящего
солнца окрасили  каменную  крышу  в  оранжевый  и  золотой  цвета,  словно
эффектное  прощание.  Потом  солнце  скрылось.  Ночь  сошла  на   равнины.
Единственным источником света в Мэнхоуме остались костры. Воздух был полон
бормотания голосов, словно горный ветерок, полный  аромата  ранихинов.  Но
пища, которой так боялся Кавинант, не была  подана  сразу.  Сначала  корды
исполнили танец.
     Трое из них танцевали внутри круга, в  котором  сидел  Кавинант.  Они
плясали вокруг огня, совершая высокие прыжки и напевая веселую  песню  под
аккомпанемент  винхоумов,  отбивавших  ладонями  сложный   ритм.   Плавное
скольжение их тел, внезапные повороты, темный оттенок кожи танцоров делали
их похожими на бьющийся пульс равнин. Время от времени они принимали такие
позы, чтобы свет костров бросал на стены и потолок тени в форме лошадей.
     Иногда танцоры оказывались в достаточной близости от Кавинанта, чтобы
он смог разобрать слова песни:

                Копыта, вырастающие из травы,
                И звезды на лбу -
                Цвет и аромат земли:
                Царственный ранихин,
                Скачи галопом, беги -
                Мы служим хвосту неба и гриве мира.

     Эти слова и танец заставили Кавинанта почувствовать, что они выражают
какое-то  таинственное  знание,  какую-то  способность  видеть   то,   что
необходимо было видеть и ему. Это ощущение внушило ему  отвращение,  он  с
трудом оторвал взгляд от  танцующих  и  стал  смотреть  на  пылающие  угли
костра. Когда танец  закончился,  он  продолжал  смотреть  в  сердце  огня
взглядом, полным неясного смятения.
     Потом винхоумы принесли к  кострам  еду  и  питье.  Используя  вместо
тарелок широкие листья, они поставили перед гостями тушеное мясо  и  дикий
картофель. Блюда были приправлены редкими травами,  которые  рамены  часто
использовали для приготовления пищи, и вскоре пир  целиком  захватил  всех
членов отряда. В течение долгого времени единственными звуками в  Мэнхоуме
были голоса прислуги и звуки пережевываемой пищи.
     В разгар  пиршества  Кавинант  сидел  словно  чахлое  дерево.  Он  не
реагировал ни на что, предлагаемое ему Веселой. Он смотрел в огонь -  одно
полено в костре горело красным огнем, похожим на ночной цвет  его  кольца.
Мысленно он проводил самоосмотр, обследуя свои  конечности  от  начала  до
конца. Его сердце ныло в убеждении, что он вот-вот  обнаружит  какое-то  в
высшей степени неожиданное пятно проказы. Он выглядел так,  словно  увядал
на корню.
     Через некоторое время люди снова заговорили. Протхолл и Морэм  отдали
свои листья-тарелки обратно и вновь обратили внимание к майнфролам.
     Кавинанту были слышны отдельные отрывки их разговора. Они говорили  о
нем - о том послании, которое он доставил Лордам, о роли, которую он играл
в  судьбе  Страны.  Их  физический  комфорт   странно   контрастировал   с
серьезностью их слов.
     Рядом с ним великан описывал беду, случившуюся с Ллаурой и Пьеттеном,
одному из майнфролов.
     Кавинант смотрел в огонь. Ему  не  надо  было  смотреть  вниз,  чтобы
увидеть кровавую перемену, происшедшую с кольцом,  -  он  ощущал  радиацию
зла, исходившую от металла. Он прикрыл кольцо другой рукой и задрожал.
     Каменный потолок, казалось, нависал над ним,  словно  жестокое  крыло
откровения,  ожидающее  момента  его  беспомощности,  чтобы   ударить   по
незащищенной шее. И он был, к тому же, безобразно голоден.
     - Я схожу с ума, - пробормотал он.
     Винхоум Веселая уговаривала его поесть, но Кавинант не реагировал.
     Сидевший напротив  него  Протхолл  объяснял  цель  похода.  Майнфролы
неуверенно слушали, словно им трудно было усмотреть  связь  между  далеким
злом и Равнинами Ра. Поэтому Высокий Лорд рассказал им,  что  произошло  в
Анделейне.
     Пьеттен  пустым  рассеянным  взглядом  смотрел  в  ночь,   словно   с
нетерпением ждал восхода луны. Рядом с ним  Ллаура  тихо  разговаривала  с
кордами, благодаря за гостеприимство раменов.
     Великан  подробно  описывал  тот  ужас,  который  случился  с   двумя
оставшимися в живых обитателями вудхелвена Парящий, его  лоб  напрягся  от
усилий и сдерживаемых эмоций.
     Пламя  сияло,  словно  дверь,  за   которой   подстерегает   страшная
опасность. Шея Кавинанта ныла от напряжения, а  глаза  смотрели  невидящим
взглядом. Зеленые пятна его одежды как бы предупреждающе отмечали: гадкий,
грязный прокаженный...
     Он  уже  заканчивал  свой  мысленный  самоосмотр.  Позади  него  была
невозможность поверить в реальность Страны. А перед ним была невозможность
поверить в ее нереальность.
     Винхоум Веселая внезапно вошла в круг и встала перед ним, держа  руки
на бедрах, с горящими глазами. Она стояла слегка расставив ноги,  так  что
ему были видны кровавые огненные угли в просвете между ними.
     Он посмотрел на нее.
     - Вы должны поесть, - сердито сказала она. - Вы и так уже  наполовину
мертвый.
     Плечи ее были расправлены, и ткань платья на груди  туго  натянулась.
Она напомнила ему Лену.
     Протхолл в это время говорил:
     - Он не рассказал нам всего,