и.
               Питай ненависть к умертвлению
               И к убийству, а не к смерти.
               Будь спокойно, сердце,
               Не надо причитаний.
               Храни мир и горе,
               И будь спокойно.

     Когда он закончил, плечи его поникли, словно он не в силах был больше
удерживать ношу, не проронив хотя бы одну слезу по умершим.
     - Ах, Создатель! - крикнул  он  голосом,  полным  тоски.  -  Как  мне
воздать им честь? Я поражен в самое сердце и обессилел от работы,  которую
должен делать. Ты должен воздать им честь - ибо они воздали ее тебе.
     Ранихин Хайнерил, стоящая у  кромки  света  костра,  заржала,  словно
зарыдала от горя. Огромная черная кобыла встала на дыбы и  ударила  воздух
передними копытами, потом повернулась и галопом помчалась на восток.
     Морэм снова забормотал:

               Будь спокойно, сердце,
               Не надо причитаний.
               Храни мир и горе,
               И будь спокойно.

     Затем он осторожно положил Вариоля на траву и  обеими  руками  поднял
Тамаранту. Хрипло крикнув "хай!", он поместил ее в раскол горящего дерева.
И прежде чем пламя охватило ее  морщинистое  тело,  он  поднял  Вариоля  и
положил рядом с ней, снова крикнув "хай!". Улыбки на их лицах  были  видны
еще мгновение, прежде чем их скрыл ослепительный свет.
     "Мертвые, - мысленно простонал Кавинант. - А тот Страж Крови был убит
ради них. О, Морэм!"
     В охватившем его смятении он не мог отличить горя от гнева.
     С  высохшими  глазами  Морэм  повернулся  к  отряду,  и  его  взгляд,
казалось, остановился на Кавинанте.
     - Друзья мои, пусть ваши  сердца  будут  спокойны,  -  сказал  он.  -
Храните мир, несмотря на горе. Вариоля и Тамаранты больше нет. Кто виноват
в этом? Они знали время своей  смерти.  Они  прочитали  приговор  в  пепле
вудхелвена Парящий и были рады  служить  нам  своим  последним  сном.  Они
предпочли сосредоточить силу атаки на  себе,  чтобы  мы  могли  жить.  Кто
скажет, что поход, принятый ими, не был великим? Помните клятву и  храните
мир.
     Дозор одновременно отдал  прощальный  салют,  широко  раскинув  руки,
словно открыв свои сердца мертвым.  Потом  Кеан  крикнул  "хай!"  и  повел
воинов назад к их работе - они должны были собрать пещерников и похоронить
вудхелвеннинов.
     После того, как воины Дозора снова приступили к работе, Высокий  Лорд
Протхолл сказал Морэму:
     - Посох Лорда Вариоля. От отца к сыну. Возьми его. Если мы  останемся
в живых после этого похода и увидим время мира, ты будешь владеть  им.  Он
был посохом Высокого Лорда.
     Морэм с поклоном принял его.
     Протхолл в нерешительности повернулся к Кавинанту.
     - Ты  воспользовался  посохом  Лорда  Тамаранты.  Возьми  его,  чтобы
использовать снова. Со временем ты убедишься, что он с большей готовностью
будет защищать твое  кольцо,  чем  посох,  подаренный  тебе  хайербрендом.
Лиллианрилл действует иначе, чем Лорды, а ты - Юр-Лорд, Томас Кавинант.
     Вспомнив о красном пламени, которое вырывалось из этого куска  дерева
чтобы убивать и убивать, Кавинант сказал:
     - Сожгите его.
     Во взгляде Морэма сверкнула угроза. Но Протхолл слегка пожал плечами,
взял посох Лорда Тамаранты и положил его в расщепленное дерево.
     Мгновение металлические наконечники посоха сияли, словно сделанные из
драгоценных камней. Потом Морэм воскликнул:
     - Прочь от дерева!
     Все быстро отошли от пылающего ствола.
     Раздался  треск  посоха,  похожий  на  треск  разрывающихся  веревок.
Голубое пламя появилось в расщелине, и сгоревшее дерево  упало  на  землю,
рассыпавшись на части, словно  его  сердцевина  была  убита  окончательно.
Обломки продолжали гореть яростным пламенем.
     Кавинант  услышал,  как  Биринайр  сердито   пробурчал:   "Дело   рук
Неверящего" - как если бы это была клевета.
     "Не трогайте меня!" - мысленно пробормотал Кавинант.
     Он боялся думать. Вокруг него трепыхалась  тьма,  словно  стегая  его
крыльями  стервятников,  сделанными  из  полночи.  Ужасы  пугали  его.  Он
чувствовал себя в лапах  какого-то  вампира,  не  в  силах  был  перенести
кровавые пятна на своем кольце, не  мог  вынести  то,  чем  стал  сам.  Он
осматривался вокруг, словно стремился найти повод схватиться с кем-нибудь.
     Неожиданно вернулся великан. Он появился в ночи, словно само убийство
во плоти - воплощение насилия. С головы  до  ног  он  был  покрыт  пятнами
крови, в том числе и своей собственной. Рана на лбу все еще кровоточила, а
глубоко посаженные глаза казались пресыщенными и жалкими. Пальцы его  были
измазаны плотью пещерников.
     Пьеттен указал на великана, и его лицо исказила  ухмылка,  обнажившая
зубы. Ллаура тотчас схватила его за руку и  потащила  к  постели,  которую
приготовили для них воины.
     Протхолл и Морэм заботливо двинулись к великану, но  он  прошел  мимо
них к огню. Он опустился на колени перед пламенем, словно пытаясь  согреть
свою душу, и его стон звучал так, словно скала раскалывалась на части.
     Кавинанту показалось, что это удобный  момент,  и  он  приблизился  к
великану. Очевидная  боль  Морестранственника  привела  к  тому,  что  его
непонятная злая печаль достигла апогея, который требовал выражения. Он сам
убил пять пещерников - пять! Его кольцо было обагрено кровью.
     - Что ж, - произнес  Кавинант  сквозь  зубы,  -  вероятно,  это  было
забавно. Надеюсь, тебе понравилось.
     С другой стороны лагеря раздалось угрожающее шипение Кеана.  Протхолл
придвинулся к Кавинанту и тихо сказал:
     - Не надо терзать его. Пожалуйста. Он великан. Это  каамора  -  огонь
печали. Разве мало горя было этой ночью?
     - Я убил пять пещерников! - с безнадежной яростью выкрикнул Кавинант.
     Но великан заговорил так, словно огонь привел его в состояние  транса
и словно он был не в состоянии слушать Кавинанта.  Голос  его  звучал  все
сильнее,  он  стоял  перед  огнем  на  коленях,  словно   готовился   петь
погребальную песню.
     - Ах, братья и сестры, слышите вы меня? Видите ли? Люди моего народа!
Мы все пришли к этому, великаны, не я один. Я чувствую вас  в  себе,  вашу
волю в своей. Вы поступили бы точно так же, чувствовали бы  то  же  самое,
что и я, горевали бы вместе со мной. И вот результат. Камень  и  море!  Мы
унижены. Потерянный Дом и слабое семя сделали нас хуже, чем  мы  были.  Но
сохранили ли мы веру даже теперь? Ах, вера! Мой народ, да стоило  ли  быть
такими стойкими, если стойкость ведет к  этому?  Посмотрите  на  меня!  Не
находите ли вы  меня  восхитительным?  Я  испускаю  зловоние  ненависти  и
ненужной смерти.
     От его слов веяло  холодом.  Запрокинув  голову,  он  низким  голосом
запел.
     Его пение продолжалось до тех пор, пока Кавинант не почувствовал, что
вот-вот  закричит.  Ему  хотелось  толкнуть  или  пнуть  великана,   чтобы
заставить его замолчать. Пальцы его чесались от поднимающейся ярости.
     "Остановись! - мысленно взмолился он. - Я не могу этого вынести".
     Минуту спустя Морестранственник наклонил голову и замолчал.  В  таком
положении он находился долго, словно  готовился  к  чему-то.  Потом  резко
спросил:
     - Каковы потери?
     - Незначительные, - ответил Протхолл. - Нам  повезло.  Твоя  доблесть
сослужила нам хорошую службу.
     - Кто? - с болью в голосе настаивал великан.
     Протхолл со вздохом перечислил имена пятерых  воинов,  Стража  Крови,
Вариоля и Тамаранты.
     - Камень  и  море!  -  воскликнул  великан.  Конвульсивно  передернув
плечами, он сунул руки в огонь.
     Воины затаили дыхание. Протхолл оцепенел, стоя рядом с Кавинантом. Но
это была каамора великанов, и никто не посмел вмешаться.
     Лицо Морестранственника исказила агония,  но  он  не  шевелился.  Его
глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит, и все же он держал  руки  в
огне, словно жар был целебным или очистительным, и мог если  не  вылечить,
то хотя бы прижечь кровь на его руках - пятна отнятой жизни. Но  его  боль
была видна  на  его  лбу.  Усиленная  пульсация  крови,  вызванная  болью,
прорвала подсохшую корку на его ране, и свежая кровь  полилась  на  глаза,
потекла по щекам и бороде.
     Тяжело дыша и бормоча: - Проклятье! Проклятье!  -  Кавинант  рванулся
прочь от Протхолла и на негнущихся ногах приблизился к стоящему на коленях
великану. С чудовищным усилием, заставившим его голос звучать  язвительно,
он сказал:
     - Вот теперь кто-то действительно должен смеяться над тобой.
     Его голова едва доходила до плеч великана. Сначала  Морестранственник
не подал виду, что слышал сказанное. Но потом его плечи повисли. Медленно,
словно ему не хотелось прерывать пытку над собой, он отнял руки  от  огня.
Они были в целости - по какой-то причине его  плоть  была  неуязвимой  для
огня, но кровь с них исчезла; они казались  такими  чистыми,  словно  были
омыты оправданием.
     Пальцы все еще плохо сгибались от боли, и великан  мучительно  двигал
ими, прежде чем обратить залитое кровью лицо к Кавинанту. Словно  моля  об
отмене приговора, он встретил немигающий взгляд Кавинанта и спросил:
     - Ты ничего не чувствуешь?
     - Чувствовать? - процедил Кавинант. - Я же прокаженный!
     - Даже по отношению к Пьеттену? К ребенку?
     Его мольба вызвала  у  Кавинанта  желание  обнять  его,  принять  это
ужасное дружелюбие как некий ответ на его дилемму. Но он знал,  что  этого
недостаточно, знал в глубине души и тела, охваченного  проказой,  что  это
его не удовлетворит.
     - Мы тоже их убивали, - тихим голосом произнес  он.  -  Я  убил...  Я
такой же, как они.
     Внезапно повернувшись, он скрылся во тьме, чтобы спрятать свой  стыд.
Поле битвы было подходящим местом, его ноздри от пресыщения уже не ощущали
зловония смерти. Некоторое время он бродил среди мертвых, потом споткнулся
и лег на землю, залитую кровью, в окружении могил и трупов.
     Люди! Он был причиной их смерти и агонии.  Фаул  напал  на  вудхелвен
из-за кольца.
     - Только бы это не повторилось вновь... Я не хочу... - Его голос  был
полон рыданий. - Я больше не буду убивать.



                              18. РАВНИНЫ РА

     Несмотря на свое жесткое ложе, на едкий дым пламени и запах сгоревшей
плоти, несмотря на окружающие со всех сторон могилы,  где  грудами  лежали
мертвые, кое-как погребенные, словно сконцентрированная боль,  чувствовать
которую  или  утолить  могла  теперь  только  земля,  несмотря   на   свою
собственную  внутреннюю  боль,  Кавинант  спал.  В  течение  остатка  ночи
оставшиеся в живых члены отряда занимались погребением и сжиганием трупов,
но Кавинант спал. Тревожная бессознательность поднималась у  него  внутри,
словно беспрерывно повторяемый процесс самоконтроля, и во сне он никак  не
мог найти выход из этого  замкнутого  круга:  левая  рука  -  от  плеча  к
запястью - ладонь левой руки - внутренняя и тыльная сторона - каждый палец
- правая рука - грудь - левая нога...
     Проснулся он уже на рассвете, сделавшем  все  окружающее  похожим  на
величественную могилу. Поднявшись на ноги и дрожа от  озноба,  он  увидел,
что работы по захоронению завершены. Все траншеи были заполнены, забросаны
землей и засажены  молодыми  деревьями,  которые  где-то  нашел  Биринайр.
Теперь большинство  воинов  лежали  скорчившись  на  земле,  пытаясь  хоть
немного  отдохнуть  и  набраться  сил.  Но  Протхолл  и  Морэм  занимались
приготовлением пищи, а Стражи Крови осматривали и готовили лошадей.
     Судорога отвращения исказила лицо Кавинанта  -  отвращения  к  самому
себе, поскольку он не выполнял свою часть работы. Он осмотрел свою одежду:
парча стала темной и потеряла гибкость от засохшей крови.
     "Подходящее одеяние для прокаженного, - подумал он, - гадкий, грязный
прокаженный".
     Он чувствовал, что теперь уже поздно принимать решение. Ему  придется
лишь установить, какое место он займет в этой невероятной дилемме.
     Стоя  посреди  погребального  рассвета,  он  чувствовал,  что  достиг
предела. Он растерял все свои привычки по самозащите, утратил право выбора
прятать свое кольцо, лишился даже своих грубых башмаков - и пролил  кровь.
Он навлек беду на вудхелвен Парящий. Он был так озабочен  своим  спасением
от сумасшествия, что не заметил, как все его  старания  привели  именно  к
сумасшествию.
     Ему необходимо двигаться - это он знал. Но данная задача выдвигала ту
же самую непроницаемую проблему. Принимать участие во всех этих событиях -
значит продолжать сходить с ума. Ему необходимо принять решение  -  раз  и
навсегда - и придерживаться его. Он не может принять Страну - и  не  может
отрицать ее. Ему нужен ответ. Без него он тоже  окажется  в  западне,  как
Ллаура. В стремлении избежать потери он может  потерять  себя,  к  радости
Фаула.
     Взглянув на Кавинанта, Морэм увидел отвращение и испуг на его лице  и
мягко спросил:
     - Что тебя тревожит, друг мой?
     Мгновение Кавинант смотрел на Морэма. Казалось,  за  одну  ночь  Лорд
постарел на много лет. Дым и грязь битвы оставили отпечаток на  его  лице,
выделив  морщины  на  лбу  и  вокруг  глаз,  словно  внезапное  обострение
усталости. Глаза его потускнели, но губы  сохранили  доброту,  а  движения
оставались по-прежнему  выверенными,  несмотря  на  то,  что  одежда  была
изрядно истрепана и покрыта кровью.
     Кавинант  инстинктивно  уклонился  от  того   тона,   которым   Морэм
произнес"друг мой". Он не мог позволить себе быть  чьим-то  другом.  И  он
уклонился также от внутреннего побуждения спросить, какая причина  сделала
посох Тамаранты столь могущественным в его руке. Он боялся ответа на  этот
вопрос. Чтобы скрыть испуг, он быстро повернулся и пошел искать великана.
     Тот сидел спиной к жалким останкам, которые прежде  были  вудхелвеном
Парящий. Кровь и копоть чернели на его лице. Кожа имела цвет коры  дерева.
Но самым заметным в его облике была рана на лбу. Разорванная плоть свисала
над бровями, словно листва боли, и капли свежей крови  сочились  из  раны,
словно раскаленные мысли, проникающие  сквозь  трещину  в  черепе.  Правой
рукой он обнимал бурдюк с "глотком алмазов", а его глаза неотрывно следили
за Ллаурой, занимавшейся с маленьким Пьеттеном.
     Кавинант подошел к великану,  но  прежде  чем  он  успел  заговорить,
Морестранственник сказал:
     - Можешь что-либо сказать о них? Может быть,  тебе  известно,  что  с
ними сделали?
     Этот вопрос отозвался в мозгу Кавинанта черным эхом.
     - Я знаю только о ней.
     - А Пьеттен?
     Кавинант пожал плечами.
     - Подумай, Неверящий! - Его голос был полон клокочущего тумана.  -  Я
окончательно потерян. Ты можешь понять это?
     Кавинант с усилием ответил:
     - Со мной то же самое. Теперь это же было сделано со всеми нами.  Как
раньше было сделано с Ллаурой.
     Спустя минуту он саркастически добавил:
     - А также с пещерниками.
     Глаза Морестранственника стали испуганными, а Кавинант продолжал:
     - Всем нам суждено разрушать то самое, что мы собираемся сохранить. И
в этом суть метода Фаула. Пьеттен - это подарок нам, образец того, что  мы
сделаем со Страной, если попытаемся спасти ее. И Фаул очень уверен в себе.
А пророчества, подобные этому, оправдываются.
     Услышав это, великан уставился на Кавинанта, словно Неверящий  только
что наложил на него проклятие. Кавинант попытался не  отвести  взгляда  от
глаз великана, но потом  посмотрел  на  истерзанную  траву.  Она  выгорела
странными пятнами. Местами трава почти не была повреждена, а  местами  она
выгорела  -  видимо,  огонь  Лордов   наносил   ей   меньше   вреда,   чем
разрушительная сила юр-вайлов.
     Минуту спустя великан сказал:
     - Ты забываешь, что между пророком  и  предсказателем  есть  разница.
Пророчество не есть предсказание будущего.
     Кавинант не хотел думать об этом. Чтобы сменить  тему  разговора,  он
сказал:
     - Почему бы тебе не воспользоваться целебной грязью,  чтобы  залечить
рану на лбу?
     На этот раз великан отвел взгляд, глухо ответив:
     - Ее не осталось.
     Он беспомощно развел руки.
     - Одни умирали. Другим грязь была нужна,  чтобы  сохранить  руку  или
ногу. И... - его голос на мгновение  прервался,  -  я  думал,  что  крошке
Пьеттену она тоже сможет помочь.  Он  всего  лишь  ребенок,  -  настойчиво
сказал он, взглянув на Кавинанта с внезапной мольбой, которую тот  не  мог
понять.  -  Но  один  из  пещерников  умирал  очень  медленно  и  в  таких
мучениях...
     Новая струйка крови сбежала у него со лба.
     - Камень и море! - простонал он. - Я не мог перенести этого.  Хатфрол
Биринайр отложил для меня  горстку  грязи,  несмотря  на  то,  что  ее  не
хватало. Но я отдал ее пещернику, потому что он очень мучился.
     Он сделал большой глоток из бурдюка, смахнув ладонью кровь со лба.
     Кавинант  пристально  посмотрел  на   поврежденное   лицо   великана.
Поскольку ему в голову не приходили слова утешения, он спросил:
     - А как твои руки?
     - Мои руки? - На мгновение Морестранственник,  казалось,  растерялся,
но потом вспомнил. - Ах, каамора. Друг мой, я - великан, - объяснил он.  -
Обычный огонь не может принести мне вреда. Но боль - боль учит многому.
     Его губы изогнулись в гримасе отвращения к самому себе.
     - Говорят, великаны сделаны  из  гранита,  -  пробормотал  он.  -  Не
беспокойся обо мне.
     Под влиянием импульса Кавинант ответил:
     - В том мире, из которого я пришел, есть такие места,  где  маленькие
слабые леди целыми днями стучат по гранитным глыбам железными молоточками.
Это занимает много времени, но  постепенно  глыба  превращается  в  мелкие
осколки.
     Великан немного подумал, прежде чем спросить:
     - Это пророчество, Юр-Лорд Кавинант?
     - Не спрашивай. Я бы не понял, что это пророчество, если  бы  оно  не
сбылось со мной лично.
     - Я тоже, - сказал  Морестранственник.  Смутная  улыбка  тронула  его
губы.
     Вскоре Лорд Морэм  позвал  отряд  на  завтрак,  приготовленный  им  и
Протхоллом. Со стонами воины поднялись и  подошли  к  огню.  Великан  тоже
встал. Он и Кавинант пошли следом за Ллаурой, чтобы подкрепиться.
     Вид и запах пищи внезапно заставил  Кавинанта  ощутить  необходимость
решения с новой силой. Он был пуст от  голода,  но  протянув  руку,  чтобы
взять немного хлеба, он увидел, что его рука в крови и пепле. Он убивал...
Хлеб выпал из его руки.
     - Все это неправильно, - пробормотал он.
     Еда была одной из форм подчинения физической реальности  Страны.  Ему
необходимо было подумать. Пустота внутри выдвигала требования, но Кавинант
отказывался их выполнять. Сделав глоток вина, чтобы прочистить  горло,  он
отвернулся  от  огня  с  жестом  отчаяния.  Лорды  и  великан   озадаченно
посмотрели на него, но ничего не сказали.
     Кавинант чувствовал необходимость подвергнуть себя  испытанию,  чтобы
отыскать ответ, который восстановил бы  его  способность  к  выживанию.  С
гримасой упрямства он решил оставаться голодным до тех  пор,  пока  он  не
найдет то, что  ему  нужно.  Может  быть,  в  голодном  состоянии  его  ум
прояснится  настолько,  что  будет  в  состоянии  решить   фундаментальные
противоречия его дилеммы.
     Все брошенное оружие было убрано с поляны и собрано в кучу.  Кавинант
подошел к ней и вытащил  оттуда  каменный  нож  Этиаран.  Потом,  движимый
каким-то непонятным импульсом, он подошел к лошадям, чтобы посмотреть,  не
ранена ли  Дьюра.  Обнаружив,  что  она  не  пострадала,  он  почувствовал
некоторое облегчение. Ни при каких обстоятельствах он не хотел бы садиться
на ранихина.
     Вскоре воины закончили завтрак и устало двинулись  к  лошадям,  чтобы
ехать дальше.
     Садясь на Дьюру, Кавинант услышал, как Стражи  Крови  резким  свистом
подозвали ранихинов. Этот свист, казалось, повис в воздухе. Потом со  всех
сторон на поляну галопом примчались  огромные  лошади  -  гривы  и  хвосты
развевались, словно охваченные огнем, копыта ударяли по  земле  в  длинн