близко к пропасти.
     - Это означает, что красота - нечто побочное, -  проскрежетал  он.  -
Это хорошо, но это нечто такое, без чего можно жить.
     - Можно? - во взгляде Морэма появился опасный блеск.
     А великан позади него повторил, немного запинаясь:
     - Жить без красоты? Ах, друг  мой!  Как  же  вы  там  сопротивляетесь
отчаянию?
     - Я не думаю, что мы это делаем, -  пробормотал  Кавинант.  -  Просто
некоторые из нас упрямы.
     Потом он замолчал. Морэм не задавал ему больше вопросов, и  он  ехал,
погрузившись в свои мысли, пока Высокий Лорд Протхолл не объявил остановку
на отдых.
     В  течение  остатка  дня  молчание  Кавинанта,  казалось,   понемногу
заразило всех остальных. Болтовня и пение Дозора постепенно стихло.  Морэм
как-то искоса поглядывал на Кавинанта, но  не  делал  попыток  возобновить
разговор. А Протхолл казался таким же мрачным, как и Стражи  Крови.  Потом
Кавинант догадался, в чем дело. Этой ночью должно  было  наступить  первое
оскверненное полнолуние.
     Дрожь пронзила его. Эта ночь будет своего рода проверкой силы  Друла:
если пещерник сможет удержать свою кровавую отметку даже на  полной  луне,
то Лордам придется признать, что его сила не имеет видимых границ. И такая
сила сможет сотворить - и почти  наверняка  уже  породила  -  целые  армии
мародеров, чтобы удовлетворить вкус Друла к грабежу. Тогда отряду придется
сражаться, чтобы пройти дальше.
     Кавинант с содроганием вспомнил  свою  краткую  встречу  с  Друлом  в
пещере  Кирил  Френдор.  Подобно  своим  спутникам,  он   чувствовал   уже
прикосновение ночной пелены и невольно думал  о  том,  что  может  за  ней
скрываться.
     Лишь Вариоля и Тамаранты, казалось, не  коснулось  общее  настроение.
Тамаранта выглядела полусонной и  совершенно  не  правила  своей  лошадью,
которая сама выбирала путь. Ее супруг сидел в седле  прямо,  твердо  держа
поводья, но рот его  был  расслаблен,  а  взгляд  рассеян.  Они  выглядели
немощными. Кавинант чувствовал, что может увидеть хрупкость их костей.  Но
лишь они одни из  всего  отряда  были  безучастны  к  наступлению  ночи  -
казалось, они  даже  рады  ее  приближению.  Быть  может,  они  просто  не
понимали.
     Еще до наступления  темноты  отряд  остановился  на  северном  склоне
неровного холма, частично защищавшего от юго-западного ветра. Воздух  стал
холодным, словно вернулась зима, и ветер леденил сердца  путешественников.
Несколько воинов молча кормили лошадей, остальные готовили  скромную  пищу
на огне, который Биринайр высек из  прута  лиллианрилл.  Ранихины  галопом
умчались,  чтобы  заночевать  в  каком-то  укромном  месте  или  совершить
какой-то обряд. Остальные скакуны остались на месте, стреноженные.  Стражи
Крови выставили вокруг лагеря часовых, а остальные устроились возле  огня,
завернувшись в плащи.  Как  только  остатки  дневного  света  окончательно
рассеялись, ветерок окреп и  превратился  в  довольно  сильный  постоянный
ветер.
     Кавинант  обнаружил,  что  он  сейчас  был  бы   не   прочь   ощутить
товарищеское участие, с которого начался день. Но сам же  и  понимал,  что
это  невозможно,  и  ему  пришлось  ждать,  пока  Высокий  Лорд   Протхолл
поднимется, чтобы встретить мрачные предчувствия членов отряда.
     Твердо уперев  посох  в  землю,  он  запел  гимн  Ревлстону,  который
Кавинант слышал во время вечерней  службы.  К  нему  присоединился  Морэм,
затем Вариоль и Тамаранта, и вскоре весь Дозор был уже на ногах, добавив к
пению мощь своих голосов. Они стояли под мрачным  небом  -  двадцать  пять
человек, поющих словно пророки:

               Семь Проклятий для отрицающих веру,
               Для предателей Страны, людей и духов,
               И один храбрый Лорд, чтобы
               Противостоять судьбе и беречь
               Цветок красоты от черноты порчи.

     Они  смело  возвысили  голоса,  и  контрапунктом  этой  мелодии   был
раскатистый тенор великана, певшего свою песню. Когда  гимн  был  спет  до
конца, они сели и заговорили все вместе низкими голосами,  словно  гимн  -
это все, что им было необходимо, чтобы восстановить свое мужество.
     Кавинант сидел и глядел на свои узловатые руки. Не поднимая  взгляда,
он чувствовал восход луны: он ощутил  вокруг  странное  напряжение,  когда
первый красный отблеск появился на горизонте. Но  он  закусил  губу  и  не
поднял глаз. Его спутники тяжело дышали;  красноватый  отблеск  постепенно
сгущался в сердце огня, но Кавинант все не отрывал взгляда от  своих  рук,
словно изучал, как белеют костяшки его пальцев.
     Потом он услышал мучительный шепот Лорда  Морэма:  "Меленкурион!",  И
понял,  что  луна  была  полностью  красной,  запятнанной  так,  будто  ее
осквернение было закончено, - такая кровавая, словно ночное небо прорезали
до самого сердца. Кавинант ощутил, как ее свет коснулся его лица,  и  щеку
перекосило от отвращения.
     И тут  он  с  ужасом  увидел,  что  лунный  свет  придал  его  кольцу
красноватый оттенок - металл выглядел так, словно его погружали  в  кровь.
Серебро изнутри старалось пробиться сквозь алый отблеск, но тот, казалось,
просачивался внутрь, постепенно погашая и извращая Белое Золото.
     Инстинктивно он понял. Несмотря на то, что  сердце  его  готово  было
выпрыгнуть из  груди,  он  сидел  неподвижно,  внушая  себе  молчаливые  и
бесполезные предупреждения.  Затем  он  вскочил,  прямой  и  непреклонный,
словно сама луна заставила его сделать это - руки прижаты плотно к  бокам,
кулаки сжаты.
     Сзади раздался голос Баннора:
     - Не пугайся, Юр-Лорд. Ранихины предупредят  нас,  если  волки  будут
представлять угрозу.
     Кавинант  повернул  голову.  Страж  Крови  протянул   к   нему   руку
успокаивающим жестом.
     - Не прикасайся ко мне! - прошипел Кавинант.
     Он рывком отодвинулся от Баннора. На мгновение он с бьющимся  сердцем
увидел, что кровавый цвет  луны  сделал  лицо  Баннора  похожим  на  кусок
застывшей лавы. Затем под ногами, словно взрыв, возникло ужасное  ощущение
зла, и он упал рядом с огнем.
     Ударившись, он бросил тело вперед, не думая ни  о  чем,  ощущая  лишь
непреодолимое желание избежать нападения. Перекатившись через  голову,  он
почувствовал, что ноги ударились о тлеющие головешки костра.
     Но едва Кавинант упал, Баннор прыгнул вперед.  Когда  Кавинант  задел
костер, Стражу Крови оставался до него всего  лишь  шаг.  Почти  в  то  же
мгновение он схватил Кавинанта за запястье  и,  легко  выдернув  из  огня,
поставил на ноги.
     Еще не успев твердо встать, Кавинант обернулся к Баннору и  прокричал
ему в лицо:
     - Не прикасайся ко мне!
     Баннор отпустил руку Кавинанта и сделал шаг назад.
     Протхолл, Морэм, великан и все воины были уже на ногах. Они  смотрели
на Кавинанта с удивлением, замешательством и возмущением.
     Он ощутил внезапную слабость. Ноги дрожали, и он опустился на  колени
возле костра.
     "Проклятый Фаул подстроил  это,  он  хочет  меня  погубить"  -  думал
Кавинант, указывая трясущимся пальцем на землю в том месте, где только что
стоял.
     - Вот, - прошептал он. - Это было здесь. Я это почувствовал.
     Реакция Лордов была мгновенная. Пока Морэм кричал Биринайру, Протхолл
быстро шагнул вперед и наклонился над местом, которое указал Кавинант.
     Тихо бормоча что-то под нос, он  коснулся  земли  кончиками  пальцев,
словно  исследующий  рану  врач.  Затем  к  нему  присоединились  Морэм  и
Биринайр. Биринайр отодвинул Высокого Лорда, взял свой посох лиллианрилл и
прикоснулся концом к подозрительному месту. Вращая посох  между  ладонями,
он повелительно сосредоточил взгляд на своем любимом дереве.
     -  На  какое-то  мгновение,  -  пробормотал  Протхолл,  -  я  кое-что
почувствовал - какую-то память в земле. Затем она ускользнула от  меня,  -
он вздохнул. - Это было ужасно.
     Биринайр эхом  отозвался:  "Ужасно",  продолжая  сосредоточенно  свои
действия и разговаривая сам с собой. Протхолл  и  Морэм  смотрели  на  его
руки, дрожавшие от старости или от какого-то другого  ощущения.  Вдруг  он
закричал:
     - Ужасно! Рука Убийцы! И он отважился  сделать  это?  -  Он  бросился
прочь с такой быстротой, что упал бы, если бы его не подхватил Протхолл.
     На мгновение они  встретились  глазами,  словно  пытались  обменяться
какими-то мыслями, которые нельзя было произнести  вслух.  Затем  Биринайр
высвободился из рук Протхолла.  Глядя  вокруг  так,  словно  он  собирался
увидеть осколки своего достоинства, разбросанные  под  ногами,  он  хрипло
пробормотал:
     - Я настаиваю на своем. Я еще не настолько стар.
     Взглянув на Кавинанта, он продолжал:
     - Вы думаете, я стар. Разумеется. Стар и глуп. Пошел в  поход,  когда
надо было греть ноги у огня. Как чурбан.  -  Указывая  на  Неверящего,  он
заключил: - Спросите его. Спросите!
     Пока внимание всех было привлечено к хайербренду,  Кавинант  поднялся
на ноги и спрятал руки в карманы, чтобы скрыть цвет своего  кольца.  Когда
Биринайр  указал  на  него,  он  поднял  глаза.  От  предчувствия  у  него
похолодело в желудке, едва он вспомнил нападение на  него  в  Анделейне  и
все, что за этим последовало.
     Протхолл твердо сказал:
     - Вступите сюда снова, Юр-Лорд.
     С исказившей лицо гримасой Кавинант вышел вперед и поставил  ногу  на
то место, где стоял раньше. Как только пятка коснулась земли, он вздрогнул
в ожидании и постарался приучить себя к мысли, что в одном лишь этом месте
земля стала небезопасной, лишенной опоры. Но на  этот  раз  он  ничего  не
почувствовал. Так же, как и в Анделейне,  зло  исчезло,  оставив  его  под
впечатлением, что яму прикрыли налетом надежности.
     В ответ на молчаливый вопрос Лордов он покачал головой.
     После паузы Морэм уверенно сказал:
     - Вы и прежде испытывали это.
     Кавинант с усилием заставил себя произнести:
     - Да, несколько раз в Анделейне. Перед нападением на духов.
     - Тебя коснулась рука Серого Убийцы, - Биринайр сплюнул. Но повторить
обвинение не смог. Его кости, казалось, напомнили о возрасте, и он  устало
осел,  оперевшись  на  посох.  Словно  упрекая  себя  или  извиняясь,   он
пробормотал:
     - Разумеется. Моложе. Если бы я был моложе...
     С этими словами он повернулся и зашагал к своему месту.
     - Почему ты не сказал нам об этом? - сурово спросил Морэм.
     Этот вопрос заставил Кавинанта  ощутить  внезапный  стыд,  будто  его
кольцо стало просачиваться сквозь ткань брюк. Плечи опустились, и  он  уже
не чувствовал ничего и только глубже засунул руки в карманы.
     - Я не... Сначала я не хотел, чтобы вы знали об этом... О том,  какой
важной персоной считает меня Фаул. И Друл. А после этого... - он  мысленно
вернулся к критической ситуации в палате Совета Лордов, - я думал о других
вещах.
     Морэм кивнул в знак того,  что  принимает  это  объяснение,  и  через
мгновение Кавинант продолжал:
     - Я не знаю, что это такое. Но я чувствую это  только  через  подошвы
ботинок. Я не могу прикоснуться к этому - ни руками, ни ногами.
     Морэм и  Протхолл  обменялись  удивленными  взглядами.  Высокий  Лорд
сказал:
     - Неверящий, я не в состоянии понять причину этих  нападений.  Почему
твои ботинки делают тебя чувствительными к этому злу? Я не знаю.  Но  либо
я, либо Лорд Морэм должны постоянно находиться рядом  с  тобой,  чтобы  ты
смог сказать без промедления об этом.
     Затем он бросил через плечо:
     - Первый знак Тьювор. Вохафт Кеан. Вы слышали?
     Кеан ответил:
     - Да, Высокий Лорд.
     А голос Тьювора тихо добавил:
     - Нападение будет. Мы слышали.
     - Потребуется постоянная готовность,  -  мрачно  сказал  Морэм,  -  и
отважные сердца, чтобы противостоять бешеным атакам  юр-вайлов,  волков  и
пещерников решительно и успешно.
     - Это так, - сказал наконец Высокий Лорд,  -  но  всему  свое  время.
Сейчас нам пора отдохнуть. Надо набраться сил.
     Отряд начал устраиваться на ночлег.
     Напевая себе под нос песню великанов, Морестранственник растянулся на
земле в обнимку со своим заветным кожаным бурдюком,  наполненным  "глотком
алмазов". Пока Стражи Крови распределяли часовых, воины расстелили  одеяла
для себя и для Лордов. Кавинанту казалось, что все наблюдают за ним, и  он
был рад, что одеяло помогло ему надежнее укрыть кольцо. Он  долго  не  мог
уснуть из-за холода; одеяло не спасало от холода, исходившего от кольца.
     Но прежде, чем сон сморил его,  он  слушал  песню  великана  и  видел
Протхолла, сидевшего возле тлеющего костра. Великан и Высокий  Лорд  несли
ночную вахту - два старых друга земли, бодрствующие перед  лицом  нависшей
угрозы.
     Рассвет следующего дня был серым и безрадостным,  все  небо  укрывали
тучи, будто слоем пепла, и Кавинант сидел в седле согнувшись, как будто на
шее у него висел тяжелый груз. С заходом луны кольцо его утратило  красный
оттенок, но он остался в его памяти, и кольцо, казалось, тянуло его  вниз,
подобно бессмысленному преступлению. Будучи беззащитным, он принял это  за
подданство, которого он не выбирал,  не  мог  выбрать,  которое  было  ему
навязано. Свидетельство казалось неопровержимым. Подобно  луне,  он  готов
был  пасть  жертвой  махинаций  Лорда  Фаула.  Но  его  желание  здесь  не
принималось во внимание, для игры были выбраны такие струны его души,  что
это могло сломать любое сопротивление.
     Он не мог понять, как это случилось. Неужели его желание умереть, его
слабость и отчаяние прокаженного  были  так  сильны?  К  чему  привел  его
упрямый инстинкт самосохранения? Куда делась его злость, его сила? Неужели
его так долго пророчили в жертву, что  теперь  даже  самому  себе  он  мог
ответить только как жертва?
     Ответа не было. Он не был уверен ни в чем, кроме страха,  овладевшего
им, когда отряд остановился на привал в  полдень.  Он  обнаружил,  что  не
хочет слезать с лошади.
     Он  не  доверял  земле,  контакт  с  ней   пугал   его.   Он   утерял
основополагающую уверенность: веру в прочность и стабильность земли - веру
настолько очевидную, постоянную и необходимую,  что  до  сего  времени  он
просто  не  подозревал  о  ее  существовании.  Слепая   молчаливая   почва
превратилась в черную руку, злобно страждущую схватить его, только его.
     Однако он все же заставил себя слезть с  лошади,  и  тут  же  ужасное
ощущение пронзило его. Злобность и ядовитость этого ощущения заставили его
сжаться, и он едва устоял на ногах, глядя, как Протхолл, Морэм и  Биринайр
пытаются поймать то, что он чувствовал.  Однако  их  попытки  не  удались;
страдание, причиненное этим прикосновением, прошло сразу,  как  только  он
отошел от этого места.
     Тем  же  вечером,  во  время  ужина,  нападение  повторилось   вновь.
Укладываясь на ночлег, чтобы спрятать кольцо от луны, Кавинант дрожал  как
в лихорадке. Утром шестого  дня  он  проснулся  с  посеревшим  лицом  и  с
выражением обреченности в глазах. Перед тем как сесть на Дьюру,  он  вновь
подвергся нападению.
     И еще раз - во время одного из очередных привалов.
     И снова - в то же мгновение, когда, с  трудом  поборов  отчаяние,  он
отважился слезть с коня в конце  целого  дня  езды.  Зло  было  похоже  на
очередной гвоздь, загоняемый  в  крышку  его  гроба.  На  этот  раз  нервы
Кавинанта отреагировали с таким ужасом, что он  покатился  по  земле,  как
наглядная демонстрация тщетности всех попыток Лордов.  В  течение  долгого
времени  он  лежал  неподвижно,  прежде  чем   вновь   обрел   возможность
контролировать свои конечности, и когда он наконец встал,  то  при  каждом
шаге дергался и вздрагивал.
     - Я жалок, жалок, - шептал он  сам  себе,  но  не  мог  найти  внутри
достаточной ярости, чтобы справиться с этим.
     С дружеским участием в глазах Морестранственник спросил  его,  почему
он не снимет свои ботинки. Кавинанту пришлось немного подумать, прежде чем
он вспомнил причину. Тогда он пробормотал:
     - Это - часть меня, часть моего образа жизни. Я не должен... Остается
еще очень много частей. И, кроме того, - устало добавил он, - если я сниму
ботинки, то как тогда Протхолл сможет разобраться?..
     - Не надо делать это ради нас, - напряженно отозвался Морэм. -  Разве
мы можем просить об этом?
     Но Кавинант лишь пожал  плечами  и  подошел  к  костру.  Он  даже  не
притронулся к еде - мысль о пище вызывала у него тошноту, - но  попробовав
съесть несколько ягод алианты с куста, росшего неподалеку  от  лагеря,  он
обнаружил,  что  они  действуют  успокаивающе.  Он  съел  пригоршню  ягод,
рассеянно разбрасывая вокруг косточки, как учила его Лена,  и  вернулся  в
лагерь.
     Когда ужин был окончен, Морэм сел рядом с  Кавинантом.  Не  глядя  на
него, Лорд спросил:
     - Как мы можем тебе помочь? Может быть, сделать носилки,  чтобы  тебе
не  пришлось  касаться  земли?  Или  есть  какие-нибудь  другие   способы?
Возможно, какая-нибудь из легенд великанов могла бы немного успокоить твое
сердце. Я слышал, будто великаны хвастают,  что  сам  Презренный  стал  бы
другом земли, если заставить его выслушать легенду о Богуне Невыносимом  и
Тельме, приручившей его, - настолько целительны эти легенды.
     Внезапно Морэм повернулся прямо к Кавинанту, и тот увидел,  что  лицо
его проникнуто участием.
     - Я вижу твою боль, Юр-Лорд.
     Кавинант опустил голову, избегая взгляда Морэма, и проверил, спрятана
ли его левая рука. Мгновение спустя он тихо сказал:
     - Расскажи мне о Создателе.
     - О, - вздохнул Морэм. - Мы не знаем точно, существует ли  Создатель.
Немного - чисто пророческие сведения об этом  существе  дошли  до  нас  из
таинственных глубин нашего древнего  прошлого,  старых  легенд.  Мы  знаем
Презренного. Но Создателя мы не знаем.
     Затем Кавинант с некоторым удивлением услышал голос Лорда  Тамаранты,
вмешавшейся в разговор:
     - Разумеется, мы знаем. Ах, эта глупость молодых. Морэм, мой сын,  ты
пока еще не пророк. Ты должен учиться этому виду мужества.
     Медленно оторвав от земли  свое  старое  тело,  она  встала.  Длинные
волосы ее прядями свисали вокруг лица, отбрасывая на  него  тени.  Подойдя
ближе к огню, она чуть слышно проговорила:
     - Дары  пророчества  и  предсказания  несовместимы.  Согласно  Учению
Кевина, только Хатфью, Лорд-Основатель, был одновременно и предсказателем,
и пророком. Менее сильные души не видят в этом разницы. Что ж, я не  знаю.
Но когда Кевин Расточитель Страны решил  в  своем  сердце  вызвать  Ритуал
Осквернения, он спас Стражу Крови, ранихинов и великанов,  потому  что  он
был  предсказателем.  А  поскольку  он  не  был  пророком,  то  не   сумел
предугадать, что Лорд Фаул выживет. Он был не таким  великим,  как  Берек.
Разумеется, Создатель существует.
     Она взглянула на Вариоля, чтобы он подтвердил, и  он  кивнул.  Однако
Кавинант не был уверен, что тот слышал, о чем идет речь.  Но  Тамаранта  в
ответ тоже  кивнула,  как  бы  в  благодарность  за  то,  что  Вариоль  ее
поддержал. Подняв голову к ночному небу и звездам, она заговорила голосом,
ломким от старости:
     - Разумеется, Создатель есть, - повторила она.  -  А  как  же  иначе?
Противоположности существуют только при наличии друг друга. Иначе  разница
теряется, и остается  только  хаос.  Нет,  отрицание  не  может  быть  без
созидания. Лучше спросить, как об  этом  мог  забыть  Создатель,  сотворив
землю. Ибо, если бы он не забыл, тогда созидание и отрицание  существовали
бы вместе в одном его существе, и он бы не знал об этом.
     Вот что гласит древнейшая  легенда:  в  вечность,  существовавшую  до
сотворения  времени,  пришел  Создатель,  словно   ремесленник,   в   свою
мастерскую.  И  поскольку  творить  совершенное  -  характерное   свойство
созидания, Создатель целиком отдался этому замыслу.  Сначала  он  построил
Арку  Времени,  чтобы  его  творение  имело  место,  где  существовать.  И
краеугольным камнем этой Арки он заложил Дикую Магию,  чтобы  время  могло
сопротивляться хаосу и дл