нной  надежде  Страны  -  поскольку   эта   надежда
бесплодна. Помни о том, что я удержала свою руку - я сдержала клятву.
     - Разве? - спросил Кавинант, движимый сложным  импульсом  симпатии  и
безымянного гнева.
     Дрожащим пальцем она указала на нож.
     - Я не повредила тебе. Я доставила тебя сюда.
     - Ты повредила самой себе.
     - Такова уж моя клятва, - глухо  произнесла  она.  -  Теперь  прощай.
Когда ты благополучно вернешься в свой мир, помни, что такое зло.
     Кавинант хотел протестовать, спорить, но ее волнение передалось  ему,
и он промолчал перед силой ее решимости. Повинуясь молчаливому приказу  ее
взгляда, он нагнулся и  вытащил  нож  из  травы.  Лезвие  легко  подалось.
Кавинант почти ожидал, что из "раны" в земле пойдет кровь, но густая трава
сомкнулась над разрезом, полностью скрыв его, как будто  его  и  не  было.
Кавинант бессознательно попробовал лезвие пальцем и ощутил его остроту.
     Когда он вновь поднял глаза, то увидел, что  Этиаран  уже  взбирается
вверх по холму, уходя все дальше от них и двигаясь неверным шагом калеки.
     "Все это неправильно! - хотел крикнуть он ей вслед. -  Пожалей  меня,
посочувствуй мне! - Но язык отказывался повиноваться. Охваченный болью  ее
отречения,  он  не  мог  говорить.  -  По  крайней  мере   прости   меня".
Напряженность мускулов лица навела его на  отвратительную  мысль,  что  он
ухмыляется.
     - Этиаран! - простонал он. - Почему мы так немощны?
     Тихий голос великана словно бальзам пролился на его боль.
     - Так мы едем?
     Кавинант машинально кивнул. Он оторвал взгляд  он  удаляющейся  спины
Этиаран и засунул ее нож себе за пояс.
     Морестранственник подал ему знак садиться  в  лодку.  Когда  Кавинант
перешагнул через борт и опустился на  поперечину,  сделанную  на  носу,  -
единственное сиденье в тридцатифутовом судне, но все же узкое для него,  -
великан тоже шагнул внутрь, одновременно оттолкнувшись от берега. Затем он
перешел на широкую низкую корму. Стоя там,  он  ухватился  за  руль.  Киль
вздрогнул от прошедшей по нему волны силы.  Великан  направил  свое  судно
прочь от берега реки, на середину потока, и вскоре оно  уже  двигалось  на
запад среди гор.
     Когда Кавинант устроился на сиденье, он тут же повернулся и с  тоской
стал смотреть, как Этиаран взбирается вверх по горному  склону.  Но  волна
силы, двигавшая лодку, несла ее со скоростью бегуна, и  вскоре  расстояние
между ними и Этиаран увеличилось настолько, что последняя  превратилась  в
небольшую коричневую точку на фоне зелени Анделейна.  С  огромным  усилием
Кавинант заставил себя отвести взгляд от этой  точки  и  попытаться  найти
источник силы, двигавшей лодку.
     Однако никакого источника этой силы обнаружить ему не удалось.  Лодка
стремительно неслась против течения,  словно  влекомая  огромной  рыбиной.
Причем в  движении  не  ощущалось  никаких  толчков.  Но  при  этом  нервы
Кавинанта чувствовали энергию, изливавшуюся через киль. Он мрачно спросил:
     - Что позволяет этому судну двигаться? Я не вижу никакого двигателя?
     Великан стоял на корме, глядя вверх по  течению,  держа  левой  рукой
высокий руль, а правой определяя направление встречных ветров; при этом он
что-то напевал, какую-то простую песню на языке, понять  который  Кавинант
не мог, - песню, в которой  словно  бы  слышался  шелест  волн  и  которая
оставляла соленый привкус на губах, похожий на привкус моря.
     Услышав вопрос Кавинанта, он еще мгновение продолжал петь. Но  вскоре
язык песни переменился, и Кавинант стал понимать, что поет великан:
 
               Камень и море крепко связаны с жизнью. 
               Они - два неизменных 
               Символа мира: 
               Одно - постоянство в покое, 
               Другое - постоянство в движении: 
               Носители Силы, которая Сохраняет... 
 
     Затем великан  умолк  и  посмотрел  вниз,  на  Кавинанта,  с  укором,
сверкавшим в глазах из-под непроходимых бровей.
     - Чужак в Стране, - сказал он, - разве эта  женщина  ничему  тебя  не
научила?
     Кавинант напрягся. Выражение  голоса  великана,  казалось,  принижало
Этиаран, приуменьшало цену принесенной ею жертвы; его высокий неприступный
лоб и полный юмора взгляд казались непроницаемыми  для  чувства  симпатии.
Однако для Кавинанта боль  Этиаран  была  очевидной.  Она  была  лишена  в
огромной степени нормальной человеческой любви и тепла.
     Голосом, резким от гнева, он ответил:
     - Она Этиаран, супруга Трелла из подкаменья  Мифиль,  и  она  сделала
нечто  большее,  чем  научила  меня.  Она  сумела   провести   меня   мимо
Душераздирателя, мимо убитого вейнхима, под кровавой луной, мимо юр-вайлов
- а ты бы мог сделать это?
     Великан не ответил, но  широкая  веселая  улыбка  озарила  его  лицо,
приподняв кончик бороды словно в насмешливом салюте.
     - Черт побери! - взорвался Кавинант. - Уж не думаешь  ли  ты,  что  я
лгу? Я не пал бы столь низко, чтобы лгать тебе.
     При  этом  улыбка  великана  перешла   в   высокий   журчащий   смех.
Морестранственник смеялся самозабвенно, откинув назад голову.
     Кавинант смотрел на него, коченея от гнева, в то  время  как  великан
все продолжал хохотать. Кавинант недолго терпел это  оскорбление.  Вскочив
со скамьи,  он  бросился  на  великана,  собираясь  ударить  его  поднятым
посохом.
     Морестранственник остановил его успокаивающим жестом.
     - Полегче, Неверящий, - сказал он. - Быть может, мне сесть, чтобы  ты
почувствовал себя выше?
     - Адское пламя! - взвыл Кавинант. Свирепо взмахнув рукой,  он  ударил
по днищу судна концом своего посоха, зачерненным юр-вайлами.
     Лодка  подпрыгнула,  словно  этот  удар  заставил  реку  конвульсивно
содрогнуться. Шатаясь, Кавинант ухватился за поперечину, на которой сидел,
чтобы не упасть за борт. Через мгновение спазм миновал,  и  сверкающий  на
солнце поток стал  таким  же  гладким,  как  и  прежде.  Но  Кавинант  еще
несколько мгновений держался за перекладину, чувствуя, как тяжело бьется в
груди сердце,  как  натянуты,  словно  струна,  все  нервы  и  как  тяжело
пульсирует его кольцо.
     "Кавинант! - внутренне прорычал он, обращаясь к самому себе, - ты был
бы смешон, если бы не был так... Смешон".
     Он выпрямился и стоял так, упираясь ногами в дно лодки, до  тех  пор,
пока не взял свои эмоции  под  контроль.  Затем  его  взгляд  скользнул  к
великану, осторожно коснулся его ауры. Однако он не смог  уловить  ничего,
похожего на зло; Морестранственник казался столь  же  безупречно  крепким,
как природный гранит.
     "Нелепость!"  -  повторил  для  себя  Кавинант.  -  Она   заслуживает
уважения! - добавил он вслух.
     - Ах, прости меня, - сказал великан. Повернувшись,  он  опустил  руль
так, чтобы им можно было управлять в  сидячем  положении.  -  Я  не  хотел
проявить неуважение. Твоя лояльность принесла мне облегчение.  И  я  знаю,
как следует ценить то, что она смогла сделать.
     Он сел на корме и оперся спиной о руль так, что его  глаза  оказались
всего лишь в футе над глазами Кавинанта.
     - Да, и как следует жалеть ее - я тоже знаю. Никто во всей  Стране  -
ни один человек, ни один великан или ранихин - никто не смог бы  доставить
тебя... Доставить в Твердыню Лордов быстрее, чем это сделаю я.
     Затем улыбка вновь вернулась на его лицо.
     - Но ты, Томас Кавинант Неверящий и чужак в  Стране,  -  ты  сжигаешь
себя слишком расточительно. Я засмеялся, глядя на тебя, потому что ты  был
похож на петуха, нападающего на ранихина.  Ты  растрачиваешь  себя,  Томас
Кавинант.
     Кавинант двойным усилием обуздал свой гнев и спокойно сказал:
     - Ты так уверен в этом? Ты судишь слишком поспешно, великан.
     Грудь Морестранственника заклокотала от еще одного фонтана  журчащего
смеха.
     - Смело сказано! В Стране появилось нечто новое - человек, обвиняющий
великана в торопливости. Что ж, ты прав. Но разве ты не знаешь,  что  люди
считают нас... - Он снова расхохотался. - ...Считают нас осмотрительными и
чересчур  медлительными?  Я  был  избран  послом  потому,   что   короткие
человеческие имена, лишающие их носителей  такой  огромной  доли  истории,
силы и значения, даются мне легче, чем  большинству  представителей  моего
народа. Но теперь выходит, что не просто легче, а чересчур легко.
     Он снова откинул голову и залился самозабвенным хохотом.
     Кавинант смотрел на великана так, словно  весь  юмор  последнего  был
абсолютно недоступен его пониманию. Затем не без усилия он  заставил  себя
расслабиться, положил посох на  дно  лодки  и  сел  на  поперечину,  глядя
вперед, на запад и  на  полуденное  солнце.  Смех  великана  звучал  очень
заразительно, в нем смешалось простое неподдельное  веселье,  но  Кавинант
чувствовал, что все в нем почему-то сопротивляется этому смеху. Он не  мог
позволить себе стать жертвой еще одного обольщения. Он уже и  так  потерял
себя в большей степени, чем надеялся когда-либо найти вновь.
     "Нервы не восстанавливаются". Эти слова звучали  в  нем  погребальным
звоном, как будто они были литургией к нему, иконами  с  изображением  его
самого, поверженного и повергнутого в прах.  "Великаны  не  существуют.  Я
знаю разницу".
     Двигаться, выжить.
     Он кусал губы, словно эта боль могла помочь ему сохранить равновесие,
удержать свою ярость под контролем. Сзади великан вновь  тихо  запел.  Его
песня раскатилась подобно рокоту устья  мощной  реки,  впадающей  в  море,
поднимаясь и падая, как прилив и отлив,  и  ветры  древности  дули  сквозь
архаичность слов. В интервалах они переходили в прежний припев:

                  Камень и море крепко
                  Связаны с жизнью...

     А затем вновь уносились вдаль. Этот звук  напомнил  Кавинанту  о  его
усталости, и он лег на носу, чтобы отдохнуть.
     Вопрос великана застал его, когда он уже собирался уснуть.
     - Ты хороший рассказчик, Томас Кавинант?
     Он рассеянно ответил:
     - Когда-то был им.
     - А потом забросил это дело? Ах, эта история в трех словах  не  менее
грустна, чем любая другая, которую ты мог бы мне рассказать. Но жизнь  без
сказки подобна морю без соли. А как ты живешь?
     Кавинант положил руки на борт и опустил на них голову. По  мере  того
как лодка двигалась вперед, Анделейн раскрывался перед ним подобно бутону,
но он  не  обращал  на  это  внимания,  устремив  взгляд  на  струю  воды,
обтекавшую нос. Бессознательно он сжал кулак вокруг своего кольца.
     - Просто живу.
     - Еще одна? - вернул его к действительности великан. - Теперь  уже  в
двух словах - и эта история еще печальнее первой. Не говори больше  ничего
- история в одно слово заставит меня зарыдать.
     Если великан  затаил  какую-то  обиду,  то  Кавинант  не  смог  этого
уловить. Голос Морестранственника звучал наполовину  дразняще,  наполовину
доброжелательно. Кавинант пожал плечами и ничего не сказал.
     Через мгновение великан продолжил:
     - Что ж, для  меня  такой  оборот  ничего  хорошего  не  сулит.  Наше
путешествие будет нелегким, и я надеялся, что ты поможешь скоротать долгие
часы с помощью рассказов. Но ничего. Я полагаю, что в любом случае  ты  не
рассказал  бы  ничего  веселого.  Душераздиратель,  убийство  вейнхима   и
надругательство над праздником духов Анделейна. Что ж,  кое-что  из  этого
меня не удивляет - наши старейшины не раз предсказывали, что Губитель  Душ
не умрет так легко, как на то надеялся бедный Кевин. Камень  и  море!  Все
это Осквернение - и последовавшее за ним Запустение - за  ложную  надежду!
Но у нас есть пословица, которой успокаивает наших детей, хотя их  не  так
уж много, - когда они начинают плакать, узнавая про свой народ, про Дом  и
сородичей, утраченных нами, мы говорим: "Радость в ушах того, кто слушает,
а не в устах того, кто говорит". В мире очень мало историй,  веселых  сами
по себе, и у нас должны быть веселые уши, чтобы  мы  могли  бросить  вызов
злу. Слава  Создателю!  Старый  Лорд  Дэймлон  Друг  Великанов  знал  цену
хорошему смеху. Когда мы достигли Страны, наше горе было  слишком  велико,
чтобы мы могли сражаться за право жить.
     - Хороший смех, - угрюмо вздохнул Кавинант. Неужели  за  то  короткое
время я отсмеялся на всю жизнь?
     - Вы, люди, в  большинстве  своем  нетерпеливы,  Томас  Кавинант.  Ты
думаешь, я несу  чепуху?  Ничего  подобного.  Я  хочу  как  можно  быстрее
добраться  до  главного.  Поскольку  ты  забросил  ремесло  рассказчика  и
поскольку оказывается, что никто из нас не счастлив в степени достаточной,
чтобы противостоять описанию твоих приключений,  -  что  ж,  придется  мне
самому что-нибудь рассказать. В рассказах есть сила -  укрепление  сердца,
которое является тем, что  к  чему-то  обязывает,  -  а  сила  нужна  даже
великанам, когда им предстоит выполнить такую задачу, как моя.
     Он сделал паузу, и Кавинант, не хотевший, чтобы он умолкал,  -  голос
великана, казалось, вплетал шум воды, несущейся  мимо  лодки,  в  какой-то
успокаивающий узор, - сказал в наступившей тишине:
     - Говори!
     - Ах, - ответил великан, - это было уже неплохо.  Ты  выздоравливаешь
вопреки самому себе, Томас Кавинант.  Ну  что  ж,  тогда  пусть  твои  уши
слушают весело, ибо я не поставщик скорби - хотя во времена действий мы не
морщились от фактов. Если б ты попросил меня заново преодолеть твой  путь,
я бы потребовал, чтобы ты описал все свое путешествие  в  деталях,  прежде
чем сделал бы три шага к холмам. Повторное путешествие опасно,  и  слишком
часто путешествие возможно лишь в  одну  сторону  -  тропа  потеряна,  или
путешественник изменился настолько, что не  осталось  никакой  надежды  на
возвращение.
     Но ты должен понять, Неверящий, что выбор рассказа обычно возлагается
на рассказчика.
     Язык древних великанов - это целая сокровищница всяких историй, и для
того, чтобы пересказать некоторые из них, требуются дни.  Однажды,  будучи
еще ребенком, я прослушал три раза подряд сказку о  Богуне  Невыносимом  и
Тельме, приручившей его. Это была история, достойная доброго смеха,  -  но
прошло девять дней, прежде чем я узнал, в чем дело. Однако ты не понимаешь
язык великанов,  а  хороший  перевод  -  это  сложная  проблема  даже  для
великанов, так что проблема выбора упрощается. Но описание нашей  жизни  в
Прибрежье после того, как наши корабли достигли Страны, содержит много раз
по много историй - легенд о правлении Дэймлона Друга Великанов,  и  Лорика
Заткнувшего  Вайлов,  и  Кевина,  которого  теперь  называют  Расточителем
Страны; легенд о том, как вырезали из  скал,  как  строили  благословенный
Ревлстон, "верности и преданности знак, вручную вырезанный в вечном  камне
времени"  -  как  однажды  выразил  это  в  своей   песне   Кевин;   самое
могущественное, что сделали великаны в Стране, - храм, на который  люди  и
теперь могут смотреть и помнить,  что  может  быть  достигнуто;  легенд  о
миграции, спасшей нас от Осквернения,  и  о  множестве  лечебных  средств,
которыми владеют новые Лорды. Но выбор вновь нетрудно  сделать,  поскольку
ты - чужак. Я расскажу тебе первую историю великанов Прибрежья -  песнь  о
Бездомных.
     Кавинант посмотрел  вокруг  себя,  на  сияющее  лазурное  спокойствие
Соулсиз,  и  приготовился  слушать  рассказ  великана.  Но   повествование
началось не  сразу.  Вместо  того,  чтобы  начать  свой  рассказ,  великан
вернулся к своей древней простой песне, задумчиво сплетая мелодию, так что
она раскатывалась подобно водной тропе реки. Он пел долго,  и,  поддавшись
чарам его  голоса,  Кавинант  задремал.  Он  был  слишком  утомлен,  чтобы
постоянно поддерживать наготове свое внимание. В  ожидании  он  прилег  на
носу лодки, как усталый пловец. Но затем какая-то новая интонация изменила
напев великана. Мелодия приобрела более четкие очертания, превратившись  в
подобие погребальной песни. Вскоре великан  пел  уже  на  языке,  понятном
Кавинанту:

                Мы - Бездомные,
                Затерянные странники этого мира,
                Из страны за Солнцерождающим морем.
                Там был наш Дом.
                Там мы росли -
                И подставляли ветру паруса,
                Не остерегаясь древнего зла.

                Мы - Бездомные.
                Мы уплыли от Дома и очага,
                От каменных священных жилищ,
                Построенных нашими любящими руками,
                Мы подставляли наши паруса
                Звездному ветру и приносили жизнь
                Во все места этого мира,
                Не обращая внимания на
                Опасности и утраты.

                Мы - Бездомные,
                Затерянные странники этого мира.
                От пустынного берега,
                От высоких скалистых утесов,
                К дому людей, к сказочным землям,
                На края моря, от мечты к мечте
                Направляли мы наши паруса
                И улыбались радуге
                Наших надежд.

                И поэтому теперь мы - Бездомные,
                Лишенные корней, и родных,
                И знакомых.
                За сокровенной тайной нашего счастья
                Мы правили свои паруса,
                Чтобы проплыть обратно,
                Но ветры судьбы дули
                Не так, как мы хотели,
                И земля за морем была потеряна...

     - Ах, камень и море! Знаешь ли ты старую легенду  о  раненой  радуге,
Томас Кавинант? Говорят, будто в самые сумрачные времена Страны  на  нашем
небе не было ни одной звезды.  Небо  представляло  собой  бездонную  тьму,
отделявшую нас от всеобщей вселенной  Создателя.  Там  он  жил  со  своими
людьми и мириадами своих ярких, лучистых творений,  и  они  кружились  под
музыку радости.
     Но по мере того как годы  устремлялись  от  вечности  к  вечности,  у
Создателя возникла идея, чтобы создать нечто новое для  счастливых  сердец
своих детей. Он спустился к  огромным  кузницам  и  котлам  своей  силы  и
смешивал, и ковал, и отливал редкие формы. И когда он устал, то  обратился
к небесам и забросил свое таинственное творение в небо - и, о чудо! Радуга
раскинула по всей вселенной свои руки.  На  мгновение  Создателя  охватила
радость. Но потом он пристально вгляделся в  радугу  -  и  там,  высоко  в
сияющем полотнище, он увидел рану, прореху в созданной им красоте.  Он  не
знал, что его враг, дух демона тьмы и грязноты, пробравшийся вовнутрь даже
его вселенной, видел, как он работает, и подмешал зло в чан, где творилось
его создание. Так что теперь,  когда  радуга  появилась  над  землей,  она
оказалась дырявой.
     Раздосадованный  Создатель  вернулся  к  своей  работе,  чтобы  найти
средство исцелить свое создание. Но пока он трудился,  его  дети,  мириады
его  светоносных  творений,  нашли  радугу,  и  ее  красота  наполнила  их
радостью. Они все вскарабкались на небеса и принялись весело  носиться  по
радуге, танцуя на ее  цветных  полосах.  Высоко  на  дуге  они  обнаружили
прореху. Но они не поняли этого. Весело распевая хором,  они  спрыгнули  в
рану и оказались в нашем небе. Этот новый неосвещенный мир лишь  обрадовал
их еще больше, и они принялись кружиться по  небу,  пока  оно  не  засияло
радостью их игры.
     Устав от бегства, они захотели вернуться в свою светлую вселенную. Но
дверь туда оказалась закрыта, поскольку Создатель обнаружил работу  своего
врага - причину прорехи, - и от гнева разум его замутился. Не отдавая себе
отчета, он сбросил радугу с небес. И только  когда  гнев  его  прошел,  он
понял, что запер своих детей в нашем  небе.  Так  они  и  остались  там  и
находятся до сей поры, звезды, сопровождающие приход ночей, - и так будет,
пока Создатель не сможет избавить свою вселенную от врага и  найти  способ
вернуть домой свои творения.
     То же самое было  и  с  нами,  Бездомными.  В  той  давно  потерянной
скалистой стране мы  жили  и  процветали  среди  себе  подоб