нанта  не  покидало
чувство умственной заторможенности, и  единственными  внешними  факторами,
проникавшими в его сознание, были  сырость  и  холод.  Большая  часть  дня
миновала незаметно, как один долгий рывок сквозь промозглость и  холод.  К
вечеру Кавинант уже настолько пришел в себя, что смог обрадоваться,  когда
Этиаран нашла новый веймит, и пока его одежда сушилась возле жара  гравия,
он тщательно осмотрел себя  на  предмет  скрытых  травм.  Все  случившееся
по-прежнему удивляло его. Он не мог отделаться от странного ощущения,  что
та сила, которая укротила ураган, необъяснимо изменила и его самого.
     Утро следующего дня было ясным и торжествующим,  и  путники  покинули
веймит  рано  на  рассвете  вновь  наступившей  весны.  После   напряжения
предыдущего дня Кавинант чувствовал острую настороженность к этой ликующей
свежести воздуха и сверканию росы на траве, к блеску вереска  и  пьянящему
аромату драгоценных ягод. Страна поразила его своей  красотой,  словно  он
никогда не видел ее прежде. Ее реальность, жизненность была  до  странного
доступна  его  чувствам.  Он  чувствовал,  что  может  видеть,  как  весна
циркулирует внутри деревьев, травы и цветов; слышать возбуждение в птичьих
голосах, обонять свежесть бутонов и почек и чистоту воздуха.
     Потом Этиаран внезапно остановилась и осмотрелась. Когда она  втянула
носом воздух, черты ее исказила гримаса отвращения и тревоги.  Она  повела
головой, словно пытаясь засечь источник угрозы.
     Кавинант  последовал  ее  примеру,  и  тотчас  его   охватила   дрожь
предчувствия опасности. Он почувствовал,  что  в  воздухе  на  самом  деле
что-то не то, что-то фальшивое. Этого не было в непосредственной  близости
- запах деревьев, травы и цветов, благоухающих после дождя,  были  такими,
какими им положено быть, но это примешивалось к ним, как нечто  тревожное,
неуместное, неестественное. Кавинант инстинктивно понял, что это был запах
болезни - запах преднамеренного зла.
     Спустя мгновение ветер переменился и запах исчез. Но эта примесь  зла
обострила все чувства Кавинанта; контраст усилил впечатление того, что все
окружавшее его  было  реальным.  Сделав  интуитивное  усилие,  он  осознал
перемену,  произошедшую  внутри   него.   Каким-то   образом,   совершенно
ошеломившим Кавинанта, чувства его перешли в новое качество. Он смотрел на
траву, вдыхал ее свежесть - и видел ее зелень, ее бьющую ключом жизнь,  ее
уместность  в  окружающем  мире.  Переведя  взгляд  на  росшую  поблизости
алианту, он ощутил исходящее от нее такое чувство силы и здоровья, которое
потрясло его.
     Мысли его закружились, смешались, затем внезапно  прояснились  вокруг
образа здоровья. Он видел  здоровье,  чувствовал  по  запаху  естественную
пригодность к жизнеспособности, ощущал истинную роскошь и изобилие  весны.
Здоровье было очень ярко и живо вокруг него, как если бы дух жизни  Страны
стал осязаемым воплощением. Это было похоже на то, как если  бы  он  попал
без всякого предупреждения в абсолютно иную вселенную. Даже Этиаран -  она
смотрела на его восторг с озадаченным удивлением - была  окружена  ореолом
явного здоровья, хотя ее жизнь осложнялась тревогами,  усталостью,  болью,
необходимостью принимать решения.
     - Черт возьми, - подумал про себя Кавинант. - Неужели  ореол  проказы
столь же очевиден для нее? Тогда почему она не понимает. -  Он  отвернулся
от ее взгляда, обдумывая способ, каким можно было бы проверить свои  и  ее
глаза. Спустя  мгновение  он  заметил  рядом  с  одной  из  горных  вершин
дерево-золотень, с которым, казалось, что-то было не в  порядке.  Во  всех
отношениях, доступных чувствам Кавинанта, оно было нормальным и  здоровым,
но при этом таило в себе выражение какого-то внутреннего недуга,  какой-то
странной печали - во всяком случае, так показалось Кавинанту. Указывая  на
дерево, Кавинант спросил Этиаран, что она видит.
     Этиаран мрачно ответила:
     - Я не принадлежу к числу мастеров учения  лиллианрилл,  но  все-таки
вижу, что золотень умирает. Какая-то болезнь поразила ее сердцевину. Разве
вы не замечали подобных вещей прежде?
     Он покачал головой.
     - Тогда как живет тот мир, из которого вы пришли?
     Казалось, ее пугает возможность существования такого места, где  само
здоровье было неразличимо.
     В ответ на ее вопрос Кавинант лишь пожал плечами. Он хотел бросить ей
вызов, выяснить, что она видит в  нем.  Но  потом  он  вспомнил,  как  она
однажды сказала: "Вы закрыты для меня".
     Теперь он понимал, что она имела в виду, и  это  понимание  дало  ему
чувство облегчения. Тайна его болезни  оставалась  нетронутой,  целой.  Он
сделал жест  в  направлении  северо-запада,  и  когда  через  секунду  она
продолжила путь, он последовал за ней с радостью. И надолго забыл о  себе,
созерцая окружавшее его повсюду здоровье.
     Постепенно, по мере того, как полдень сменялся сумерками  и  затем  -
темнотой  ночи,  Кавинант  привыкал  видеть  здоровье  за   разнообразными
красками  и  формами,  попадавшимися  на  глаза.  Еще  дважды  его  ноздри
улавливали едва различимый запах зла, но поблизости от притока реки, возле
которого Этиаран решила остановиться на  ночлег,  он  не  смог  его  нигде
обнаружить. Кавинант подумал, что теперь можно спать спокойно.
     Но каким-то образом розовые сновидения о духовном здоровье и  красоте
превратились в кошмар, в котором пахнущие здоровьем формы скидывали  вдруг
свои оболочки  и  оказывалось,  что  на  самом  деле  они  отвратительные,
разлагающиеся,  гадкие.  Кавинант  был  рад  проснуться  и  даже  рад  был
подвергнуть себя риску бриться без помощи зеркала.
     На шестой день  запах  зла  стал  ощущаться  постоянно  и  становился
сильнее по мере того, как Этиаран и  Кавинант  прокладывали  свой  путь  к
подножию гор. На рассвете короткий весенний дождь намочил их одежду, но не
вымыл запах из воздуха. Этот запах беспокоил Кавинанта,  возбуждал  в  нем
тревогу, и в конце концов он стал чувствовать себя так, если  бы  прямо  в
сердце ему было нацелено холодное лезвие ужаса.
     Тем не менее он не мог определить  источник  и  природу  запаха.  Тот
сочился прямо сквозь благоуханный букет трав,  густых  зарослей  орляка  и
алианты,   сквозь   красоту   полных   жизни   холмов,   словно   зловоние
разлагающегося трупа где-то на границе его обоняния.
     Наконец  переносить  это  молча  стало  невозможно.  Поравнявшись   с
Этиаран, Кавинант спросил:
     - Вы чувствуете этот запах?
     Даже не взглянув на него, она мрачно произнесла:
     - Да, Неверящий. Я его чувствую. И это становится мне понятно.
     - Что он означает?
     - Он означает, что мы идем навстречу опасности. Вы не ожидали этого?
     Это и так очевидно, черт побери! Кавинант задал вопрос по-другому:
     - Но откуда он исходит? Что его порождает?
     - Откуда я знаю? - огрызнулась Этиаран. - Я не оракул.
     Кавинант едва удержался от ответной грубости. Это стоило ему  немалых
усилий.
     - Но так что же все-таки это такое?
     - Это убийство, - без всякого выражения произнесла Этиаран и, ускорив
шаг, вновь ушла вперед. "Не проси, чтобы я забыла", -  снова  говорила  ее
спина, и  Кавинант,  кипя  от  злости,  последовал,  спотыкаясь,  за  ней.
Холодная тревога еще ближе придвинулась к его сердцу.
     К полудню он почувствовал, что запах усиливается буквально  с  каждым
шагом. Его глаза шарили вверх и вниз по горам, словно он  ожидал  в  любой
момент увидеть источник запаха. Его ноздри болели от постоянного  вдыхания
этого зловония. Но при этом он  не  воспринимал  ничего  -  ничего,  кроме
извилистой тропинки, по которой шла  Этиаран  сквозь  заросли,  долины,  и
овраги, и нагромождения выветренных горных пород, ничего,  кроме  здоровых
деревьев, кустарников, цветов и зеленой травы, буйства  зеленой  весны,  и
ничего, кроме усиливавшейся угрозы какого-то зла в воздухе. Это была едкая
и резкая угроза, и Кавинант смутно чувствовал, что ее  источник  будет  ей
под стать.
     Это ощущение усиливалось в течение некоторого времени,  казалось,  до
безграничности. Но затем внезапная перемена  в  напряжении  спины  Этиаран
дала Кавинанту знать, что необходимо быть  готовым  ко  всему,  и  тут  же
раздался ее шепот, приказывающий остановиться.  Она  только  что  обогнула
край холма, и теперь ей была видна лощина впереди нее.  На  мгновение  она
застыла, слегка пригнувшись и вглядываясь в лощину. Потом побежала вниз  с
холма.
     Кавинант немедленно последовал за ней. В три прыжка  он  достиг  того
места, где она остановилась. Внизу,  на  дне  лощины,  находилась,  словно
островок на широкой просеке, небольшая рощица. Ничего дурного  в  ней  как
будто бы не было. Но запах стал совершенно невыносимым, и  Этиаран  бежала
прямо по направлению к этой рощице. Кавинант припустился за ней.
     Она резко остановилась на восточной стороне от деревьев.  Лихорадочно
дрожа, она огляделась вокруг с выражением ужаса и ненависти, словно хотела
войти в рощу, но у нее не хватало мужества. Потом  она  громко,  с  ужасом
выкрикнула:
     - Вейнхим? Меленкурион! Ах, клянусь семью, какое зло!
     Поравнявшись  с  Этиаран,  Кавинант  увидел,  что  она  с  выражением
молчаливого крика смотрит на деревья. Сцепленные руки ее были  прижаты  ко
рту, а плечи тряслись.
     Вглядевшись в рощу, Кавинант заметил узкую тропинку, ведущую  внутрь.
Повинуясь внезапному импульсу, он двинулся вперед, продираясь сквозь ветки
деревьев. Через пять шагов он очутился на открытом месте,  весьма  похожем
на те веймиты, которые он уже видел. Эта "комната" была круглой, но  имела
точно такие же стены, образованные деревьями, сплетенную из ветвей  крышу,
постели и полки.
     Однако стены были забрызганы кровью, а  в  центре  на  земляном  полу
лежало какое-то тело.
     У Кавинанта перехватило дыхание, когда он понял, что это не человек.
     Очертания фигуры в основном походили на человеческие,  хотя  туловище
было чересчур длинным, а все четыре конечности - одинаково короткими,  что
говорило о способности этого существа  передвигаться  как  в  вертикальном
положении, так и на четвереньках. Но  подобного  лица  Кавинант  сроду  не
видел. Длинная гибкая шея соединяла лишенную  волос  голову  с  туловищем;
почти на самой макушке черепа располагалась пара остроконечных  ушей;  рот
был настолько тонок, что казалось - это просто щель в плоти. А глаз вообще
не было. Середину лица занимали две  зияющие  ноздри,  окруженные  толстой
мясистой мембраной. Больше на этом лице не было ничего. Грудь  существа  в
центре пронзал, пригвождая его к земле, длинный железный костыль.
     И  над  всем  этим  стояло  такое  зловоние  насилия,  что  Кавинанта
затошнило. Первым его побуждением было  бежать.  Он  страдал  проказой,  и
потому мертвые  существа  были  опасны  для  него.  Но  он  заставил  себя
остаться, из сумятицы своих чувств  выловив  тем  временем  первоначальное
впечатление. При первом взгляде на это существо ему показалось, что с  его
смертью Страна избавилась от чего-то отвратительного. Но вскоре его  глаза
и нос подсказали ему,  что  это  не  так.  Зло,  угнетавшее  его  чувства,
исходило от убийства - от костыля, а не от существа. Его плоть имела запах
растерзанного здоровья; она была естественна,  уместна  -  присущая  часть
здоровой жизни Страны.
     Зажав нос,  чтобы  не  чувствовать  зловония  преступления,  Кавинант
повернулся и вышел.
     Оказавшись вновь под солнечным светом, он увидел, что  Этиаран  опять
уходит на север, почти добравшись до самого выхода из лощины. Его не нужно
было подгонять для того, чтобы он последовал за ней;  кости  его  ныли  от
желания оказаться как можно дальше от оскверненного веймита.  Он  бросился
следом за Этиаран  с  такой  поспешностью,  словно  сзади  лязгали  клыки,
угрожая схватить его за ляжки.
     Весь остаток дня он черпал силы в мыслях о том, что  с  каждым  шагом
удаляется от страшного  места.  По  мере  того  как  они  спешили  вперед,
пропитанность воздуха жутким  запахом  стала  постепенно  уменьшаться.  Но
окончательно он не исчезал, оставаясь на некоем постоянном  уровне.  Когда
Кавинанту и Этиаран  пришлось  остановиться  для  ночлега,  причиной  чему
послужили усталость и темнота, его  охватило  непреодолимое  чувство,  что
главные тревоги еще впереди, что убийца вейнхима находится где-то к северу
от них, вызывая беспокойство и страх.  Этиаран,  казалось,  разделяла  его
подозрения; она спросила его, умеет  ли  он  пользоваться  ножом,  который
несет с собой.
     Через некоторое время, оставив безуспешные попытки  уснуть,  Кавинант
заставил себя спросить Этиаран:
     - Может быть, нам следовало... Похоронить его?
     Она тихо ответила со своего невидимого в темноте ложа по  ту  сторону
ямы с гравием:
     - Они не одобрили бы нашего вмешательства.  Они  сами  позаботятся  о
нем. Но меня страшит то, что они могут разорвать из-за этого свои связи  с
Лордами.
     Ее слова  вызвали  у  Кавинанта  холодный  озноб,  объяснить  причину
которого он не мог, и он полночи лежал, не в силах  уснуть,  под  холодным
насмешливым взглядом звезд.
     Рассвет  нового  дня   ознаменовался   скудным   завтраком.   Этиаран
планировала пополнить запасы провизии  накануне  в  очередном  веймите,  и
теперь у нее не было вина, а хлеба и других продуктов осталось очень мало.
Но все же голод  им  не  грозил  -  вдоль  всего  пути  в  изобилии  росли
драгоценные ягоды. Однако  начать  путь  им  пришлось  без  горячей  пищи,
способной подкрепить их после холодной, беспокойной ночи.  И  им  пришлось
идти в том  же  направлении,  которое  избрал  убийца  вейнхима.  Кавинант
почувствовал, как им овладевает гнев, словно чутье подсказывало  ему,  что
убийство было совершено специально ради него. Впервые за несколько дней он
позволил себе вспомнить про Друла и Лорда Фаула. Он знал, что любой из них
был способен убить вейнхима и даже сделать это безо всякой причины.  И  по
меньшей мере один из них - Презренный -  мог  без  труда  узнать,  где  он
находится.
     Однако день прошел без  злоключений.  Смутная  постоянная  тревога  в
воздухе не становилась сильнее, а алианты вокруг было полно. По мере  того
как все новые лиги оставались позади, гнев Кавинанта понемногу утихал.  Он
расслабился,  созерцая  окружающее  его  со  всех   сторон   здоровье,   с
неослабевающим  удивлением  глядя  на  деревья  -  величественные  дубы  и
благородные вязы, на внушающие спокойствие  кроны  золотней,  на  чудесные
узорчатые листья мимозы, на гибкие молодые побеги акации - и на  спокойные
древние очертания гор, похожие на сонные головы, склонившиеся  на  покатое
плечо западных равнин. Подобные картины  вызывали  у  него  новое  чувство
пульсации жизни - пульс поднимающихся соков самой каменной основы  Страны.
Как контраст этому, преследующая их скверна смерти казалась одновременно и
мелкой,  незначительной  -  малозначимой  рядом  с   необъятной   обильной
жизненностью гор, -  и  гадкой,  словно  акт  жестокости,  совершенный  по
отношению к беззащитному животному.
     На следующее утро Этиаран изменила  свой  курс,  повернув  слегка  на
восток, так, что теперь она и Кавинант постепенно забирались все глубже  в
сердцевину гор. Они  шли  по  извилистому  пути,  держась  преимущественно
долины,  которая  пролегала   между   горами,   вытянувшись   в   северном
направлении. И когда солнце село  уже  довольно  низко,  погрузив  в  тень
восточные склоны, путешественники вдалеке увидели вудхелвен Парящий.
     По мере  того  как  они  приближались,  Кавинант  успел  как  следует
рассмотреть селение на дереве и с дальнего, и с  близкого  расстояния.  На
его взгляд, высота дерева достигала четырехсот футов, а  ширина  ствола  у
основания  -  добрых  тридцати  футов.  Сучья  начинали  расти  на  высоте
сорока-пятидесяти  футов   над   землей,   сменяясь   неожиданно   мощными
горизонтальными ветвями, образующими по очертанию полуовал с  расплющенной
макушкой. Все дерево настолько изобиловало ветвями и листьями, что большая
часть деревни была не видна, но Кавинант разглядел несколько лестниц между
ветвями и вдоль ствола, а в нескольких особенно густых  местах  на  ветвях
он, как ему показалось, различил очертания жилищ. Что же  касается  людей,
то в данный момент  если  кто-то  из  них  и  передвигался  в  листве,  то
благодаря искусному камуфляжу заметить это было совершенно невозможно.
     - Это вудхелвен Парящий,  -  сказала  Этиаран,  -  где  обитают  люди
племени учения лиллианрилл, в то время как подкаменье Мифиль населяют люди
племени  учения  радхамаэрль.  Однажды  я  уже   побывала   здесь,   когда
возвращалась из лосраата. Вудхелвеннины - очень милый  народ,  хотя  я  не
понимаю их древесного учения. У них мы найдем приют и пищу, а может  быть,
они нам еще и помогут. Как говорится: "За правдой иди к радхамаэрль, а  за
советом - к лиллианрилл". А мне сейчас хороший совет нужен,  как  никогда.
Идем.
     Она повела Кавинанта через поляну к подножию гигантского  дерева.  Им
пришлось  обогнуть  покрытый   грубой   корой   ствол,   чтобы   зайти   с
северо-западной стороны, где они обнаружили большое естественное  дупло  с
полым основанием. Дупло несильно углублялось в дерево, размеры же его были
таковы, что внутри помещалась  спиральная  лестница.  Над  первым  толстым
суком было еще одно дупло, из которого наверх шло уже несколько лестниц.
     При виде такого устройства Кавинант ощутил  дрожь,  вызванную  давним
его страхом перед высотой, о котором он уже почти забыл  с  тех  пор,  как
пережил тяжкое испытание при спуске со Смотровой Кевина. И  теперь  он  не
испытывал ни малейшего желания карабкаться по этим лестницам.
     Но оказалось, что взбираться наверх  не  придется.  Дупло,  служившее
входом в ствол, было закрыто тяжелыми деревянными воротами,  и  поблизости
не было никого, кто бы мог их открыть. И вообще, вокруг было чересчур тихо
и темно, чтобы это место могло подходить для человеческого жилища.
     Сумерки все сгущались, а сквозь  нависавшую  над  головой  лиственную
массу не пробивалось ни единого огонька и тишина не нарушалась  ни  единым
звуком.
     Кавинант взглянул на Этиаран и увидел на ее лице недоумение.  Положив
руки на засовы ворот, она сказала:
     - Что-то тут не так, Томас Кавинант. Когда я была здесь  в  последний
раз, по поляне бегали дети, по лестницам двигались люди и у входа не  было
никаких ворот. Что-то не так. И все же большой беды я не  чувствую.  Здесь
зла не больше, чем где-либо еще вдоль нашей дороги.
     Отступив на шаг от ворот, она подняла голову и крикнула:
     - Эй! Вудхелвен Парящий! Мы - путешественники, люди Страны! Путь  наш
долог - будущее наше скрыто во мраке!  Что  стало  с  вами?  -  Ответа  не
последовало, и она с раздражением продолжила: - Я бывала здесь  прежде!  В
те дни говорили, что гостеприимство вудхелвеннинов не имеет себе равных! И
это вы называете дружбой с землей?
     Внезапно сзади  них  раздался  какой-то  тихий  шелест.  Повернувшись
Кавинант и Этиаран обнаружили, что находятся в окружении семи  или  восьми
человек, сжимавших гладкие деревянные кинжалы. Инстинктивно они попятились
назад, к воротам. Приближаясь к ним, один из мужчин сказал:
     - Значение слова "дружба" меняется со  временем.  Мы  видели  тьму  и
слушали дурные вести. Мы должны быть уверены в чужеземцах.
     В  руке  говорившего  зажегся  факел.  В  его  свете  Кавинант   смог
разглядеть вудхелвеннинов. Все они были высокие,  стройные  и  гибкие,  со
светлыми волосами и ясными глазами. Их одежда была того же  цвета,  что  и
ствол дерева, на котором располагался вудхелвен, и, казалось, облегала  их
тела так, чтобы  за  нее  не  цеплялись  сучья.  У  каждого  в  руках  был
заостренный кинжал из отполированного дерева, тускло  мерцавшего  в  свете
факелов.
     Кавинант совершенно растерялся, но Этиаран поправила свою накидку и с
суровой гордостью о