сами - там нет моей подписи.
     Собрание немедленно взорвалось негодующими криками. ?А ведь сейчас они сомнут стражу и просто порвут меня на части, - подумал Людвиг. - И эшафот для четвертования не понадобится?.
     Генеральный судья безуспешно пытался перекричать шум, стучал молоточком по настольному колоколу чистого серебра. Стража, выстроившись цепью, отрезала помост от зала. Когда шум наконец утих, красный от досады судья продолжил:
     - Confessus pro iudicato est, qui qudammodo sua sententia damnatur . Чем же тогда вы, Людвиг фон Фирхоф, можете объяснить свои действия, равно противные святой вере, верности императору и рыцарской чести?
     ?А меня и не посвящали в рыцари?, - озорно подумал Людвиг.
     - Какие такие действия, ваша честь?
     - Использование артефакта черной магии, убийство верных рыцарей Империи.
     - Использование артефакта - признаю. Но убитые, как вы изволили выразиться, не были верными рыцарями Империи. Они были изменниками, вступившими в союз с врагом. А попросту говоря, за обещание сохранить и даже увеличить их ленные владения собирались провести варваров на земли Империи.
     - Ложь! Клевета! - закричал кто-то из зала. - Мой брат никогда не совершал бесчестных поступков!
     - Правда! Правда! Говорят, там, на перевале, нашли немало трупов, одетых в дубленые кожи!
     - Тихо, доблестные бароны! Тишина и внимание... Допустим, Людвиг фон Фирхоф, вы правы. Однако варваров Саргана никто не видел в исконных землях императора Гагена. Зато все знают имена рыцарей, убитых вами. Чем вы докажете, что действовали в интересах Империи, а не движимый изменой, корыстолюбием или иными темными помыслами?
     ?Ну вот и все, - подумал Людвиг. - Если бы сохранилось письмо Саргана к Тассельгорну, возможно, оно спасло бы меня. Только возможно, а не наверняка, потому что обвинения в черной магии неопровержимы. Не стоило обольщаться - это смерть?.
     - Я ничем не могу доказать этого, кроме собственного рассказа и клятвы, которую готов принести.
     - Судя по количеству дел о клятвопреступлениях, которые разбираются в судах Империи, вашей, обвиняемый, клятвы совершенно недостаточно.
     ?Осталось еще одно средство, - подумал Людвиг. - Ох, не верю я в эти суды Божий, но хотя бы потянуть время...?
     - Я готов участвовать в испытании водой или железом - в Божьем суде, против любого обвинителя!
     - Людвиг фон Фирхоф, ваша просьба отклоняется. Указ императора трехлетней давности отменяет испытания водой и железом в делах о государственной измене. Eum, qui leges facit, pari maiestate legibus obtemperare convenit .
     ?Да я не особо и надеялся?, - подумал Людвиг.
     Внезапно зал заволновался. Рыцари вскочили с мест.
     Фирхоф готов был сам смеяться над собой, воистину, слепая надежда - враг разума. Через боковую дверь, которую некогда так любил император Гизельгер, вошел сам Гаген I. Император был бледен, одутловат более обычного, под глазами мешки. Однако походка повелителя оставалась твердой. Он сел в резное кресло, даже не взглянув на подсудимого. Опустились на скамьи рыцари.
     - Продолжайте...
     Судья откашлялся.
     - Convinci non nisi scriptura aut testibus potest . Свидетельских показаний было довольно. Поскольку обвиняемый не смог предъявить смягчающих обстоятельств, его вина считается доказанной. Государь, как я должен поступить - вы сами объявите приговор или выслушаем баронов Империи?
     Гаген устало кивнул.
     - Выслушаем баронов.
     Судья, готовясь к опросу, извлек изрядной длины список знатных родов. Бароны, смертельно утомленные ?латинской тарабарщиной?, нетерпеливо роптали:
     - К делу, ближе к делу!
     Дальнозоркий генеральный судья развернул свиток, величественно держа его в вытянутых руках.
     - Баронство Альгиэйер?
     - Колесовать! - голос из задних рядов.
     - Баронство Аллен?
     - Повесить как собаку!
     - Баронство Бель...
     Людвиг отстраненно слушал, как каждый новый голос приговаривает его к смерти. ?Хватило бы и одного раза, - подумал Фирхоф, - меня специально заставляют смотреть и слушать, многократно умирая заживо. Cui bone est ?. Судья медленно перемещал палец вдоль списка.
     - Баронство Корн...
     - Смерть!
     Стражник, незаметно скользнувший в двери, подошел к Кунцу Лохнеру.
     - Капитан, как вы и приказали, оцепление стоит крепко. Только там какая-то дама востребовала право пройти. Прямо только что верхом прискакала. Сама в дорожном платье. Говорит, что владетельная баронесса. Пустить?
     - Отчего бы нет? Пусти.
     - Она не одна, с ней мужчина.
     - Барон, что ли? Ты же сказал, разиня, что она сама владеет баронством?
     - На барона что-то не похож, головорез какой-то, вроде наемника.
     - Телохранитель, должно быть.
     - Ха! Знаем мы этих телохранителей при знатных дамах. - Солдат приглушенно, соблюдая приличия, заржал.
     - Ладно, пусти обоих. Без оружия, конечно. Впрочем, это как всегда.
     Судья тем временем продолжал:
     - Баронство Вермлейдер?
     - Четвертовать предателя!
     - Баронство Виттенштайн...
     Молчание.
     - Барон фон Виттенштайн не присутствует, - судья сдвигает палец на следующую строку.
     - Стойте! Я баронесса фон Виттенштайн! И желаю высказаться.
     Взгляды зала обратились на женщину в покрытом пылью дорожном платье.
     - Оправдать! Не виновен!
     Всеобщее смятение.
     ?Только не это, - в отчаянии взмолился Людвиг, узнавший Алиенору и Дайгала. - Все напрасно - я все равно что покойник, но собаки покойного Тассельгорна в погоне за Сферой охотно пойдут на все - теперь они примутся за этих людей?.
     По рядам пробежало волнение.
     - Что? Откуда она взялась?
     - Уберите эту женщину! Где супруг дамы - пусть он научит свою жену послушанию!
     - Я баронесса Церена! Я наследовала земли отца. Я имею право высказаться.
     Судья ударил в колокол.
     - Продолжайте, баронесса Империи.
     - Я бы не решилась нарушить порядок собрания, если бы не имела в руках веского доказательства невиновности подсудимого. Это доказательство попало ко мне... случайно. Но мой долг и вассальная верность императору не позволяют скрыть этот документ. Вот оно - письмо.
     Император поднял голову и брюзгливо бросил:
     - Подайте это мне.
     Кто-то из стражников ловко поддел клочок странной кожи острием алебарды, снял и с поклоном передал Гагену. Правитель схватил письмо и погрузился в чтение. Впрочем, оно оказалось недолгим. Обрывок вмещал всего несколько строк:

     ?Моему слуге Тассельгорну. Мне непонятны твои сомнения. Обещание вождя твердо. Три сотни всадников на тропе в ночь третью после полной луны. Владыка земель и исполнитель воли богов Сарган?.

     Гаген помолчал несколько минут. Перевернул письмо, тщательно осмотрел. Настоящая варварская вещь - в границах Империи никто так не обрабатывает пергамент.
     - Судья, возьмите записку и приобщите ее к документам процесса... Ну что ж, это меняет дело. Действия барона фон Фирхофа следует признать оправданными в тех обстоятельствах.
     - Государь! Позвольте высказаться мне! Вставший был высок, крепок и громогласен. Людвигу он кого-то смутно напоминал - родич одного из погибших в ту ночь?
     - ...Допустим, убитые фон Фирхофом - преступники. Однако оправдывает ли это использование черной магии? Да еще какой - мерзкого колдовства при помощи талисмана, подаренного заклятым демоном поклонникам Сатаны! Это человек не изменник, но колдун. И судить его следует как колдуна. Неважно, на благо или во зло он использовал свое умение.
     Император призадумался.
     - Что ж, в этом есть известный резон. Мне не хочется осуждать чрезмерно старательного слугу короны, однако законы против колдовства требуют к себе почтения.
     Гаген снова помедлил.
     - Я хотел бы просто помиловать этого человека, но не могу. Не могу без ходатайства баронов Империи. К тому же, учитывая сложность дела, просящее лицо должно обладать особыми заслугами перед государством. Найдется ли среди присутствующих подобный человек?
     Людвиг замер, всматриваясь в лица. На них отражались самые разнообразные чувства - ненависть, равнодушие, порой жалость, а чаще - неприкрытое, жадное любопытство к чужим страданиям.
     - Я это лицо!
     - Вы? Госпожа баронесса Алиенора фон Виттенштайн? Знатности вашего рода никто не отрицает. Однако какими особыми заслугами вы можете похвастаться? Преломляли копье в битвах за Империю, доблестная? Водили войска? Победили дракона?
     Зал разразился неистовым хохотом. Крайний из судей склонился к соседу и с понимающим видом шепнул: ?Ne accesseris in consilium nisi vocatus? .
     Дама, однако, не смутилась.
     - Для того чтобы иметь заслуги перед Империей, не обязательно потрошить ящериц, мессиры бароны! Является ли достаточным признанием моих заслуг письменное свидетельство и поныне почитаемого великим императора Гизельгера?
     - Что вы сказали? Где?
     - Вот оно.
     Судья подносит к глазам пергамент - не веря своим глазам, ковыряет толстым ногтем подлинные печати десятилетней давности.
     ?Мэру Фробурга, магистратам и гарнизону. Сим вменяется в обязанность заботиться о безопасности благородной дамы Алиеноры фон Виттенштайн и оказывать ей подобающие ее исключительным заслугам почести.
     Император Гизельгер?.
     В зале замешательство.
     - Что? Как? Читайте вслух!
     Судьи перешептываются, качая головами. Император Гаген I встает. Вслед за ним поневоле поднимаются на ноги участники собрания.
     - Высокий суд! Мессиры бароны Империи! Благородная дама! Magna et veritas, et praevalebit . Я не могу оспаривать решений моего великого отца. Остается склониться перед ними. Дама фон Виттенштайн - ваших заслуг отныне никто не смеет отрицать. Барон фон Фирхоф - вы помилованы и свободны.
     Старик генеральный судья за спиною императора вздохнул, украдкой почесал усталую поясницу, потер седую бровь, потрогал набрякшее левое веко и потихоньку убрал свиток в ларец, неразборчиво пробормотав последнюю на сегодня латинскую фразу: ?Ex aequo et bono? .
     Тем временем зал взорвался гомоном. Кое-кто из родичей убитых у перевала в гневе спешил к выходу. Иные, не затронутые счетом крови, беззаботно перебрасывались шутками, делая игривые предположения относительно характера особых заслуг Алиеноры. Один из солдат, устав от многочасового стояния на ногах и вынужденного благопристойного безмолвия, неистово загорланил:
     - Слава! Слава!
     Возгласы охотно подхватило возбужденное собрание.
     Люди смеялись, вопили, прорывались вперед, чтобы получше рассмотреть государственного преступника, волею судьбы ставшего героем на час.
     ?Как бы не получить в давке заодно и ножом в живот - от недовольных милосердным правосудием?. Людвиг не чувствовал ни радости, ни торжества - ничего, кроме усталости. Ученый, волшебник и бывший инквизитор, вошедший в зал суда под ропот ненависти, покидал тот самый зал под неистовые крики восторга. На площади, когда люди отчасти разошлись и стало просторнее, фон Фирхофу удалось пробиться к своим друзьям.
     - Спасибо вам, благородная Алиенора. Вы воистину благородны.
     - Благодари не меня - Дайгала. Мы скакали в столицу днем и ночью, кратчайшими дорогами. Он четырежды дрался насмерть. Без Дайгала меня бы просто зарезали, а ваше письмо, Людвиг, пустил бы на личные нужды какой-нибудь разбойник.
     Дайгал смущенно буркнул протянувшему ему руку фон Фирхофу:
     - Вот так всегда. Я дерусь и получаю полновесные удары, а слава достается знатным персонам.
     - Друзья мои, как вам удалось найти записку? Честно говоря, я не ожидал, что она сохранилась.
     Дайгал отвел глаза в сторону. Алиенора покраснела до корней рыжих волос.
     - Оно не сохранилось. Мы действительно нашли клочок кожи, но вода смыла тушь. Написанное сохранилось лишь в нашей памяти.
     - Что?!
     - Тише, тише, фон Фирхоф, не так громко. Кто-нибудь в Империи знает почерк писца Саргана?
     - Не думаю. Теперь уже и не узнает.
     - И мы так думаем. Так какая разница, чья рука переписала письмо, если написанное в нем - сущая правда!
     О подножие скалы, на которой поставлен замок Лангерташ, бьются волны - зеленое живое стекло. Пронзительно кричат чайки на песчаной полосе берега. Возле узкого окна-бойницы в деревянном кресле сидит император. Великий и справедливый император Гаген I. Располневший тридцатилетний мужчина с мягким, несколько обрюзгшим лицом и длинными каштановыми волосами. Перед ним стоит человек - холодные серые глаза, впалые щеки, поношенное, не подобающее придворному платье черного цвета. Ни монах, ни рыцарь. Даже на степенного ученого не похож - слишком уж потрепан.
     - Как ты себя чувствуешь, Людвиг? Не надо стоять. Сядь, возьми себе второе кресло. Чем я могу наградить тебя, любезный друг?
     - Спасибо, государь, я уже получил свою награду.
     Что это? Ирония? Облачко гнева на секунду набегает на белый лоб императора и тут же исчезает.
     - Я знаю, Людвиг, с тобою поступили несправедливо. Это был заговор. Не только против тебя, против меня самого! Виновные уже наказаны, забудь о них. Но ты должен понять - бывают непреодолимые обстоятельства. У Империи много врагов, они теперь сильны как никогда - внутри и вне ее границ. Все дела государства на мне. Мне очень тяжело, Людвиг. Поверь мне, очень.
     - Поэтому вы, ваше величество, решили принести в жертву меня, своего слугу, чья ноша, разумеется, неизмеримо легче?
     - Я не приносил тебя в жертву! Я был уверен в твоей виновности. Я считал, что поступаю справедливо, по закону и совести - и закон, и совесть повелевают карать предателей. Теперь я узнал правду. Ты устал и отягощен ненавистью, друг мой. Отдохни, вернись в свой дом, будь там сколько хочешь, потом возвращайся ко мне. А до этого - прими достойную награду.
     - Так вы, государь, собираетесь теперь наградить меня за то, за что недавно собирались повесить?
     Император с досадой махнул рукой.
     - Остановись, Людвиг. Не продолжай нашей ссоры! Здесь мы одни, это одиночество дает бесценное право - быть откровенным. Разве ты сам никогда не совершал поступков, о которых потом приходится горько сожалеть? Смотри же, я, твой император, прошу у тебя прощения. Прости меня, Людвиг.
     - Не делайте этого, ваше величество, а то я уже никогда не смогу спать спокойно. Вы отдохнете, успокоитесь и пожалеете о сказанном. Однажды я проснусь в застенках подземной тюрьмы или, того лучше, вообще не проснусь - отправлюсь в вечный сон с кинжалом ассасина под ребрами. Лучше я буду жить без наград и дружбы венценосцев - частным лицом.
     Император нахмурился.
     - Что ж, если это твое последнее слово - уходи, Людвиг. Я не тиран и не пошлю по твоим следам ассасинов, перед тобою открыт весь мир. Ты совершил почти невозможное и заслужил покой. Иди. Если ты все же вспомнишь о своей награде - она будет ждать тебя. Всегда. Я же буду помнить о нашей дружбе, которую ты так легко забыл.
     Людвиг встал с деревянного кресла и медленно пошел к выходу. Потом остановился и оглянулся. Гаген сидел, уронив голову на руки. В этот момент он был не императором - просто человеком, чьих сил не хватило на поспешно взятую ношу.
     - Когда я уйду - кто займет мое место?
     - Ах, Людвиг... Если бы я знал. В моем государстве так мало честных людей... А те, что есть, норовят вести жизнь частных лиц - к чему им лишние тревоги? Должно быть, найдется какой-нибудь мерзавец. Вроде Тассельгорна.
     Людвиг фон Фирхоф повернулся к императору и вновь сел в деревянное кресло.
     - Вот и я так думаю, государь. Я хочу отдохнуть - недолго. Но я остаюсь с вами. Не стоит освобождать место мерзавцу.
     В один из последних дней поздней осени, на малолюдной дороге, что ведет от Эберталя на юг, можно было встретить путешественников, двух мужчин и женщину в дорожных плащах. Однако досужий наблюдатель, не знакомый с историей, которую мы изложили выше, вряд ли способен заинтересоваться заурядным зрелищем. Всадники ехали рядом, стремя в стремя, не слишком спеша. Все слова были сказаны, вскоре спутникам предстояло расстаться. Алиенора и Дайгал повернут на запад, туда, где в холмах, поросших можжевельником, больше нет ни оборотней, ни притаившихся стрелков из арбалета. Хотя наверняка еще остались тайны - такова от века природа старых холмов и других подобных мест. Куда и зачем собирается направиться фон Фирхоф - не знал никто. Бывший ученый, бывший шпион и бывший инквизитор почти все время молчал, хотя отнюдь не выглядел удрученным. От задумчивости Людвиг отрешился лишь однажды - когда приметил на обочине добродушного белого пса, принадлежавшего, очевидно, местному пастуху. Вопрос фон Фирхофа был обращен скорее к невидимому собеседнику, чем к друзьям:
     - Хотел бы я знать, а получила ли нежная Маргарита свою бессмертную душу?
     Алиенора лукаво усмехнулась, а менее осведомленный Дайгал украдкой энергично постучал пальцем по лбу, намекая, что бурные приключения вкупе с пребыванием в подземной тюрьме не лучшим образом сказались на рассудке их друга.
     О Сфере Маальфаса не говорили. Иные мысли не стоит облекать в слова, раня обоюдоострым оружием и себя, и собеседника. Дозволено ли использовать дар великого Зла в борьбе со злом обыкновенным, земным? Не платой ли, взимаемой талисманом демона, стали постигшие их беды? А может быть, они правы и худший из грехов все-таки - бездействие? Трое молчали, лошади легкой рысью шли по дороге, усыпанной мелкими желтыми листьями, которые играючи перебрасывал ветер.
     Хайни Ладер, в компании со вновь обретенным другом, Рихардом Лакомкой, как раз в это время поднимал очередную заздравную кружку в лучшем фробургском трактире:
     - Я о чем говорю? Подвиги - дело серьезное. Не умеешь - не берись, а если уж взялся, так делай как следует - до конца!