ина. Он крутнулся, уходя, уворачиваясь от следующего удара и лихорадочно соображая - что делать? Потратить последний, тщательно сберегаемый остаток магической силы?
     - Иди, иди сюда...
     Кочевник снова тронул лошадь, пытаясь смять Людвига копытами, богослов отпрыгнул ближе к горящему дому, стараясь встать так, чтобы между ним и атакующим оказались остатки коновязи, уже успевшие обуглиться. Спину опалило жаром. Время замедлилось, Людвигу казалось, что кривой клинок опускается неспешно, почти так же неспешно, как движется тень по шершавому каменному кругу солнечных часов. Фон Фирхоф чувствовал, не видя, что так же медленно, неспешно проседает, рушится за спиной догорающий дом, проваливается крыша, оседают остатки стен, выбрасывая раскаленные головни и фонтан остро жалящих искр, почти незаметный в свете солнца.
     На деле все произошло мгновенно. Людвиг бросился ничком на землю, откатился в сторону. Обломок горящего дерева ударил кочевника в лицо, вспыхнули ресницы, усы, дикий крик заглушил рев огня. Лошадь получила удар бревном по коленям и упала, ржание искалеченного животного слилось со стонами человека. Людвига осыпало искрами и мелкими обломками, голову он успел прикрыть руками, на тыльной стороне ладоней мгновенно вздулись пузыри ожогов...
     Поспешно затушив тлеющую куртку, волшебник осмотрелся. Враг, вздрагивая плечами, корчился на земле - прижимал ладони к сожженным глазам. Фон Фирхоф подобрал было меч, но потом отшвырнул в сторону тупое лезвие, взял бритвенно-острую саблю и подошел к умирающему. Примерившись, жестко ударил, целясь в позвонки - туда, где между остроконечным шлемом и доспехами из шкур свисали сосульки прямых черных волос. Человек, вытянувшись, затих - Людвиг отер лезвие о потрепанную одежду варвара и отвернулся.
     Брошенный манускрипт все так же валялся в грязи, девчонка не показывалась. Спряталась? Жар становился нестерпимым, горело лицо, раскаленный воздух опалял веки, жег гортань, заставлял шевелиться волосы. Многие дома уже обрушились, кое-какие еще держались, некоторые только что занялись от уносимых током воздуха искр. Провалы распахнутых дверей зияли, но у соседнего дома дверь оказалась прикрытой.
     Девочка там, догадался фон Фирхоф. Спряталась от обступившего ее ужаса, забившись в дом, который уже тлеет и вот-вот вспыхнет пучком соломы. Людвиг распахнул прикрытую дверь - в лицо ударила едкая гарь, дым наполнял единственную комнату, косматые клубы, вырываясь наружу, скручивались затейливыми спиралями.
     - Эй, ты здесь? Быстро выходи, не бойся. Варвар уже ушел. Я ничего тебе не сделаю.
     Молчание. Потом послышался слабый писк где-то в углу. Магус оглянулся на сверток - раскаленный воздух уже высушил грязь, но манускрипт не пострадал. Фон Фирхоф решился - и нырнул в серые клубы, стараясь пригнуться пониже - горячий дым поднимался вверх. Не приходилось надеяться разглядеть хоть что-нибудь, оставалось полагаться на осязание. Под руки попадалась раскиданная утварь, что-то длинное и низкое - лавка? Людвиг закашлялся, ударился головой о твердое дерево, в горло лез дым, жар близкого огня усилился.
     - Ты здесь? Эй, Ласка! Вылезай без промедленья! Опять молчание.
     - Не бойся меня! Вылезай, не прячься, а то сгоришь! Писк больше не повторялся. Это все, подумал фон Фирхоф. Возможно даже, он ошибся, и ее здесь нет. Волшебник не помнил, в какой стороне остался выход, и наугад повернул назад - ползком, стараясь держаться стены.
     На маленькое скорчившееся тело он наткнулся, уже потеряв надежду. Вцепился в изодранное платье и потащил девочку к выходу, стараясь держать ее голову пониже. Под потолком густыми клубами кипел дым. Жар опалял брови, волосы волшебника потрескивали. Дверь нашлась на ощупь - он клубком боли выпал в яркий свет дня. После раскаленного дома горячий воздух улицы, пропитанный запахом пожара, показался нектаром.
     Улица пылала. В садах свечами горели цветущие яблони. Вечерний свет почти исчез за пеленой дыма. Фон Фирхоф перевернул детское тело и замер, пораженный. У девочки, вынесенной из огня, были гладко зачесанные черные волосы, заплетенные в аккуратную толстую косу с алой лентой. Ребенок уже умер, причем не менее часа назад - личико заострилось, на шее болтался сползший с головы платок, синяя рубашка рвалась и местами прогорела.
     Людвиг поднял голову и на мгновение зажмурился - только что покинутый дом вспыхнул разом, обернувшись сплошным клубом яростно-багрового огня, и неловко, с треском, завалился, рассыпая огненную метель искр, - Ласка, если она еще оставалась в доме, не могла уцелеть.
     Фон Фирхоф обреченно посмотрел на огонь, потом платком прикрыл лицо убитого ребенка и поднялся с колен. Единственное на сегодня бескорыстное дело не удалось - оставалось подобрать брошенную книгу.
     Кожаного свертка на месте не оказалось, зато в самом конце переулка мелькала спина беглеца. Человек торопился исчезнуть неспроста. Удирая, он крепко прижимал локтем находку - секретный манускрипт хрониста Адальберта. Расторопным счастливцем оказался не кто иной, как старый знакомый Людвига - альвис Дайри.
     Еретик опустился на высушенную пожаром землю, зачерпнул горсть пыли, сам не зная для чего, пропустил песчинки сквозь пальцы и засмеялся - захлебываясь хриплым хохотом, плача, кашляя и вытирая бегущие по щекам слезы.
     Ойле торопился, вытеснив подавленную боль и усталость за пределы разума. Люди Саргана ворвались в распахнутые ворота и отчасти рассеялись в путанице улиц. Сейчас силы штурмующих подобны воде, что уходит в рыхлую землю. Струйки влаги омоют каждую крупинку тверди, потеряются в сонме песка, однако стоит вылить побольше влаги - и там, где была твердь, станет хлябь. Пройдет совсем немного времени, и кочевники овладеют городом.
     Лунь бежал. Он больше не чувствовал ни ненависти, ни торжества победы. Ничего - лишь глухая сердечная усталость. Привычный мир, опора, качнулся, упал и рассыпался, у ног опального воеводы осталась кучка сухой горькой пыли. За что-то надо держаться? Он будет держаться за свою месть. Сарган обещал плату головой Хруста - пускай. После всего, что Лунь видел и вынужденно совершил, он сам желает взять эту плату. Меч все еще на поясе, кольчуга прикрывает грудь. Дружинники Хруста отчаянно пытаются отбить штурм. Если князь бьется вместе с ними - что ж, тогда не судьба самому пролить кровь врага, придется получить многократно осыпанную проклятьями голову из рук варвара. Но опыт подсказывал, что Хруст не станет без нужды рисковать собой. Пока князь не получит вести о том, что ворота открыты, он не отважится бежать и не покинет свой дом-крепость. Если гонец уже спешит, его следует опередить. Напряжение последних часов сделало свое дело, доведя изощренный ум до грани безумия - опальный вельможа даже не подумал, как он одолеет стражу, наверняка оставленную при осторожном правителе.
     Оводец заволакивал дым, горели дома близ западных ворот. Жители отбивались, затворившись в стенах, - кочевники поджигали крыши, для этого достаточно двух-трех огненосных стрел. Улицы, удаленные от места побоища, молчали, затаившись. Лунь запнулся, едва не упал - под ногами валялся еще теплый собачий труп, в лохматом рыжем боку торчала по-чужому оперенная стрела. Похоже, один из отрядов успел опередить мстителя.
     Он ускорил бег, за грудиной теплым птенцом затрепыхалась боль. Отрывистая, лающая речь раздавалась совсем рядом. Беглец-преследователь метнулся в боковой переулок - сейчас его больше всего страшили те, кому он сам же открыл ворота. За спиной раздались возгласы и хохот. Кажется, мелькнула стрела. То ли специально, то ли случайно, но ее выпустили мимо беззащитно согнутой спины.
     Одна из досок ближнего забора сломана, Лунь втиснулся в спасительный проем. На траве осталась растерзанная утварь, дверь кто-то уже сорвал с петель. Принцепс и не подумал заходить в дом, обогнул жилье, огородом выбрался к задней ограде, прикинул, как лучше перелезть - высоко.
     Пальцы, внезапно вцепившиеся в плечи, показались острыми, как птичьи когти. На плечах беглеца мешком обвисла часто дышавшая женщина, молодые гладкие щеки посерели от страха.
     - Спаси!
     Он с трудом оторвал цепкие руки.
     - Отстань. Я ничего не могу сделать для тебя. - Хотел отстранить, но толчок получился неожиданно сильным - слабое женское тело отлетело, как выброшенная тряпка.
     За огородами теснились убогие дома, в таких живет беднота и всякий сброд. Гул боя приблизился, теперь звуки штурма раздавались справа и чуть впереди. В воздухе витал пронзительный запах дыма, паленой шерсти и жженого мяса - поблизости горела живая плоть.
     Внезапно открывшаяся картина ошеломила. Поперек тесного переулка стоял, размахивая длинной дубиной, широкоплечий чернобородый монах. Столпившиеся перед ним кочевники тщетно пытались достать святого отца кривыми клинками. Дом слева полыхал, но огонь лишь помогал монаху, заслоняя его от стрел степняков. Время от времени здоровяк что-то выкрикивал - принцепсу померещились знакомые слова псалма ?и победил он дракона, и встал ногою на ящере?. С каждым стихом воздух с гудением расступался, уступая взмаху деревянной палицы. Кочевники перестроились, двое отступили за спины товарищей и теперь все же натягивали луки, метя поразить инока, не задев своих. Монах рыкнул и бросился в атаку. Лунь повернул обратно и далеко обогнул место схватки - еще одна пустая растрата равнодушно скользящего в бесконечность времени.
     Остались позади невзрачные домишки, нарядной сердцевины города еще не коснулся пожар, горечь дыма унес теплый вечерний ветерок. Стены домов обступили бегущего, окна казались глазами, двери - сомкнутыми в осуждении устами. Лунь чувствовал, как воздух становится раскаленным, каждый вдох опалял легкие, сжимая сердце раскаленным кольцом. Он слабо удивился. Почему? Не время. Вокруг нет огня. Он ведь бежит ровно, разве лишь чуть прихрамывая из-за раны, это земля почему-то качается под ногами. Убитые попадались все чаще. Принцепс осторожно обогнул несколько тел. Широкоплечий седой воин лежал лицом вниз, откатившийся пустой шлем разбитым орехом валялся рядом. Ольгерд? Лунь равнодушно отвернулся.
     Ступени княжеского крыльца оказались неожиданно высоки - или опоздавший мститель ослабел от потери крови? Лунь открыл дверь - она подалась удивительно легко - и захлопнул за собой, привалился затылком к тяжелым дубовым доскам. Он не ощущал прохлады - в груди и висках все так же бился упругий горячий ветер. Лунь постоял некоторое время, переводя дыхание. Палаты, устроенные анфиладой, стояли пустыми. Разум подсказывал, что враг мог затаиться, например, в невидимых сейчас углах, но интуиция говорила - в комнатах никого нет.
     Мститель повернул во внутристенный проход, невольно считая крутые ступени. Пусто! Пусто... Пусто. Все бежали! Наверху тоже никого - только разбросанные в беспорядке вещи, крошево разбитой вдребезги посуды. Он почти скатился вниз. В сенях, направо - массивная, окованная железом дверь. Принцепс ощупал в полутьме замок - дужка разомкнута, в скважине все еще торчит ключ. За дверью ступени, на этот раз вниз, глухой камень, пятна плесени на стене, ряд дверей, запертых на тяжелые засовы. Кто умирал здесь? Возможно, за иными дверями до сих пор скрыты узники? Эта мысль ушла, как пришла - ненужный сор, уносимый бьющим в виски горячим ветром.
     В дальнем конце коридора, там, где кончается ряд камер, обнаружилась еще одна дверь - то же массивное железо. Дверь не заперта, в щель приоткрытой створки смотрит смоляная темень. Легендарный подземный ход? Лунь очнулся от короткой задумчивости - за спиной кто-то осторожно переступал с ноги на ногу.
     Мальчик в простой одежде. Маленький, лет пяти. Некрасивый, в золотухе. Испуганный. Откуда он взялся? Мелькнула безумная мысль - а вдруг это сын самого Хруста, переодетый в рабское платье? Может, не догоняя ускользнувшего через подземный ход врага, свершить месть немедленно, убить ребенка-наследника?
     Принцепс с минуту поколебался, потом прихватил со стены почти догоревший факел и ринулся в сторону подземного хода. Стены здесь еще сильнее, чем в коридоре, сочились сыростью. Наконец-то дуновение холода.
     Боль, несколько раз ткнувшись в клетку ребер, притихла. Хлюпало под ногами, в спертом воздухе сгустился запах сырой земли. Шаг за шагом, главное не останавливаться... На грудь и плечи, казалось, легла не только глухая тяжесть земли - к ней прибавились груз белого камня стен, вес кровли, непомерный гнет прежде невесомого и незримого эфира.
     Лунь перевел дыхание. Прохлада подземелья мягко обволакивала, не бодря, но исподволь лишая сил. Он запнулся раз, другой, потом упал. Полежал, ожидая, когда пройдет неровный трепет в левом боку, поднялся, попробовал содрать сдавившую грудь кольчугу, но не сумел и ощутил внезапное равнодушие. Выбрав место посуше, присел у стены, пристроил рядом факел, прислонился спиной к осыпающейся земле...
     Он немного отдохнет и тогда сможет идти быстрее. Если вспомнит, куда собирался идти...
     А потом боль вернулась, рванув сердце. Но скоро истаяла даже боль...
     Золотушный мальчик, забытый в суматохе бегства сын ключницы, тихонько подобрался к двери. Дальше темно, немного боязно и пахнет лягушками. Еще подальше горит огонек. Мальчик проскользнул в подземный ход и подобрался к источнику света. Огонек горел на конце палки. Рядом сидел, уронив голову на грудь, тот самый страшный дядька - он, наверное, спал. Только спал очень уж тихо - не то, что другие дядьки, которые спят ночью, а днем ходят с мечами. Ребенок потоптался немного и, опасаясь разбудить взрослого, повернул обратно. В подвале прикрыл за собой окованную железом дверь - его ругали, когда двери в доме оставались открытыми. Потом подумал и с трудом, но заложил засов, гася остатки пережитого страха.
     Факел в подземелье тлел недолго. В свой черед погас и он.
     Что - и это все? А город? Впрочем, все захваченные города страдают одинаково.
     Девочка с косицей в виде крысиного хвоста не погибла от огня в горящем доме - Ласка задохнулась в дыму еще до того, как пламя коснулось залатанного платьица.
     Отец Репей сражался именно так, как хотел - крепко. Теснота улицы мешала лучникам, и тележная ось в руках ?патера варваров? успела изрядно подсократить число врагов, пока отважного монаха не настигла предназначенная ему судьбой стрела. Впрочем, молва утверждала, что монах-расстрига все-таки не погиб, его бранные подвиги ярко прославлены в народных песнях и даже упоминаются в ?Слове о смиренноправедных иноках и поганых язычниках?, которое спустя сто лет сочинил славный книжник Ясень Златоуст.
     Из тех дружинников, что видели, как были открыты ворота, не выжил никто. Иных свидетелей не осталось. Местный летописец, человек проницательный, порой способный на подобие озарения, сам бился на стене и погиб в самом начале штурма. Памяти об Ойле не сохранилось - он не получил ни оправдания, ни проклятия.
     Кот Пардус вернулся на пепелище. Осиротевший зверь долго выл, взывая к пропавшему хозяину хриплым протяжным мяуканьем, впрочем, безуспешно - единственное существо, по-своему искренне оплакавшее предателя.
     О большей части участников событий не известно более ничего.
     Город Оводец горел три ночи и почти три дня. На третий день небо заволокло сизыми тучами. Ударил, мерно рокоча, гром. Шарахнулись прочь перепуганные кони. Ливень низвергался на землю до следующего утра. Река вышла из берегов, рухнул, калеча людей и животных, подмытый водою берег. Воины джете нехотя отступили, покидая развалины. Упругие, чистые струи унесли пепел, оставили ясные капли на листьях немногих чудом уцелевших яблонь...
     - Хайни! Хайни, пригнись! - знакомый голос доносится из-за спины. Не до него.
     Свист кривого клинка, высверк стали, лезвие едва не задевает лицо, рассекает куртку, оставляя на груди неглубокую, но обильно кровоточащую царапину. Ладер делает ответный выпад. Волшебная сила топора давно кончилась, растрачена на пустые забавы, собственного умения хватает лишь на то, чтобы попытаться задеть верткого кочевника. Безуспешно. Снова свист кривой сабли - Хайни принимает удар на верхнюю кромку оружия.
     - Во имя всех святых Империи! Да пригнись же, идиот!
     Ага, слушай чудесные голоса в момент драки. Когда едва успеваешь отразить смертельно опасные высверки лезвия и не знаешь, который из них станет для тебя последним.
     - В сторону!!!
     Сверкнуло. На этот раз не сталью - огнем. Свистнуло-зашипело, потянуло запахом паленой плоти. Наемник опустил топор, протирая зачесавшиеся глаза - то, что осталось от врага, густо дымилось рядом, всего в двух шагах.
     - Ваша работа, господин Людвиг?..
     - А как же! Можешь оглянуться, убедиться и даже потрогать меня, богом ушибленный идиот! Я трижды бесполезно просил тебя слегка подвинуться в сторону и дать мне шанс спасти твою драгоценную шкуру.
     - А это что?
     - Это варвар, приведенный в состояние упокоения без его на то согласия.
     - Нет, я про другое. Что это было?
     - Потом объясню, дружище. Вот там, неподалеку, видна очень симпатичная лошадка. Она несколько мохнонога и низкоросла, что, несомненно, говорит о ее варварской принадлежности, но на вид вынослива. Занимай место на конской спине.
     - Без седла?!
     - Что делать, варвары предпочитают пользоваться чепраками. Торопись, мой опрометчивый друг.
     Хайни влез на приземистую длинногривую кобылу. Дым горящего жилья, окутавший город, смешался с подозрительным запахом колдовства так, что щипало в горле.
     - Не ожидал я, сударь мой еретик, увидеть вас снова, Думал, подались вы опять в бега. Да так быстро подались, что даже книгу свою драгоценную, барышней Маргаритой подаренную, оставили.
     - Отнюдь. Я успел посетить наше жилище до того, как там похозяйничал огонь. Книга Маргариты при мне, в седельной сумке. В путь!
     В сумятице резни, пожара и грабежа никто не заметил, как двое беглецов исчезли. Сначала они скрылись за пеленой дыма, потом покинули опустевшие стены Оводца и, наконец, затерялись где-то за поворотом дороги, благосклонно заслоненные от враждебных глаз некогда священной для жителей города дубовой рощей.
     - Ну вот, мы и опять в бегах, сударь мой еретик. Рассказать обещали про это, а сами молчите, как будто набрали в рот любимого напитка варваров и проглотить не можете.
     - Для солдата ты чересчур нетерпелив и любопытен. Впрочем, уговор есть уговор. Это была магия - действо, позволяющее взять немного силы у натуры и использовать ее там, тогда и так, как это потребно магусу.
     - Хорошее действо. Так позвольте вас спросить, сударь, что ж вы до сих пор-то молчали? Небесный гром и задница дьявола! Мы с вами у барона Мартина в погребе сидели?! Сидели. Лица и иные части тела нам в кабаке нечестно били?! Били. Где вы столько дней пропадали и отчего похудели, как мартовский кот, я, ладно уж, молчу. Так что вам, господин преученая голова, стоило взять да и тряхнуть вашей ?натурой? не когда захочется, а вовремя?!
     - Но...
     Праведный гнев, захлестнувший Ладера, сотворил чудо. Солдат удачи забыл на время часть любимых ругательств и даже обрел некую связность речи.
     - Врете вы на каждом шагу, как наш бывший капеллан, а командовать простаком Хайни пытаетесь вроде капитана! Могли же своими огненными молниями всех варваров сжечь - и город выручить! Недосуг было?! Все вы, ученые, болтуны! Нас, солдат, за говно считаете, в сочиненьях ласковым словом поминаете - они, мол, неучи, они, мол, проходимцы без чести и совести, грабят и пакостят и у честных девиц подолы на голову дерут. А мы, коль надо, свою шкуру не жалеем - под мечи подставляем! Недаром говорят, что первым книгописакой был сам дьявол! Для вас ваши ученые штуки - что сладкие шлюхи! Ввались в распребольшую задницу весь белый свет, лишь бы какая ни на есть книга, но потолще, всегда при вас валялась!
     - Н-да. Странная у тебя манера благодарить за спасение жизни, дружище...
     - Что заслужили, сударь мой, то и получили.
     - Погоди, не будь столь скорым в суждениях. Не так все просто, как представляется поспешному ум