икующий в том числе и на заказ не вполне разрешенное в Империи волшебство. Из-за этого мне пришлось временно перебраться в восточные земли. А книга, скажем так, вызывает у меня профессиональный интерес.
     ?А честность - лучшая хитрость?.
     - Камни и вода! Еще один охотник за подарочком черта! - Лицо альвиса выразило максимально возможную степень презрения. - В последние годы вы размножились словно черви в падали.
     - Мне недосуг выслушивать оскорбления. Ты убедился, что я не ?денунциант??
     - Нет, не убедился. Ты можешь складно лгать, ученый магус.
     ?Упрямый головорез, такого и впрямь не убедишь ничем, кроме меча?.
     - И теперь на основании пустого подозрения вы собираетесь меня убить?
     - Убивать тебя пока подождем. Один из нас и вправду болен. Вылечишь его, может быть, и поверим твоим словам. А пока лечишь - останешься здесь, чтобы не отвлекался на иные... заказы.
     ?Они хотят задержать меня. Выиграть время и разузнать, что же я оставил за собой, покидая Церен?.
     Больной лежал здесь же, в единственной убогой комнате. Людвиг склонился над посланным лукавой судьбой пациентом. Почти юноша, лет двадцать. Кажется, без сознания. Пылает лицо, глаза закрыты, пульс едва прощупывается.
     - Ваш человек был ранен?
     - Нет.
     Действительно, под откинутым теперь одеялом не обнаружилось ни кровавых ран, ни увечий.
     - Давно он так?
     - Пять дней.
     Пять дней без помощи. Они боятся, понял Людвиг. Несчастные загнанные люди, выжившие по случайному стечению обстоятельств и за это полупрощенные новым императором, теперь во множестве переселившиеся на восток. Плоть от плоти Церена, отторгнутые от нее слепым случаем и предрассудками. Альвисы чужды восточным городам. Здесь они до тех пор, пока не привлекли раздраженного внимания местного правителя-маньяка. Хруст с удовольствием отправит их обратно в Церен - стоит лишь славному императору на это намекнуть. Или альвисам - прослыть разносчиками морового поветрия.
     - Кто-нибудь из ваших прикасался к больному?
     - Только я сам.
     Н-да. Этот предводитель, по-видимому, в равной степени не страдает трусостью и бережет своих людей.
     - Ты не чувствуешь жара, головной боли?
     - Нет.
     Людвиг втайне позабавился, отметив, как послушно его похититель отвечает на вопросы. Воистину, хоть и сказано ?Medicus amicus et servus aegrotorum est? , однако кто врач, тот и хозяин положения.
     - Ты пытался лечить сам?
     - Да, отворил кровь.
     - Miserabile dictu . В таком случае удивительно, что твой человек все еще жив. Это верная смерть при лихорадке.
     - Попридержи язык, умник. Берешься его вылечить?
     - Попытаюсь. Если еще не поздно. Подай мою сумку.
     Фон Фирхоф отбирал необходимые ингредиенты сосредоточенно. Тщательно истолок средство костяным пестиком, плеснул кипящей воды из котелка, подождал, чтобы слегка остудить.
     - Miseris succurrere disce . Разожми ему зубы...
     Больной с трудом, но проглотил жидкость.
     ?Еще бы не с трудом, - подумал Людвиг. - Учитывая исключительный вкус?.
     - Я сделал свое дело. Если повезет, жар скоро оставит его. Потом, конечно, может вернуться. Тогда я снова смешаю это средство. Можешь не беспокоиться - твоим людям ничего не грозит. Эта болезнь не заразна.
     - Ты уверен?
     - Никаких сомнений. Она приходит иным путем.
     Предводитель альвисов чуть отступил, дав возможность своему младшему товарищу подойти поближе. Девочка Ласка подергала молодого альвиса за рукав.
     - Дайри, смотри, смотри, он открыл глаза... Действительно, больной немного приподнял веки, но тут же вновь сомкнул их. Дайри выглядел до смешного ошарашенным. Старший альвис, которого звали Тайхал, еще раз внимательно всмотрелся в лицо своего человека, укрыл его одеялом и встал.
     - Если ты не врешь, имперская собака, то я сдержу обещание, можешь не беспокоиться - тебе ничего не грозит. За лечение заплатим. Если же соврал - пеняй на себя... Ребята, заприте его в пристройке.
     Тайхал вышел, а невозмутимый Людвиг еще раз удивился редкостному стечению обстоятельств. Жребий удачи в руках у беспечной судьбы падает так и сяк - порой надо лишь умело воспользоваться случаем.
     Хайни Ладер напрасно ждал Людвига - магус не явился к ночи, чем вызвал у друга соображения, наилучшим образом соответствующие характеру бравого солдата. Однако, когда беглый еретик не вернулся сначала утром, а потом и вечером дня последующего, Хайни уже жалел о собственной беспечности - поиски потерявшегося в путанице оводецких улиц фон Фирхофа представлялись неразрешимой головоломкой.
     Хайни попытался забыть о колдуне. В конце концов, если фон Фирхоф лежит в канаве с перерезанным горлом, ему уже ничем не помочь. Жизнь без ироничного и чрезмерно ученого магуса обладала своими преимуществами.
     Однако следует отдать наемнику справедливость. После пристойных моменту раздумий он несколько устыдился предательских намерений. Попытки на ломаном языке расспросить кого попало непонятно о чем закончились полным провалом, и Ладера посетила идея, которая при иных обстоятельствах могла бы оказаться довольно удачной. Он отправился в питейный дом, уже знакомый читателю по предыдущим событиям.
     В этот раз появление чужеземца не вызвало неудовольствия завсегдатаев, напротив, пьянчуги радушно гаркнули приветствие, испытывая некое подобие братского единения, свойственное случайным собутыльникам, успевшим не только вступить в честный кулачный бой, но и помириться за дубовым столом.
     К сожалению, рассказа о постигшей нового товарища беде никто не понял, за исключением, быть может, просвещенного как по части языков, так и по части подоплеки событий отца Репья. Однако тот благоразумно предпочитал молчание многословию.
     - Чего тебе? Изыди, грешник!
     Хайни истолковал совет по-своему и переспросил на смеси языков:
     - Изыдить по направлению куда?
     Отец Репей в отваге своей не уклонился от продолжения беседы, но перевел ее в излюбленное русло:
     - Негоже князю нашему в годину лихую брать на службу человека без роду, племени, убогого разумом и к тому же невеликой честности.
     Ученые способности Ладера давали некоторые основания для сурового приговора монаха. Из речи ?патера варваров? он понял лишь два слова: ?идти? и ?князь?. Идея, озарившая укрытый в прочном черепе разум наемника, показалась ему удачной - Хайни отправился прямиком к Хрусту.
     Ложный вывод по иронии случая-баловника пришелся кстати. Оводецкий князь охотно тиранил сановников и до полусмерти пугал соседей, но по странной прихоти жаловал переселившихся под его крыло церенцев - их жалобы на дерзкие бесчинства природных подданных Хруста чаще всего встречались благосклонно.
     Бывший солдат армии Гизельгера понятия не имел о тонкостях оводецкои политики, но совет, невольно данный монахом, сделал свое дело - и Хайни отправился к правителю.
     Хруст, благосклонно кивая, выслушал путаный рассказ иноземца. Результатом стала скорая, но справедливая расправа с десятком людей, уже давно вызывавших исподволь накапливаемый гнев правителя. Впрочем, к делу об исчезнувшем волшебнике эти несчастные не имели ни малейшего отношения.
     Людвига фон Фирхофа так и не нашли. Да разве его искали?
     Чужеземец в черном платье с рыцарским поясом и дорожном плаще, шагающий в ранний час по пыльному настилу оводецкои улицы, никого не удивил и не вызвал ни малейшего интереса. Незнакомец был не стар, но уже перешагнул тридцатилетний рубеж, красивые карие глаза с легкой поволокой меланхолично взирали на бурьян, выщербленную дорогу и кур - птицы добывали себе пропитание, деловито разгребая конский помет. Путешественник обошел стороной площадь, равнодушно прошел мимо пустующего в ранний час питейного заведения, отмахнулся от стайки мальчишек и выбрался в конце концов к невзрачному, ничем не примечательному дому, сложенному из почерневших от дождей и растрескавшихся от солнца бревен. Конек крыши украшала неожиданно изящно вырезанная голова дракона: гребень, резко очерченные ноздри и выпуклые глаза монстра.
     Чуть ли не из-под ног с шипением выскочил громадный котище - редкостного для этих животных дымчато-голубого цвета, с толстым, как полено, хвостом. Зверь неодобрительно уставился на пришельца, шерсть вдоль хребта вздернулась дыбом, образовав жульническую подделку драконьего гребня - кот пошел на рыцаря, гнусно завывая.
     Чужеземец попытался поддеть наглое животное остроносым башмаком, но позорно промахнулся.
     Дверь дома со стуком распахнулась под грубым ударом сапога.
     - Брысь, Пардус! Пошел на место! Кто там, у порога? Проваливайте - я никого не жду.
     Хозяин дома явно пребывал не в духе.
     - Любезный друг! Может быть, если я перешагну порог, вы в лучшей мере оцените, хотите ли видеть старого товарища?
     - Тассельгорн?!
     - Он самый. Только что вернулся в ваш чудесный город из дальнего-дальнего дивного странствия и хочет видеть доброго старого друга. Хочу отрясти с себя пыль дорог и поделиться впечатлениями. Так во имя святого Регинвальда, я могу войти?!
     - Боже мой. Заходите скорее.
     Тассельгорн пригнулся, опасаясь расшибить темя о притолоку. Если дом и удивил церенского барона бедностью и запустением, то он никак не выдал своих чувств. Хозяин - чисто выбритый человек в длинных одеждах - поставил на грубый дощатый стол два дорогих кубка.
     - Жаль, я не могу принять вас как подобает, друг мой. Это - остатки былого великолепия...
     Голос хозяина звучал беспечно даже для самого внимательного слуха.
     - Впрочем, неважно... Как вы нашли меня, Тассельгорн?
     - Это оказалось несложно, друг мой Ойле , - вас еще помнят.
     - Никогда бы не поверил.
     - Отчего же. Толпа слепа и беспамятна, но люди избранные не скоро забудут доблесть победителя, даже если государь лишает его милостей. Впрочем, я странствовал далеко, а потом уехал еще дальше и не знаю подробностей. Что же случилось с вами, принцепс Лунь?
     Лунь отвернулся.
     - Не надо называть меня так - оставьте это слово книгам древних.
     - Отчего же? Princeps - первый. Ваше первенство было естественным - как воздух, дыхание и солнечный свет, друг мой. По крайней мере в том, что стены Оводца до сих пор не рухнули под натиском народа пустоши, ваша заслуга - первейшая.
     - Барон, если бы я не был первым, все могло повернуться по-иному. Сейчас поздно жалеть - человек беспечен по натуре и следует собственной сущности не задумываясь. Позже он понимает, что слава способна не только сиять, но и слепить глаза завистью.
     - Тем более глаза правителя.
     - Тассельгорн, я не жалею ни о чем.
     - Ни о чем? Впрочем, я не хотел печалить вас, Ойле.
     Хозяин разлил по кубкам густое, цвета крови вино. Тассельгорн пригубил напиток, оценивая аромат.
     - Отменно.
     - Как ваши странствия, достопочтенный друг?
     - Ступенька в лестнице жизни. Служа Империи, расточаю себя. Утомлен верблюдами, мухами и зловонием. Устал и сокрушен духом.
     Имперец тонко улыбнулся, помолчал, давая возможность оценить шутку.
     - Verus amicus amici nunquam obliviscitur - истинный друг никогда не забывает друга. Мы не виделись вечность. Я безумно рад встрече. После всех треволнений мудрый собеседник воистину приятен. Кстати, как ваша семья? Не хочу выступать в роли черного вестника, но здесь скоро будет небезопасно. Буду счастлив предложить им убежище в Церене, если вы окажете мне подобное доверие, в моем собственном доме. Ваш сын мог бы найти себе достойное место на службе у государя, ваша дочь - блистать среди благородных девиц...
     - Так вы не знаете?
     - Что именно?
     - Моя семья погибла, барон. Сына объявили изменником и казнили - публично, на площади, жена умерла в тюрьме, а дочь... тоже умерла. Я не видел, как это произошло, позже мне сказали - покончила с собой. Правды я никогда не узнаю - может, оно и к лучшему. Меня правитель милостиво простил. За прежние заслуги...
     Лунь недобро усмехнулся. Тассельгорн долго молчал, опустив ресницы.
     - Простите, друг мой Ойле. Простите, я не знал. Я не смею произносить слова утешения - они для вас пусты.
     - Оставьте, Тассельгорн. Спасибо, но оставьте это. Я не юнец, легко переходящий от отчаяния к надежде. Простите мне цинизм, но гибель супруги я бы пережил без особого труда, жена - только поле. В крайнем случае, можно возделать новое. Но смерть детей уже не забуду.
     Тассельгорн резко отставил пустой кубок.
     - Я не знал. Не знал ничего - иначе попытался бы помочь.
     - Чем помочь? Ваши владения далеко отсюда, на западе.
     - Как? Вы не поняли?! Ах да, откуда вы могли знать... Я не просто так путешествовал по востоку - обязывали дела. Император отрядил посольство к варварам и оказал доверие именно мне - ваш друг, представьте себе, возглавил это посольство. Я провел несколько месяцев в степи, увы, и вот теперь возвращаюсь домой.
     - Любопытно. Это те самые варвары? Сарган?
     - Они самые.
     - Не решаюсь спрашивать о результатах. Впрочем, вы умны, барон, так что результат нетрудно угадать.
     - На этот раз вы ошиблись, принцепс. Проще умиротворить бешеного волка или дикого жеребца, чем одержимого вождя дикарей. Впрочем, я не в отчаянии - у Церена есть силы встретить вонючих варваров так, как они того заслужили. Я был бы счастлив, если бы... В общем, вы не хотите покинуть этот город и присоединиться ко мне? Ваша доблесть могла бы служить иному государю - тому, который способен оценить ее по достоинству.
     - Я не ослышался?
     - Нет. Друг мой, уезжайте со мной! Вам нельзя оставаться. Лучших людей, знатнейших сановников - primis, ваш правитель казнит без вины и без меры. Кто будет сражаться с варварами, которые вот-вот окажутся под стенами? Эти ваши холопы, то есть рабы? Наемное войско князя? Безродные простолюдины - торговцы? Этот город обречен... Уезжайте со мной, Ойле.
     Лунь отвернулся. Кот на лавке настороженно смотрел в пространство желтыми, прозрачными глазами. Молчание длилось несколько минут. Тассельгорн не торопил хозяина с ответом.
     - Спасибо, Тассельгорн. Спасибо, и поверьте, я оценил ваше благородство. Но я не могу уйти. Меня держит то, что сильнее разума, достоинства, ценнее самой жизни - месть. Я хочу отомстить, ею живу, это последнее, что у меня осталось. Так немного... Но мне нужно это немногое.
     - Как вы собираетесь мстить, мой наивный друг... Князя Хруста прекрасно охраняют - не сомневайтесь. Вам не добраться до глотки мерзавца. Послушайте - вы всегда были далеки сердцем от всего низменного, зато близки к ценностям Империи. Вы много путешествовали, видели не только оводецкий бурьян. Что вам делать здесь? Мстить этому ничтожеству, полуварвару, возомнившему себя истинным государем? Ваше место в западных землях, поверьте - там вы найдете себя и новый дом.
     - Возможно. Но я хочу - должен отомстить. Иначе не смогу жить спокойно.
     Тассельгорн опять чуть приспустил ресницы, скрывая азартный блеск глаз.
     - Ладно. Вы, наверное, самоубийца, Ойле. Мстите, если так хочется, - иногда священное безумие мстителя сильнее обстоятельств. Audaces fortuna juvat . Вы можете победить. Потом Империя примет вас. Однако... Как вы собираетесь устроить ваше дело?
     - Пока не знаю.
     - Кстати, вы не слышали истории о том, как наши церенские простолюдины тушат лесные пожары?
     - Не приходилось.
     - Так вот, для того, чтобы потушить пожар, который уже не погасить ничем иным, следует создать еще один пожар - и направить его навстречу первому.
     - И что?
     - Ничего. Оба пожара - оп! - и исчезнут.
     - Вы намекаете?
     - Да, собственно, и нет. Мне пришло в голову - а вы не задумывались о том, чтобы расправиться с одним вашим врагом руками врагов иных?
     - Как?
     - Отдайте Хруста Саргану. В конце концов, один стоит другого.
     - Вы думаете, Тассельгорн, это так легко - выдать своего государя? Пусть он тиран и безумец - я служил этому человеку. Я ненавижу его, но мне неприятна мысль, что с ним расправится кто-то другой.
     - Вас бы устроил честный поединок один на один? По-моему, это именно то, о чем вы мечтаете. А вы попросите у вождя варваров своего врага живьем. По их меркам, Ойле, это законная просьба - он охотно подарит вам пленного Хруста.
     Пораженный Лунь хлопнул ладонью по крышке стола.
     - Они настолько дики? Тассельгорн тонко улыбнулся.
     - О, друг мой - в достаточной мере.
     - Взять князя можно только вместе с городом - он не покидает стен.
     - Понимаю. Оводец - ваш дом?
     - Мой дом теперь - эта лачуга.
     - Здесь остались ваши друзья?
     - У опальных нет друзей.
     - Вам жаль толпу рабов?
     - Нет. Нечто иное - может быть, сами эти стены. Я сражался за них, барон...
     - А чем вам отплатили, Ойле? Муками? Заточением? Смертью единственного наследника?
     Лунь долил опустевший кубок. Кое-что из сказанного находило отклик в его душе. Может быть, виной тому оказалась бессильная ненависть, а может быть, всего лишь одно слово - ?принцепс?. Был первым, стал ничем - это ранило. Чужой привкус слова изменил привычные мерки. Лунь еще раз взвесил это ощущение про себя, внутренне соглашаясь.
     - Что вы предлагаете?
     Они говорили долго, сблизив головы и время от времени невольно переходя на полушепот. Кот Пардус внимательно следил за угловатой тенью гостя на стене, пока в доме совсем не стемнело. Тень у гостя была настоящая, человеческая - как положено. Недовольный кот спрыгнул с лавки и, мягко ступая широкими лапами, выскользнул за дверь.
     Ближе к ночи Тассельгорн ушел. Тревожно кричали стрижи. Темно-синее, необычайно густого цвета небо медленно остывало после дневной жары. Посол Империи уходил, глубоко пряча радость.
     Только как следует удалившись от дома под драконьей кровлей, он позволил себе рассмеяться. Дело сделано. Вовремя же он ?случайно? вспомнил о ?старом друге?!
     Сарган хочет этот город? Сарган его получит - пусть зверь жрет, насыщая алчность. Лишь бы не обошел неприступных стен и не ушел сразу на закат. Время... Империи нужно лишь выиграть время, милому дому - его, Тассельгорна, Империи.
     Посольство Церена спешно покинуло Оводец через три дня после Тассельгорновой прогулки в гости к старому другу. Особого интереса в народе это событие не вызвало, разве что соглядатаи князя Хруста поспешили сообщить о благополучном отъезде высокопоставленных имперцев. Вполне возможно, посол Церена успел напоследок встретиться с оводецким правителем, но их беседа не упомянута ни в одной из сохранившихся летописей, ни в придворной, ни в монастырской. Таким образом - о ней не известно ничего. А вскоре тайные встречи и беседы утонченных дипломатов и вовсе перестали иметь значение - город осадили войска Саргана.
     Поле курилось дымками костров. Хрипло ревели понукаемые плетьми животные. Огромное пространство вперемежку заняли шатры, повозки, полусобранные боевые машины, люди, лошади и верблюды.
     Кочевники стояли лагерем под стенами Оводца. Сумрачные горожане, укрывшись в нишах, со стен видели, как варвары сволакивают с телег тараны и катапульты. Вопли животных, гортанные крики на чужом языке, лязг стали, стук деревянных брусьев, скрип несмазанных осей - все это слилось в один тревожный гул. Кочевники в одеждах из шкур, с волосами, заплетенными в косы, вызывали страх, смешанный с любопытством - их облик, слова, сама суть были чужды зеленым полям, медленным рекам и ласковым рощам предзападных земель. Хищно стучали короткие секиры - грушевые сады оводецких предместий сводили на растопку походных очагов. Растянувшееся на марше войско подтягивалось огромной змеей, оплетая схваченную добычу - город. Варвары ждали, беззлобно оглядывая глухо замкнутые ворота, неприступный камень стен. В отдалении, на пригорке, трепетал на речном ветерке семихвостый бунчук - знамя вождя.
     Сбившиеся на стене горожане, проникнувшись зрелищем, отступали прочь, им на смену шли и шли другие. Страх незримо витал над толпой. Ольгерд поднялся на стену одним из первых, приставил ладонь к бровям, деловито оглядел загаженное п