л и ворочался.
     - Есть здесь кто живой?
     - Ну я есть. Влипли мы из-за вас, хозяин.
     - Не время ссориться, друг мой. Надо выбираться отсюда.
     - Как же, выберетесь... Это каменный мешок. Вас, господин Людвиг, сюда спустили через дырку в потолке, на веревке. Простите за грубость, битого, как бродягу.
     - Я не уверен, любезный, что ты много лучше. Кстати, ты где?
     - Да здесь, здесь, идите на голос... Или, давайте, я к вам переберусь.
     - А в углу что шуршит?
     - Баба. Та самая ведьма, из-за которой мы здесь и оказались.
     - Не стоит нам с тобой валить свои неудачи на других... Женщина, ты жива?
     - Да, господин... - Голос служанки, обвиненной в ведьмовстве, звучал приглушенно, но страха в нем не было.
     - Как тебя зовут?
     - Анна Рей.
     - Подойди поближе, Анна. Ты ведь тоже не против бежать отсюда?
     Немного в отдалении снова зашуршала одежда.
     - Не сбежать нам, добрый господин. Тут умирать придется...
     Хайни выругался, плотски упомянув святых покровителей Империи, и, излив досаду, добавил:
     - Как вы догадались, господин Людвиг, что барон Шарфенберг - оборотень?
     - Оборотень вовсе не барон, Хайни. Причина случившегося - Маргарита.
     Служанка в углу внезапно всхлипнула. Хайни, судя по голосу, несказанно удивился:
     - Дама Маргарита?!! Да откуда вы знаете, господин Людвиг? Да ей не только горло никому не перервать, она и кинжальчиком-то ткнуть не сумеет...
     - Ты отчасти прав, Хайни, однако дослушай меня до конца. Баронесса Маргарита Шарфенберг, юная девушка, очень любила заросли, землянику и свою ручную лань... До того любила, что нередко целыми днями пропадала в холмах. Такие прогулки нравились не только ей, вот и ее служанка тоже любила собирать травы...
     Женщина в углу, не видимая в темноте, часто задышала. Чувствовалось, что она с трудом придерживает острый язык.
     - А что делает любящий родич, чтобы охранить юную девушку? Он дает ей сильную защиту. Вот и у госпожи Маргариты Шарфенберг была такая - белый пес, которого мы видели во дворе. Я прав, Анна?
     - Да, господин.
     - Ну, это вы, хозяин, занятно выдумали. Только никогда не поверю я, чтобы вместо охраны из честных мечей благородной даме дали такую псину, от которой одни блохи да клещи и никакого почтения.
     - Ты отчасти прав, Хайни, выбор действительно был бы не самым удачным для обычной девушки. Но прекрасная Маргарита слишком любила привечать... любого, кто носит меч. Любого, кто меча не носил, но носил штаны, она тоже охотно утешала.
     - Ну, это вы, господин Людвиг, сочинили! Благородные баронессы, они, конечно, от крестьянских дев платьем отличаются, а не тем, что под этим платьем имеется. Да только такого позора господин барон Шарфенберг уж никак бы не потерпел. Он бы сестрицу свою моментом в монастырь упрятал, на покаяние.
     - Он не мог этого сделать, друг мой. Во-первых, потому что госпожа Маргарита на самом деле не сестра ему. Но этого мало. Она вообще не человек, и ни один монастырь ее не примет...
     Было слышно, как охнул Ладер. Возможно, он пытался наложить на себя знак святого треугольника, но в темноте, увы, ни в чем нельзя быть уверенным.
     - Да, вы все рассказали так, как будто сами видели, - подала голос Анна. - Бедная девочка...
     - Да ты ее еще и жалеешь! - рявкнул Хайни. - Что вы скажете, господин Людвиг, мы из-за этой, прости господи, даже не знаю как назвать богомерзкую тварь...
     - Succub, любезный, так ее называть правильнее всего.
     - Точно, из-за этой суки ограблены, избиты, сидим здесь и ждем, когда господин барон прикажет перерезать нам глотки...
     - Замолчи! - голос служанки задрожал от гнева. - Что ты понимаешь, грубое животное! Она как ребенок! У нее разума чуть больше, чем у ее ручной лани. Смеется, поет и тянется к каждому встречному и поперечному. Не знает, каких грубых скотов может встретить! А как она плакала каждый раз...
     - Я бы тебе проредил волосы, глупая женщина, если бы здесь было посветлее... А как вы догадались обо всем, хозяин?
     - У мертвого старика в руке был кусочек белой ткани - шелк от платья Маргариты. А про то, что она суккуб... у ученых, друг мой, свои методы.
     Служанка то ли вздохнула, то ли сдавленно фыркнула от смеха.
     - Все верно, сударь мой ученый. Чертов зверь, он ходил за девочкой по пятам. Барон, будь он проклят, сам не свой от ревности, купил эту собаку и приучил бросаться на каждого, кто хоть пальцем дотронется до моей ласточки. В бурге собаку сажали на цепь. Но вот в холмах... Девочка при помощи талисмана вызывала в мужчинах вожделение. И умела насылать вещие сны. Ласточка моя, она верила, что если долго будет жить, как земная девушка, то у нее появится душа, и общее проклятие демонов минует ее...
     - Я вижу, ты любишь свою хозяйку. За что? Раз у нее нет души, она не может испытывать привязанности ни к кому, и твоя верность в конечном счете все равно останется без награды.
     Людвигу показалось, что Анна гордо выпрямилась, хотя темнота скрывала все.
     - Она взяла на службу меня, женщину из рода альвисов. А ведь для таких, как я, после битвы у озера Слез открыты лишь две дороги - стать нищенкой или дешевой шлюхой. Вам не понять. Вы никогда не были отверженным...
     - Поэтому ты молчала о Маргарите, когда тебя обвинили в ведьмовстве?
     - Да. Господин барон уже приходил ко мне сюда, он хочет, чтобы я взяла на себя грех и ложно призналась в том, что была оборотнем. Ради моей хозяйки я бы пошла на такое, но лгать по приказу убийцы моего народа не стану.
     Невидимый Хайни фыркнул:
     - Узнаю пещерную бабу! Можно подумать, твои бешеные родственнички нас не убивали.
     - Успокойтесь! Хватит, Хайни! И ты, Анна, оставь его в покое, не спорь. Нам нужно подумать, как выбраться отсюда. Наверху есть кто-то, кто мог бы помочь?
     - Не думаю, господин богослов. Меня все здесь ненавидели, а вы - чужак. К тому же люди в замке опасаются ярости барона...
     Наверху послышался шум. Что-то сдвинулось, открылся светлый прямоугольник выхода. В темницу заглядывал человек. Бледное лицо принадлежало Мартину Шарфенбергу.
     - Эй, вы еще не сдохли, любезные?
     Людвиг вышел на середину подвала и поднял лицо к свету.
     - Как видите, нет, дорогой хозяин этих роскошных апартаментов для гостей.
     - Вот и замечательно. Мне нужно поговорить с вами.
     - Сначала вам бы следовало выпустить нас из темницы.
     - Идея любопытна, но я ее обдумаю потом. Все зависит от того, как пойдет наш разговор.
     - Ну что ж, я вас слушаю.
     - Я хочу безделицы, мой любезный ученый, - ваших профессиональных услуг. И готов заплатить за них высокую цену.
     - Вообще-то, я не алхимик, а богослов и не умею делать золота.
     - Речь не о золоте.
     - Тогда что?
     - Сначала позвольте напомнить вам одну историю. Возможно, вы слышали легенду о графах Раймондин? О тех, чьей матерью была получившая в награду бессмертную душу фея Мелисента?
     - Красивая легенда. Чего же вы хотите от меня?
     - Я нуждаюсь в вашей помощи - дайте душу Маргарите.
     - Зачем?
     - Я люблю ее.
     - Послушайте, Мартин, с чего вы взяли, что я способен раздавать души? Это не под силу даже святым. Если вам до такой степени дорог этот демон-суккуб, езжайте к монахам, отшельникам, молите бога, жертвуйте на храмы, черт вас дери, но выпустите из темницы безвестного богослова, столь же далекого от святости, сколь и любой забулдыга-студент в Эбертале.
     - Вы думаете, я не молился? Небо молчит. Поэтому я обращаюсь к вам.
     - Но я-то здесь ни при чем.
     - Хватит! Довольно уверток, лжец! Вы думаете, я не узнал вас? Да! Время меняет человека. Но я слишком хорошо запомнил величайшего еретика Империи. Пять лет назад. Эберталь. Позорный столб на площади! Я не забыл, как этот человек бежал, да, бежал, не дожидаясь костра, бежал так, что три сотни людей на один день и одну ночь потеряли рассудок, а многие - многие потом так и не вспомнили его лицо! Но я помню. И прошу вас... Умоляю... Дайте душу Маргарите...
     Людвиг фон Фирхоф долго молчал. Мартин терпеливо ждал, стоя на коленях у открытого люка над каменным мешком.
     - Я выслушал вас, Мартин. Поймите и вы меня. Я хотел бы вам помочь, клянусь. Даже не спасая свою жизнь, но по доброй воле. Не могу. Наука, как общепризнанная, так и гонимая ?Господними псами?, не в силах создать живую душу. Простите.
     - Так подыхай же здесь сам, как собака!
     Взбешенный Мартин с грохотом захлопнул люк, и в подземелье вернулась тьма.
     - Ты все молчишь, Хайни... Сердишься?
     - Эх, господин Людвиг! Я человек простой, меня в жизни много раз обманывали, но так, как вы, - никто. Если вы еретик, так и идите своей еретической дорогой, и нечего честных людей в свои богомерзкие делишки впутывать. Это вам, важному и славному преступнику, жизнь не дорога, а простые люди - они жить хотят. А я вам помогал, дрался за вас...
     - Мне очень жаль, что так вышло, Хайни.
     - Раньше надо было жалеть...
     Служанка тихо сидела в углу, почти не подавая признаков жизни. Трудно было сказать, сколько прошло времени. После того, как разгневанный Мартин убрался прочь, люк уже не открывался, узникам не давали ни воды, ни пищи. Время шло, о них, кажется, забыли.
     Голод и жажда еще не стали нестерпимыми, но уже существенно напоминали о себе.
     - Может, инквизиция сюда нагрянет, - с надеждой высказался наемник. - Тогда она хоть подвал откроет, нас на свет божий извлечет...
     Служанка фыркнула.
     - Теленок надеется на милосердие хорька.
     - Молчи, альвисианка. Это тебе с еретиком плохо придется, а я человек честный, неграмотный и вообще здесь ни при чем.
     Женщина захохотала грудным смехом.
     - Что неграмотный, это я верю, солдат. А вот насчет остального сомнительно.
     Хайни, против обыкновения, не стал с ней спорить. Время тянулось медленно, в подземелье становилось душно. Немного воздуха сюда все же проникало, иначе бы пленники давно задохнулись, однако силы людей быстро таяли.
     - Жаль все-таки, что вы не такой великий колдун, чтобы душу создать, господин Людвиг.
     - Анна, расскажи мне о своем народе.
     - Зачем? Книгу-то вам уже не написать.
     - Все равно.
     - Лучше я балладу спою.

     В подземных пещерах угрюмых холмов
     Жила изначальная тьма.
     Убежище, дом и родительский кров
     Она нам когда-то дала.
     Но к жизни рожденный стремится найти
     Ему предначертанный свет.
     И так оказалось, что к свету пути
     Иного, чем меч, у нас нет.
     Мы выйти под небо хотели - и вот
     Под солнечным светом лежат
     Те братья, чей вечно закончен поход,
     Они не вернутся назад.
     А те, что остались, - их путь стороной,
     Туда, где земные пути,
     Быть может, забвенье дадут, но покой
     Уже никогда не найти.

     - Женщина, скажу как солдат - лучше бы ты промолчала.
     Наступила тишина. Тишина сплелась с темнотой, и вместе они заполнили пространство.
     - Эй, что это?
     Заскрипел и распахнулся люк в потолке. Хлынул показавшийся необычайно ярким свет факелов. Над черной пастью подземелья склонились два лица. Бледный девичий абрис со впалыми щеками и безобразная обезьянья мордочка, принадлежавшая то ли ребенку, то ли карлику. Девушка, улыбаясь неосознанной младенческой улыбкой, неловко разматывала перепутанный клубок. На дно ямы упал конец веревочной лестницы.
     - А вы уверены, благородная Маргарита, что нам следует помогать этим странным существам?
     Карлик, стоявший на краю ямы, подбоченился, гордо выпрямился, как участник ученого диспута. Девушка кивнула.
     - Ну что ж, раз благородная Маргарита уверена, вылезайте, странники.
     Карлик сделал широкий жест.
     - Лезь, Анна.
     Женщина довольно ловко выбралась наверх. За нею последовал наемник. Людвиг фон Фирхоф вскарабкался по лестнице последним.
     Маргарита подняла на него темные глаза, сейчас в них не было ни демонического блеска, ни магии обольщения - Людвиг заметил ниточки ранних морщин меж бровями, покрасневшие белки. Он знал, что телесная оболочка демонов - только видимость, но существо, которое все звали Маргаритой, сейчас казалось самой обыкновенной девушкой: усталой, испуганной, не слишком красивой.
     - Спасибо тебе, Маргарита.
     Демон улыбнулся тонким ртом, но ничего не ответил. Карлик дернул Людвига за рукав.
     - Если почтенные странники хотят благополучно отбыть из нашего гостеприимного бурга, им ой как стоит поторопиться...
     Беглецы и спасители без помех миновали крутую каменную лестницу, узкие коридоры цитадели и вышли к воротам бурга. Стоял ясный вечер, когда ласковое тепло весеннего дня осторожно уступает свои права осторожной прохладе ночи. Часовой спал сидя, прислонившись спиною к стене и уронив голову на скрещенные руки. Маргарита лукаво улыбнулась - Людвиг не сомневался, что тут не обошлось без проделок демона. Оседланные лошади ждали всадников за мостом. Вещи фон Фирхофа и Хайни оказались на месте. Нашлась и третья лошадь - для Анны.
     - Вы, почтенные странники, разумеется, ничем не заслужили такой чести, но моя хозяйка решила отдать вам вот это на память... - карлик протянул ученому толстую книгу, завернутую в холст. ?История Hortus Alvis?. Людвиг поклонился.
     - Прощайте, госпожа Маргарита. Пусть судьба поможет вам обрести бессмертную душу.
     Всадники тронули лошадей. До тех пор, пока они не скрылись из виду, у ворот бурга стояли двое - одна фигурка чуть побольше, другая совсем маленькая. Через четыре лиги дороги беглецов разошлись. Анна Рей, женщина из народа альвисов, повернула коня на юг, там, в поселках у каменоломен Фробурга, жили ее соплеменники. Все еще сердитый Хайни Ладер, не прощаясь с бывшим хозяином, двинулся на запад. Человек, известный нам под именем Людвиг фон Фирхоф, еретик, по следу которого уже пять лет безуспешно шли ?псы Господни?, поспешил на восток - туда, где лежала граница счастливой Священной Церенской Империи...
     - Постойте, хозяин!
     Людвиг остановил коня.
     Во весь опор, поднимая клубы пыли, скакал ему вслед Хайни Ладер, бывший наемник Империи, бывший проводник и бывший слуга.
     - Погодите, я с вами!
     - Ты хорошо подумал?
     - Да что тут думать-то? С еретиком поведешься - от него и наберешься. Не могу я назад вернуться - не хочу к святым отцам в подвалы на допрос.
     - Не торопись, подумай как следует. Меня будут искать. Ты еще можешь выбрать собственную дорогу.
     - У меня теперь одна дорога, господин Людвиг. Куда вы, туда и я. Это ради вас барышня Маргарита подвал открыла. Стало быть, вы мне жизнь спасли.
     - Ну что ж, тогда вперед. У ?псов Господа? острые клыки и быстрые ноги, а нам предстоит дальний путь.
     Двое всадников, скачущих во весь опор, быстро превращались в крошечные точки у самого горизонта, там, где освещенная солнцем зелень холмов сливается с синим сиянием неба.
     - Господин Людвиг!
     - Что?
     - Меня что до сих пор удивляет - как это барышня Маргарита своими ручками беленькими арбалет натянуть сумела?
     - А никак. Она этого не делала, Хайни. Суккубы не стреляют из арбалетов.
     - Так кто же это сделал? Меня любопытство замучило.
     - Ты удивишься, друг мой...
     - Почему?
     - Потому что... Я не знаю.

ИНТЕРЛЮДИЯ

БУДУЩЕЕ ОБРЕТАЕТ СИЛУЭТ

     ...Посол страдает. ?Низменная природа мучений ничуть не утешает персону, вынужденную переносить оные?. За несколько месяцев странствий с народом джете у посла Церенской Империи был случай убедиться в справедливости известного афоризма Адальберта Хрониста. Облезлые верблюды шагают вереницей. В этом мире противоположности суть постоянные спутники. Чудесные глаза животных в окружении длинных ресниц напоминают бархатные очи томных красавиц, с могучих ребер свисает неряшливыми клочьями шерсть, а грязный хвост подобен веревке, измочаленной грубыми руками виллана.
     Посол тщетно пытается подавить тошноту. Шаткая позиция меж горбами этому не способствует, и бунтующий желудок приходится успокаивать остатками вина из фляги. Пустой бочонок брошен этим утром, остался на вытоптанной траве пройденного пути - сейчас пополнить запас нечем, а будущее ведомо лишь провидению. Неторопливо шагают верблюды, однако слуга императора знает, что порой они могут бежать весьма проворно, и тогда к мучениям, причиняемым жителю запада блохами, странной едой и зрелищем диких нравов, прибавляется страх упасть под дьявольски раздвоенные копыта горбатого скакуна. Посол старается не вспоминать про то, что тесто походного хлеба варвары выпекают, засунув под брюхо этим же верблюдам.
     Ровная, плоская, как оловянное блюдо, равнина обступает со всех сторон. Дрожит марево перегретого воздуха. Небо выцвело от жары. Ветра нет, и метелки степной травы стоят неподвижно - разве что заденет их прошмыгнувший мимо юркий суслик. Порой послу кажется, что он один посреди заколдованной земли, границы которой с каждым сделанным шагом все удаляются. Тем не менее, из полускрытой дымкой неизвестности, оттуда, где земля и небо вступили в недобрый союз, наблюдают за людской суетой чьи-то внимательные, недобрые глаза. Глаза голодного хищника.
     Посол Церена преодолевает внезапный приступ постыдного страха. Пустое - это ложная тревога, рожденная жарой и жаждой.
     Скачет посольская свита, скрипит колесами обоз армии Саргана, ревут верблюды, взбивают в пыль и прах иссушенную землю копыта коней, тяжело катятся повозки с метательными машинами. За колесами глубокая колея - мета войны.
     Идут варвары. Что ведет их? Жажда наживы? Жадность? И она тоже - но это не вся правда. Жадность без мечты мелка, а мелкое не способно на большие победы. Грязный варвар среди голых пустошей одержим мечтами - быть может, более чем благонравный житель Церена.
     И вот - скачет легконогая конница, не знающая себе равных - ее лучники без труда стреляют на скаку, с седла. Сверкают панцири тяжеловооруженных воинов. Их клинки легче, острее и опаснее имперских, легко просекают простой доспех церенского пехотинца. Вождь варваров любит войну и сам ведет нашествие. Орда джете торопится, задержки ни к чему - десятки тысяч лошадей съедают степную траву под корень. ?Саранча дьявола? - соглядатай Империи морщится от боли в разбитой тряской рысью спине.
     Ночь падает внезапно, толстым черным войлоком наглухо отгораживая ненавистную бесконечность равнины. Насмешливо мерцает звезда Зухр, которую в Империи называют Венерой. Барон покидает спину верблюда, который ради этого снисходительно опускается на мозолистые колени, плывут, качаются перед глазами силуэты.
     - Господин посол! Позвольте вам помочь!
     Слуга торопится, угодничая. Уже раскинута палатка, пылает в костре сухая колючка. Хозяин, отмахнувшись, садится на расстеленный ковер. Еда не вызывает аппетита, лица бессмысленны, слова напрасны.
     - Оставь меня, Петер. Иди спать.
     Шум лагеря почти стих, лишь неподалеку в смоляной темноте вздыхают усталые животные. Так и не уснувший посол выходит из палатки, вновь садится на забытый ковер и всматривается в ночь. Млечный Путь серебряным клинком прорезал ночь. Пахнет дымом, верблюдами и горькой степной травой. Полог черноты неожиданно помогает неокрепшим замыслам, скрывая то, что мучило разум днем. Задуманное дразнит двойственностью исхода - такое может обернуться как блестящей победой, так и безысходным поражением. Неспешно проходят ночные часы.
     ...Снова день. Который? Разве есть разница? Посол не считает - пусть хронист миссии сделает хотя бы это несложное дело.
     - Чу! Ташель-Харна!
     Прищуриваются глаза на круглом лице воина, загорелом, цвета меди. Варвар широко улыбается. Добродушие кочевника сродни мягкости лапы барса - когти-то никуда не делись. Посол чуть-чуть вздыхает - так, что вздох остается незамеченным. Гонец - телохранитель правителя? Сарган хочет видеть его? Значит, предстоит очередная беседа - осторожная, как блуждание в сумерках, не первая и наверняка не последняя. Верблюд ускоряет шаг, остаются за спиной телеги, катапульты, стихает в отдалении хриплый ре