Хотя нет. Хайни знает свое дело. Стреляли с той стороны ручья, из-за не очень высоких, но сплошных, почти непроходимых зарослей. Сейчас Людвиг лежит в траве, не видимый для стрелка, а подойти довершить дело кинжалом убийца не сможет. Разве что попытается подстрелить Ладера? Но он же не сделал этого, хотя - мог. Ладно... Об этом еще будет время подумать. Людвиг чувствовал, как липким туманом наползает беспамятство...
     Шаги и приглушенный стук копыт на мягкой земле. Хайни ведет лошадь, осторожно обходя валуны. Мокрая тряпка касается лица. Забытье уходит.
     - Давайте, господин Людвиг. Понемногу...
     Ученый с трудом влез на лошадь. Сил все же хватало на то, чтобы держаться в седле, Ладер вел животное за повод.
     - Ты взял стрелу?
     - В седельной сумке лежит.
     В кустах за ручьем продолжала тревожно кричать сорока.
     Весть о том, что на проезжего ученого напал в холмах разбойник, распространилась мгновенно, обрастая на ходу невероятными подробностями. Немалую долю в эти рассказы внес Ладер, охотно расписывая собственные подвиги всем, кто не прочь налить рассказчику лишнюю кружку. Количество разбойников с каждым пересказом все увеличивалось, а отвага бывшего рубаки возрастала непомерно. Рана богослова оказалась неопасной и быстро заживала, ощущение пережитой опасности стерлось и потускнело. Он проводил время в постели, в замке Шарфенбергов, читая и размышляя, внимательно изучил и стрелу, пущенную ему в спину, и найденную Хайни безделушку. Безделушкой оказался кулон - медная шлифованная пластинка на тонкой витой цепочке, блестящую поверхность прорезала руническая гравировка :



     Медь - металл амулетов черной магии, малефик не терпит прикосновения ни золота, ни серебра. Медь - металл небогатых украшений. Вывод напрашивался, не блещущий тонкостью: владельцем занятной вещицы мог оказаться кто угодно.
     Мартин вошел в комнату раненого гостя быстрыми неслышными шагами.
     - Как вы себя чувствуете, сударь?
     - Хвала святому Никлаусу, неплохо. Позвольте спросить вас - кому может принадлежать эта вещь?
     - Можно взглянуть поближе... Любопытно. Медальон. Я не видел такого в наших краях.
     - Вы уверены?
     - Абсолютно. Изящная работа, но дешевый металл. Голос Мартина оставался спокойным, но руки, сложенные на коленях, непроизвольно сжались.
     - Благодарю вас.
     Маргарита, улыбаясь, сама принесла раненому чашу с подогретым вином. Платье девушки украшал приколотый цветок.
     - Спасибо, добрая госпожа.
     Сестра Мартина улыбнулась, ее худенькое личико, чуть порозовев, сделалось почти красивым. Она повернулась и выбежала из комнаты. Хайни подмигнул хозяину. Людвиг проигнорировал наглость наемника.
     - Хайни, ты меня слышишь?
     - Ну, здесь я.
     - Десять лет назад ты воевал с альвисами. Расскажи мне о том походе...
     - Да что рассказывать... Грязное было дело. Я хочу сказать, в грязи пришлось повозиться. Засели они в пещерах возле Фробурга. Лезть туда нашему брату, солдату, верная смерть, целый город под землей, заблудишься - век выхода не найдешь. Так вот, мы от озера, что под городом, отвели воду и пустили ее вниз. Долго потом мертвяков всплывших у берега находили, может, их струя подземная выносила, может, еще что. А те, что остались, выйдя на поверхность, бились насмерть. Сержант приказ дал - никого не щадить, пленных не брать. Положили мы почти всех пещерных. И парней, и баб, и детишек, что на наши мечи кидались. Но и своих полегло немало - побили их из арбалетов.
     - Стрелами, похожими на эту?
     - Да, наподобие. Так ведь стрел этих везде много было... И сейчас еще похожие встречаются.
     - Ты тогда потерял ухо?
     - Э...Да.
     - Зол, должно быть, ты на альвисов?
     - За что их любить? Когда меч из ножен вынимаешь, не до того, чтобы раздумывать, убивай или тебя убьют. Дела они творили сами знаете какие. Скверные дела, можно сказать - как раз такие, за которые нас капеллан ругал. Сколько деревень пожгли-пограбили, прохожих на дорогах порезали, женщин испоганили.
     - А малефиков между альвисами ты встречал?
     - Не хочу врать, нет. Рассказывали, вожди их зломерзкой магией Синего Кругляка владели, но те, с которыми мне сражаться довелось, так себе, обычные голодранцы-разбойники. Будь они малефиками, я бы сейчас у вас не служил, а давно в земле сырой лежал...
     В комнату тенью скользнула служанка. Замкнутая и молчаливая, она аккуратно смела пыль щеткой из перьев. Хайни проводил женщину настороженным взглядом:
     - Ведьма.
     - Оставь.
     Людвиг открыл фолиант ?Истории Hortus Alvis?, присланный ему для развлечения заботливой Маргаритой. Эта книга оказалась единственной в замке - барон Мартин не жаловал науки и ученых, по непонятным причинам делая исключение для самого Фирхофа. Постепенно безыскусное повествование захватило богослова:

     ?В год шеститысячный от сотворения мира многочисленные беды обрушились на Империю, и ни знатный сеньор, ни купец, ни простолюдин не знал, будет ли в нем дыхание жизни на утро нового дня. Снега на поля выпало мало, земля промерзла. Пришел мор на нашу землю - люди кашляли, задыхались, не могли глотать и сгорали в лихорадке. Первыми умирали младенцы. Ни богатство, ни слава, ни роскошь одежд не радовали более ожесточившиеся сердца. Иные же, напротив, проводили время в бесчинствах и разгуле. К отдаленным от столицы городам добрый человек приближался с опаской. Каждый, у кого не было охранной грамоты, мог быть схвачен и умерщвлен, а сеньоры и их слуги открыто творили разбои. Из детской крови готовились магические зелья, считалось, средства эти продляют молодость...?

     Десять лет назад Людвиг был свидетелем кое-чему из описанного книжником. Посиневшие трупики детей, бледные, истощенные нищие, коченеющие на улицах столицы, чахлые женщины, предлагающие себя первому встречному, озлобленная стража, и над всем этим - тревога близкой войны. В умах тогда царила неприязнь к недобрым чудесам магии, загнанный внутрь страх перед слугами сатаны, и еще больший ужас - перед сыском ?псов Господних?. Возможно, эти впечатления до известной степени определили судьбу самого Фирхофа. Людвиг, втайне восхищаясь смелостью автора, осмотрел тяжелый, грубой кожи, переплет - ничего особенного. Текст не на латыни - на церенском. Имя языкастого смельчака, Адальберт Хронист, не говорило ни о чем - разве что наводило на мысль о псевдониме...
     Вечер подступил незаметно.
     Увлекшийся Людвиг оторвался от книги лишь затем, чтобы зажечь свечу в поздних, лиловых сумерках... Увы, Хайни на этот раз ввалился без спроса, грубо стуча сапогами.
     - Господин Людвиг! Беда!
     - Что?!
     - Оборотень вернулся!
     Богослов уронил книгу и вскочил, торопясь одеться. Хайни уже привязывал к поясу ножны с мечом. Фирхоф на минуту остановился, пережидая головокружение - рана все еще сказывалась, потом бросился во двор, стараясь не заплутать в тесных сводчатых переходах Шарфенбергова жилища. Дом уже наполнился испуганными или злыми голосами. Где-то бряцало оружие, визгливо вопили перепуганные служанки.
     За порогом мужчин встретила непроглядная ночь. Солдаты деловито суетились, однако не особо спешили нырнуть в темноту. Рычал и метался во дворе спущенный кем-то с привязи большой белый пес. В ответ издалека истошно лаяли и выли деревенские собаки. Ворота оказались открытыми.
     - Вперед. Следуй за мной, Хайни.
     - У вас рана откроется...
     Южнее, в полях, мелькали факелы. Судя по лавине бегущих огней, людей собралось немало. Едва ли на несколько миль в округе нашелся бы человек, который спокойно провел эту ночь в собственной постели. Казалось, долго копившийся страх родил отвагу. Не дожидаясь подмоги из замка, в сторону холмов бежали крестьяне, вооруженные вилами.
     - Бей! Не упускай!
     Осмелевшая дичь сама выбралась на охоту.
     Как ни странно, в хаосе звуков не был слышен лишь вой оборотня. Кто-то командовал уверенным голосом, крепкие мужики, с косами, топорами, факелами, шли цепью по выгону. ?Что они будут делать, когда придут к холмам? - подумалось Людвигу. - Там лишь узкая тропа?. Бархатная тьма колыхалась впереди, испещренная красноватыми точками факельного огня. Крик, команды сливались в общий шум, похожий на плач. А ведь кто-то действительно плакал. Богослов побежал, пытаясь догнать загонщиков, потревоженная боль в раненой спине билась горячим комком, мешала сосредоточиться. Горько рыдала женщина. Цепь охотников распалась, люди сгрудились, окружив нечто, лежащее на земле.
     - Вот он, вот! Смотрите!
     Людвиг приходил в отчаяние от собственной медлительности.
     - Хайни! Хайни! Где ты? Помоги мне.
     Ночь расступилась. Ладер, поддержав хозяина, помог пройти ему еще пятьдесят шагов.
     - Отойдите прочь! Дайте дорогу.
     Люди, бессознательно повинуясь властному приказу, расступились.
     На земле, на истоптанной, вбитой в грязь весенней травке, лицом вниз лежал убитый. Поношенная одежда, казалось, скрывала не тело, а разбитый остов статуи. Голову чуть прикрывал седой пух. Левая рука неловко подвернулась.
     Фон Фирхоф перевернул тело. Лицо мертвого старика застыло в гримасе укоризненного удивления. Шею и воротник заливала еще не запекшаяся кровь. Богослов вытер липкие пальцы о траву.
     - Ad patres ...
     - Чего он говорит?
     - Чего-чего... Старого Георга убили!
     Глаза покойного все еще смотрели в темноту.
     Людвиг бережно закрыл сухие веки, попытался разжать старческую, в мозолях руку. Это удалось с трудом, сморщенные пальцы не хотели расставаться с крошечным клочком белой ткани. Богослов сунул находку в кошель и огляделся. Толпа крестьян поредела, многие, улюлюкая, торопились в сторону холмов, откуда навстречу им накатывала еще одна цепочка огней - пореже.
     - Ведьма! Волчица!
     Сквозь выкрики прорывался судорожный, всхлипывающий женский плач. Двое дюжих парней, ухватив за локти, толкали перед собой перепуганную женщину. Из-под платка пленницы выбились растрепанные пепельные волосы. Богослов узнал прислугу-альвисианку.
     - Люди, пустите! Не виновата я!
     - А откуда кровь на твоей одежде, ведьма?!
     - А разве не кровь на руках твоих?!
     - Смерть ведьме!
     - Смерть убийце!
     - Заткните ей пасть! Размозжите ей череп!
     Пахло кровью и растоптанной травой. Толпой овладело безумие, чья-то коса уже вздернулась для удара. Парни, схватившие ведьму, верно оценили ситуацию и, струсив, отпрянули в стороны. Этого оказалось достаточно - пленница вырвалась, толкнула кого-то, опрокинув навзничь, и с неожиданным проворством пустилась наутек.
     - Держи ее!
     - Улюлю!
     Беглянке удалось сделать всего несколько шагов - толпа тут же смяла ее. На земле мгновенно сгрудилась куча неловких тел. Кто-то в азарте бил по шевелящейся массе оглоблей, видимо, надеясь поразить ударом оборотня. В ответ раздавались гневные и жалобные крики ушибленных.
     - Стойте, дурачье! Вы поубиваете друг друга!
     Людвига никто не слушал. Он попытался отобрать оглоблю, но получил крепкий толчок, отбросивший его под ноги дерущихся. Под кучей тел кто-то хрипел, задыхаясь.
     - Остановитесь!
     Поднявшегося было фон Фирхофа вновь сбили с ног, чья-то нога едва не лягнула его в висок.
     - Дураки! Мужичье! Назад, дети потаскухи!
     Вопли дерущихся перекрыл яростный рев Хайни и высокомерный голос Шарфенберга. Послышались шлепки - мечи солдат били щедро, наотмашь, плашмя, били по шеям, спинам и иным, менее благородным частям тел драчунов.
     - Поднимайтесь, хозяин!
     Избитый Людвиг, пошатываясь, встал рядом с Мартином, ухватился за протянутую крепкую, надежную руку Ладера. Вокруг озлобленным кольцом сбились два десятка распаленных дракой людей. Женщина слабо стонала на земле. В ярких, с сумасшедшинкой, глазах Шарфенберга плясали искорки.
     - Я, ваш сеньор, приказываю вам остановиться...
     - Отдайте ее нам, господин!
     - Мы сами расквитаемся с ведьмой!
     Крестьяне придвинулись вплотную. Хмурые взгляды не сулили ничего доброго.
     - Стойте, олухи. Вы хотите силой противиться своему господину?
     К Людвигу подобрался сутулый человек с мощной мускулатурой, низко свисающими руками.
     - Вы не священник ли, господин Людвиг? Нет? Ну, это все равно... Скажите барону - пусть отдаст служанку нам. Вы не подбирали в полях тех, кого растерзала волчица. Что вам до наших слез, плоти и крови? А у меня волк зарезал дочь...
     - Ты уверен, что эта женщина виновна в ведьмовстве?
     - Она это, господин, больше некому.
     - Хорошо, - вмешался после минутного молчания Мартин. - Эта женщина будет предана духовному трибуналу. Инквизиция никогда не ошибается. Если она ведьма, то понесет заслуженную кару. До тех пор она останется заключенной в узилище, в подвале.
     Служанку подняли с земли. Она обвисла на чужих руках, разбитые в лепешку губы едва шевелились:
     - Я не ведьма...
     Толпа начала расходиться медленно и неохотно.
     - Ну и зачем вы полезли в драку, хозяин? Оборотниху отбивать? На вас теперь смотреть страшно - глаз вам подбили, одежду разодрали, рана-то, рана - чудом не разошлась! А если бы я не подоспел с господином бароном Шарфенбергом? Вас бы богом ушибленное мужичье растоптало и не заметило...
     Хайни, сам, впрочем, не пострадавший в драке, был отменно сердит.
     - Ты прав, Хайни, я вел себя глупо. Но теперь буду умнее. Сейчас мы вернемся в Шарфенберг. Ты быстро, слышишь - быстро! - укладывай сумки. Оседлаешь лошадей, и мы в суматохе уедем.
     - Так до утра еще далеко... Лучше утром, позавтракаем путем. Что, сейчас прямо?
     - Не медля ни минуты.
     - А как же оборотень в холмах?
     - Оборотень найден.
     - Верно. Я и забыл.
     - Ты не понял, Хайни. Оборотень гуляет на свободе, и я, увы, знаю, кто он. Именно поэтому - давай-ка поспешим отсюда прочь. Собирай сумки. Время не ждет.
     Женщина серым клубком забилась в угол сводчатого подвала. Круг света от фонаря выхватил из темноты ее скрещенные на коленях руки, кое-как приглаженные волосы, запекшуюся царапину на щеке.
     - Анна, я пришел поговорить с тобой. От твоих слов сейчас зависит твоя участь.
     Служанка подняла на Шарфенберга равнодушно-недобрые глаза. Бесполезно, Мартин стоял за пределами светлого круга.
     - Ты обвиняешься в ведьмовстве и сношениях с дьяволом. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
     - Я не ведьма...
     - Тебя застали у тела человека, растерзанного волком, твоя одежда и руки были в крови. Как ты объяснишь это?
     Женщина бесцветно, как заученный урок, забормотала:
     - Я шла вечером по выгону и увидела его.
     - Кого?
     - Старого Георга, господин.
     - Дальше. Не смей молчать.
     - Я незаметно пошла следом, потом услышала крик. Я подбежала, пыталась остановить кровь, но он уже умер.
     - Как ты оказалась на выгоне, Анна?
     - Я гуляла.
     - В темноте, одна?
     Женщина растерялась.
     - Не противься моему правосудию, Анна, расскажи, зачем ты пошла в луга. Если ты сознаешься, я ведь могу тебя и оставить в живых... не стану вызывать инквизицию.
     - Я гуляла.
     - Ты напрасно упорствуешь.
     - А мне теперь все равно.
     - Мне жаль тебя, ведьма. Время еще есть. До утра. Подумай как следует.
     Женщина молча отвернулась, уйдя в тень. Мартин Шарфенберг удалился, приказав солдату запереть подвал.
     Людвиг остановился на пороге своей комнаты. Сейчас он зайдет и заберет ?Историю Hortus Alvis?. А потом - потом он увезет отсюда эту редкую книгу в седельной сумке и разгадку тайны licantropa в душе...
     Легкий ветерок, дуновение которого едва ощутимо... Словно луч солнца на лице... Пение зяблика. Чье-то незримое присутствие... В нем не чувствовалось угрозы.
     - Кто здесь?
     Молчание. Потом тихий смех, как серебряный колокольчик. Людвиг приподнял руку со свечой. Что-то белое, скользнувшее в сторону... Легкие убегающие шаги.
     - Покажись.
     Снова смех.
     - Не убегай, тень.
     На самом краю света и тьмы в белом платье стояла Маргарита. Сейчас она была красива - дерзкой, пронзительной и хрупкой красотой. Падал на плечи мягкой волной черный шелк волос. Миндалевидные глаза, прикрытые пушистыми ресницами, сияли.
     - Подойди, не бойся.
     Она послушно подошла. Людвиг осторожно дотронулся до точеного подбородка и приподнял лицо девушки.
     - Я хочу видеть твое лицо...
     Девушка подняла ресницы. Черные сияющие глаза смотрели прямо в душу Людвига, сковывали, отнимали волю. Он успел подумать, что в зрачках девушки есть нечто противоестественное - они узкие, кошачьи, - но тут же забыл об этом. Маргарита улыбнулась, показав мелкие острые зубки, и прижалась к Людвигу всем телом, приподнявшись на цыпочки и обхватив его шею левой рукой. Богослов чувствовал сквозь одежду прикосновение упругой груди, плоского живота, мягких бедер, испытывая одновременно вожделение и страх. Он попробовал отстранить девушку, но не смог ни шевельнуться, ни даже отвести взгляд от ее вертикальных зрачков. Маргарита мурлыкала, проворные пальцы шарили под плащом, расстегивая пояс богослова. Фон Фирхоф, пойманный взглядом демона, не знал, что ему делать - то ли покориться судьбе, то ли позвать слугу и непереносимо осрамиться.
     - Ты мой... Ты мой...
     Пальцы никак не могли сделать священный жест, их как будто сковал лед, но когда Людвиг попробовал обнять девушку, руки очень даже повиновалась. Он скользнул ладонями вдоль узкой спины, обтянутой скользким шелком, отстранил перепутанные шелковистые волосы и коснулся хрупких позвонков шеи. Палец уколола острая грань, и фон Фирхоф рванул медную цепочку. Освободившийся медальон - медная пластинка - соскользнул с груди девушки и, отлетев в сторону, остался лежать на полу. Маргарита отпрянула, резко толкнув Людвига в грудь. Белым обрывком упал цветок, приколотый к платью. Теперь девушка уже никому не показалась бы прекрасной. Личико исказила гримаса обиды, глаза сузились, запали щеки, от крыльев точеного носа к уголкам губ пролегли резкие морщинки. Пунцовый ротик искривился, как у ребенка, который вот-вот заплачет. Она зашипела по-кошачьи и, повернувшись, выбежала из комнаты.
     - Быстрее, хозяин!
     Людвиг, запахивая плащ и поправляя одежду, заторопился к выходу, удерживая под мышкой фолиант ?Истории?.
     - Черт нас побери, хозяин! Возьмите у меня мешок - освободите руки для меча. Нас же так убьют! И книгу вашу никчемную, тяжесть лишнюю, бросьте...
     - Я понесу и мешок и книгу. А ты просто делай свое дело, любезный друг, и не учи ученых.
     Впереди загремели сапоги солдат, мелькнули факелы.
     - Стойте!
     Загораживая проход, в котором с трудом разминулись бы два воина в доспехах, стоял Мартин Шарфенберг, в кольчуге, с обнаженным мечом, но без шлема. Бледное, чуть одутловатое лицо оставалось спокойным, лишь слегка подергивалось левое веко.
     - Вы не уйдете отсюда.
     - Отчего же?
     - Вы оскорбили мою сестру, фон Фирхоф. Я вызываю вас на бой. Конный или пеший. На любом оружии. Насмерть.
     - Я вижу, ваша храбрость позволяет вам драться с богословом.
     - А ваша честь - покушаться на хозяйку дома.
     В глазах Мартина то ли бурно полыхало сумасшествие, то ли попросту отражался факельный огонь. Людвиг отступил на несколько шагов.
     - Сзади, хозяин!
     Ответом на предупреждающий выкрик Ладера оказался выпад меча Шарфенберга. Наемник с трудом отбил удар и занял позицию, загораживая богослова от атаки.
     Бдительный Людвиг обернулся, но не успел сделать ничего, горло стиснула петля удавки. Невидимый противник за спиной рванул веревку на себя. Фон Фирхоф, выронив из рук поклажу, мертвой хваткой вцепился в шнур, пытаясь хоть немного раздвинуть петлю, его ударили по голове и дернули, опрокидывая навзничь. Погружаясь в холодную пустоту беспамятства, он еще краткое время слышал лязг мечей и отрывистые возгласы сражавшегося Хайни.
     Людвиг нехотя открыл глаза, казалось, веки у него слиплись, в голове гудело, а к горлу подступил горький комок. Открытые глаза мало помогли - вокруг было совершенно темно, только неподалеку кто-то сопе