метен и лыс. Нора сурово сдвинула брови - увы, это был неверный подданный Церена.
     Предприимчивый мозгляк как раз заканчивал прятать что-то в поясной кошель, потом принялся сосредоточенно собирать припасы: овощи и тушки битой птицы. Наполненный увесистый мешок Дайгал церемонно вручил возмущенной дочери Виттенштайнов.
     - Это понесешь ты. Тиви один не справится. А мне нужны свободные руки - на случай, если придется использовать арбалет. А теперь выйди и подожди за дверью, мы тут поговорим.
     Красная от негодования Алиенора не решилась возражать и выволокла тяжелый мешок за порог. Шли минуты - Дайгал не появлялся. Тиви шмыгнул в кусты, что-то там высматривая, - до Норы доносился треск веток и шелест сухой травы. Сейчас или никогда. Она решилась - развернувшись, со всех ног бросилась в сторону деревни.
     Нора летела что было сил, дома становились все ближе, однако изрядно мешала припорошенная снегом неровная земля - перекопанные поля окружали деревню. Впереди замаячили человеческие фигурки, девушка рванулась прямо к ним. Расширенными от удивления глазами смотрели на незнакомку три женщины в крестьянской одежде - худые, оборванные, они выглядели не лучше женщин-альвисов, да что там - хуже, пещерные жители были бледны, потому что не видели солнца, кожа этих женщин потемнела, иссушенная ветром и холодом, а лица несли печать преждевременного увядания.
     Алиенора остановилась, подбирая слова - как лучше обратиться с просьбой о помощи к простолюдинкам? Сказать она не успела ничего.
     - А-а-а! Это пещерная тварь!
     Одна из крестьянок пронзительно завизжала, указывая на альвисианское платье Алиеноры. Другая, более смелая, нацелилась вцепиться в волосы девушки, третья угрожающе подняла лопату, которой до того безуспешно пыталась ковырять мерзлую землю.
     Все свершилось мгновенно. Нора опять бежала со всех ног, но уже в прямо противоположную сторону. За нею неслись три разъяренные фурии в развевающихся платках, две из них придерживали на бегу подолы, третья, самая проворная, размахивала над головой лопатой. Девушка вломилась в заросли шиповника, и только тогда острые шипы на голых ветвях заставили противниц отступить.
     - Ведьма! Только попробуй еще раз сунуться к нашим полям! Мы вырвем твои бесстыжие глаза, насылающие порчу!
     Нора поразилась исступленной ненависти, переполнявшей этих женщин.
     У дома ее ждал нахально улыбающийся Дайгал.
     - Хорошо прогулялась, девица Нора? Сегодня отличая погода.
     Свое мнение о погоде и о Дайгале баронесса фон Виттенштайн, утыканная колючками, в одежде, усеянной сухими головками репейника, постаралась оставить при себе.

Глава 12

КОГДА ОДНОГО ПИСЬМА БЫВАЕТ НЕДОСТАТОЧНО

     На дело, жохи!
     Ночь без балдохи  -
     Вот лучшая для нас пора,
     Кирнем немножко
     Перед дорожкой
     И за душник возьмем бобра...
     Франсуа Вийон. ?Баллады на цветном жаргоне? (Перевод с французского Ю.Б. Корнеева.)

     (Империя, Уэсток, январь 7000 года от Сотворения Мира)
     Зима последнего года седьмого тысячелетия от Сотворения Мира пришла в Империю поздно и оказалась на редкость несчастливой. Снег скудным, робким слоем выпал на поля, нагая земля промерзла до стеклянного звона. Реки севера одел ломкий лед, прохожий на улицах самого Эберталя, случалось, ночью замерзал, особо - если был пьян или ранен грабителем.
     Вступило в права 1 января 7000 года, и загремели зимние карнавалы - люд столичных предместий отметил роковую дату грандиозными кутежами. Студенты Эбертальского университета вкупе со вновь прибывшими вагантами (сначала подрались, потом побратались), надев размалеванные личины, дружно пугали прохожих. Пожилые добропорядочные вдовы, случалось, едва не кончались на месте. Более стойкие или склонные к мистическому созерцанию судачили о близком конце света. Круглый счет лет вкупе со священной семеркой располагал. Веяло жутью и сумрачной надеждой. Сквалыги дрожали. Праведные молились. Неисправимые грешники и моты по натуре продавали имущество (все равно пропадет!) и предавались утонченному, дорогостоящему разврату.
     В довершение несчастий объявился мор - люди кашляли, задыхались, не могли глотать даже теплую воду и в недельный срок отходили лихорадкой. Дети сгорали быстрее.
     Обычно поветрия поражали Церен летом, поэтому лекари разводили руками - никто не знал толком, что делать. Бродячие проповедники, ежась на сквозном ветру и взывая к щедрости растерянных церенцев, склоняли сердца к усердной молитве, посту и покаянию. Некоторые врачи, в том числе знаменитый доктор обеих медицин  Парадамус Нострацельс, соглашались - больные с распухшим горлом есть все едино не могли, зато пламенная вера, случалось, поднимала со смертного одра самых безнадежных.
     Кое-кто, уже не чая при святых спасения, пристрастился к занятиям иным. Никогда еще не были так переполнены кабаки, прибыльно занятие своден, смелы и изворотливы воры. То ли от молитв, то ли от прочих коллизий, но эпидемия как будто бы стала немного утихать. Однако стражи спокойствия и в столице, и в других городах, что поменьше, еще долго сбивались с ног, хватая вконец обнаглевших урок, а добродетельные горожане судачили под шумок, что стража сама причастна к грабежам. К иным же, отдаленным от столицы, городкам с опаской приближался и купец, и земледелец. ?Безграмотный? (тот, у кого не оказалось охранной грамоты) рисковал быть схваченным и обобранным дочиста, обиженные убытками сеньоры и их отощавшие слуги открыто творили разбои.
     Сказывались и прежние святые войны за южным морем. По дорогам Церена шастало множество сумрачного вида людей - по их собственным словам, рыцарей. Эти удальцы крепко и с правильного конца держались за меч, зато не имели ни бурга, ни вассалов, ни пяди собственной земли. Отчаявшись отыскать покровителя, несчастные порой сбивались в настоящие шайки, и властям приходилось вербовать наемников из оседлых подданных Империи, чтобы отбить нападения наемников странствующих.
     Как только кое-как вразумленными грабителями до отказа набили имперские тюрьмы, поползли зловещие слухи - пропадают младенцы. В передаваемых шепотом историях вельможи-дьяволопоклонники готовили из невинной крови молодящие напитки и укрепляющие мужскую силу зелья. Разъяренные матери открыто поносили попустителей. Предместье Эберталя бурлило котлом. Кое-где впрямь поймали и насмерть забили каких-то колдунов (очень старых и для женского пола совсем не привлекательных).
     ?Псы Господа? сбивались с ног, хватая и тех, кто шептался, и тех, на кого указывала молва. Страшной приметой считали в народе появившиеся неизвестно откуда стаи белых волков.
     На фоне всех этих бед как-то потускнело и забылось то, что так занимало умы людей еще совсем недавно - альвисы. Память о четырех загубленных городах осталась, но новых бед с этой стороны пока не приходило, о них и думать перестали. А зря. Беда явилась-таки. Император Гизельгер объявил о начале войны против Hortus Alvis.
     Такая кампания - не то, что святой поход - она не сулила ни новых стран, ни тучной прибыли, ни яркой славы, разве что на дорогах потише станет. Однако военные налоги взимались железной рукой. Собиралось баронское ополчение, каждого рыцаря при собственном знамени обязали явиться с отрядом вооруженных вассалов. А серебро на военные расходы, простите? С этим, как всегда, оставалось туго, и весьма. Допоздна горел свет в окнах канцелярии короны. Крестьяне роптали. Ремесленники разорялись. Над Цереном нависло тревожное ожидание.
     Случилось худшее из того, что мог предвидеть советник Билвиц, ожидая ответа принца Хьюго в насквозь продуваемом холодным ветром замке королей Уэстока. Тревогу поднял бдительный, как всегда, помощник - Макс Россенхель. Он первым увидел, как распахнулись ворота - под охраной солдат и сержанта въехала скрипучая телега с клеткой, сбитой из жердей. В покрытом синяками заключенном с большим трудом можно было узнать толстяка-булочника. Церенского шпиона грубо сдернули с телеги и открыто поволокли куда-то, наискосок через двор.
     Советник ощутил усталую обреченность.
     - Макс, голубей. Все, что есть по делу Отрицающих. И сообщим государю о том, что мы под стражей.
     - Под стражей?!
     - Не беспокойся, именно там мы вот-вот и окажемся. - ?В лучшем случае?, - подумал Билвиц.
     - Выпустить голубя, господин?
     - Нет, всех. Пять птиц - пять копий. Давай. Перепуганный Россенхель еще раз выглянул в окно.
     - Похоже, у нас нет времени на письма, господин советник...
     - Я приготовил их заранее, друг мой. Вот, возьми. Билвиц относительно спокойно понаблюдал, как двор заполняется солдатами, потом не торопясь прицепил меч к поясу и шагнул к выходу. Когда-то, в молодости, студент-юрист слыл отчаянным драчуном. Билвиц недобро усмехнулся. Мало вероятно, чтобы люди принца Хьюго подняли руку на посольство. Подобное не забывают и не прощают ни сторона, ставшая жертвой злодеяния, ни правители иных стран, признающих Святую веру. Особа посла неприкосновенна. Хотя - как знать... Смерть неуемного, надоевшего соглядатая можно представить различно. Например, упал с лошади - мало ли горячих скакунов в Уэстоке? Тело выдадут небальзамированным, определить истинную причину смерти сможет разве что колдун. Впрочем, едва ли. Скорее всего все церенское посольство, и советника тоже, ждут апартаменты в государственной тюрьме для особо привилегированных негодяев - замке Кэстл.
     Оставалось лишь пожать плечами и ждать. Уэсток и Церен договорятся в сотый раз, отсидевшее зиму посольство по весне тихо и даже не без почета спровадят обратно на материк. Так уже было при прежнем правителе. Достаточно просто подчиниться страже. Сдаться, пожалуй, имело смысл - если бы не письма Гизельгеру. Билвиц едва не плакал, теряя самообладание - не от страха, от горькой, последней досады. Он ошибся, не решившись отправить их раньше. Глупец... поздно... слишком поздно...
     Советник быстро, насколько позволяло отяжелевшее за последние годы тело, сбежал по лестнице вниз, распахнул дверь, ступил на обледеневший булыжник внутреннего двора, встал, прижавшись широкой спиной к двери и набычив упрямую голову. С шипением вышла из ножен сталь.
     - Советник, - почти печальный голос принца Хьюго не выдавал ни малейшего гнева, - послы и гости не обнажают меча в доме хозяина. Данной мне в этих землях властью приказываю - вложите меч в ножны и отойдите.
     - Особа посла, ваше высочество, неприкосновенна, вы не можете войти в эти стены. Сейчас они принадлежат Церену.
     - Вы же не в посольском дворце, Билвиц, - раздраженно отмахнулся уэстер. - Здесь мой замок, я в нем хозяин. Сдавайтесь, советник, я не хотел бы причинять вам вред. Сдавайтесь, вы мой пленник.
     Билвиц чуть приподнял острие меча. ?Боже мой, - подумал он, - скорее бы все это окончилось?, - и тут же укорил себя за слабость.
     - Это предательство, ваше высочество. Я служил Империи тридцать лет. Мне не пристало менять сюзерена.
     Хьюго поморщился. Билвиц злорадно отметил, что кончик царственного носа лупится от холода. Принц явно был не в ударе - то ли устал, то ли ему все-таки претило совершаемое.
     - Я ценю ваше благородство, советник, но от вас никто не требует жестов, противных чести. Давайте решим дело миром. Отойдите от двери. Не вынуждайте нас применять силу.
     - Нет.
     Хьюго взорвался внезапно - возможно, подала весточку семейная наклонность к буйству.
     - Ну что ж, ты выбрал сам, старый дурак. Солдаты, взять его!
     Советник поднял меч.
     - Возьмите, если сможете. Но это будет предательство и убийство, ваше высочество.
     Принц Уэстока дернул уголком рта, запахнул поплотнее плащ и отошел в сторону.
     Кольцо вокруг Билвица сомкнулось. Он не смел, не имел права закрывать глаза - советник прижался к стене, ощутил спиною дерево двери и растрескавшийся камень стены - последнюю оставленную ему судьбой опору. Знакомый рыжеусый сержант, ощерясь, нанес первый удар. Билвиц отбил выпад, ударил, пытаясь попасть в не защищенное шлемом лицо.
     ...Слишком много противников. Они мешали друг другу, возможно, поэтому советник держался долго. Дольше, чем мог ожидать.
     Фехтовальщики сменялись круговертью (он следил не за клинками - за глазами врага), потом зрение заволокло красноватым, липким маревом. Билвиц не мог видеть, как рухнула под ударами дверь, не видел перекошенного лица Макса, не слышал крика Россенхеля, когда тот, выброшенный солдатами из окна, мешком падал на булыжник внутреннего двора.
     Из рассеченной брови советника стекала кровь, он, мотая головой, стряхивал теплые, шустрые капли. Билвиц еще мог стоять на ногах, когда от стен, замкнувших гулкое холодное пространство двора, отразился голос принца Хьюго: ?Этого не взять живым. Расстреляйте из арбалетов?.
     Последнее, что Билвиц почувствовал, даже не увидел, сквозь боль, прижимаясь щекой к земле, был пустой, стынущий эфир. Может быть, не совсем пустой. Кажется, где-то в холодном блеклом мареве неба мелькнула едва различимая точка - там набирал высоту бесстрашный почтовый голубь.

Глава 13

ВОДЫ ОЗЕРА ЭВЕЛЬСИ

     ?Мы имеем четыре основополагающих стихии: землю, воду, огонь и ветер?.
     Из собственных лекций Парадамуса Нострацельса

     (Пещеры, 22 января 7000 года от Сотворения Мира)
     ?День?, время бодрствования, не предвещал ничего необычного. Нора, без аппетита поев, ушла так далеко по лабиринту пещер, как только смогла - чтобы не видеть вконец опротивевших альвисов. Узкий лаз, полого ведущий вверх, закончился тупиком. Меж плитами камня зияла дыра, достаточная, чтобы просунуть в нее кулак, но совершенно не пригодная для побега - еще одно разочарование. Она повернула обратно, опасаясь вызвать лишние подозрения. К несчастью, девушка пропустила один из левых поворотов и надолго потеряла направление, блуждая в перепутанных закоулках. Дорога в конце концов нашлась - помог тщательно накопленный опыт лазания и два-три интуитивных озарения. Знакомый коридор почему-то пустовал, девушка откинула занавес и нырнула в пещерку - пусто. Дайгала не было - это не удивительно. Но на месте не оказалось ни Дауры, ни, что самое странное, Такхая. В мгновенно наступившем безлюдии было что-то зловещее, лампа светила тускло.
     Нора едва не закричала от холодного прикосновения - ее тронули за руку - и обернулась. Тиви смотрел в упор: глаза в пол-лица, напряженные от страха скулы. ?Крысенок? резко дернул ее за рукав. Он теребил девушку, показывая на выход, там, в сером полумраке, нарастал шум - тысячи звуков - плеск, топот, отдаленное эхо криков - все это слилось в мерный, приглушенный рокот.
     Нора запалила факел. В коридоре все так же не было ни души, валялось в беспорядке брошенное тряпье. Тиви цеплялся за рукав, тянул, тянул, а Нора шла за ним, освещая дорогу. Метались по стенам угловатые тени. Странный шум, такой знакомый и такой чуждый этим пещерам, не прекращался. Свет выхватил бесформенное пятно на полу - мокрая, медленно расплывающаяся грязь, тонкие, разбегающиеся от нее ручейки воды. Вода захлюпала под ногами, наполовину скрывая ступни. Дочь Виттенштайнов почувствовала, как дрожит ребенок - худое птичье тельце прижалось к ее боку.
     - Что случилось? Наводнение?
     - ...
     Мальчишка не знал церенского.
     Нора ощутила нарастающую панику - что делать? Бежать? Знать бы еще - куда.
     Она шла наугад, разбрызгивая воду ногами, мутный, все прибывающий темно-коричневый ручей нес мусор. Каменные плиты под ногами превратились в широкие крутые ступени, пол уходил вниз. Девушка шарахнулась от черного прохода - вниз идти не стоило. Пришлось спешно возвращаться - к счастью, от развилки вела еще одна галерея, здесь уровень пола слегка повышался. Нора брела наугад, потом побежала, спотыкаясь о спиленные сталагмиты, вода доходила ей до колен, Тиви - до середины бедер.
     Дорога неожиданно оказалась верной.
     В конце коридора заколыхалась сгрудившаяся масса - люди. Гул голосов заполнил слух. Не менее сотни пещерных жителей стояли вплотную, как живая шевелящаяся стена. Там, впереди, галерея обрывалась знакомой шахтой, в которой на прочным тросе покачивалась подъемная клеть. Трос полз вверх бесконечным ленивым червем, но, даже задрав голову, нельзя было увидеть ни проблеска дневного света.
     Нора замерла, пытаясь понять, что происходит. Выше лежал еще один уровень, опять сеть коридоров, по которым желающим выбраться на верхний уровень пришлось бы долго брести до второго подъемника.
     Сейчас перегруженная клеть опасно раскачивалась над толпой на высоте примерно двух человеческих ростов, медленно уплывая за край каменного карниза. За нею беспомощно тянулись руки оставшихся. Кто-то попытался подпрыгнуть, но бесполезно. Перепуганный Тиви приник к Норе, обхватив ее талию и намертво сцепив пальцы, их сильно толкнула качнувшаяся толпа.
     Давка усилилась мгновенно - повеяло безумием отчаяния.
     Клеть мелькнула напоследок дощатым дном и скрылась в сумраке. Вой толпы сделался оглушительным, в нем сплелся пронзительный плач детей, вопли женщин, брань и проклятья, безумный визг. Людская масса опять качнулась, рухнула ограда под натиском тел, кто-то сорвался в отверстие шахты, и его крик на минуту заглушил шум воды и плач людей. Вода прибывала, омывая ноги, обогнула тысячью ручейков тела и предметы и грязным водопадом хлынула в отверстие шахты подъемника. У Норы мелькнула надежда, что вся вода уйдет туда, в эту бездонную яму, не поднимется выше, а потом за ними вернутся, должны вернуться, ведь там, наверху, совсем сухо, и вода туда не дойдет никогда.
     Вода пока не поднималась выше, чем до середины бедер взрослого человека, но поток стал сильнее, тугие упругие струи били, Тиви вода доходила уже до пояса, его бы унесло к обрыву или швырнуло под ноги толпе, если бы мальчишка не цеплялся изо всех сил за уже порванное платье Норы.
     Своды галереи подпирали каменные столбы, покрытые выпуклыми каменными барельефами. Самые сильные, молодые и ловкие карабкались наверх. Оттуда, из-под каменного свода, они смотрели вниз, на качающуюся как тростник под ветром слитную, сплошную людскую массу, не зная, куда бежать дальше, страшась спуститься вниз, цепляясь за выступы, пока оставалась сила в немеющих руках. В углу кто-то пытался драться, бесцельно прорываясь к опустевшей шахте подъемника, упавший человек не сумел встать, стоящие рядом люди, стиснутые со всех сторон, не могли помочь ему, даже если бы захотели отчаянно рискнуть - толпа топтала всех без разбора. Кто-то, с иссиня-бледным лицом, то ли умерший, то ли потерявший сознание, зажатый между соседями, бессильно качался в такт движению людской массы. Последние отблески не залитого еще водой светильника выхватили из толпы странное, печально-безучастное лицо незнакомой старухи.
     Нора хотела заплакать и поняла, что не может. Наверное, потрясение оказалось слишком велико. Ее оттеснили к стене и сильно прижали. Натиск людей мешал вздохнуть. Оставалось последнее средство - выбраться из сгрудившейся живой массы и попытаться найти другой выход, пусть узкий лаз или временное пристанище - пустоту или пещерку под самым потолком. Она попыталась продвинуться к выходу и поняла - поздно. Люди стояли в каменной неподвижности - они попросту пришли в то состояние отчаяния, когда апатия сменяет упорные, но неудачные попытки спастись. Правда, вода теперь почти не прибывала - это давало некоторую надежду.
     И тут случилось самое худшее. Оказывается, вода подтачивала немногие рукотворные части пещер, разрушение сделало свое дело - упала отделявшая зал от мастерских стена, сложенная из не скрепленных между собой грубых кирпичей. Шум сменился оглушительным грохотом, от рева воды дрогнули своды, темный вал, несущий булыжники, доски, бревна, щепу, ударил прямо по толпе. Нору, сбитую с ног, лицом, грудью, животом протащило по камню пещерного пола.
     Масса сломанного дерева и мусора, подхваченная водой, вперемешку с бьющимися телами людей, рухнула в провал...
     Высоко над острым шпилем главной башни замка бился на ветру вымпел. Бесшабашный ветер то разворачивал полотнище, то склад