мператорской армии, был  просто  очарован
ими.
     - Крышечки от бутылок! - вдруг  ни  с  того,  ни  с  сего  воскликнул
Чилдэн.
     Японцы часто-часто заморгали, ничего не понимая.
     - Мы еще собирали крышечки от молочных бутылок.  Когда  были  детьми.
Круглые крышечки, на них указывалось название молочного  завода.  Тогда  в
Соединенных Штатах были тысячи молокозаводов. И каждый выпускал молоко  со
своей особой крышечкой.
     Глаза отставника алчно заблестели.
     - И у вас что-нибудь сохранилось из той вашей давней коллекции, сэр?
     Разумеется, у Чилдэна ничего не сохранилось. Но... вероятно, все  еще
можно  было  где-то  разыскать  древние,  давно  позабытые  крышечки   той
довоенной эпохи, когда молоко продавалось в стеклянных бутылках,  а  не  в
одноразовых картонных пакетах.
     Вот так постепенно он и втянулся в этот  бизнес.  Такие  же  магазины
пооткрывали и другие дельцы, пользуясь повальным  помешательством  японцев
на  всем  американском,  но  Чилдэну  всегда  удавалось  опережать   своих
конкурентов.
     - С вас один доллар, сэр. - Голос "китаезы" вывел  его  из  глубокого
раздумья. Тот уже выгрузил поклажу и теперь ждал оплаты.
     Чилдэн рассеянно расплатился. "Да, весьма вероятно, что  этот  клиент
мистера Тагоми похож на майора Хумо. По крайней мере, - язвительно подумал
Чилдэн, - с моей точки зрения". Он имел дело вот уже  с  довольно  большим
количеством японцев, но все еще испытывал трудности, отличая  их  друг  от
друга. Бывали среди них невысокие, коренастые, сложенные как борцы.  Затем
похожие на  аптекарей  очкарики...  Такие,  что  напоминали  садовников  и
цветоводов... У него была своя, особая классификация клиентов. И были  еще
молодые японцы, которые  ему  вообще  уже  не  казались  японцами.  Клиент
мистера  Тагоми,  по  всей  вероятности,   дородный   бизнесмен,   курящий
филиппинские сигары.
     И вот тогда, когда он со  своими  баулами  на  тротуаре  стоял  перед
зданием "Ниппон Таймс Билдинг", шальная мысль мелькнула у него  в  голове,
от которой у Чилдэна пробежал мороз по коже: а вдруг клиент мистера Тагоми
не японец! Все в его сумках было отобрано в расчете именно на японцев,  на
их  вкусы...  Нет,  этот  человек   обязательно   должен   быть   японцем.
Первоначально мистером Тагоми был заказан плакат времен гражданской  войны
об объявлении о наборе в армию. Такой  хлам  безусловно  мог  интересовать
только  японца.  Типичное  проявление  их  увлечения   банальностями,   их
пристрастие к документам, их афишам, объявлениям. Ему припомнился  японец,
который все  свое  свободное  время  посвящал  собиранию  газетных  реклам
американских патентованных лекарств начала века.
     Сейчас перед ними стояли иные проблемы. Проблемы, которые  надо  было
решать  безотлагательно.  Через  высокие  двери  "Ниппон  Таймс   Билдинг"
торопливой походкой проходили мужчины и женщины, все прекрасно одетые.  Их
голоса хорошо были слышны Чилдэну, и  он  двинулся  в  направлении  входа.
Бросил мимолетный взгляд вверх на величественное сооружение, самое высокое
здание в Сан-Франциско. Бесконечные ряды окон, сказочный  шедевр  японской
архитектуры - а  вокруг  садики  с  карликовыми  вечнозелеными  деревцами,
альпийскими горками, с песком, имитирующим высохшее ложе ручья,  вьющегося
среди корней деревьев, между грубыми, неправильной формы камнями...
     Он увидел чернокожего, который был приставлен для переноски багажа. В
данный момент он был свободен. Тотчас же Чилдэн окликнул его.
     - Носильщик!
     Чернокожий, улыбаясь, трусцой направился к Чилдэну.
     - На 20-й этаж, - самым суровым, на какой только был способен,  тоном
велел Чилдэн. - Секция В. И поживее. - Он указал  на  свои  баулы,  а  сам
важно зашагал ко входу в здание. Естественно, даже не подумал  обернуться.
Несколькими секундами позже он уже был в  наполненной  пассажирами  кабине
одного из скоростных лифтов. Вокруг стояли японцы, их гладкие, чистые лица
лоснились под ослепительно-яркими плафонами, уставленными в кабине.  Затем
некоторое чувство слабости в желудке вызвал у  него  резкий  рывок  вверх,
быстро защелкали выключатели проносящихся мимо этажей.  Он  закрыл  глаза,
плотно уперся ногами в пол и молился о том, чтобы поскорее закончился этот
полет. Чернокожий, разумеется, понес сумки к служебному лифту. Представить
его здесь не могла бы даже самая необузданная игра воображения. Чилдэн  на
мгновенье прикрыл глаза - он был одним из немногих белых в кабине лифта.
     Когда лифт выпустил его  на  двадцатом  этаже,  Чилдэн  уже  мысленно
раскланивался, готовясь к встрече в конторе мистера Тагоми.



3

     Перед самым заходом солнца Джулия Фринк,  глянув  на  запад,  увидела
ярко светящуюся точку, которая описала в небе светящуюся дугу и исчезла за
цепью гор. Один из тех самых нацистский ракетных  кораблей,  отметила  она
про себя. Летит на Побережье с важными персонами. А я  здесь,  внизу.  Она
помахала ему  вслед,  хотя  корабль,  разумеется,  уже  скрылся  из  виду.
Падавшие со стороны Скалистых Гор  тени  все  удлинялись.  Ночь  накрывала
голубые при дневном свете вершины. Вдоль горной  гряды  медленно  проплыла
стая перелетных птиц. Время от времени какой-то автомобиль то включал,  то
выключал фары. Вскоре она уже могла  различить  две  светящиеся  точки  на
шоссе. Зажглись фонари на бензоколонке, В окнах домов.
     Рабочий день кончился, и она готовилась принять  душ,  чувствуя  себя
уставшей. Все душевые кабинки были заняты посетителями спортзала,  поэтому
она осталась стоять на воздухе, наслаждаясь потянувшейся с гор прохладой и
свежестью окружавшей ее тишиной. Единственное,  что  ей  сейчас  было  еще
слышно, это глухой шум из  расположенной  чуть  пониже,  у  самого  шоссе,
закусочной. Там припарковались  два  огромных  дизельных  грузовика,  и  в
вечернем сумраке было видно, как их водители натягивают  на  себя  кожаные
куртки перед тем, как войти в закусочную.
     И ей вспомнилось, как выбросился Рудольф Дизель из иллюминатора своей
каюты. Совершил самоубийство, утонув в волнах, во время путешествия  через
океан. Может быть, и мне следует поступить точно так же. Но здесь не  было
океана. Впрочем, способ всегда можно  найти.  Как  у  Шекспира.  Проткнуть
рубаху на груди острой спицей - и прощай, Фринк. Девушка, которой не нужно
было опасаться бездомных грабителей, шастающих по пустыне,  которая  ходит
прямо, хотя и осознает, сколько вокруг таится всяких опасностей, только  и
ждущих  удобного  случая.  Предпочитающая  всему  этому   другую   смерть,
надышавшись через  длинную  соломинку  выхлопными  газами  автомобилей  на
шоссе. Научилась этому, подумала она, от японцев, переняв у них  спокойное
безразличие к смерти вместе с  приемами  дзюдо,  с  помощью  которого  она
зарабатывала себе на жизнь. Как убивать, как умирать. Янь и  Инь.  Но  это
уже в прошлом. Здесь страна протестантов.
     Было приятно сознавать, что нацистские ракеты проносятся над головой,
не останавливаясь здесь, не проявляя ни малейшего интереса любого свойства
к Кэнон-Сити в штате Колорадо. Так же, как и к штатам Юта или Вайоминг или
восточной части Невады, ни к одному из  этих  лежащих  под  ними,  как  на
ладони, открытых ветрам пустынным штатам, пригодным разве только  что  для
выпаса скота. Мы ничего не стоим, отметила она про себя.  И  можем  дальше
вести свое неприметное существование. Если захотим. Если такая жизнь будет
что-то для нас значить.
     Из одной из душевых раздался звук отпираемой двери. Показался широкий
силуэт мисс Дэвис, которая,  уже  полностью  одетая,  держала  под  мышкой
кошелку.
     - О, вы заждались, миссис Фринк? Извините меня.
     - Все нормально, - сказала Джулия.
     - Вы знаете, миссис Фринк, занятия дзюдо так  много  мне  дали.  Даже
больше, чем дзен.
     - Постарайтесь с помощью техники дзюдо  сделать  свои  бедра  немного
стройнее, - сказала ей Джулия. - Сбросьте несколько лишних фунтов  веса...
Извините, мисс Дэвис. Я, кажется, сказала что-то не то.
     - Вы сильно настрадались от них? - спросила мисс Дэвис.
     - От кого?
     - От японцев. До того, как научились приемам самообороны.
     - Жизнь была просто ужасной, - тяжело вздохнула Джулия. - Хорошо, что
вам не доводилось бывать на Побережье. Где они сейчас.
     - Я ни разу не покидала Колорадо, - застенчива, с  дрожью  в  голосе,
призналась мисс Дэвис.
     - Это еще может случиться и здесь, -  сказала  Джулия,  -  они  могут
решить оккупировать и эти места тоже.
     - Сейчас уже слишком поздно!
     -  Разве  можно  предугадать  их  намерения?  Они   умеют   тщательно
маскировать свои замыслы.
     - Что... что они заставляли вас делать?  -  спросила  мисс  Дэвис  и,
крепче прижав обеими руками свою кошелку к туловищу,  придвинулась  совсем
близко к девушке, чтобы лучше слышать ее ответ.
     - Все, что угодно, - ответила Джулия.
     - О боже. Я бы сопротивлялась, - сказала мисс Дэвис.
     Джулия извинилась и вошло в пустую душевую - приближался кто-то еще.
     Позже она устроилась в отдельной кабине в закусочной  "Восхитительные
горячие бифштексы Чарли" и стала просматривать меню.  Музыкальный  автомат
наигрывал какой-то мотивчик в стиле "кантри".  Звенела  гитара,  между  ее
аккордами раздавались хриплые томные вздохи. В  закусочной  стоял  чад  от
жареного жира. И все же здесь было тепло и светло, и настроение  ее  стало
улучшаться.  От  присутствия  двух  водителей  грузовиков,  восседавших  у
стойки, официантки, от здоровенного  повара-ирландца  в  белом  переднике,
отсчитывающего возле кассы сдачу.
     Завидя ее, Чарли тут же подошел к столику, чтобы обслужить самолично.
Осклабясь, он произнес нараспев:
     - Мисс хочет сейчас чаю?
     - Кофе, - ответила Джулия, не обращая внимания на шуточки повара.
     - Ладно, - кивнул Чарли.
     - И сэндвич с горячим бифштексом и соусом.
     - Но угодно ли чашечку крысиного бульона? Или, может  быть,  козлиных
мозгов, поджаренных  на  оливковом  масле?  -  Пара  водителей  грузовиков
развернулась на своих высоких  табуретах,  ухмыляясь  остротам  повара  по
адресу японской кухни. И, конечно, заметили, как она привлекательна.  Даже
если бы не обращенные к ней остроты повара, все  равно  она  вскорости  бы
почувствовала, как пристально приглядываются к ней водители. Много месяцев
активных занятий дзюдо сделали ее необычайно мускулистой. Отсюда ее умение
держаться и отличная фигура.
     А дело-то все  в  развитии  плечевых  мышц,  подумала  она,  встретив
восхищенные взгляды водителей. Так же, как и у танцовщиц. Посылайте  своих
жен в спортзал, и мы научим их. И жизнь  будет  преподносить  вам  гораздо
большее удовлетворение.
     - Держитесь от  нее  подальше,  -  подмигнув,  предупредил  водителей
повар. - Она зашвырнет вас в кузова ваших тачек.
     Джулия обратилась к водителю помоложе:
     - Откуда держите путь?
     - Из Миссури, - одновременно ответили оба.
     - Вы из Соединенных Штатов? - спросила она.
     - Я - из Филадельфии, - ответил старший из них. -  Там  у  меня  трое
ребятишек. Самому старшему одиннадцать.
     - Послушайте, - сказала Джулия. - Как там... насчет работы?
     - Никаких  проблем,  -  ответил  водитель  помоложе.  -  Если  у  вас
подходящий цвет кожи. - У него было смуглое умное лицо и  черные  курчавые
волосы. Выражение его лица при этих словах сразу же стало суровым, даже  с
оттенком горечи.
     - Он - воп, - объяснил мужчина постарше.
     - А разве Италия не была одной из стран-победительниц в войне? -  Она
улыбнулась  молодому  водителю,  но  он  не  ответил  ей  улыбкой.  Совсем
наоборот.  Его  темные  глаза  сверкнули  ненавистью,  и   он   неожиданно
отвернулся.
     Очень жаль, подумала она, но ничего не  сказала.  Я  не  в  состоянии
развеселить ни тебя, ни кого-то  еще.  Вспомнила  о  Фрэнке.  Может  быть,
сейчас его уже нет в живых. Сказал что-то не к месту.  Но  нет,  вряд  ли.
Почему-то японцы ему нравятся. Может быть,  из  солидарности  -  ведь  они
такие уродливые. Сколько раз она твердила Фрэнку, что он уродлив. Лицо все
в угрях. Крупный нос, а у нее была удивительно красивая кожа.  Ну  и  что,
погиб он без меня? Финк - это по-английски почти зяблик, птичка-невеличка.
Говорят, птицы сейчас гибнут.
     - И  ночью  снова  тронетесь  в  путь?  -  спросила  она  у  молодого
водителя-итальянца.
     - Завтра.
     - Если вы так несчастливы в США,  то  почему  не  переедете  сюда  на
постоянное жительство? - продолжала Джулия. -  Я  вот  уже  давно  живу  в
Скалистых Горах, здесь не так уж плохо. А  раньше  жила  на  Побережье,  в
Сан-Франциско. Там тоже важен цвет кожи.
     Быстро смерив ее взглядом, молодой итальянец произнес: сгорбившись  у
стойки:
     - Леди, достаточно провести хотя бы один день или одну ночь  в  таком
паршивом захолустье. Жить здесь? Боже праведный, если б  я  мог  подыскать
себе  любую  другую  работу  и  не  валандаться  по  дорогам,   ужиная   в
забегаловках вроде этой... - Заметив, что повар побагровел, он замолчал  и
стал пить кофе.
     - Джо, ты становишься снобом, - сказал ему более старший товарищ.
     - Можно поселиться в  Денвере,  -  заметила  Джулия.  -  Там  немного
уютнее. Знаю я вас, американцев с Востока,  подумала  она,  У  вас  голова
полна больших замыслов. Для вас Скалистые Горы - захолустье. Здесь  ничего
не происходит с  самых  довоенных  лет.  Одни  старики,  фермеры,  глупый,
бедный, отупевший народ... а все ребята поумнее давно упорхнули на восток,
в Нью-Йорк, легально или нелегально перейдя  границу.  Потому  что  там  -
деньги,   которые   дает   промышленность.    Там    развитие.    Немецкие
капиталовложения немало этому способствовали... У них ушло совсем  немного
времени, чтобы отстроить США.
     - Приятель, - сердитым,  хриплым  голосом  произнес  повар.  -  Я  не
любитель  евреев,  но  я  встречался   с   некоторыми   евреями-беженцами,
покинувшими ваши США в сорок девятом. Вот и давитесь своими США. Если  там
снова большое строительство и много дурных легких денег,  то  это  потому,
что их украли у евреев, когда вышвырнули их из Нью-Йорка по тому  гнусному
Нюрнбергскому закону, принятому наци. Я жил в Бостоне, когда был ребенком,
и какое мне дело до евреев, но я никогда не думал, что доживу до того дня,
когда эти расистские законы наци распространятся и на  территорию  штатов,
пусть мы и проиграли войну. Меня очень удивляет, что ты не  в  Вооруженных
силах США, готовящихся к вторжению в небольшую южноафриканскую  республику
в качестве прикрытия для немцев, чтобы они  могли  еще  немного  оттеснить
японцев...
     Оба водителя разом вскочили со своих мест, лица их  были  переполнены
решимости. Старший  из  них  схватил  с  прилавка  бутылку  с  кетчупом  и
угрожающе приподнял ее за  горлышко.  Повар,  не  поворачиваясь  спиной  к
водителям, стал шарить рукой позади себя, пока не нащупал вилку для  мяса.
Он вынул ее из-за спины и выставил перед собой.
     - В Денвере, - заметила Джулия, - сейчас заканчивается  строительство
взлетно-посадочной полосы из теплостойкого материала, так  что  реактивные
"Люфтганзы" смогут совершать здесь посадку.
     Все  трое  мужчин  продолжали  молчать  и   не   шевелились.   Другие
посетители, затаив дыхание, наблюдали за происходящим.
     Первым тишину нарушил повар Чарли.
     - Один такой ракетоплан пролетел перед заходом солнца.
     - Он направлялся не в Денвер, - сказала Джулия. - Он держал  курс  на
Запад, к Побережью.
     Оба водителя грузовиков, не торопясь, заняли прежние  места.  Старший
из них пробормотал:
     - Я всегда забываю о том, что все они здесь немного пожелтели.
     - Ни один из японцев не убивал здесь евреев, ни во  время  войны,  ни
после, - уже спокойно заметил повар. - И японцы не строили газовых печей.
     - Ну и очень плохо, что не строили, - сказал водитель постарше. Затем
снова принялся за кофе.
     Пожелтели, подумала Джулия, да, похоже на  то,  что  это  правда.  Мы
что-то здесь возлюбили японцев.
     - Где вы собираетесь ночевать? -  спросила  она,  обращаясь  к  более
молодому водителю.
     - Еще не знаю, - ответил он. - Я только что вышел из кабины  и  прямо
сюда. Весь этот штат мне  не  очень-то  нравится.  Скорее  всего,  лягу  в
кабине.
     - Мотель "Медоносная пчела" не так уж плох, - заметил повар.
     -  О'кей,  -  согласился  молодой  водитель.  -  Может  быть,  там  и
остановлюсь. Если не станут возражать, ссылаясь на то, что я итальянец.  -
Говорил он с явно выраженным акцентом, хотя и пытался это скрыть.
     Наблюдая за ним, Джулия решила: в том, что он  такой  ожесточившийся,
такой колючий, виноват его собственный максимализм. Слишком уж многого  он
требует от жизни. Всегда в  движении,  неугомонный  и  сосредоточенный.  Я
такая же. Я не смогла остаться  на  Западном  побережье,  пройдет  немного
времени, и мне станет невмоготу здесь. А разве  не  такими  же  были  люди
прошлых веков? Но, подумала она, осваиваемые рубежи нынче не здесь. Они на
других планетах.
     И еще она подумала вот о чем: мы с ним могли бы записаться на один из
ракетных кораблей, перевозящих колонистов. Но немцы не пустят его на  борт
из-за цвета кожи,  а  меня  -  из-за  черных  волос.  Это  для  тех  тощих
нордических альфов-гномиков, гомиков - из СС, которые проходят  подготовку
в горных  замках  Баварии.  Этот  парень  -  Джо  как-его-там  -  даже  не
удосуживается придать своему лицу верное выражение.  У  него  должен  быть
этот  обязательный  невозмутимый,  но  вместе  с  тем   и   преисполненный
энтузиазма вид, будто он ни во что не  верит,  а  тем  не  менее,  владеет
абсолютной истиной. Да, именно такие они и есть. Они совсем не  идеалисты,
как мы с Джо. Они - циники, упивающиеся непогрешимостью  своей  веры.  Это
что-то  вроде  лоботомии  -  они  просто  калечат   мозг.   Эти   немецкие
идеологи-психиатры, выдавая это за достижение своей психотерапии.
     Но главная  их  беда,  решила  Джулия,  таится  в  сфере  секса.  Они
превратили его в нечто грязное еще в самом начале,  в  тридцатые  годы,  а
затем дела пошли все хуже и хуже. Гитлер положил сам этому начало со своей
- кем она ему приходилась? Сестрой? Теткой? Племянницей? А ведь в его роду
и до этого было кровосмешение - его отец и мать были двоюродным  братом  и
сестрой. Они все совершают кровосмешение, вожделея к  собственной  матери.
Вот почему у этих тщательно отобранных  гомиков-эсэсовцев  такие  жеманные
ангельские улыбочки,  такая  розовая  детская  невинность  на  лицах;  они
берегут его для Мамули. Или друг для друга.
     А кто для них Мамуля, задумалась Джулия. Вождь, герр Борман, который,
как считают, сейчас при смерти? Или - тот, Великий Больной?
     Старый Адольф, как полагают, доживает свои дни в каком-то  санатории,
полупарализованный, в старческом маразме. Сифилис мозга, восходящий еще  к
дням его нищенствования в Вене, где он бродил в длинном черном  пальто,  в
грязном белье, спал в ночлежках.
     Очевидно, это возмездие самого Бога, злобно-насмешливое, ну прямо как
в старых немых  фильмах.  Этот  страшный  человек  поражен  самой  гнусной
грязью, той напастью, которой история наказала человека за его порочность.
     Но самое во всем этом ужасное - то, что нынешняя Германская империя -
продукт деятельности  этого  мозга.  Сначала  политическая  партия,  затем
нация,  а  затем  и  полмира.  И  нацисты  сами  поставили  этот  диагноз,
идентифицировали его болезнь. Этот шарлатан, пользовавший травами, который
лечил  Гитлера,  этот  доктор   Морелл,   который   теперь   пичкает   его
патентованными Ветрогонными Пилюлями доктора Кестера  -  он  первоначально
был специалистом по венерическим заболеваниям.
     Весь мир знает об этом, но тем не менее, бессвязная речь вождя - само
откровение, как Священное Писание. Таким  мировоззрением  сейчас  заражена
вся наша цивилизация, а эти отдельные белокурые нацистские самцы  и  самки
ка