й  голос,
источающий ослепительно яркий белый свет,  такой,  какой  мы  предполагаем
увидеть только в "чистилище" загробного  существования  на  своем  пути  к
нирване. Но я не хочу дожидаться смерти, отторжения своей  души  от  тела,
когда она начинает скитаться в поисках нового для себя  вместилища.  Среди
устрашающих и милосердных божеств. Мы пройдем мимо  них,  так  же,  как  и
пройдем мимо дымящихся огней. И совокупляющихся пар. Пройдем  мимо  всего,
кроме этого света. Я готов без всякого страха увидеть этот свет. Ты видишь
- я даже и не думаю закрывать глаза.
     Я ощущаю, как горячие ветры кармы подхватили меня. И все же я остаюсь
здесь. Значит, правильным было мое воспитание и вся подготовка  в  течение
жизни: я не должен в страхе отпрянуть от чистого белого света, ибо если  я
это сделаю, мне не достигнуть нирваны, я снова попаду в  цикл  рождения  и
смерти, никогда не познаю свободы, никогда не получу избавления. Покрывало
Майи - богини обольщения и иллюзий индуистов -  падет  на  меня  еще  раз,
если...
     Свет пропал.
     В руке у него был всего лишь тусклый серебряный  треугольник.  Чья-то
тень отсекла солнце. Тагоми поднял глаза.
     Рядом со скамьей стоял, улыбаясь, высокий полисмен в синем мундире.
     - А? - вздрогнув от испуга, спросил Тагоми.
     - Я просто смотрю, как вы трудитесь над этой головоломкой. - Полисмен
двинулся было дальше.
     -  Головоломка?  -  повторил,  как  эхо,  Тагоми.  -  Нет,   это   не
головоломка.
     - Разве это  не  одна  из  тех  проволочных  головоломок,  где  нужно
разъединить отдельные части? У моего парня их целая куча. Некоторые  очень
трудные, - сказал полисмен и пошел по дорожке прочь.
     Все испорчено, подумал Тагоми.  Пропал.  Мой  шанс  достичь  нирваны.
Из-за  вмешательства  белого  варвара,  этого  неандертальца-"янки".  Этот
недочеловек предположил, что я убиваю время над пустой детской забавой.
     Поднявшись со  скамьи,  он  нетвердо  прошел  несколько  шагов.  Надо
успокоиться. Ведь это же самый  мерзкий  расизм,  характерный  больше  для
представителей низших  классов,  этот  агрессивно  шовинистический  выпад,
недостойный меня.
     Немыслимые, совершенно  неизбывные  страсти  схлестнулись  у  меня  в
груди. Он медленно брел через парк.  Надо  двигаться,  не  останавливаясь.
Очищение в движении.
     Парк кончился.  Он  стоял  на  тротуаре  Кэрни-стрит.  Вокруг  грохот
уличного движения. Тагоми приостановился у бордюра.
     Что-то не видно велокэбов. Он побрел по тротуару,  слился  с  потоком
пешеходов. Никогда их нельзя поймать, когда остро нуждаешься.
     Боже, а что это такое? Он замер, открыв рот  от  изумления  при  виде
чудовищно уродливого видения на фоне ясного неба. Нечто подобное кошмарным
американским горкам, повисшим в воздухе и  уничтожившим  всю  перспективу.
Грандиозное сооружение из металла и бетона, вздыбившееся высоко в воздух.
     Тагоми обратился к одному из прохожих, худощавому  мужчине  в  мягком
костюме.
     - Что это? - спросил он, показывая на странное сооружение.
     Мужчина ухмыльнулся.
     - Жуть, не правда ли? Это портовый путепровод. Очень многие  считают,
что он испортил пейзаж.
     - Я никогда не видел его раньше, - заметил Тагоми.
     - Вам повезло, - сказал мужчина и поспешил дальше.
     Безумный сон, надо скорее проснуться. И куда это  сегодня  подевались
велокэбы? Он пошел быстрее. Все вокруг было каким-то унылым, в темно-сизой
дымке, будто порождение загробного мира. Запах гари. Тусклые серые здания,
такие же тротуары, бешеный ритм толпы куда-то спешащих пешеходов. И до сих
пор ни единого велокэба.
     -  Кэб!  -  громко  крикнул  он,  пробираясь  сквозь  толпу   дальше.
Безнадежно. Одни машины и  автобусы.  Автомобили,  больше  напоминающие  к
кие-то  отвратительные   огромные   машины   уничтожения,   все   какой-то
непривычной формы. Он старался не смотреть  на  них.  Это  искажение  моих
зрительных восприятий особо зловещего свойства. Мои тревоги  поразили  мои
чувства  восприятия   пространства.   Горизонт,   искривившись,   перестал
представлять из себя  ровную  линию.  Подобно  неизлечимому  астигматизму,
нагрянувшему без упреждающих симптомов.
     Надо обрести передышку. Впереди - грязная забегаловка. Внутри  только
белые, все что-то пьют. Тагоми толкнул  деревянные  створки.  Запах  кофе.
Громко надрывается в углу нелепый музыкальный ящик.  Он  весь  съежился  и
стал проталкиваться к стойке.  Все  места  заняты  белыми.  Тагоми  громко
окликнул присутствующих. Несколько  белых  подняли  голову.  Но  никто  не
поднялся с своего места. Никто  не  уступил  ему  свой  стул.  Они  просто
продолжали пить.
     - Я настаиваю! - громко потребовал Тагоми от первого  же  белого.  Он
кричал ему прямо в ухо.
     Мужчина отложил в сторону чашку кофе и произнес:
     - Поосторожнее, Тодзио.
     Тагоми посмотрел на других белых. Все  наблюдали  за  происходящим  с
враждебным выражением на лицах. И никто даже не пошевелился.
     Вот оно, царство мертвых, подумал Тагоми. Горячие ветры занесли  меня
кто знает куда. Это видение - чего? Способна ли душа  выдержать  это?  Да,
"Книга Мертвых" готовит нас к этому;  после  смерти,  мы,  похоже,  увидим
многих других, но все они покажутся враждебными нам. Каждый сам  по  себе.
Никто никому не придет на помощь. Ужасное путешествие -  и  всегда  второе
рождение сопровождается  страданиями,  которые  готов  вынести  мятущийся,
надломленный дух. Это все иллюзия.
     Он поспешил прочь от стойки. Створки дверей захлопнулись за ним -  он
снова стоял на тротуаре. Где я?  Вне  моего  мира,  моего  пространства  и
времени. Это серебряный треугольник  завел  меня  сюда,  выбив  из  колеи.
Порвались мои якорные  цепи,  и  теперь  ничто  меня  не  удерживает.  Вот
расплата за мои попытки. Урок  навечно.  Почему  это  так  всегда  хочется
видеть обратное тому, что на самом деле воспринимаешь?  Почему  не  хочешь
верить своим органам чувств? В результате чего можно совсем заблудиться  и
ходить потерянным, без всяких указателей и ориентиров.
     Это  гипнотическое  состояние.  Внимание,  как  способность   разума,
настолько   ослабляется,   что   наступает   сумеречное   состояние;   мир
воспринимается единственно в символическом, обобщенном виде  вперемежку  с
подсознательными,  идущими  изнутри  видениями.  Типичное  для  гипноза  -
внушенный сомнамбулизм. Нужно прекратить  это  страшное  соскальзывание  в
царство теней и тем самым обрести снова ощущение своей индивидуальности.
     Он стал ощупывать карманы в поисках серебряного треугольника.  Исчез.
Забыл на скамейке в парке, вместе с портфелем. Катастрофа.
     Втянув голову низко в плечи, он побежал по тротуару назад, к парку.
     Полудремлющие бездельники с удивлением смотрели  на  него,  когда  он
бежал по парковым дорожкам. Вот, эта скамья. И все так же  прислоненный  к
спинке его портфель. Никаких  следов  серебряного  треугольника.  Он  стал
искать. Вот он. Упал в траву. И лежал там незаметно. Там, куда в ярости он
его зашвырнул.
     Он сел на скамью, чтобы перевести дух.
     Сосредоточься снова на  серебряном  треугольнике,  повелел  он  себе,
когда дыхание успокоилось. Не своди  с  него  глаз  и  считай.  При  счете
"десять" издай какой-нибудь неожиданный звук. "Проснись!", например.
     Дурацкие  фантазии  эскапистского  толка.  Подражание  скорее   более
пагубным аспектам юности, чем изначальному наивному  простодушию  детства.
Как раз то, что я так или иначе заслуживаю.
     Во всем этом моя собственная вина. Тут  не  было  умысла  со  стороны
мистера Чилдэна или  мастеровых,  изготовивших  эту  безделушку.  Достойно
порицания мое собственное неуемное нетерпение.  Понимания  нельзя  достичь
принуждением.
     Он сосчитал до десяти, медленно, громко, затем резко вскочил на ноги.
     - Проклятая глупость, - раздраженно произнес Тагоми.
     Туман прояснился.
     Он осторожно осмотрелся. Расплывчатость, как  будто,  прошла.  Только
теперь он по достоинству ценит слова Святого  Павла  в  своем  послании  к
коринфянам о том, что мы смотрим как бы  сквозь  тусклое  стекло.  Это  не
метафора, это проницательный намек на свойственное нам  искажение  зрения.
Астигматизм изначально нам присущ; наше пространство и наше  время  -  это
творения нашего собственного душевного мира, и они частенько нас  подводят
- сродни острому воспалению среднего уха.
     Время от времени нас  куда-то  странным  образом  кренит,  нарушается
чувство равновесия.
     Он снова опустился на скамью, спрятал серебряную безделицу  в  карман
пальто и так сидел с портфелем на коленях. Что я  должен  сделать  теперь,
решил он, пойти и проверить это чудовищное сооружение - как его назвал тот
человек - портовый путепровод. Просматривается ли оно все еще?
     Но ведь ему боязно это сделать.
     Ведь я, подумал он, не могу же так просто сидеть здесь. Мне ведь надо
и мешок тащить, как говорит  старинная  американская  народная  пословица.
Обязанности, которые надо выполнять.
     Положение весьма затруднительное.
     По дорожке  шумно  пробежали  вприпрыжку  два  маленьких  китайчонка.
Стайка голубей вспорхнула из-под их ног. Мальчики приостановились.
     - Эй, молодые люди, - окликнул их Тагоми и стал рыться в  кармане.  -
Подойдите сюда.
     Мальчишки осторожно подошли к нему.
     - Вот десять центов, - Тагоми швырнул им монету,  которую  они  стали
вырывать друг у друга. - Спуститесь-ка к Кэрни-стрит и  гляньте,  есть  ли
там велокэбы. Возвращайтесь и скажете мне.
     - А вы еще дадите нам десять центов? - спросил один из  мальчиков,  -
когда мы вернемся?
     - Да, - ответил Тагоми, - но скажите мне правду.
     Мальчики помчались по дорожке.
     Если их там не окажется, подумал Тагоми, то это предсказание, что мне
остается только удалиться в уединенное  место  и  покончить  с  собой.  Он
крепче сжал свой портфель. Оружие у  меня  есть,  с  этим  затруднений  не
будет.
     К нему стремглав бежали мальчишки.
     - Шесть! - вопил один из них. - Я насчитал шесть.
     - Я насчитал пять, - тяжело дыша, произнес второй.
     - Вы уверены в  том,  что  это  велокэбы?  -  спросил  Тагоми.  -  Вы
отчетливо видели, что водители вертят педали.
     - Да, сэр, - хором ответили мальчики.
     Он дал каждому из них по десять центов. Они поблагодарили и  побежали
прочь.
     Назад, в контору, к своей работе, решил Тагоми,  поднялся,  сжимая  в
пальцах  ручку  портфеля.  Долг  зовет.  Текущие  обязанности   очередного
рабочего дня.
     Он снова прошел по дорожке до края парка, вышел на тротуар.
     - Кэб! - позвал он.
     Тотчас же из потока транспорта по Кэрни-стрит отделился один велокэб.
Водитель остановился у самого бордюра, его худое загорелое лицо  лоснилось
от пота, тяжело вздымалась грудь.
     - Слушаю, сэр.
     - Отвези меня к "Ниппон Таймс Билдинг", - приказал Тагоми,  опускаясь
на сиденье и устроившись поудобнее.
     Яростно завертев педалями, водитель велокэба тут же занял место среди
других велокэбов и машин.


     Уже был  почти  полдень,  когда  Тагоми  добрался  до  "Ниппон  Таймс
Билдинг". Едва войдя в вестибюль, он распорядился, чтобы дежурная по связи
соединила его с мистером Рамсэем.
     - Это Тагоми, - сказал он, когда связь была налажена.
     - Доброе утро, сэр. Пока вас  нет,  чувствую  себя  как  безработный.
Испытывая самые мрачные предчувствия, я позвонил  к  вам  домой  в  десять
часов, но ваша жена сообщила мне, что вы ушли, не сказав ей куда.
     - Порядок наведен? - спросил Тагоми.
     - Не осталось и следа.
     - Точно?
     - Даю слово, сэр.
     Тагоми положил трубку и направился к лифту.
     Наверху, при входе в кабинет, он позволил себе краем  глаза  провести
кратковременную проверку. Действительно, как ему и  обещали,  ни  малейших
следов. На душе стало легче. Никто бы и не догадался,  если  бы  не  видел
собственными глазами. Историчность, вплетенную в нейлоновое покрытие пола.
     В кабинете его встретил мистер Рамсэй.
     - Ваша храбрость явилась главной темой хвалебной статьи в "Таймс",  -
начал он. - В ней  описывается...  -  Увидев  выражение  лица  Тагоми,  он
осекся.
     - Отвечайте на вопросы, касающиеся  безотлагательных  дел,  -  сказал
Тагоми. - Генерал Тедеки? То есть бывший мистер Ятабе?
     - Скрытно  отбыл  в  Токио.  После  нескольких  отвлекающих  маневров
различного рода.
     - Расскажите, пожалуйста, подробно обо  всем,  что  касается  мистера
Бейнса.
     - Не могу сказать ничего определенного. Во время вашего отсутствия он
появился здесь на короткий  период,  даже  как-то  тайком,  но  ничего  не
сказал, - Рамсэй замолчал в нерешительности. - Наверное, он возвратился  в
Германию.
     - Для него лучше было бы отправиться на Острова Метрополии, - заметил
Тагоми, обращаясь, главным образом, к самому себе. В любом случае,  теперь
главное беспокойство связано со старым генералом. А это уже  за  пределами
моих возможностей, подумал Тагоми. Моих  лично,  моего  учреждения.  Здесь
воспользовались   мною,   что,   естественно,   было   и   правильным,   и
целесообразным. Я был их - как это они считают? Их прикрытием.
     Я - маска, за которой скрывается  реальность.  За  мной,  спрятанная,
продолжается  действительность,  тщательно  оберегаемая   от   посторонних
любопытных глаз.
     Появилась очень взволнованная мисс Эфрикян.
     - Мистер Тагоми, меня к вам послала дежурная.
     - Успокойтесь, мисс, - произнес Тагоми.  Течение  времени  продолжает
увлекать нас за собой, подумал он.
     - Сэр, здесь германский консул. Он желает поговорить с  вами.  -  Она
перевела взор с него на Рамсэя, затем  снова  на  Тагоми,  лицо  ее  стало
неестественно бледным. - Говорят, что он был уже в этом здании раньше,  но
поскольку было известно, что вы...
     Тагоми решительным жестом дал ей понять, чтобы она замолчала.
     - Мистер Рамсэй, напомните мне, пожалуйста, фамилию консула.
     - Фрейгерр Хуго Рейсс, сэр.
     - Теперь вспомнил. - Ну что ж, подумал он, по-видимому, мистер Чилдэн
удружил мне, отказавшись принять револьвер.
     Не выпуская из рук портфель, он покинул кабинет и вышел в коридор.
     Здесь  стоял  хрупкий  на   вид,   хорошо   одетый   белый.   Коротко
подстриженные волосы цвета соломы, черные  блестящие  европейские  кожаные
полуботинки, прямая осанка. И, как у женщины, мундштук из слоновой  кости.
Несомненно, он.
     - Герр Хуго Рейсс? - произнес Тагоми.
     Немец наклонил голову.
     - Так уж сложилось, - сказал Тагоми, - что уже в течение  длительного
времени вы и я все свои дела улаживаем по почте, телефону и так далее.  Но
никогда до сих пор не встречались лицом к лицу.
     - Большая для меня честь, - произнес  Хуго  Рейсс,  сделав  несколько
шагов   навстречу,   -   даже   несмотря   на   прискорбно   огорчительные
обстоятельства...
     - Весьма сомневаюсь, - прервал его Тагоми.
     Немец удивленно поднял бровь.
     - Простите меня, - сказал Тагоми. - Что-то мое  восприятие  несколько
затуманилось из-за  указанных  вами  обстоятельств.  Непрочность  телесной
субстанции - такой можно сделать вывод.
     - Это ужасно, - сказал Рейсс, качая головой. - Когда я впервые...
     Тагоми снова не дал ему договорить.
     - Прежде чем вы начнете свой молебен, позвольте мне сказать несколько
слов.
     - Конечно.
     - Я лично застрелил двух ваших агентов СД, - сказал Тагоми.
     - Полицейское управление Сан-Франциско вызвало меня, -  начал  Рейсс,
обволакивая обоих зловонными клубами сигаретного дыма. - Я несколько часов
провел в участке на Кэрни-стрит и в  морге,  а  потом  мне  дали  прочесть
отчет, который ваши люди  передали  в  следственный  отдел  полиции.  Это,
безусловно, ужасно.
     Тагоми хранил молчание.
     - Тем не менее, - продолжал Рейсс,  -  утверждение  о  том,  что  эти
террористы связаны с Рейхом, ничем не подтверждается. Я лично считаю,  что
весь этот инцидент - какое-то сплошное безумие. Я не сомневаюсь в том, что
вы поступили совершенно правильно, мистер Тагори.
     - Тагоми.
     - Вот вам моя рука, - произнес консул,  протягивая  руку.  -  Давайте
пожмем друг  другу  руки  в  знак  джентльменского  соглашения  больше  не
возвращаться к этой теме. Она недостойна нашего внимания, особенно в  этот
переломный период, когда любая неразумная излишняя гласность может  только
еще больше воспламенить умонастроение толпы во вред интересам обеих  наших
стран.
     - Вина за это, тем не менее, так и остается на моей совести, - сказал
Тагоми. - Кровь, герр Рейсс, не смывается столь же легко, как чернила.
     Консула, казалось, эти слова повергли в замешательство.
     - Я страстно желаю получить прощение, - продолжал Тагоми, - хотя вы и
не в состоянии дать мне его. Никто не в состоянии. Я намерен с этой  целью
прочесть   знаменитые   записки   древнего   богослова   из   Массачусетса
преподобного Мэси. В них много говорится, как мне сказали о людской  вине,
адском пламени и других подобных материях.
     Консул пристально  смотрел  на  Тагоми,  быстро  делая  одну  затяжку
сигареты за другой.
     - Позвольте довести до вашего сведения, что ваше государство близко к
совершению еще большей подлости,  чем  прежде.  Вам  известна  гексаграмма
"Бездна"?  Выступая  как  частное  лицо,  не  как  представитель  японских
официальных кругов, я публично заявляю: сердце сжимается от ужаса.  Грядет
кровавая бойня, не имеющая никакого сравнения с прошлыми. И  все  же  даже
теперь вы все свои силы  тратите  на  достижение  ничтожных  эгоистических
целей и удовлетворение личных амбиций. Для всех вас самое главное -  взять
верх над соперничающей группировкой: например, СД, не так ли? В  то  время
как вы ставите в очень щекотливое положение герра Крауса  фон  Меера...  -
продолжать дальше он не мог. Что-то тяжелое навалилось  на  грудь.  Как  в
детстве, мелькнуло в голове. Приступ удушья, когда  он  сердился  на  свою
мать.
     - Я страдаю, - сказал он Рейссу, уже потушившему свою сигарету, -  от
болезни, которая развивалась все эти долгие годы, но которая вошла в более
опасную стадию в тот  день,  когда  я,  человек  маленький,  услышал,  как
бахвалятся своими безумными шальными выходками ваши вожди. И что бы вы  не
делали, вероятность излечения от нее равна нулю. Для  вас,  сэр,  тоже.  И
если говорить языком преподобного Мэси, насколько  верно  я  запомнил  его
слова: покайтесь!
     Голос германского посла прозвучал хрипло.
     - Вы верно запомнили. - Он поклонился  и  дрожащими  пальцами  поднес
зажигалку к новой сигарете.
     Из кабинета вышел Рамсэй. В руках у него была  папка  с  документами.
Тагоми, который теперь стоял молча, пытаясь восстановить дыхание, он  тихо
шепнул:
     -  Пока  он  здесь.  Текущие  дела,  относящиеся  к   его   служебным
обязанностям.
     Тагоми машинально взял в руки протянутые  бумаги.  Взглянул  на  них.
Форма 20-50. Запрос правительства Рейха  через  его  представителя  в  ТША
консула  фрейгерра  Хуго  Рейсса  с  репатриации  уголовного  преступника,
находящегося  в  настоящее  время  под  стражей   в   Управлении   полиции
Сан-Франциско. Еврея по имени Фрэнк Фринк, гражданина - согласно закону от
июня 1960 года, имеющего обратную силу - Германии. Подлежащего взятию  под
стражу согласно законам Рейха и так далее. Тагоми еще раз пробежал глазами
содержание запроса.
     - Подпишите, сэр, - сказал Рамсэй,  -  сегодняшней  датой.  Окончание
данного дела по запросу германского правительства.  -  Он  с  нескрываемой
неприязнью смотрел на консула, протягивая авторучку Тагоми.
     - Нет, - не согласился Тагоми и вернул форму 20-50 Рамсэю.  Затем  он
неожиданно выхватил бумаги из рук Рамсэя и быстро написал  в  самом  низу:
"Освободить из-под  стражи.  Высшая  торговая  миссия,  Сан-Франциско.  На
основании дополнения к военному соглашению 1947 года. Тагоми". Одну  копию
он вручил германскому консулу, ос