ль,  гнев,  ощущение
собственного бессилия и немое сопротивление.
     - Затем, - продолжал Тагоми, - я еще кое о чем справился у Оракула. С
моей стороны было бы неблагоразумно, мистер Рамсэй, разглашать  содержание
следующего заданного мной вопроса, - тон его означал: "Вам и вам  подобным
"пинокам" не дано права посвящения  в  те  высокие  материи,  которые  нас
интересуют". - Тем не менее, достаточно сказать, что я  получил  в  высшей
степени провоцирующий ответ. Он заставил меня серьезно задуматься.
     Мистер Рамсэй и мисс Эфрикян продолжали есть его глазами.
     - Он относится к мистеру Бейнсу, - произнес Тагоми.
     Оба кивнули.
     -  Ответ  на  мой  вопрос  в  отношении  мистера  Бейнса  получен   в
гексаграмме   Сорок    Шесть,    "Шенг",    в    результате    даоистского
священнодействия. Это очень хорошее заключение. И от него  еще  шла  линия
Девять на Вторую позицию.
     - Он так сформулировал свой вопрос: "Удастся ли мне успешно  поладить
с мистером  Бейнсом?"  А  строка  Девять  на  Второй  позиции  давала  ему
дополнительное подтверждение правильности первого суждения.  Она  гласила:
"Кто искренен,  тому  в  помощь  даже  самое  малое  приношение.  Не  надо
стыдиться этого".
     Очевидно, Бейнс будет удовлетворен любым подарком, который получит от
могущественной торговой  миссии  в  благожелательной  обстановке  кабинета
мистера Тагоми. Однако, у самого Тагоми,  когда  он  задавал  свой  вопрос
Оракулу, на уме был более глубокий  интерес,  который  он  едва  осознавал
полностью и сам. И,  как  это  часто  бывает,  Оракул  уловил  этот  более
глубинный вопрос и, отвечая на первый, не стал утаивать ответ  и  на  тот,
что только подразумевался.
     - Насколько нам известно, - продолжал Тагоми, - мистер Бейнс везет  с
собою подробный отчет о разработанных в Швеции новых способах изготовления
изделий из пластмасс. Если нам удастся заключить соглашение с его  фирмой,
мы  обязательно  применим  пластмассы  во  многих  случаях,   где   сейчас
приходится использовать весьма дефицитные металлы.
     Уже  в  течение  многих  лет,  размышлял  Тагоми,  Пацифида  пытается
добиться от Рейха осязаемой  помощи  в  области  применения  синтетических
материалов.   Однако   крупные   немецкие   корпорации,   в    особенности
"И.Г.Фарбен", засекретили свои патенты, тем  самым  став  монополистами  в
применении пластмасс, и в частности  полиэстера,  во  всемирном  масштабе.
Благодаря такой практике Рейху удается удерживать определенный перевес  во
внешней торговле над Пацифидой, а в области технологии он ушел  вперед  по
меньшей  мере  на  десять  лет.  Межпланетные  ракеты,  которые  запускала
Процветающая Европа, делались большей  частью  из  жаропрочных  пластмасс,
очень  легких  и  таких  прочных,  что  выдерживали  даже  удары   крупных
метеоритов. Ничего подобного  в  Пацифиде  не  было;  все  еще  продолжали
применяться такие натуральные  волокнистые  материалы,  как  древесина  и,
естественно,  широко  распространенное  металлическое  литье  Тагоми  весь
съежился, когда подумал об этом. Ему  доводилось  видеть  на  промышленных
ярмарках достижения немецкой технологии, включая изготовленный целиком  из
синтетических материалов легковой автомобиль, который стоил около шестисот
долларов в валюте ТША.
     Однако вопрос, о котором он только упомянул, но ни за что  не  открыл
бы его содержание всем этим "пинокам", ошивавшимся под конторами  торговых
миссий, касался того аспекта приезда  Бейнса,  о  котором  весьма  туманно
намекалось в первоначальной шифровке из Токио. Кодированные сообщения были
весьма редки и  касались  обычно  вопросов,  так  или  иначе  связанных  с
соображениями  государственной  безопасности,  а  не   с   торговлей   или
предпринимательством.  Да  и  сам  шифр  был   метафорического   свойства,
поскольку  использовал  поэтические  строчки  с  целью   сбить   с   толка
радиоперехватчиков  Рейха  -  они  умели  расшифровывать   любой   прямой,
недвусмысленный код, каким бы сложным он ни казался. Было совершенно ясно,
что именно Рейх имел в  виду  власти  в  Токио,  а  не  квазиоппозиционные
группировки на  островах  метрополии.  Ключевая  фраза  "Снятое  молоко  -
единственная его пища" была  взята  из  детской  песенки  "Фартучек",  где
говорилось о разных чудесах и диковинах и где были такие строки:
     И кому же хочется стать простой наживкой!
     Потому-то пенка выдает себя за сливки.
     А "Книга Перемен, куда обратился мистер Тагоми за советом, подкрепила
его проницательную догадку вот таким комментарием: И кому же хочется стать
простой наживкой! Потому-то пенка выдает себя за сливки.
     А "Книга Перемен, куда обратился мистер Тагоми за советом, подкрепила
его проницательную догадку вот таким комментарием:  "Здесь  предполагается
человек сильный. Правда, он не совсем в ладу со своим окружением, так  как
слишком резок и слишком  мало  внимания  уделяет  соблюдению  этикета.  Но
поскольку он честен, то отвечает за свои действия..."
     Догадка Тагоми заключалась в том, что Бейнс вовсе  не  тот,  за  кого
себя выдает, что настоящей целью его  прибытия  в  Сан-Франциско  является
вовсе не подписание соглашения о  сотрудничестве  в  области  производства
пластических масс. Что на самом деле мистер Бейнс является шпионом.
     Однако по тем скупым сведениям о нем, которыми располагал Тагоми,  он
не в состоянии был определить, какого рода шпионом является Бейнс, на кого
он работает и что его интересует.


     В час тридцать пополудни Роберт Чилдэн с  большим  нетерпением  запер
входную  дверь  магазина  "Художественные   промыслы   Америки.   Подтащив
тяжеленные баулы к краю тротуара, он подозвал велокэб  и  велел  "китаезе"
отвезти его к "Ниппон Таймс Билдинг".
     "Китаеза", изможденный, сгорбленный, весь покрытый потом,  хмыкнул  в
знак того, что место это ему известно, и закрепил багаж мистера Чилдэна на
задке.  Затем,  подсобив  ему  самому  разместиться  на  укрытом  ковриком
сиденьи, щелкнул выключателем счетчика, взгромоздился на свое  собственное
сиденье и, налегая на педали, влился в  общий  поток  машин  и  автобусов,
следовавших по Монтгомери-Стрит.
     Всю первую половину дня он потратил на  то,  чтобы  найти  что-нибудь
подходящее для мистера Тагоми. Горечь и тревога настолько переполняли его,
что он едва замечал проплывающие мимо здания. И тем не менее,  его  поиски
увенчались полным триумфом! Проявив особую прыть, превзойдя  самого  себя,
он нашел нужное произведение искусства. Мистер  Тагоми  смягчится,  а  его
клиент, кто бы он ни был, будет очень доволен. Я  все-таки  умею  угодить,
отметил про себя Чилдэн, своим покупателям.
     Ему чудом удалось раздобыть почти что новый экземпляр первого выпуска
первого тома "Тип-Топ Комикса". Изданный еще в  тридцатые  годы,  это  был
настоящий шедевр Американы. Одна из первых книжек со смешными  картинками,
приз, за которым так неустанно гоняются коллекционеры. Разумеется, он взял
с  собою  и  другие  предметы,  которые  станет  показывать  вначале.   Он
постепенно подведет заказчика к этой  забавной  книжице,  которая  сейчас,
аккуратно обернутая в прочную материю, лежала в центре самого большого  из
его баулов.
     Радиоприемник велокэба наигрывал  популярные  мелодии,  соперничая  в
громкости с приемниками других кэбов, автомашин и автобусов. Чилдэн его не
слышал - он привык к этому. Так же, как и  не  замечал  огромные  неоновые
табло, которые закрыли фасады практически всех крупных зданий.  И  у  него
самого был свой собственный рекламный щит; по вечерам он то загорался,  то
потухал вместе со всеми рекламами в этом  городе.  А  каким  еще  способом
можно заявить о своем бизнесе? Тут приходится быть реалистом.
     Рев радио, грохот уличного транспорта, рекламы, многолюдье убаюкивали
его. Они рассеивали его внутреннюю настороженность.  А  как  приятно  было
сознавать, что тебя везет, усердно налегая на педали, другое  человеческое
существо,  физически  ощущать   утомленность   мышц   "китаезы",   которая
проявлялась в покачивании коляски кэба. Он был, размышлял  Чилдэн,  чем-то
вроде машины, способствующей расслаблению  пассажира.  Лучше,  когда  тебя
тянут, чем когда ты сам тянешь. Да еще занимать при этом, пусть  всего  на
какие-то непродолжительные мгновения, более высокое положение.
     Но тут он виновато прервал ход своих полусонных размышлений.  Слишком
многое еще надо тщательно продумать - сейчас не время  для  послеобеденной
дремы. Надлежащим  ли  образом  он  одет,  чтобы  войти  в  "Ниппон  Таймс
Билдинг"? Вполне возможно, что ему станет дурно  в  скоростном  лифте.  На
этот случай он  припас  специальные  таблетки  немецкого  производства  от
морской болезни. Как к кому обращаться... Это он знал. С кем вести себя  с
подобострастной  вежливостью,  с  кем  -  подчеркнуто  грубо.   Обходиться
бесцеремонно со швейцаром, лифтером, секретарем в  приемной,  проводником,
со  всякими  там   вахтерами,   уборщиками   и   тому   подобными.   Низко
раскланиваться  с  любым  японцем,  разумеется,  даже  если  придется  это
проделывать многие сотни раз. А вот как быть с "пиноками"... Тут  не  было
полной ясности. Сделать легкий поклон, но смотреть при этом как бы  сквозь
них,  будто  из  и  не  существует  вовсе.  Все  ли   возможные   ситуации
рассмотрены? А что, если  попадется  посетитель-иностранец?  Немцев  часто
можно встретить в торговых миссиях, да и нейтралов тоже.
     Еще на глаза ему может попасться и раб.
     Суда немецкие или с Юга все время швартуются в порту Сан-Франциско, и
черным иногда дают краткосрочные увольнительные.  Всегда  не  больше,  чем
троим кряду. И они не имеют права задерживаться на берегу после  полуночи.
Даже по законам Пацифиды они должны соблюдать комендантский час. Но  рабов
еще используют в качестве грузчиков, и такие живут постоянно на берегу,  в
бараках под причалами, над самым уровнем воды. В конторы  торговых  миссий
их не допускают, но вдруг, например,  будет  происходить  разгрузка  прямо
перед входом в здание миссии - может ли он на глазах у них позволить  себе
нести свои собственные сумки в контору мистера  Тагоми?  Безусловно,  нет.
Нужно непременно отыскать раба, даже если для этого придется  простоять  у
входа целый час. Даже если из-за этого сорвется встреча с заказчиком. Даже
мысли нельзя допускать о том, чтобы хоть один  раб  видел,  что  он  тащит
какой-то груз. Нужно быть очень осторожным,  чтобы  не  вляпаться.  Такого
рода небрежность может недешево ему обойтись. Он  уже  никогда  не  сможет
занять достойное место среди тех,  кто  заметит  такую  оплошность  с  его
стороны.
     А между  прочим,  подумалось  Чилдэну,  я  бы  мог  получить  немалое
удовольствие, занося в открытую свои собственные баулы  в  здание  "Ниппон
Таймс Билдинг". Какой вызывающий жест! И нет здесь  какого-либо  нарушения
законов  -  за  такое  в  тюрьму  меня  не  посадят.  Зато  я  бы  выказал
действительные свои чувства, ту  сторону  характера,  которая  никогда  не
заявляет о себе в повседневном быту. Вот только...
     Я бы мог это сделать, подумал он,  если  б  не  ошивались  здесь  эти
проклятые черные невольники. Я могу стерпеть насмешки, даже презрение тех,
кто это увидит, если они стоят выше меня - ведь они и без  того  презирают
меня  и  стараются  унизить,  как  могут  ежедневно  и  ежечасно.  Но  вот
допустить, чтобы такое видели те, кто ниже, ощутить их  презрение...  Как,
например, этот "китаеза", что вертит педали впереди меня.  Если  бы  я  не
нанял велокэб, если бы он увидел, как я  делаю  попытку  пройти  ПЕШКОМ  к
месту деловой встречи...
     Это немцы виноваты  в  том,  что  сложилось  такое  положение.  С  их
неуемным стремлением откусить больше, чем они в состоянии прожевать.  Ведь
в конце-то концов, им едва-едва удалось победить в войне, а они  сразу  же
приступили к покорению Солнечной  системы,  а  у  себя  дома  понаиздавали
указов, по которым... Ну, по крайней мере, задумано  очень  неплохо.  Ведь
преуспели они все-таки с евреями, цыганами и церковниками.  Да  и  славяне
отброшены на две тысячи лет назад, к их изначальному местообитанию в Азии.
Вон из Европы, ко всеобщему  облегчению.  Назад  туда,  где  им  только  и
остается, что ездить верхом на яках и охотиться с луком и стрелами.  Стоит
только пролистать  эти  крупноформатные  журналы,  которые  печатаются  на
глянцевой бумаге в Мюнхене и рассылаются по всем  библиотекам  и  газетным
киоскам... Каждый может воочию убедиться, рассматривая цветные  фотографии
во всю страницу,  как  голубоглазые  и  светловолосые  арийские  поселенцы
усердно пашут, сеют, собирают урожай на просторах зерновой житницы планеты
- на Украине. Эти ребята определенно выглядят очень счастливыми.  А  какие
ухоженные у них фермы и коттеджи! Давно уже исчезли со страниц  фотоснимки
отупевших  от  пьянства,  ссутулившихся  поляков,   праздно   сидящих   на
покосившихся крылечках или торгующих пораженной болячками  жалкой  на  вид
репой на деревенских базарах. Все  это  уже  в  прошлом,  как  и  глубокие
борозды грязных дорог, превращающихся орт  дождя  в  раскисшее  болото,  в
котором вязнут телеги.
     А вот Африка... Тут уж они дали полную волю своему  энтузиазму,  ярко
проявили свои самые лучшие качества,  и  остается  только  восхищаться  их
достижениями, хотя и предостерегали их более осторожные голоса, чтобы  они
еще немного подождали, пока не будет завершен, например,  "Проект  Пашня".
Именно там немцы проявили свой творческий гений,  присущий  им  артистизм.
Средиземное   море   закупорено,   осушено,   превращено   в   распаханные
сельскохозяйственные угодья - и все это осуществлено с  помощью,  подумать
страшно, атомной энергии!
     Как были  поставлены  на  место  всякие  там  злопыхатели,  например,
некоторые насмешники-торговцы с Монтгомери-Стрит. Да, по сути, африканская
эпопея завершилась почти полным успехом... Только вот в начинаниях  такого
рода "почти" было весьма  опасным  словом.  Зловеще  прозвучало  в  широко
известной, ярко написанной  брошюре  Розенберга,  изданной  в  1958  году.
Именно там впервые  появилось  это  слово.  "Что  касается  окончательного
решения африканской проблемы, то мы  почти  достигли  поставленных  целей.
Однако, к несчастью..."
     Но ведь на то, чтобы избавиться от американских аборигенов, ушло  две
сотни лет, а немцы почти то же самое проделали  в  Африке  всего  лишь  за
пятнадцать.  Поэтому  здесь  было  бы  неправильно  впадать   в   огульное
критиканство. Чилдэн недавно поспорил за обедом с  некоторыми  торговцами,
которые совершали именно такую ошибку. Они ждали, очевидно,  чуда,  наивно
полагая, будто наци способны магическим образом переустроить планету. Нет,
немцы добивались успеха, опираясь на науку, технологию и просто  сказочную
способность не чураться тяжелой работы. Если уж они начнут что-нибудь,  то
потом не останавливаются. А когда берутся за решение задачи, то решают  ее
верно Но как бы то ни было,  полеты  на  Марс  отвлекли  внимание  мировой
общественности от возникших  в  Африке  трудностей.  Так  что  не  зря  он
доказывал своим коллегам-лавочникам: у нацистов есть то, чего нам  так  не
достает - величие. Можно восхищаться их трудолюбием или  деловитостью,  но
всколыхнуть душу может только мечта. Космические полеты на Луну, затем  на
Марс. Разве это не извечное страстное устремление  человечества  ввысь?  А
возьмем, с другой стороны, японцев. Я их весьма  неплохо  изучил.  Я  ведь
имею с ними деловые контакты, притом изо дня в день. Они - надо смело  это
признать - люди Востока. Желтая раса.  Нам,  белым,  приходится  им  низко
кланяться только  потому,  что  мы  оказались  у  них  под  пятой.  Но  мы
внимательно следим за Германией. Мы видим, чего  можно  достичь  там,  где
главенствуют белые. И это выглядит иначе.
     - Подъезжаем к "Ниппон Таймс Билдинг",  сэр,  -  произнес  "китаеза";
грудь его тяжело поднималась и опускалась, после изнурительного  затяжного
подъема. Теперь он вертел педали гораздо медленнее.
     Чилдэн попытался представить себе клиента мистера Тагоми.  Ясно,  что
это необыкновенно важное лицо. Тон Тагоми при разговоре по  телефону,  его
волнение говорили сами за себя. У Чилдэна в памяти всплыл образ одного  из
своих очень важных клиентов, или, вернее,  заказчиков,  человека,  который
сделал  очень  много  для  создания  Чилдэну   хорошей   репутации   среди
высокопоставленных лиц, проживающих в районе Залива.
     Четыре года  тому  назад  Чилдэн  не  был  дельцом  в  сфере  продажи
американского антиквариата, столь желаемого ныне. Он заведовал  маленькой,
скудно освещенной букинистической лавкой в одном из  пригородов.  Магазины
по соседству торговали подержанной мебелью и скобяными товарами, здесь  же
размещались  и  дешевые  прачечные.  Такое  соседство  не  сулило   ничего
хорошего.  По  вечерам  на  улице  случались  вооруженные   ограбления   и
изнасилования,   несмотря   на   все   попытки   Полицейского   управления
Сан-Франциско и даже Кемпейтай, стоявшего еще выше, навести  порядок.  Все
витрины магазинов были оборудованы стальными складными решетками,  которые
закрывались на замок по окончании работы магазинов, дабы  оградить  их  от
взломщиков.
     И вот в этом районе  появился  пожилой  отставник-японец,  майор  Ито
Хумо. Высокий,  подтянутый,  седоволосый,  майор  Хумо  впервые  натолкнул
Чилдэна на мысль о том, что можно сделать в его сфере торговли.
     - Я - коллекционер, - пояснил майор Хумо. Он  провел  в  лавке  почти
полдня, роясь в грудах старых журналов. Ровным, тихим голосом он разъяснял
то, что еще в то время не дошло  до  сознания  Чилдэна.  Оказывается,  для
многих   состоятельных   культурных    японцев    исторические    предметы
американского народного быта представляют такой же интерес, как и  обычный
антиквариат. Сам же майор  особо  пристрастился  к  собирательству  старых
журналов, имеющих хоть  какое-то  касательство  к  старинным  американским
медным пуговицам, так же, как и к коллекционированию  самих  пуговиц.  Это
пристрастие было сродни нумизматике или филателии - никакого рационального
объяснения ему нельзя было найти. И состоятельные коллекционеры платили за
это большие деньги.
     - Вот один пример, - сказал майор. - Вам известны открытки под  общим
названием "Ужасы войны"? - Он с нескрываемым интересом  стал  смотреть  на
Чилдэна.
     Покопавшись у себя в памяти, Чилдэн наконец вспомнил.  Эти  маленькие
открытки продавались во времена его детства вместе с надувной  жевательной
резинкой. По центу за штуку. Их  была  целая  серия,  на  каждой  открытке
изображался один из ужасов.
     - Один мой очень близкий друг, - продолжал майор, -  собирает  "Ужасы
войны". Теперь ему недостает  всего  лишь  одной  открытки  -  "Затопление
Пэная". Он предлагает весьма значительную сумму именно за эту открытку.
     - Бросальные карточки, - вдруг произнес Чилдэн.
     - Что, что?
     - Мы подбрасывали их вверх. Каждая карточка, как  монета,  имела  две
стороны: орла и решку. - Было ему тогда лет восемь. -  У  каждого  из  нас
была своя пачка таких карточек. Мы становились по двое парами, лицом  друг
к другу. Каждый подбрасывал свою  карточку  так,  что  она  несколько  раз
переворачивалась в воздухе. Мальчик, чья карточка опускалась вверх  орлом,
то есть той стороной, на которой была картинка,  выигрывал  обе.  -  Какую
радость доставило ему это воспоминание о тех  старых  добрых  временах,  о
счастливых днях его раннего детства.
     Задумавшись, майор Хумо произнес:
     - Я не раз выслушивал рассуждения моего приятеля об  "Ужасах  войны",
но он об  этом  никогда  не  упоминал  и  даже  понятия  не  имеет,  какое
применение находили эти открытки.
     Вскоре  в  лавке  Чилдэна  появился  и  сам  приятель  майора,  чтобы
послушать из первых уст рассказ о той  эпохе  американской  истории.  Этот
человек, также отставной офицер и