ться,  по  крайней  мере,  по   пустякам.   За   свою   бесценную,
принадлежащую только мне одному, собственную шкуру.
     Что же касается всего остального - для нас самое беспокойство  только
начинается.



11

     Для рейхсконсула в Сан-Франциско фрейгерра Хуго  Рейсса  даже  начало
этого  рабочего  дня  оказалось  неожиданным  и  вселило  в  него  немалое
беспокойство. Когда он вошел в  приемную  своего  кабинета,  то  обнаружил
гостя, который уже давно дожидался его - крупного мужчину  средних  лет  с
тяжелой челюстью, изрытым оспинами лицом и неприветливым  хмурым  взглядом
из-под близко расположенных  черных  лохматых  бровей.  Мужчина  поднялся,
формально приветствуя взмахом руки, одновременно буркнув себе под нос:
     - Хайль.
     - Хайль, - ответил Рейсс. В душе он  жалобно  застонал,  но  сохранил
деловую официальную улыбку на лице. - Герр Краус фон Меер? Какими ветрами?
Не угодно ли пройти?
     Он открыл дверь кабинета, задумавшись при  этом,  куда  запропастился
его заместитель, который пропустил сюда шефа СД. Но как  бы  то  ни  было,
этот человек уже здесь. С этим ничего не поделаешь.
     Следуя за ним, не вынимая рук из карманов своего  темного  шерстяного
пальто, Краус фон Меер произнес:
     - Послушайте, фрейгерр.  Мы  отыскали  этого  парня  из  абвера.  Это
Рудольф Вегенер. Он показался на старой явке абвера, которую мы держим под
наблюдением. - Краус фон Меер самодовольно  осклабился,  обнажив  огромные
золотые зубы. - И мы следили за ним до самой гостиницы.
     - Прекрасно, - сказал Рейсс, замечая, что  на  его  столе  уже  лежит
почта. Значит, Пфердехуф где-то поблизости. Несомненно, это он,  уходя  из
приемной, запер кабинет на ключ, чтобы не дать возможности шефу СД  совать
нос в чужие, хотя и не столь уж важные дела.
     - Дело это очень серьезное, - сказал Краус фон Меер. - Я уже уведомил
об этом Кальтенбруннера. В экстраординарном порядке. Вы наверняка получите
инструкции из Берлина в любое время. Если только эти недоумки у  нас  дома
все не перепутают. - Он  без  разрешения  расселся  за  письменным  столом
консула, вытащил из кармана пальто пачку сложенных бумаг и, шевеля губами,
стал их старательно расправлять. - Фиктивная фамилия - Бейнс. Выдает  себя
за шведского промышленника или коммерсанта, в общем, за кого-то,  так  или
иначе связанного с  производством.  Сегодня  утром,  в  восемь  десять  по
официальному японскому времени, перехвачен телефонный разговор, в  котором
договорено о свидании в десять двадцать  в  каком-то  японском  офисе.  Мы
сейчас пытаемся проследить, откуда был произведен звонок Бейнсу. Вероятно,
на это уйдет еще полчаса. Результат мне будет доложен прямо сюда.
     - Понятно, - промолвил Рейсс.
     - Теперь мы, возможно, заберем этого малого, -  продолжал  Краус  фон
Меер. - Если мы это сделаем, то, естественно, отошлем его назад в рейх  на
борту следующего самолета "Люфтганзы". Тем не менее, японцы или Сакраменто
могут выразить протест и попытаются помешать. Если станут протестовать, то
обратятся к вам. И, вероятно, будут оказывать  сильнейший  нажим.  Да  еще
пошлют целый грузовик этих бандитов из Токкока в аэропорт.
     - Вы не можете сделать так, чтобы об этом ничего не знали?
     - Слишком поздно. Он уже на пути к своему свиданию. Не исключено, что
брать его придется прямо там, на месте. Ворваться, схватить его, выскочить
наружу.
     - Мне это не очень нравится, - заметил Рейсс. - Предположим,  что  он
встречается с кем-то из особо высокопоставленных японских должностных лиц.
Здесь, в Сан-Франциско как раз сейчас может оказаться личный представитель
императора. До меня дошел слух об этом на следующий же день...
     - Это не имеет никакого значения, - перебил его Краус фон Меер. -  Он
- германский подданный и подчиняется закону Рейха.
     И мы знаем, каков закон Рейха, подумал Рейсс.
     - У меня наготове штурмовая группа, - продолжал  Краус  фон  Меер.  -
Пятеро  отличных  ребят.  -  Он  рассмеялся.  Выдают  себя  за  скрипачей.
Прекрасные аскетичные лица. Очень одухотворенные. Такие, наверное,  бывают
у семинаристов. Они пройдут внутрь без помех.  Японцы  подумают,  что  это
скрипичный квартет...
     - Квинтет, - поправил его Рейсс.
     - Да. Они пройдут к самой двери - все одеты соответствующим  образом.
- Он внимательно осмотрел консула с головы до ног. - Примерно,  почти  так
же, как вы.
     Большое спасибо, подумал Рейсс.
     - Прямо у них на виду. Средь бела дня.  К  самому  Вегенеру.  Окружат
его, сделав вид, будто с ним совещаются. О чем-то  очень  важном,  -  пока
Краус  фон  Меер  продолжал  монотонно  бубнить,  консул  начал  вскрывать
корреспонденцию. - Никакого принуждения. Просто, "Герр Вегенер,  пройдемте
с нами, пожалуйста. Вы понимаете." И между позвонков его  спинного  хребта
маленький укол. Джиг. Парализованы высшие нервные центры.
     Рейсс кивнул.
     - Вы меня слушаете?
     Ганц бештиммт.
     - И все на выход. В свою машину. И в мое заведение.  Японцы  поднимут
дикий гвалт. Но будут вежливы. До предела. - Краус фон Меер проковылял  от
письменного стола к двери, изображая, как японцы кланяются.  -  "В  высшей
степени неприлично вводить нас в заблуждение, герр Краус фон Меер". Тем не
менее, гуд-бай, герр Вегенер.
     - Бейнс, - произнес Рейсс. - Ведь он же здесь под фиктивной фамилией.
     - Бейнс. "Очень  сожалеем,  что  вы  нас  покидаете.  Продолжим  наши
переговоры,  возможно,  в  следующий  раз..."  На  столе  Рейсса  зазвонил
телефон, и он мгновенно перестал паясничать. - Это, наверное,  мне.  -  Он
протянул руку, чтобы поднять трубку, но Рейсс остановил его движение и сам
ее поднял.
     - Рейсс слушает.
     - Консул, - раздался незнакомый голос, - это  "Аусланд  Ферншпрехамт"
[Центральная Международная Телефонная станция (нем.)] в  Новой  Шотландии.
Трансатлантический вызов из Берлина, очень срочный.
     - Я  здесь,  -  наступила  томительная  пауза,  которую  Рейсс  начал
заполнять, перебирая  свободной  рукой  почту.  Краус  фон  Меер  небрежно
наблюдал за ним, свесив нижнюю челюсть.
     - Герр консул, извините, что отнимаю у вас время, - раздался в трубке
мужской голос. Кровь  в  венах  Рейсса  мгновенно  остановилась.  Баритон,
прекрасно поставленный, гладко льющийся голос, столь  знакомый  Рейссу.  -
Это доктор Геббельс.
     - Слушаю, канцлер, - произнес Рейсс. Стоявший напротив него Краус фон
Меер слегка улыбнулся. Его нижняя челюсть уже дрябло не отвисала.
     - Только что меня попросил позвонить вам генерал Гейдрих. В настоящее
время в Сан-Франциско находится один из агентов абвера. Его зовут  Рудольф
Вегенер. Вы должны оказать максимальное содействие полиции  во  всем,  что
его  касается.  Сейчас  не  время  объяснять   все   подробности.   Просто
предоставьте свою службу в  ее  распоряжение.  Их  данке  инен  зер  дабай
[Крайне вам благодарен (нем.)].
     - Понимаю, герр канцлер.
     - До свидания, консул, - рейхсканцлер дал отбой.
     Краус фон Меер внимательно следил за тем, как Рейсс кладет телефонную
трубку.
     - Я был прав.
     - А я что - спорил? - пожал плечами Рейсс.
     - Подпишите нам санкцию на принудительное возвращение этого  Вегенера
в Германию.
     Взяв ручку, Рейсс подписал санкцию, скрепил ее печатью и передал шефу
СД.
     - Спасибо, - сказал Краус фон Меер. - Теперь, когда  японские  власти
позвонят вам и станут жаловаться...
     - Если они это сделают.
     Краус фон Меер критически посмотрел на Рейсса.
     - Сделают. Они будут здесь, самое  позднее,  через  пятнадцать  минут
после того, как мы возьмем этого Вегенера. - Теперь в его манерах не  было
и тени недавнего фиглярства.
     - Никаких скрипичных квинтетов, - произнес Рейсс.
     Краус фон Меер ничего на это не ответил, затем спокойно произнес:
     - Мы будем брать его сегодня утром, так  что  будьте  готовы.  Можете
сказать японцам, что он гомосексуалист или фальшивомонетчик, что-нибудь  в
этом  роде.  Разыскивается  в  Рейхе  по  обвинению  в  тяжком   уголовном
преступлении. И не говорите  им,  что  он  разыскивается  за  политические
преступления. Вы ведь знаете, что  они  не  признают  девяносто  процентов
национал-социалистических законов.
     - Мне это известно, - произнес Рейсс. - И я знаю,  как  мне  надлежит
поступать. -  Он  испытывал  болезненное  раздражение  и  чувствовал  себя
обманутым. Перескочил через мою голову, отметил он про себя.  Как  обычно.
Связался с канцелярией напрямую. Ублюдок.
     Звонок от доктора Геббельса. Руки его затряслись. Это из-за него?  От
страха перед его всемогуществом? Или от обиды, от сознания того,  что  его
обошли в... Черт побери этих полицейских, в сердцах выругался он про себя.
Они становятся все более наглыми.  Они  уже  заставили  работать  на  себя
Геббельса. Это они верховодят в Рейхе.
     Но что я могу сделать? Что может сделать любой другой?
     Смирившись,  в  душе  он  подумал  -  лучше  сотрудничать.  Не  время
отказываться по разные стороны с этим человеком; он в состоянии, вероятно,
добиться от центра чего только пожелает,  а  это  может  включать  в  себя
отставку любого другого, кто ему неугоден.
     - Теперь я понимаю, - произнес  он  вслух,  -  что  вы  нисколько  не
преувеличивали серьезность этого  дела,  герр  полицайфюрер.  -  Очевидно,
безопасность Германии зависит от  вашего  быстрейшего  разоблачения  этого
шпиона или предателя, или еще что он там из себя представляет. - Про  себя
он съежился от страха, услышав слова, которые только что произнес.
     Тем не менее, Краус фон Меер, казалось, был очень доволен.
     - Спасибо, консул.
     - Возможно, вы спасли всех нас.
     - Ну, так уж, - угрюмо произнес Краус фон Меер. - На еще  не  удалось
взять его. Давайте подождем немножко. Желаю вам дождаться этого звонка.
     - Я сумею поладить с японцами, - сказал Рейсс. -  У  меня,  насколько
вам известно, богатый опыт подобного рода. Их жалобы...
     - Не болтайте зря, - неожиданно хамовато перебил его Краус фон  Меер.
- Мне нужно поразмышлять. - Очевидно, телефонный звонок из рейхсканцелярии
немало его обеспокоил. Он тоже испытывал теперь  тяжесть  навалившейся  на
него ответственности.
     Вдруг этот малый убежит, и это будет стоить  вам  должности,  подумал
консул Хуго Рейсс. Моя работа, ваша работа - мы оба в один прекрасный день
можем оказаться выброшенными на  улицу.  Вы  себя  ощущаете  ничуть  не  в
большей безопасности, чем я.
     А в общем-то, может быть,  и  стоило  поглядеть  на  то,  как  совсем
ничтожные помехи  здесь  и  там  могли  бы,  пожалуй,  заблокировать  вашу
деятельность, герр полицайфюрер. Гадить потихоньку, но  так,  чтобы  потом
никак нельзя было к этому придраться. Например, когда прибегут сюда японцы
жаловаться, намекнуть каким-нибудь образом на  тот  рейс  "Люфтганзы",  на
котором будут волочь этого малого  отсюда...  Или,  все  огульно  отрицая,
привести их  в  еще  большую  ярость  едва  заметными  презрительными  или
самодовольными ухмылками в ответ на их жалобы, как бы давая им понять, что
Рейх  смеется  над  ними,  не  признает  всерьез  этих  маленьких   желтых
людишек... Их самолюбие так легко уязвить. И если они сильно  рассердятся,
то  со  своими  протестами  могут  обратиться  непосредственно  к   самому
Геббельсу.
     Существует множество самых различных таких возможностей. Службе СД  в
самом деле никак не забрать  этого  малого  из  ТША  без  моего  активного
содействия. Если б только мне удалось угодить в самую точку...
     Ненавижу людей, который  прут  через  мою  голову,  продолжал  думать
фрейгерр Рейсс. Из-за этого мне становится просто нехорошо. Я начинаю  так
сильно нервничать, что теряю  сон,  а  когда  я  не  высыпаюсь,  то  не  в
состоянии исполнять свои  служебные  обязанности.  Поэтому  долг  Германии
состоит в том, чтобы исправить это положение. Мне было бы  куда  спокойнее
по ночам, да и днем тоже, если б за свое нахальство  этот  плебей-баварец,
бандит да и только, оказался бы где-то в пределах отечества  и  подписывал
бы доносы в каком-то захолустье, в деревенском полицейском участке.
     Вся трудность только в том, как бы не упустить  время,  пока  я  буду
пытаться решить, каким образом...
     Зазвонил телефон.
     На этот раз, когда  Краус  фон  Меер  протянул  руку,  чтобы  поднять
трубку, Рейсс не стал ему препятствовать.
     - Алло, - произнес в микрофон Краус фон Меер. Какое-то время, пока он
слушал, в кабинете было совсем тихо.
     Уже? - удивился Рейсс.
     Но шеф СД передал ему трубку.
     Вздохнув в душе с облегчением, Рейсс взял ее.
     - Какой-то школьный учитель, - сказал Краус фон Меер, - интересуется,
нет ли у вас для него плакатов с видами Австрии для его класса.


     К  одиннадцати  часам  утра  Роберт  Чилдэн  закрыл  свой  магазин  и
отправился пешком в контору, где работал мистер Пол Казоура.
     К счастью, Пол оказался свободен. Он вежливо поздоровался с  Чилдэном
и предложил ему чай.
     - Я не стану отнимать у вас много времени, -  произнес  Чилдэн  после
того,  как  он  пригубил  чай.  Кабинет  Пола,   хоть   и   невелик,   был
по-современному  просто  обставлен.  На  стене  единственный  превосходный
эстамп - Моккайский тигр, шедевр конца тринадцатого столетия.
     - Я всегда рад вас видеть, Роберт, - произнес Пол тоном,  в  котором,
как подумал Чилдэн, звучала некоторая отчужденность.  Или,  возможно,  ему
это просто почудилось.  Чилдэн  осторожно  выглянул  из-за  чашки.  Вид  у
собеседника определенно был дружелюбный. И все же, Чилдэн уловил некоторую
перемену в нем.
     - Ваша жена, - сказал Чилдэн, - разочарована моим неуклюжим подарком.
Возможно, я обидел ее. И в самом деле, когда имеешь дело с  чем-то  новым,
еще не апробированным,  как  я  уже  объяснял  вам,  когда  передавал  это
изделие, нельзя еще вынести  надлежащую  или  окончательную  оценку  -  по
крайней мере тому, для кого это еще  и  бизнес.  Безусловно,  вы  и  Бетти
находитесь в лучшем положении, чтобы судить, чем я.
     - Она не была разочарована, Роберт, - возразил Пол. - Я не  передавал
ей это украшение. - Запустив руку  в  один  из  ящиков  стола,  он  извлек
небольшую белую коробочку. - Она не покидала стен этого кабинета.
     Он все понял, подумал Чилдэн. Ну и пройдоха! Даже не сказал  ей.  Вот
так-то. Теперь, сообразил  Чилдэн,  будем  надеяться,  что  он  не  станет
бушевать и обвинять меня в попытке соблазнить его супругу.
     Он мог бы запросто затоптать меня, отметил про себя Чилдэн, аккуратно
продолжая потягивать чай с невозмутимым лицом.
     - Да, - кротко произнес он. - Интересно.
     Пол открыл коробочку, вынул оттуда булавку  и  начал  внимательно  ее
осматривать, поворачивая во все стороны.
     - Я позволил себе показать ее некоторым своим знакомым бизнесменам, -
произнес  Пол,  -  людям,  которые  разделяют   мой   вкус   в   отношении
художественных и эстетических качеств - в широком понимании - американских
исторических предметов или изделий прикладного искусства. - Он  пристально
посмотрел на Роберта Чилдэна. - Никому из них, разумеется, не  приходилось
ни с чем подобным сталкиваться. Как вы и объяснили, до настоящего  времени
неизвестны подобные современные произведения  искусства.  Я  полагаю,  вам
также известно,  что  вы  являетесь  единственным  представителем  данного
направления.
     - Да, это так, - сказал Чилдэн.
     - Вы хотите узнать их реакцию?
     Чилдэн склонил голову.
     - Эти люди рассмеялись, - сказал Пол. - Рассмеялись.
     Чилдэн молчал.
     - Даже я, тоже, смеялся в душе так, чтобы вы не видели,  -  продолжал
Пол, - в тот самый день, когда вы появились и показали мне эту  штуковину.
Естественно, дабы пощадить ваше самолюбие, я замаскировал свое отношение и
оставался более или менее сдержанным в своих внешних проявлениях.
     Чилдэн кивнул.
     Рассматривая булавку, Пол продолжал:
     - Нетрудно понять такую реакцию. Это просто кусочек металла, который,
будучи  расплавлен,  потерял  всякую  форму.  Он   ничего   из   себя   не
представляет.  В  нем  отсутствуют  какого-либо  рода   глубинный   смысл,
какой-либо преднамеренный замысел. Это  просто  аморфное  вещество.  Можно
было бы сказать, что это одно лишь содержание, лишенное формы.
     Чилдэн кивнул.
     - И тем не менее, - сказал Пол, - я уже  в  течение  нескольких  дней
продолжаю его рассматривать и без всяких  на  то  логических  причин  стал
постепенно испытывать определенное эмоциональное влечение к  нему.  Почему
это так? - мог бы я спросить. Я даже не проецирую на  эту  каплю  металла,
как это делается в германских  психологических  тестах,  свой  собственный
духовный мир. Я все еще не усматриваю в нем следов  какой-либо  формы.  Но
эта вещица уже каким-то образом отражает  Дао.  Понимаете?  -  Он  показал
жестом Чилдэну, что от того не требуется ответа. - Она уравновешена.  Силы
внутри этой частицы стабилизировались. Наступил покой. Так  сказать,  этот
предмет находится в мире со всей остальной вселенной. Он отделился от нее,
зажил самостоятельной жизнью и после этого ему удалось прийти в согласие с
оставшейся частью окружающего нас мира.
     Чилдэн кивнул и тоже стал внимательно глядеть на булавку. Но тут  Пол
совсем сбил его с толку.
     - У этой вещицы совсем нет "ваби", - сказал Пол, - и  не  могло  быть
никогда. Но... - Он прикоснулся ногтем к головке. - Роберт,  этот  предмет
обладает "ву".
     - Я не сомневаюсь в вашей правоте,  -  произнес  Чилдэн,  лихорадочно
соображая, что же означает это слово "ву". Оно не  японское  -  китайское.
Мудрость, решил он. Или постижение. В любом случае, нечто  высокое,  очень
значительное.
     - Руки ремесленника, - произнес Пол,  -  обладают  "ву"  и  позволяют
этому "ву" перетекать в обрабатываемый им  предмет.  Возможно,  только  он
один и знает, когда этот предмет  удовлетворит  его.  Тогда  он  завершен,
Роберт. Размышляя над этим, мы сами приобретаем больше  "ву".  Мы  познаем
умиротворенность, связанную не с искусством, а святыми вещами. Я вспоминаю
часовню,  в  которой  можно  было  любоваться   берцовой   костью   одного
средневекового святого. А здесь это творение рук человеческих, то же  было
реликвией. Эта вещица жива сейчас, в то время, как та  просто  оставалась,
не подвергаясь каким-либо изменениям. Посредством  подобного  рассуждения,
проделанного мною в течение  весьма  длительного  времени,  поскольку  это
касалось вас, я  установил  ценность,  которой  этот  предмет  обладает  в
противоположность историчности. И я глубоко тронут, как вы в  этом  можете
убедиться воочию.
     - Да, - произнес Чилдэн.
     -  Не  иметь  историчности,  а  также  никакой   художественной   или
эстетической ценности, но тем не менее, приобщиться к чему-то  эфемерному,
неземному, но  очень  высокому  -  это  чудо.  Подлинное  чудо  для  такой
маленькой, жалкой,  совершенно  никчемной  на  вид  капли  металла.  Этим,
Роберт,  она  обязана  тому,  что  обладает  "ву".  Потому   что   издавна
установлено как факт, что "ву" обычно находят в  самых  невзрачных,  ничем
внешне  не  примечательных   предметах,   таких,   которые   в   известном
христианском афоризме  названы  "камнями,  отвергнутыми  строителем".  Они
испытывают присутствие "ву" в таком хламе, как  старая  палка  или  ржавая
жестянка из-под пива в придорожном кювете. Однако, в этих случаях  "ву"  в
том,  кто  этим  любуется.  Это  сродни  мистическим  переживаниям.  Здесь
ремесленник скорее заложил  "ву"  в  этот  предмет,  чем  просто  содержал
внутренне присущее это капле "ву".  -  Он  поднял  глаза.  -  Я  выражаюсь
достаточно ясно?
     - Да, - ответил Чилдэн.
     - Другими словами, эта вещица открывает нам двери в совершенно  новый
мир. Имя ему не искусство, поскольку она не обладает формой,  ни  религия.
Что же это тогда? Я бесконечно долго размышлял, глядя на эту  булавку,  но
так  и  не  пришел  к  какому-либо  определе