махинациях,
львиная доля которых приходится на Сан-Франциско. Те  связи,  которыми  он
обзавелся на службе, могут принести ему теперь немалую  пользу,  когда  он
вышел в отставку. А в самом ли деле он в отставке? В  шифровке  он  назван
"генералом", а не "отставным генералом".
     - Как только вы будете располагать его фотографией, - сказал Рейсс, -
раздайте копии непосредственно нашим людям в аэропорту и в других подобных
местах, вплоть до гавани. Он, возможно, уже  прибыл.  Вы  знаете,  сколько
времени у них в Берлине занимает передача подобного рода  сведений.  -  И,
разумеется,  если  генерал  уже  прибыл  в  Сан-Франциско,  Берлин   будет
гневаться на консульство в ТША. Консул должен уметь перехватить его -  еще
до того, как будет передан из Берлина соответствующий указ.
     - Я проставлю дату  получения  на  шифровке  из  Берлина,  -  ответил
Пфердехуф, - так что,  если  позже  и  возникнут  вопросы,  то  мы  сможем
доказать, когда точно мы ее получили. Вплоть до часа и минут.
     - Спасибо, -  сказал  Рейсс.  Начальство  в  Берлине  непревзойденные
мастера перекладывать ответственность на других, а ему  уже  надоело  быть
козлом отпущения. Такое с ним уже бывало слишком много раз.
     - Чтобы не попасть впросак, - продолжал он, - как мне кажется,  будет
лучше, если вы ответите на эту  шифровку.  Скажем  так,  "Ваши  инструкции
ужасно опаздывают. О появлении интересующего вас лица на данной территории
уже сообщалось. Возможность успешного перехвата на данном этапе совершенно
ничтожна". Подредактируйте это и отошлите в  Берлин.  Подберите  выражения
туманные, но почтительные. Вы понимаете, какие?
     Пфердехуф кивнул.
     - Я отправлю ответ немедленно. И зарегистрирую точную дату и час.
     Он вышел, закрыв за собой дверь.
     Приходится  держать  ухо  востро,  размышлял  Рейсс,  не  то  в  один
прекрасный день окажешься консулов в стаде  ниггеров  на  каком-нибудь  из
островков берегов Южной Африки. А следующее, о чем узнаешь,  так  это  то,
что у тебя хозяйкой дома черная  мамуля,  а  десять  или  одиннадцать  или
одиннадцать маленьких негритеночков называют тебя папулей.
     Снова  усевшись  за  сервировочный  столик,  он  закурил   египетскую
сигарету "Симон-Арц N_70", тщательно закрыв металлический портсигар.
     Поскольку теперь его вряд ли будут в скором  времени  беспокоить,  он
извлек из портфеля книгу, которую читал, открыл на  том  месте,  где  была
оставлена закладка, уселся поудобнее и еще  раз  перечитал  то  место,  на
котором был вынужден остановиться в прошлый раз.
     "...неужели он на  самом  деле  бродил  по  этим  улицам  с  бесшумно
снующими автомобилями, наслаждался утренней тишиной Тиргартена, теперь уже
в таком далеком прошлом? То  была  совсем  иная  жизнь.  Мороженое,  вкуса
которого он теперь даже не может себе представить, будто его никогда и  не
существовало. Теперь они кипятят крапиву  и  радуются,  когда  ее  удается
раздобыть. Боже, вскричал он. Неужели они никогда не остановятся? Огромные
британские танки все шли и шли. Еще одно здание, это мог  быть  жилой  дом
или магазин, школа или учреждение. Сейчас он уже не мог сказать,  что  это
было - разбитые снарядом стены обрушились, рассыпались на мелкие  кусочки.
Внизу, среди руин, погребена под обвалом еще одна горстка остававшихся  до
сих пор живыми, даже не  успев  услышать  дыхание  приближающейся  смерти.
Смерть в равной  степени  простирала  свои  руки  повсюду  -  над  живыми,
калеками, трупами, лежавшими  друг  на  друг  и  от  которых  уже  начинал
исходить всепроникающий смрад. Смердящий, еще трепещущий труп Берлина,  со
все еще возвышающимися тут и там безглазыми башнями, исчезающими, даже  не
издав звука протеста, как вот  это  безымянное  здание,  которое  с  такой
гордостью когда-то воздвиг человек.
     Руки его, заметил мальчик, были покрыты серым налетом пепла, частично
неорганического происхождения, частично сгоревшего и тщательно просеянного
конечного  продукта  эволюции  жизни.  Все  теперь  перемешалось   понимал
мальчик, и смахнул с себя этот налет. Он больше уже не думал о нем; другая
мысль завладела его умом, если вообще еще можно было хоть  как-то  мыслить
среди криков и взрывов снарядов. Голод, он уже шесть дней  ничего  не  ел,
кроме крапивы, а теперь и ее уже  не  стало.  Выгон,  поросший  сорняками,
превратился в одну огромную воронку. На краю ее появились какие-то другие,
неясные, изможденные силуэты. Как и мальчик, они молча  постояли  какое-то
время, а затем растворились в дымке. Какая-то  старушка  в  повязанном  на
голове платке и с пустой корзиной под мышкой. Однорукий мужчина,  глаза  у
которого были такими  же  пустыми,  как  и  эта  корзина.  Девушка.  Снова
исчезнувшая среди обгоревших обрубков, некогда бывших  стволами  деревьев,
где прятался и мальчик Эрик.
     А змея танков все ползла и ползла.
     "Когда-нибудь она закончится?" - Ни к кому  не  обращаясь,  задавался
таким вопросом мальчик. И если все-таки закончится, что тогда? Наполнят ли
они когда-нибудь свои чрева, эти..."
     -  Фрейгерр,  -  раздался  голос  Пфердехуфа.  -  Извините,  что  вас
побеспокоил. Только одно слово.
     Рейсс подскочил, закрыв книгу.
     - Пожалуйста.
     Вот здорово он пишет, подумал Рейсс.  Полностью  перенес  меня  туда.
Заставил ощутить реальность падения Берлина под натиском британцев,  столь
ярко описанного, будто так было на самом деле. Бр-р. Он вздрогнул.
     Неудивительно, что эта книга запрещена на всей территории Рейха. Я  и
сам бы ее запретил. Я уже сожалею о том,  что  начал  ее  читать,  но  уже
слишком поздно. Теперь, хочешь - не хочешь, но нужно дочитать до конца.
     - Пришли какие-то моряки  с  немецкого  судна,  -  обратился  к  нему
секретарь, - они требуют, чтобы о них доложили.
     Рейсс вприпрыжку побежал к двери.
     В приемной его ждали три моряка в плотных серых свитерах, все трое  с
густыми, светлыми  копнами  волос,  суровым  выражением  лиц,  все  слегка
нервничали.
     Одарив их дружеской улыбкой, Рейсс поднял правую руку:
     - Хайль Гитлер!
     - Хайль Гитлер, - невнятно ответили моряки и начали выкладывать перед
ним свои документы.
     Зарегистрировав их посещение консульства, он поспешно вернулся в свой
кабинет.
     Оставшись один, еще раз открыл "И саранча легла густо".
     На глаза ему попался эпизод с упоминанием о... Гитлере. Теперь он уже
чувствовал,  что  не  в  состоянии  останов.  Он  начал  читать  с  первой
подвернувшейся фразы и почувствовал, как у него начинает гореть затылок.
     Суд, сообразил он, над Гитлером. По окончании войны. Гитлер в руках у
союзников. Боже ты  мой!  А  также  Геббельс,  Геринг,  все  остальные.  В
Мюнхене. Очевидно, Гитлер отвечает на вопросы обвинителя-американца.
     "...еще раз вспыхнул на мгновенье, казалось,  черный,  пламенный  дух
прежнего его. Упруго  дернулось  охваченное  трепетом  бесформенное  тело;
приподнялась голова. С губ, с которых непрерывно  сочилась  слюна,  слетел
каркающий наполовину лай, наполовину шепот: "Дейче,  хир,  стех...  их..."
Дрожь пробежала по тем, кто  видел  и  слышал  это,  кто  сидел  с  плотно
прижатыми  к  голове  наушниками  и   напряженными   лицами   -   русским,
американцам, британцам, немцам - всем одинаково. Да, мелькнуло в голове  у
Карла. Вот он снова стоит здесь... он победил нас  -  и  более  того.  Они
раздели догола этого "сверхчеловека", показали, чем он является  на  самом
деле. Только..."
     - Фрейгерр...
     До Рейсса дошло, что в кабинет вошел секретарь.
     - Я занят, - сказал он сердито, захлопывая книгу.  -  Ради  бога,  не
мешайте мне дочитать ее!
     Безнадежно. Он понимал это.
     - Еще одна шифровка из Берлина. Я  мельком  взглянул  на  нее,  когда
начали расшифровывать. Речь идет о политическом положении.
     - Что же в ней говорится? - пробормотал Рейсс, потирая лоб  кончиками
пальцев.
     - Доктор Геббельс неожиданно выступил по радио. Очень важная речь.  -
голос секретаря зазвучал взволнованно. - От нас требуется  взять  текст  -
сейчас его расшифровывают - и напечатать в местной прессе.
     - Да, да, - согласился Рейсс.
     В ту же секунду, когда секретарь покинул кабинет, Рейсс опять  открыл
книгу. Гляну-ка еще разок, несмотря на прежнее свое решение...
     "...тишине Карл размышлял  над  убранным  флагами  гробом.  Здесь  он
лежит,  и  теперь  его  уже  нет,  на  самом  деле  нет.  Нет  даже  таких
демонических сил, которые могли бы воскресить его. Этого  человека  -  или
был  он  все-таки  "Юберменшем",  "сверхчеловеком",  -  за  которым  слепо
следовал Карл, которого боготворил... даже тогда, когда  тот  уже  был  по
сути на самом краю могилы. Адольф Гитлер ушел в небытие, но  Карлу  совсем
не хотелось умирать. Я не последую за ним, нашептывал ум Карла. Я остаюсь,
я буду жить. Обновленным. Мы все станем обновленными. Должны стать.
     Сколь далеко, сколь ужасно далеко завела его магия вождя.  И  что  же
она из себя представляла теперь, когда поставлена последняя точка  в  этой
невероятной  летописи,  в  этом  путешествии  из   стоявшего   на   отшибе
захолустного городишки  в  Австрии,  через  гноящееся  нищенство  в  Вене,
кошмарные муки в ее клоаке, через политические интриги, основание  партии,
к штурвалу канцлера, к тому, что на какое-то  мгновенье  показалось  тогда
почти что господством над всем миром.
     Карл теперь все понимал. Это чудовищный  обман.  Адольф  Гитлер  лгал
всем им. Он увлек их пустыми словами.
     Но пока что еще не поздно. Мы разоблачили твой обман, Адольф  Гитлер.
И мы теперь понимаем, в конце концов, цели, к которым ты  стремился.  Цели
партии нацистов. Установление чудовищной эры  убийц  и  мегаломаниакальных
фантазий - вот в чем они состояли. Вот в чем.
     Повернувшись, Карл побрел прочь от безмолвного гроба..."
     Рейсс закрыл книгу и некоторое время неподвижно  сидел.  Несмотря  на
все свое отношение к прочитанному, он расстроился. Следовало бы  посильнее
прижать этих япошек, решил он про себя, чтобы пресечь распространение этой
гнусной книги. Фактически, они откровенно умышленно  потворствовали  росту
ее популярности. Ведь вполне можно было арестовать этого -  как  его  там?
Абендсена. Их влияние на Среднем Западе огромно.
     И вот что  больше  всего  его  расстроило.  Смерть  Адольфа  Гитлера,
поражение и уничтожение Гитлера, партии и самой Германии,  как  описано  в
книге Абендсена... все это было сделано с этаким  необыкновенным  пафосом,
скорее даже в старинном духе,  по  сравнению  с  тем,  что  происходило  в
реальном мире. Мире германской гегемонии.
     Как могло так  случиться,  задумался  Рейсс.  Неужели  это  все  сила
писательского воображения?


     Этим романистам известен миллион всяких фокусов.  Взять,  к  примеру,
доктора Геббельса, то, как начинал он, занимаясь литературой. Обращаются к
самым сокровенным желаниям, которые таятся в любом человеке, независимо от
внешней респектабельности. Да, писатель знает человеческую натуру.  Знает,
насколько никчемны все эти людишки,  чье  поведение  определяется  работой
желез в мошонке, которые со страху  не  знают,  в  какую  щелку  забиться,
предают любое дело по причине своей алчности - все, что  остается  сделать
писателю, это бить по барабану - а  тот  знай  себе,  откликается.  А  он,
писатель,  смеется,  разумеется,  втихомолку  над  тем  эффектом,  который
производит.
     Как он играет на моих чувствах, размышлял Рейсс, взывая к ним, а не к
интеллекту. И, естественно, он намерен  получить  за  это  соответствующую
плату - в деньгах все дело Очевидно, кто-то надоумил  этого  "Хундсфотта",
проинструктировал его, что именно надо писать.  Они  напишут  что  угодно,
когда знают, что им за это заплатят. Подбрось им любой набор бредней, а уж
публика проглотит любое вонючее варево, если  его  соответственно  подать.
Где вышла эта пакость? Рейсс внимательно осмотрел книгу. Омаха,  Небраска.
Последний   рубеж   издательской   индустрии   прежних    плутократических
Соединенных Штатов, некогда располагавшейся в центральной части  Нью-Йорка
и оплачивавшейся еврейским и коммунистическим золотом...
     Может быть, этот Абендсен - еврей?
     Они все еще продолжают пытаться отравить нас. Это жидовская книга. Он
с яростью  захлопнул  "Саранчу".  Настоящая  фамилия  его,  скорее  всего,
Абендштейн. Безусловно, СД  к  этому  времени  уже  познакомилась  с  этой
книгой.
     Нет  никакого  сомнения  в  том,  что   нужно   обязательно   послать
кого-нибудь  в  Скалистогорные  Штаты  нанести  визит  герру  Абендштейну.
Интересно, получил уже Краус фон Меер соответствующие  инструкции  на  сей
счет? Скорее всего, нет из-за неразберихи в Берлине.  Все  слишком  заняты
своими домашними делами.
     Но эта книга, пришел к заключению Рейсс, очень опасна.
     Если в дно прекрасное утро Абендштейна найдут висящим  под  потолком,
это будет отрезвляющим предупреждением любому, кто мог попасть под влияние
этой книги. Последнее слово должно остаться за нами.  Мы  должны  написать
послесловие.
     Для этого потребуется, разумеется, человек белой расы. Интересно, что
в наши дни делает Скорцени?
     Рейсс задумался, еще раз перечитал написанное на  суперобложке.  Этот
кайк забаррикадировался в своем рыцарском замке. На дурачков рассчитывает,
что ли? Того, кто пойдет достать его, это никак не остановит.
     А может быть, это неразумная затея. Книга-то ведь,  в  конце  концов,
уже напечатана. Теперь уже слишком поздно. Да и территория  эта  находится
под японской юрисдикцией... Эта желтая мелюзга поднимет ужасный гвалт.
     Тем не менее, если бы только это  проделать  с  умом,  подготовившись
соответствующим образом...
     Фрейгерр  Хуго  Рейсс  сделал   пометку   в   настольном   календаре.
Переговорить на эту тему с генералом СС Отто Скорцени, или, что еще лучше,
с Отто Олендорфом из  III  управления  Госслужбы  безопасности.  Разве  не
Олендорф возглавлял Эйзентатц-группу Д?
     И тогда вдруг  как-то  неожиданно,  без  всяких  видимых  причин,  он
испытал подлинный приступ бешенства. Я думал, что все это уже закончилось,
сказал он самому себе. Неужели так будет  продолжаться  вечно?  Война  уже
давно завершилась. И мы полагали, что тогда же покончено и со  всем  этим.
Но вот затем фиаско в  Африке,  это  безумное  воплощение  Зейсс-Инквартом
планов Розенберга.
     Этот герр Хоуп прав  в  своих  шутках  относительно  наших  встреч  с
марсианами, подумал Рейсс. Марс населен евреями. Они нам видятся даже там.
Даже, когда у них две отдельные головы и рост в один фут.
     У меня есть масса повседневных обязанностей, решил  он.  У  меня  нет
времени на любые безрассудные  авантюры,  на  посылку  эйнзатцкомандос  за
Абендсеном. У меня своих забот по горло - от встреч с  немецкими  моряками
до ответов на шифрованные радиограммы. Пусть кто-нибудь  повыше  выйдет  с
инициативой подобного рода проектов - это их прямая обязанность.
     Ведь если бы я раздул это  дело,  а  оно  не  выгорело,  то  нетрудно
представить, где бы я уже  был  -  в  заключении  где-нибудь  в  Восточном
генерал-губернаторстве, если не в газовой  камере  под  струей  Циклона-Б,
цианистого водорода.
     Протянув  руку,  он  тщательно  зачеркнул  пометку  на  листе  своего
настольного календаря, затем вырвал его и сжег в керамической пепельнице.
     Раздался стук, и дверь в кабинет отворилась. Вошел секретарь с пухлой
пачкой бумаг.
     - Речь доктора Геббельса. Полный текст. - Пфердехуф положил листы  на
стол. - Вы должны прочитать ее. Прекрасная  речь.  Пожалуй,  одна  из  его
лучших.



9

     После двух недель  почти  непрерывной  работы  "ЭДФРЭНК  -  ЮВЕЛИРНЫЕ
ИЗДЕЛИЯ НА ЗАКАЗ" закончила первую партию своих изделий. Они были выложены
на двух  демонстрационных  дощечках,  обтянутых  черным  бархатом,  и  все
умещались в квадратной плетеной корзине японского происхождения. А еще  Эд
Маккарти и Фрэнк  Фринк  изготовили  фирменные  открытки.  Для  этого  они
использовали  ластик  из  искусственного  каучука,  на  котором   вырезали
название фирмы. С такой матрицы они отпечатали текст  красной  краской  на
открытках, а завершили их  изготовление  с  помощью  накатки  из  детского
игрушечного   печатного   набора.   Эффект   -    а    они    использовали
высококачественную цветную плотную бумагу для  рождественских  открыток  -
оказался потрясающим.
     Во всех отношениях работа была ими выполнена вполне  профессионально.
Тщательно  осматривая  свои  ювелирные  украшения,  фирменные  открытки  и
демонстрационные доски, они  так  и  не  заметили  признаков  любительской
работы. И почему они должны быть, - задумался Фрэнк Фринк, -  ведь  мы  же
оба профессионалы. Пусть и не настоящие ювелиры,  но  в  тонком  слесарном
деле точно мастера на все руки.
     На демонстрационных  дощечках  были  выставлены  самые  разнообразные
украшения: ручные браслеты из красной  меди,  латуни,  бронзы  и  даже  из
вороненой стали горячей ковки. Подвески и кулоны, большей частью латунные,
отделанные серебряным орнаментом. Серьги из серебра.  Заколки  из  серебра
или меди. Серебро обошлось им  совсем  недешево.  Даже  серебряный  припой
заметно  истощил  их  финансовые  ресурсы.  Еще  они  приобрели  некоторое
количество  полудрагоценных  камней  для  украшения  булавок:  причудливые
жемчужины, шпинели, желто-зеленые нефриты, осколки огненных  опалов.  Если
дело  пойдет  на  лад,  они  еще  попробуют  золото  и,  возможно,  мелкие
бриллианты.
     Именно золото могло бы принести им солидную прибыль. Они  уже  начали
выискивать источники золотого лома: переплавленные ювелирные  изделия,  не
имевшие художественной ценности, - это было намного дешевле, чем  покупать
сортовое золото. Но даже в этом случае переход к золоту требовал  огромных
средств. И все же одна золотая булавка принесет дохода больше,  чем  сорок
латунных. Они могли бы  запросить  любую  цену  в  розничной  торговле  за
оригинально задуманную а соответственно исполненную золотую булавку -  при
условии, как на это указал Фрэнк, что вообще их изделия будут пользоваться
спросом.
     Пока что они еще не пробовали что-либо продать. Они  решили,  как  им
казалось, главные технические проблемы, сколотили верстаки и установили на
них электроприводы,  смонтировали  приспособления  для  гибки  и  навивки,
шпинделя для наждачных и полировальных кругов.  По  сути  они  располагали
полным набором доводочных устройств, начиная с грубых  сталепроволочных  и
медных щеток и кончая превосходными полировальными кругами из фетра, кожи,
льняного холста,  замши,  которые  можно  было  еще  покрывать  различными
компаундами, начиная с корундовой  крошки  или  пемзы  и  кончая  наиболее
мелкодисперсными пастами.
     И,  разумеется:  обзавелись  собственной  газосварочной   установкой,
включая баки для  ацетилена,  кислородные  баллоны,  шланги,  наконечники,
редукторы, манометры, защитные маски. И  еще  великолепными  инструментами
для ювелирных работ.  Они  приобрели  щипцы  германского  и  французского,
производства, микрометры, алмазные сверла  и  ножовочные  полотна,  клещи,
пинцеты, дополнительные зажимы для пайки, струбцины,  тиски,  полировочные
суконки,  ножницы,  маленькие  молоточки,   откованные   вручную,   другой
различный прецизионный инструмент. И запас присадочных прутков  различного
диаметра, металлический лист,  звенья  цепочек,  прищепки  для  булавок  и
заколок. На все это ушло гораздо больше половины тех двух тысяч  долларов.
Но они организовали все по закону, у них было даже разрешение властей ТША.
Оставалось только заняться реализацией своей продукции.
     Никакой   розничный    торговец,    подумал    Фринк,    рассматривая
демонстрационные дощечки, не станет более придирчиво их изучать, выискивая
недостатки, чем мы сами. Они и в самом деле выглядели очень  неплохо,  эти
несколько отобранных образцов, каждый из которых прошел  самую  т