Филип К.Дик.
    Затворник из горной твердыни


Филип К.Дик. Человек в Высоком Замке.
Philip K.Dick.
The Man in the High Castle (1962).
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5



1

     В течение всей недели мистер Роберт Чилдэн просматривал почту со  все
нарастающим беспокойством, а ценная посылка из Штатов Скалистых Гор все не
приходила. Когда в пятницу утром, отперев двери своего магазина, он увидел
на полу у прорези для почты только несколько писем,  то  уже  окончательно
понял, что дальнейшая задержка заставит заказчика гневаться.
     Выпив чашку дешевого растворимого кофе  из  настенного  автомата,  он
достал  веник  и  стал  подметать.  Еще  немного  времени  -   и   магазин
"Художественные промыслы Америки" будет готов принять первых  посетителей:
все в нем буквально сияет, касса полна мелочи для сдачи, в вазе для цветов
- едва распустившаяся календула, из скрытых  динамиков  льется  негромкая,
приятная музыка. Улица уже начала заполняться деловыми людьми, спешащими в
свои многочисленные  конторы,  расположенные  на  Монтгомери-стрит.  Вдали
проплыл вагончик фуникулера. Появились женщины в длинных шелковых  платьях
яркой  раскраски.  Чилдэн  провожал  их  благосклонным  взглядом.  Но  тут
зазвонил телефон. Он повернулся и снял трубку. Послышался хорошо  знакомый
ему голос, от которого сердце его упало.
     - Это мистер Тагоми. Уже прибыл заказанный мною плакат с  объявлением
о призыве в армию времен гражданской войны, сэр?  Пожалуйста,  припомните,
вы обещали  мне  его  еще  на  прошлой  неделе.  -  Голос  звучал  нервно,
отрывисто,  говоривший,  видимо,  прилагал  немалые   усилия,   чтобы   не
взорваться и оставаться в рамках  приличий.  -  Разве  я  не  оставил  вам
задаток, мистер Чилдэн, и не разъяснил всю важность этого заказа? Поймите,
это подарок, я еще раз повторяю это, одному из моих клиентов.
     - Я навел за свой собственный счет, мистер Тагоми, - начал объяснение
Чилдэн, - многочисленные справки в отношении посылки, которая, как вы сами
понимаете, сэр, должна быть  отправлена  из-за  пределов  нашей  страны  и
поэтому...
     Но Тагоми не дал ему договорить.
     - Значит, она не прибыла.
     - Нет, мистер Тагоми, еще не прибыла. Нет, сэр.
     Последовала тягостная пауза.
     - Я больше не могу ждать, - произнес Тагоми ледяным тоном.
     - Понимаю, сэр.
     Чилдэн угрюмо смотрел неподвижным взглядом сквозь стекло  витрины  на
залитую  солнцем   улицу,   на   многочисленные   здания   деловой   части
Сан-Франциско.
     - Придется чем-то заменить заказ. Что бы вы  порекомендовали,  мистер
Чилдаан?
     Тагоми явно умышленно исказил фамилию. От этого  оскорбления,  внешне
не нарушившего приличий, у Чилдэна запылали уши. Удар был нанесен в  самое
уязвимое место, он подчеркнул всю глубину его унижения,  сразу  же  ставил
его на соответствующее место. Он всколыхнул все его  тщательно  скрываемые
страхи и боли, обнажил их, и они, поднявшись из самой глубины души Роберта
Чилдэна, встали комом у него в горле, гирями повисли  на  языке.  Он  стал
заикаться, трубка в его  ладони  сделалась  липкой.  И  хотя  магазин  был
наполнен ароматом календулы и звуками приятной музыки, он чувствовал  себя
так, будто тонул где-то посреди океана.
     - Ну... - едва выдавил он из  себя  наконец,  -  пожалуй,  вам  может
подойти миксер. Ручной миксер для приготовления  мороженого,  где-то  года
тысяча девятисотого.
     Мысли его путались. Надо же такому случиться как раз тогда, когда  он
в свои тридцать восемь лет только-только начал обретать успокоение.  Когда
ему, казалось, уже удалось обмануть  самого  себя  и  начать  забывать  те
довоенные годы, совсем иную эпоху. Франклина Делано Рузвельта и  всемирную
выставку. Тот прежний, лучший мир.
     - Разрешите доставить к вам в контору несколько интересных  образцов?
- с трудом подвел он к завершению разговор.
     Встреча была назначена на два часа. Придется закрыть  магазин,  решил
он,   повесив   трубку.   Другого   выхода   не   было.   Нельзя    терять
благорасположение клиентов - именно на нем держался его бизнес.
     Все еще дрожа, он обнаружил, что  кто-то  вошел  в  магазин.  Молодые
мужчина и женщина, японцы, оба красивые, хорошо одетые. Идеальная пара. Он
успокоился, движения его снова приобрели  профессиональную  раскованность.
Улыбаясь,  он  направился   к   посетителям.   Низко   наклонившись,   они
рассматривали вещи, выставленные на  прилавке,  затем  выбрали  прелестную
пепельницу.  Муж  и  жена,  догадался  Чилдэн.  Живут  в  новом  районе  с
романтичным  названием  "Город  клубящихся  туманов",   известном   своими
изысканными квартирами с видом на дальние горные цепи.
     - Добро пожаловать, - приветливо произнес он, уже вполне оправившись.
     Они  улыбнулись  ему  в  ответ  чистосердечно,  без   малейшей   тени
превосходства. Выбор антикварных товаров - самый богатый на всем Побережье
- несколько ошарашил  их.  Это  не  ускользнуло  от  его  внимания,  и  он
почувствовал благодарность к ним. Они знали толк в хороших вещах!
     - У вас великолепные образцы, - сказал молодой человек.
     Чилдэн непроизвольно поклонился.
     В их глазах отражалась не только доброжелательность, но и  восхищение
произведениями искусства, которыми он торговал. Они как бы благодарили его
за возможность наслаждаться лицезрением таких высоких образцов  искусства,
прикасаться к ним руками, внимательно изучить их, перекладывать с места на
место,  даже  ничего  не  покупая.  Да,  подумалось  ему,  они  ясно  себе
представляют, в какой магазин попали.  Это  не  какая-нибудь  халтура  для
заезжих туристов, не дощечки из  красного  дерева  с  надписью  "Мьюрвудс,
Приморский округ, ТША", не потешные рекламные надписи или девичьи  кольца,
не почтовые открытки с  видами  мостов...  Какие  у  нее  глаза!  Большие,
темные. Я мог бы легко влюбиться в такую  девушку,  -  подумал  Чилдэн.  И
какой трагичной стала бы тогда вся моя жизнь - будто она и  без  того  еще
недостаточно тяжела! Черные волосы, прибранные в модную прическу, покрытые
лаком ногти, мочки ушей, чуть оттянутые длинными медными сережками  ручной
работы.
     - Ваши серьги, - пробормотал он. - Вы их, наверное, здесь приобрели?
     - Нет, - ответила девушка. - Дома.
     Чилдэн  понимающе  кивнул.   Здесь   не   было   места   современному
американскому  искусству.  В  таком  магазине,  как  у  него,  могло  быть
представлено только прошлое.
     - Вы здесь давно? - спросил он. - У нас, в Сан-Франциско?
     - Даже потерял счет времени, - ответил парень. - Работаю  в  комиссии
по планированию жизненного уровня экономически неблагополучных районов.
     Лицо его сияло гордостью. Он не имел никакого отношения к военным. Не
был одним из жующих жвачку плохо воспитанных  призывников  с  характерными
жадными крестьянскими лицами, одним из тех, что шатаются по  Маркет-стрит,
с   отвисшими   челюстями,   глазея   на   непристойные   рекламы,   афиши
секс-кинотеатров,  на  стрелковые  тиры,  на  дешевые   ночные   клубы   с
фотографиями  блондинок  не  первой  молодости,  зажимающих   морщинистыми
пальцами голые соски и зазывно глядящих на прохожих; на  грязные  трущобы,
из которых доносятся душераздирающие вопли джаза; на  покосившиеся  бараки
из жести и фанеры, выросшие повсюду как грибы, еще до того, как  на  город
упала последняя  авиабомба.  Нет  -  этот  человек  принадлежал  к  элите.
Культурный, образованный, пожалуй  даже  в  большей  степени,  чем  мистер
Тагоми,  который  был  высокопоставленным  чиновником  одной  из   главных
торговых миссий на  тихоокеанском  побережье.  Тагоми  был  уже  немолодым
человеком - его взгляды и вкусы сформировались  еще  во  времена  военного
правительства.
     - Вы хотите приобрести произведения американского народного искусства
в качестве подарка? - спросил Чилдэн. -  Или  чтобы  украсить  свою  новую
квартиру?
     Если бы только оказалось верным его последнее предположение... Сердце
его екнуло.
     -  Вы  совершенно  правы,  -  подтвердила  девушка.  -  Мы   начинаем
обставлять квартиру. Вы могли бы помочь нам?
     - Несомненно. Мы можем встретиться у вас дома, - предложил Чилдэн.  -
Я захвачу с собой несколько баулов с образцами. В любое  удобное  для  вас
время. В этом ведь и заключается моя работа.
     Он потупил глаза, чтобы не выдать свое страстное желание  побывать  у
них в доме. Здесь, пожалуй, пахло не одной тысячей долларов.
     - Вот сейчас, - продолжил он, - я как раз ожидаю  обеденный  стол  из
Новой Англии, кленовый, без единого гвоздя - весь на  деревянных  шпунтах.
Невообразимой красоты и эстетической ценности. И зеркало времен войны 1812
года. А еще предметы художественных промыслов аборигенов, например,  целый
комплект ковровых дорожек  из  козьей  шерсти,  выкрашенных  растительными
красителями.
     - Мне лично,  -  вступил  в  разговор  мужчина,  -  больше  по  вкусу
городское искусство.
     - Да, сэр, - с жаром подхватил Чилдэн, - послушайте, есть у меня одна
роспись  на  досках,  состоящая  из   четырех   секций,   -   оригинальное
произведение времен освоения Запада, изображающее Горация  Грили.  Предмет
мечтаний коллекционеров.
     - О... - протянул мужчина, его черные глаза загорелись.
     - И музыкальный автомат 1920 года, переделанный под бар.
     - О!
     - И кое-что еще, например, подписанная картина кисти Джина Харлоу.
     Мужчина был в восторге.
     - Значит,  договорились?  -  налегал  Чилдэн,  стараясь  не  упустить
подходящий психологический  момент.  Из  внутреннего  кармана  пиджака  он
извлек авторучку и блокнот. - Я запишу вашу фамилию и адрес.
     Молодая чета уже покинула магазин, а Чилдэн еще долго стоял,  заложив
руки за спину и глядя на улицу. Радость переполняла его. Если бы такими же
удачными были все остальные дни работы магазина!  Для  него  это  была  не
просто удачная сделка. Ему предоставлялась возможность побывать в гостях у
четы японцев,  у  них  дома,  к  тому  же  принимать  его  они  будут  как
интересного человека, а не просто как янки или как торгаша.  Да,  это  уже
совершенно другие, новые  люди,  принадлежащие  к  поколению,  которое  не
помнит ни довоенных дней, ни  самой  войны  -  именно  они-то  и  являются
надеждой мира. Различие в положении для них не имеет никакого значения.
     Оно исчезнет  вообще,  подумал  Чилдэн.  Когда-нибудь.  Само  понятие
положения, статуса. И все станут не господами и слугами, а просто людьми.
     И все же он был очень не уверен в  себе,  мысленно  представляя,  как
будет стучаться в их дверь. Он еще раз проверил свои записи. Казоура.  Они
непременно предложат ему чай. Как  ему  вести  себя  в  этом  случае?  Что
надлежит делать в каждый отдельный момент чаепития? Он может  опозориться,
как  дикарь,  совершив  какой-нибудь  ложный  шаг,  который  покажется  им
неприятным.
     Девушку зовут Бетти. У него не выходило из головы выражение ее  лица.
Нежные, полные сочувствия глаза. Даже  за  то  небольшое  время,  что  она
провела в магазине, ей,  казалось,  с  большой  проницательностью  удалось
разглядеть и надежды его, и разочарования.
     Надежды... Он вдруг почувствовал легкое  головокружение.  Ну  что  за
мечты, граничащие с безумием, если не самоубийством, позволил он себе? Да,
такое случалось, определенные  отношения  между  японцами  и  янки,  хотя,
большей частью, между японцами-мужчинами и янки-женщинами. Но здесь...  Он
ужаснулся от самой мысли об этом. Да к тому же она замужем. Он отогнал  от
себя невольные праздные мысли и начал деловито вскрывать утреннюю почту.
     Руки его, как он вскоре обнаружил,  все  еще  продолжали  дрожать.  А
затем он вспомнил, что на два часа у него  назначена  встреча  с  мистером
Тагоми. Он постарался успокоиться, нервозность переросла в  озабоченность.
Мне нужно подобрать для  него  что-нибудь  подходящее,  твердо  решил  он.
Только вот где? Как? Что? Надо звонить поставщикам. Мобилизовать все  свои
связи, всю свою деловую хватку. Сорвать, как в покере, большой шлем, чтобы
навсегда  сохранить  покровительство  такого   высокопоставленного   лица.
Подцепить полностью отреставрированный "форд" модели  1929  года,  включая
матерчатый  верх  (обязательно  черный).  Может  даже  не   распакованный,
абсолютно новый трехмоторный почтовый  самолет,  обнаруженный  в  каком-то
сарае  в  Алабаме  или  еще  что-нибудь  в  таком  же   духе.   Изготовить
мумифицированную голову мистера Буффало Билла  с  развивающимися  светлыми
волосами, - непревзойденный шедевр подлинно американского  искусства.  Все
это поднимет мою репутацию на недосягаемую высоту среди знатоков по  всему
Тихому океану, включая и острова метрополии.
     Он закурил сигарету с примесью  марихуаны,  отличную  сигарету  марки
"Земля Улыбок", чтобы собраться с духом.


     Лежа в постели у себя в комнате на Хэйес-стрит, Фрэнк Фринк никак  не
решался подняться. Лучи солнца,  пробивавшиеся  сквозь  шторы,  падали  на
груду сваленной на пол одежды. И на его очки. А не наступит ли он на  них?
Надо попытаться, подумал он, добраться до  ванной  комнаты  другим  путем.
Проползти, что ли, перекатываясь с боку на бок? Голова страшно болела,  но
особой печали он не испытывал. Никогда не  оглядываться  назад,  уж  такое
решение он принял раз и навсегда.  Который  час?  Часы  должны  стоять  на
комоде. Полдвенадцатого! С ума сойти. А он все еще валяется.
     Я уволен, подумал он.
     Вчера на заводе он поступил  опрометчиво.  Не  стоило  в  таком  тоне
разговаривать с мистером  Уиндем-Мэтсоном,  у  которого  вогнутое,  словно
тарелка, лицо, а нос, как у Сократа, на пальце - кольцо с  бриллиантом,  и
одежда на золотых застежках-молниях. Другими словами, он олицетворял  само
всемогущество. Настоящий монарх. Путаные мысли Фринка совсем смешались.
     Вот так, подумал он, еще и занесут меня в черный список. Что толку  в
моей квалификации - у меня нет профессии. Пятнадцать лет стажа? Насмарку.
     Придется теперь предстать  перед  Комиссией  по  разрешению  трудовых
споров, где будут пересматривать его рабочую квалификацию.  Поскольку  ему
так и не удалось выяснить, каковы отношения Уиндем-Мэтсона с "пиноками"  -
белым  марионеточным  правительством  в  Сакраменто,  он   не   мог   ясно
представить себе реальные возможности хозяина влиять на власть предержащих
- японцев. В Комиссии  по  спорам  заправляли  "пиноки".  По  распоряжению
Уиндем-Мэтсона   ему   придется   оправдываться    перед    четырьмя-пятью
толстомордыми белыми средних лет. Если же  там  ему  не  удастся  добиться
оправдания, то придется отправиться в одну из экспортно-импортных торговых
миссий,  управляемых  из  Токио,  конторы  которых  наводнили  Калифорнию,
Орегон, Вашингтон и ту часть  Невады,  которая  включена  в  Тихоокеанские
Штаты. Но уж если и там его объяснения оставят без внимания...
     Планы, один нелепее другого, возникали и угасали  у  него  в  голове,
пока он продолжал валяться в кровати, тупо уставясь взглядом на игру света
и тени на потолке комнаты. Он мог бы,  к  примеру,  перебраться  тайком  в
Штаты Скалистых Гор. Но  они  были  тесно  связаны  с  ТША,  и  его  могли
выдворить оттуда назад. А что, если податься на Юг? По его телу  пробежала
дрожь. Нет. Только не туда. Для белого человека работы там хоть  отбавляй,
устроиться на работу гораздо легче, чем в ТША, только... Ему  не  хотелось
отправляться в такого рода места.
     И, что хуже всего, Юг был самым тесным образом  связан  экономически,
идеологически и одному Богу известно как еще с Рейхом. А Фрэнк  Фринк  был
евреем.
     По-настоящему  звали  его  Фрэнк  Финк.  Он  родился   на   Восточном
побережье, в Нью-Йорке и был призван в армию Соединенных Штатов Америки  в
1941 году, сразу же после поражения России. Когда японцы захватили Гавайи,
его перевели на Западное побережье. Вот здесь он и застрял после войны  на
японской стороне от линии размежевания  между  союзниками  по  Оси.  Здесь
находится он и сегодня, пятнадцатью годами позже.  В  1947  году,  в  день
капитуляции, он едва не сошел с ума. Ненавидя японцев до глубины души,  он
поклялся отомстить. Закопал свое оружие в подвале, предварительно смазав и
тщательно  упаковав  его  до  того  дня,  когда  он   вместе   со   своими
друзьями-однополчанами поднимет восстание. Однако время оказалось  великим
целителем, а тогда он не принял в расчет  этот  факт.  Сейчас  он  уже  не
возвращался к первоначальному замыслу - идее  грандиозной  кровавой  бани,
очищения от "пиноков" и их хозяев, а вспоминая об этом, испытывал такие же
чувства, как при перелистывании  засаленных  календарей-ежегодников  своих
школьных лет. Тогда Фрэнк Финк, по  прозвищу  "Золотая  рыбка",  собирался
стать палеонтологом и поклялся жениться на Норме Праут. Норма  Праут  была
первой красавицей в его классе, и он бесповоротно решил на  ней  жениться.
Теперь это было  настолько  же  невозвратно,  как  песни  Фреда  Аллена  и
киноленты Филдса. С  1947  года  он  перезнакомился,  наверное,  с  добрым
полумиллионом японцев, но его желание расправиться  с  любым  из  них  или
всеми разом так и не осуществилось ни в первые месяцы оккупации, ни позже.
Оно стало просто абсолютно неуместным.
     Погоди. Был один японец, некто мистер Омуро, скупивший арендные права
на большое количество кварталов в центральной части Сан-Франциско, который
какое-то  время  был  владельцем  района,  где  проживал  Фрэнк.   Мерзкая
личность, подумал он. Прожорливый хищник, он никогда не ремонтировал дома,
перегораживал  комнаты,  делая  из  них  клетушки  все  меньше  и  меньше,
непрерывно повышал квартплату... Омуро беззастенчиво  обирал  бедняков,  в
особенности почти нищих безработных  -  бывших  военнослужащих,  во  время
депрессии в начале пятидесятых годов. Но именно одна из японских  торговых
миссий и приговорила Омуро к смертной казни посредством  отсечения  головы
за ненасытную алчность. Теперь подобное нарушение суровых, даже  жестоких,
но справедливых японских гражданских законов было делом неслыханным. Такое
стало   возможным   благодаря   неподкупности   японских   государственных
чиновников,  особенно  тех,  что  пришли  сюда  после   падения   Военного
правительства.
     Вспомнив  о  суровой  честности  торговых  миссий,  Фринк   несколько
приободрился. Даже Уиндем-Мэтсона могут прогнать как  назойливую  муху.  И
это невзирая на то, что он - владелец "У-М корпорейшн". Фринк,  во  всяком
случае,  надеялся  на  это  "Похоже,  я  начинаю  верить  в   болтовню   о
Тихоокеанском Содружестве Сопроцветания. Странно. Ведь  когда-то  все  это
казалось мне ложью. Пустой пропагандой. А теперь..."
     Он поднялся с кровати и нетвердой походкой прошел в ванную.  Пока  он
брился и мылся, по радио передавали дневной выпуск последних известий.
     "Давайте не будем высмеивать эту попытку", - сообщило радио, когда он
прикрыл кран горячей воды.
     "Нет, не станем", - с горечью подумал Фринк. Он догадывался  о  какой
именно попытке говорилось по радио. И все же  было  во  всем  этом  что-то
смешное, в этом зрелище бесчувственных, унылых  тевтонов,  марширующих  по
поверхности Марса, по красному песку,  на  который  еще  не  ступала  нога
человека.   Намыливая   щеки,   он   стал   гнусавить   себе    под    нос
прибаутки-экспромты.
     - Gott, Herr Kreisleiter. Ist dies vielleicht  der  Ort  wo  man  das
Konzentrationslager bilden kann? Das Wetter ist so schon. Heiss, aber doch
schon... [О Боже, герр Крайслейтер. Есть ли место, где человек не построил
концлагерь? А погода так прекрасна... Черт побери, все еще прекрасна...]
     Тем временем  радио  продолжало:  "Цивилизация  Сопроцветания  должна
приостановиться и поразмыслить вот над чем: в  своих  попытках  обеспечить
сбалансированное  справедливое  распределение  взаимных   обязательств   и
ответственности вкупе с  соответствующим  вознагражде