и укатил к подъемнику. Вслед донеслось: "Павел!
Не смей!". Наш тренер мужик сообразительный. Если кто из его
подопечных малость не в себе, он это чувствует на раз. Но мне было все
равно. Я поездил еще, а когда понял, что на сегодня хватит, ушел в
гостиницу, не спросясь. "Павел! Какого черта?!" - впервые старик
вломился ко мне в номер без стука. "Я завтра хорошо съеду. Вот
какого". Тренер потоптался немного в дверях для внушительности,
пробормотал: "Ну-ну, посмотрим, как это у тебя получится..." и ушел.
Другой бы на его месте поддержал, удачи пожелал, но только не он. В
последние годы старик начал теряться в ситуациях, которых раньше
просто не допустил бы вообще. Наверное, мы слишком для него выросли.
Он уже не мог быть нам папочкой, суровым, но справедливым. Впрочем,
подумай старик, будто я замышляю что-то лично против него, скандал был
бы дикий. Старик? Пятьдесят три года. Старик. Бросил бы лыжи, считался
бы мужчиной в расцвете сил. Но кто-то ведь должен тренировать всяких
оболтусов.
     Мне достался неудобный двенадцатый стартовый номер, и впереди как
назло стояли заведомо слабые лыжники. Зато Машка оказалась тридцатой -
отлично. Гора еще не будет сильно распахана, а примерный расклад сил
уже станет виден. Я съехал очень быстро для себя, причем на удивление
легко и свободно, без единой серьезной осечки. В финишном развороте на
меня накатилась такая радость, какой не было давно. Хоть на табло не
смотри - и без того хорошо. Диктор объявил: первое время. Я
посмотрел-таки и добавил про себя - с приличным отрывом. Ну, поглядим,
сколько оно продержится... А это важно? Меня так и распирало изнутри.
Поверил: могу. И сделаю.
     Илюха скатился третьим, сломав бронзовый дубль болгар, за что ему
украдкой показали кулак. Потом какое-то время ничего особенного не
происходило. Затем плотной группой пошли фавориты, и положение внизу
начало меняться с каждым новоприбывшим. Американец сдвинул меня на
второе место, отчего я разрушил серебряный дубль австрийцев, но они
только посмеивались, у них двое сильнейших оставались наверху. Потом
кто-то вылетал с трассы, один деятель умудрился перерубить флаг
пополам, чего не может быть в принципе, кому-то потребовалась
медицинская помощь... Я спокойно ждал тех, кто представлял для меня
серьезную опасность. Бояна, например. Он должен был стартовать вслед
за Машкой и легко мог подпортить мое положение в таблице. Машка прошла
трассу очень четко и оказалась второй, первый раз за сезон.
Подкатилась, сняла лыжи, встала рядом и игриво толкнула меня бедром.
Вид у нее был такой, словно выиграла Кубок Мира в абсолюте. "Поль,
спасибо!" - "Да за что?" - "Сам знаешь...". Ну, знаю. Ну, пожалуйста.
В нашу сторону целились камеры - потенциальный серебряный дубль
как-никак.
     Боян приехал четвертым. Он прилично начал - я даже расстроился, -
но в середине трассы несколько раз подряд слегка ошибся и потерял
темп. Мы стояли как раз у проема в бортике, он шел мимо, и я
вопросительно двинул подбородком. "Вот, сам себя перехитрил. Хотел как
лучше, а видишь... Молодцы, ребята, так держать. Мария! С тебя биг
кисс". Машка послала ему воздушный поцелуй, и Боян скрылся в толпе. На
финишной площадке стоят только призеры. Вот съедет парочка мужиков как
следует, и я тоже уйду...
     Парочка не съехала. Только еще один американец. И бедная Ханна -
у Машки стали такие глаза, что я подумал: однажды наша красавица
сыпанет-таки австрийке яду в ее утреннюю витаминизированную кашку. Но
зато не разбился наш дубль - мы взяли парную бронзу, и кто-то из
игроков, рискнувший поставить на русских, очень хорошо заработал. На
меня деньги принимали из расчета один к пяти, на Машку один к семи, в
дубле коэффициент будет... Ой, плохо у меня с математикой. Но самое
главное и самое приятное - это выиграли русские. Я конечно не
исключаю, что у нашей команды имеется сильно больной на голову фанат в
каком-нибудь Занзибаре. Но все-таки притухшие звезды типа моей
скромной персоны как правило вызывают азартный интерес в первую
очередь у патриотически настроенных земляков. А ведь было время, когда
ставка "на Пашку с Машкой" гремела по всем российским букмекерским
конторам. Бедная моя мама решила как-то оценить вблизи, чем же ее сын
занимается, и посетила одно заведение в разгар гонки. Смотреть на
огромном, во всю стену, проекционном экране, как я съезжаю, она не
смогла. Но наслушалась разного. "Во-первых, - с нервным хохотком
рассказывала она позже, - там они ставят, ужас какой... на Пашку с
Машкой. Так и кричат через весь зал. А во-вторых, Паша, ты не
представляешь, в каких именно подробностях обсуждается ваша с Марией
совместная жизнь... Кстати, Маша правда беременна?". Я смеялся, просил
маму не принимать сплетни близко к сердцу, и внимательно прислушивался
к своим ощущениям. Знаете, было приятно. Очень. Как сейчас, когда
совершенно неведомые мне, но русские мужики, благодаря нашим с Марией
усилиям подзаработали деньжат. И наверняка выпили за наше здоровье.
Прекрасно. Вообще каждая победа на трассе означает, что ты съехал не
только для себя. Неважно, были ставки или нет, все равно кто-то
напряженно следил за тем, как ты борешься с горой, и желал тебе
выигрыша. И радовался вместе с тобой, когда ты взошел на пьедестал.
Такой монолитный снаружи и такой бутафорский, если смотреть на него
сзади... Но сзади на многие вещи лучше не смотреть. А уж тем более не
стоит лезть внутрь. Там, внутри, может оказаться столько всякого...
     Нам повесили бронзу на шеи и сунули чеки в руки. Семьдесят пять
тысяч юро - за дубль идет надбавка в половину обычного приза. К
золоту, если мы его возьмем, приплюсуют больше, чем я получил сегодня.
И все-таки - мало. Неадекватно риску. Тысяч за полтораста я сейчас
ощущал бы себя гораздо лучше. В штаб-квартире Федерации хард-слалома
как раз обсуждается вопрос, не задрать ли суммы. Чтобы золото,
например, стоило полмиллиона юро безо всяких спонсорских надбавок.
Естественно, даже если такой прайс-лист и утвердят, меня он касаться
не будет, но пусть хоть другим ребятам по заслугам достанется. Пятьсот
тысяч за одиночное золото - вполне нормальные деньги... Когда целым до
финиша доехал. Потому что в раю чеки к оплате не принимают. Был ведь
кошмарный случай - один парень из Лихтенштейна шел скоростной и очень
плохо упал прямо в финишном створе. На радостях, видимо, кувыркнулся.
Редко кому удается так воткнуть на ровном месте - головой. Золото ему
на крышку гроба положили.
     Тренер старался не подавать виду, как он рад. Мария едва не
плакала и все норовила повиснуть у меня на шее. Ребята дружно
аплодировали. Генка жал мне руку и усиленно подмигивал. Впервые за
очень долгий, почти фатально затянувшийся промежуток времени, команда
была счастлива. Толпой навалилась пресса - давненько такого не было.
Все спрашивали одно - как мы намерены выступить в Гармише. Я сказал
очень серьезно: еще лучше (чем едва не отправил тренера в нокаут,
зато остальное население привел в восторг). Очухавшись, старик убежал
к себе в номер и через минуту вернулся с двумя телефонами - принес
наши с Машкой аппараты, чтобы мы могли принять без помех всяческие
поздравления. Царский подарок. Во время этапов никакие средства
коммуникации спортсмену не положены. Все сообщения переадресуются на
сервер команды, и там их сначала менеджер просматривает, а затем уж
вместе с тренером решает, что стоит передать лыжнику, а без чего он
пока обойдется. В "Челлендж" это общепринятая практика, и никто не
возражает. Пусть даже к тебе слегка запоздает известие о кончине
любимого дедушки. Или любимой девушки. В обоих случаях я не шучу.
     Схожие порядки имеются и в других спортивных дисциплинах, менее
зверских, чем наша. Команда должна играть и выигрывать. Нечего
отвлекаться. Но в отношении "челленджеров" правило на отрыв от мира
имеет совершенно особый смысл. Дело в том, что устав "Хард Ски
Федерэйшн" запрещает спортсмену делать ставки на свой вид спорта -
ясно, почему, да? Ты можешь сколько угодно просаживать деньги на бегах
или предугадывать результаты этапов F1. Но не дай Бог тебя поймают за
ставкой на "челленджера". Даже на себя. Даже на слалом, хотя ты
скоростник. Не волнует. Расстрел на месте. То есть пожизненная
дисквалификация со скандалом и позором. В самые первые годы "Челлендж"
выперли человек десять. И чтобы не вводить остальных во искушение,
руководство Федерации посоветовало тренерам - отбирайте у людей
технику. Не знаю, как в других командах, но мы просто сдаем нашему
старику телефоны. Клянемся страшной клятвой, что обыскивать нас и
копаться в вещах не надо. И честное слово, ничего такого у нас просто
нет. Слишком легко отслеживается в наше время любой контакт. И слишком
хорошо все помнят, как шпионы Федерации в позапрошлом году взяли за
шкирку двоих французов-фаворитов. Для начала мужикам так обгадили
репутацию, что их потом и в ассенизаторы не взяли бы. А чуть позже
сквозь мутный поток дерьма всплыла наверх афера - оказывается эти двое
не просто играли, но еще и договорились с кем-то, что малость
притормозят когда надо. Посадили обоих. Чисто символически, на
несколько месяцев, но посадили ведь! В настоящую тюрягу. Чуть не
поймали организатора, но тот сбежал. Пытались засудить шведа, который
за счет французов брал золото. Швед сделал рожу кирпичом и отделался
дисквалификацией.
     Поэтому мы с легкой душой сдаем технику и обходимся гостиничными
сетевыми терминалами, настроеннными только на прием. Ненавижу их: с
виду компьютер, а на самом деле чистое издевательство. Но лучше уж
так, чтобы без соблазнов. Береженого сами знаете, Кто бережет.
Естественно, в любом отеле есть мощный пост связи, но мы туда не
ходим. Сто процентов, что там околачивается дятел... Так что тренер
нас с Марией одарил выше крыши. Я прямо в холле врубил машинку - так и
есть, первым в списке приоритетных входящих стояла весточка от Крис.
"Ты мой герой. Люблю, жду". Судя по времени, она набила сообщение в
тот момент, когда ее герой финишировал. Не стала дожидаться, каким мой
результат окажется в итоговом протоколе. Оценила, как ехал, и сказала
что думала. Я забрался к себе, отдышался чуток, и набрал вызов. Мы
говорили почти час. И она ни словом не обмолвилась о том, что я ехал
быстро. Тогда об этом спросил я. Мне понравился ее ответ. "Я же видела
- ты летел. Это было прекрасно. Даже по вашей уродливой, мерзкой,
опасной трассе ты можешь летать, мой единственный. Ты самый лучший, я
тебя люблю, поступай как считаешь нужным. А я уже сказала - буду
ждать". У меня одновременно от сердца отлегло и на нем же потеплело.
Славная девочка Крис. Горы для нее сверну... Потом я вечер напролет
трепался с родственниками и знакомыми - меня действительно поздравила
куча народу, - а перед отбоем столкнулся у тренерской двери с Машкой.
Оба мы были с телефонами в руках.
     Как она на меня посмотрела! Дело не в том, что именно можно было
прочесть в ее взгляде. Главное - как! Будто вернулась та Машка, с
которой мы целовались сто лет назад - сгусток энергии, молодой напор,
душа нараспашку, эмоции через край. И мне от этого взгляда стало
хорошо. Теплота, доверие, благодарность - то, что было почти утрачено.
Особенно благодарность. Года полтора уже благодарить Марию мне было
совершенно не за что. А теперь появилось. Выступила она сильно. Не так
мощно, как могла бы, но для первого раза в сезоне - отменно. Я
улыбнулся ей в ответ. "Спасибо, Маш, за сегодняшнее. Ты чудо, я тобой
горжусь. Ну что, теперь врежем им всем по-настоящему? Вот эбаут ту кик
сам эссез ин Гармиш?" - "Лет'c фак'эм олл!" - заорала наша красавица
на весь отель, делая соответствующий вставляющий жест. И я ей поверил.
     Из-за двери высунулся озадаченный тренер. "Кому это мы вдуть
собираемся?" - поинтересовался он у Машки. "А всем, - гордо ответила
та. - Всем, кто доедет до Гармишпартенкирхена!". Тренер задумался.
Слово "Гармишпартенкирхен" оказывает на него, как, впрочем, и на
большинство русских, некое воздействие, близкое к гипнотическому.
Очень уж похоже на "фак твою маму". Невольно пытаешься сообразить -
как же в городе с таким названием люди живут? Машка когда была
помоложе, очень любила этим словом пользоваться вместо тех, которые
воспитанные девочки не произносят вслух.
     Старик внимательно оглядел Марию с ног до головы, забрал ее
телефон и повернулся ко мне. Взгляд у него был изучающий, словно
тренер силился понять: что за волшебное превращение такое произошло с
двумя его бывшими любимчиками - и без разрешения?! Теперь в команде
любимчиков нет, одни бездельники, негодяи, лентяи и тунеядцы
(бездарями и дураками нас не обзывают - нельзя, а то еще поверим;
большинству родителей не мешало бы эту мою ремарку выжечь каленым
железом где-нибудь, допустим на тыльной стороне кисти, чтоб при каждом
взгляде на часы было им напоминание). Но когда-то тренер Пашку с
Машкой ставил другим в пример, усиленно продвигал, всячески пестовал и
втихаря мечтал, что ребята соберут все золото мира, а потом еще
поженятся. Кстати, он недолюбливает Крис. Разбила, видите ли, отличную
пару. Это помимо того, что она имеет наглость зваться Килли, но так и
не стала олимпийской чемпионкой. Я уже говорил - Крис внучка
гениального Жан-Клода, самого титулованного горнолыжника в истории.
Хоть тресни, а повторить его абсолютные победы никому больше не дано,
слишком узкая теперь специализация. Для спортсменов из поколения
нашего старика Килли больше, чем фамилия. Уверен, что книжка "На лыжах
вместе с Килли" была у тренера в детстве настольной или подподушечной.
Эх, бедная Кристин, и угораздило же тебя... Действительно, могла бы
пару раз взять золотишко в классическом Кубке хотя бы из престижных
соображений, честь семьи поддержать. Но Крис, увы (или к счастью?),
больше катается, чем съезжает. Для нее горные лыжи в первую очередь
забава.
     Пока я обо всем этом думал, тренер перестал меня рассматривать,
вынул из моей руки телефон и сказал: "Ребята, вы молодцы. Я вас уже
замучился поздравлять, но все равно... Машка, иди сюда, дай я тебя
обниму. Спасибо. Еще раз спасибо, девочка моя. Павел, держи пять.
Сильно прошел. Благодарю. Но мог еще лучше, между прочим. Ребята, вы
же способны на большее. Я рад, что у вас такой замечательный настрой
перед Гармишпатер... киндер... перед Гармишем, и мы обязательно это
настроение закрепим технически. Готовы работать? Отлично. Собирайте
вещички, утром грузимся, послезавтра в Гармише начинаем трудиться до
кровавого пота. Не задирайте носы. Соблюдайте режим. Сами знаете, это
в ваших же интересах. Спокойной ночи, мальчики и девочки". Шмяк - и
исчез за дверью. Нервничает. Сбили мы его с толку сегодняшним
выступлением.
     "Спокойной ночи, мой красивый глупый мальчик". - "Спокойной ночи,
моя красивая умная девочка". Я свернул за угол, а сам все думал - вот
раздастся сейчас топот за спиной, налетит она на меня и начнет
допрашивать, неужели я ее совсем ни капельки не люблю... В этот момент
она и налетела. Как вихрь, мы чуть не упали, я едва нас поймал. А
Машка впечатала меня в стену, заглянула в глаза и сказала: "Поль,
хотела промолчать, да не могу. Спасибо, ты меня спас. Я просто
загибалась. Не знала, что делать. А теперь уверена - будет у нас круг
почета. И мы уйдем оба. Не бойся, дурачок, ты меня потом никогда
больше не увидишь. В общем - спасибо". И поцеловала - таким поцелуем,
какой, наверное, только за долгие годы неразделенной любви можно
выстрадать. С трудом оторвалась от меня, отступила на шаг - глаза
мокрые, - и пошла.
     Не знаю, что со мной стряслось, но я схватил ее и рванул обратно.
Крепко обнял, впился ей в губы, притиснул к стене. Дернул молнию на
куртке, под которой - знал - ничего не было. Целовал как безумный
упругие тяжелые груди с большими коричневыми сосками, напрягшимися
моей ласке навстречу. Услышал хриплый задыхающийся стон - это было как
музыка. Полсотни шагов отсюда до моей комнаты. Взял и понес, не
отрываясь от ее губ, сладких - какие же они у нее сладкие! - и полных
горячей истомы. Коленом надавил дверную ручку, дверь распахнулась, в
комнате темно... и тут Мария выскользнула из моих объятий и встала на
ноги. Протянул руку, она перехватила ее. Машка почти такая же сильная,
как я, это замечательно, ну, пойдем же! "Не надо. Поздно. Не надо.
Я... Я безумно тебя любила, Поль, но это все позади. И не стоит тебе
делать вещи, о которых ты будешь потом сожалеть".
     Я протрезвел. Или очнулся. Пришел в себя. Это произошло, когда
Машка спрыгнула на пол - уже руку к ней я тянул скорее по инерции, и
взглядом манил в темноту непонятно зачем. "Я ведь тоже любил тебя,
Маша. Но...". - "Вот именно - но. Ты меня не жалей, все нормально".
Тем не менее, пальцы у нее тряслись, она пыталась застегнуть куртку и
не могла. Я потянулся ей помочь - шагнула назад. "Ты всегда боялся,
что я тебя съем. Закую в цепи. Ну... Какое-то время ты был прав. А
когда я изменилась, тебе было уже совсем не до меня". - "Жаль", -
вырвалось у меня искренне. "А мне-то... Но уже поздно. Я тобой
переболела. И хватит об этом, Поль. Еще протянешь ко мне руку -
сломаю ее. Ясно? Разрешаю на круге почета меня поцеловать. Один раз".
Все ясно, Мария. Умница ты.
     Она ушла, так и не застегнув куртку. У меня перед глазами стояла
ее грудь. Отнюдь не из тех, которые мне нравятся. Но с каким жаром я
ее целовал! Сейчас поостерегся бы - я вдруг представил себе, как мы
лежим друг на друге, и я уже у Машки внутри, и тут посреди этой
любовной идиллии меня охватывает глухое раздражение. Конкретно -
неприязнь к Машкиному телу, совершенно не тому, что мне надо... Ох...
Все-таки нельзя долгие годы носить в себе противоречивое сложное
чувство и не давать ему выхода. От этого случается комплекс
незавершенного действия - Генка рассказывал. Вот меня и прорвало.
Милая, бесконечно милая, дорогая Мария. Как дико влекло меня к тебе
юной! Недаром сегодня меня зажгли эти горящие ярким пламенем глаза.
Проскочила-таки искорка. Вспомнил тебя в шестнадцать лет. А вот когда
тебе стало двадцать один - двадцать два, раздался какой-то щелчок, и
ты потеряла для меня сексуальную привлекательность. Я по-прежнему
считал тебя очень красивой женщиной, но уже совсем с других позиций.
Вот, досчитался. Головой о стенку побиться, что ли? Вдруг дьявольски
захотелось курить. Отель спортивный, здесь тебе скорее автомат
продадут, чем сигарету. Зато этажом ниже чешская команда, они тоже
остались ночевать после этапа. Боян еще не спит, а у него всегда
спрятана на черный день пачка "Житан" без фильтра. Он нарочно покупает
именно это термоядерное курево, чтобы не захотелось вторую сигарету,
когда первую уговоришь. Сходить, тряхануть приятеля? Заодно в жилетку
поплакаться. Не усну ведь.
     Я вышел в коридор, взялся за ручку, которую пару минут назад
прижимал коленом, и понял: только что случился единственный в моей
жизни эпизод, о котором я никогда не смогу рассказать Крис. Потому что
если по-честному описать произошедшее - то какими словами? Это история
с десятилетней предысторией, два часа болтовни, я столько иностранных
слов не знаю. И мало ли что потом Крис в голову взбредет, пусть даже
она и простит меня на полном серьезе, искренне, всей душой. Так или
иначе, появится некий люфт в отношениях - ему можно было, а мне?..
Причем свободу эту ненужную постоянно будем ощущать мы оба. Пусть она
только на один раз. Зато как дамоклов меч. Я буду знать, что Крис
знает - у нее есть право разок выпустить на волю эмоции, которые
обычно подавлены. Лучше уж я забуду эту историю. Напрягусь как следует
- и забуду. Да, формально между нами с Машкой ничего особенного не
произошло. А в действительности... Хорошо, что Мария вовремя меня
остановила. Хорошо, что она нашла точные и правильные слова. Я
действительно мог сделать то, о чем впоследствии очень бы сожалел.
Какого черта, я уже об этом сожалею. У меня появилась тайна от Кристи.
"Хотел подарить любимой золото, и на этом пути ей изменил. Не совсем,
конечно. Чуть было не. Вроде того.